Читать книгу Казань – ностальжи - Рамиль Гарифуллин - Страница 8

Лошадь Бурка, запряжённая в телегу с резиновыми покрышками из-под «Москвича», с зашоренными глазами стояла у моей парадки со стороны улицы Чернышевского. Я знал, что под шорами спрятаны её красивые и грустные глаза. Она была грустная даже тогда, когда её кормили из мешочка, надетого на её мордочку аж по самые глаза.

В мешочке был овёс, но глаза Бурки всё равно были грустными. Мне тогда казалось, что глаза этой лошади зашоривали после трапезы для того, чтобы прохожие не видели их грусти, чтобы лишний раз не вгонять пешеходов в депрессию. Оказалось не так! Просто Бурке не позволено было много видеть! Меньше видишь – легче живёшь! И смирнее стоишь! Смирнее, но с грустными глазами! А что ей радоваться-то? Что ли, шинам и подшипникам от «Москвича», которые улучшили ход тележки, в которую она запряжена? Ведь теперь её тележка стала культурнее, по сравнению с теми тележками, которые колесят где-то за городом на деревянных колёсах, вращающихся на одном гвозде, которому всегда не хватает масла, и поэтому вся Земля громко скрипит! Причём громче, чем от вращения вокруг своей оси! А может, Бурке нужно было радоваться от того, что она подкована хорошими подковами, которые издают прекрасное, ласкающее слух цокание?! Нет уж! Это нам, людям, от этого больше радости, а не грустной лошади!

Позднее глаза Бурке стали зашоривать и тогда, когда она жевала овёс. Жевать овёс с закрытыми глазами скучно! Я сам, например, всегда любил кушать на подоконнике, глядя в окно.

И всё-таки глаза у Бурки оживали тогда, когда мы, мальчишки, подходили к ней с горячей буханкой ржаного хлеба, купленной в булочной на Баумана, расположенной в здании гостиницы «Казань». Мы обычно покупали две буханки. Одну буханку съедали по пути к лошади. От горячей, хрустящей и мягкой корочки хлеба трудно было отказаться! Тем более тогда, когда у моего друга Серёжки всегда в кармане водилась долька чеснока, припасённая для четвертиночки хлеба, которую мы часто уминали, когда возвращались голодными с купания.

Мы подходили с горячей буханкой ржаного хлеба, и Бурка начинала сразу же цокать копытами. Ела она мощно, радуясь нашему вниманию к ней. Звук уходящей в Бурку буханки, попавшей под мощный пресс её зубов, нас радовал настолько, что нам, мальчишкам, хотелось опять бежать за буханкой, но денег у нас уже не было.

А вот хозяин Бурки Тагир-абый был всегда весёлый и красный. Он пахнул вином, которое грузилось из винного склада, располагавшегося в подвале под улицей Чернышевского. Из бункера винных казанских катакомб веяло ароматным коктейлем, состоящим из запаха вина и плесени. Бурку нагружали деревянными ящиками, набитыми зелёными бутылками с вином! Ящики выкладывали стройными рядами до высоты, намного превосходящей рост самой Бурки настолько, что, казалось, она не сможет сдвинуться с места! Но Тагир-абый давал команду, и лошадь начинала свой ход. Эта команда не была традиционным «но», это был ядрёный мат на татарском языке! В этом мате больше была некая волшебная энергия мужика-татарина, а не сами слова. Ведь мат без энергии теряет свою суть и предназначение. Бурка, по-видимому, больше всего на свете ненавидела этот гнусно-магический звук, после которого нужно было развозить тонны вина в различные казанские магазины.

И всё-таки ей удавалось иногда протестовать и даже побеждать Тагира-абый, то есть не подчиняться его энергии мата. Помню, как он традиционно дал команду на движение, а она не шелохнулась! Он повторил команду ещё громче! Бесполезно! Возникла пауза и некая тишина… Мы стояли в ожидании того, что же будет дальше?! Тишину нарушил сип выделяющегося газа! Он шёл из-под хвоста Бурки! Хвост, из которого можно было сделать сотни смычков для скрипок, которые могли бы участвовать в самом многочисленном симфоническом оркестре, в данный момент ограничился тем, что решил участвовать в сольной партии и поэтому стал медленно подниматься! На всю улицу Чернышевского зазвучала сольная партия задней части Бурки. Это был своеобразный оперно-музыкальный ответ лошади на мат Тагира-абый! А какой ещё оценки заслуживает мат в адрес безобидного и безгрешного животного?! Бурка оценила вдобавок и чистый асфальт. Тагир-абый от безысходности ещё громче кричал матом, но потом сдался и затих. Мы, мальчишки, ликовали от победы Бурки над Тагиром-абый! Это была временная победа, но она показала, что у лошади тоже есть своя честь. Пусть лошадиная, но честь! Ведь я видел в деревне лошадей без чести, то есть справляющих свою нужду на ходу. Поэтому я ещё больше стал гордиться Буркой!

Бурка ушла с Тагиром-абый в город, а мы остались у открытого зева, уходящего в подземное царство вина. Никого из взрослых рядом не было, и мы решили набраться смелости и спуститься в этот подвал. И вот мы медленно покатились по вращающимся цилиндрическим трубочкам, по которым только недавно вверх катились ящики с вином. Оказались на дне подвала. Огляделись. Перед нами был подземный город. Было много свободного пространства, в котором располагались стены из уложенных бутылок. Кроме того, стояли бочки, выстроенные в длинные ряды. Освещение было слабым, но мы разглядели, что этот подземный город далеко уходит в направлениях улиц Чернышевского и Баумана. Вдруг мы услышали резкий звук сверху и поняли, что нас закрыли! Свет выключился. Мы сильно испугались и начали кричать. Бесполезно! Темнота перестала давить, и мы увидели вдали свет. Медленно, прощупывая руками и ногами пол и стену, подошли к дыре на потолке, из которой было видно небо. Нам стало комфортнее. Так просидели под этим кусочком неба несколько часов. Разговаривали и мечтали о том, что будем делать, когда выберемся из этого подземелья. Всё-таки нам удалось дождаться, и мы услышали звук открывания. Стало светлее. Мы побежали к месту, откуда спустились в подвал. Тагир-абый кричал на нас матом, причём тем же самым, которым недавно покрывал Бурку. Но это нас только обрадовало! Мы опять увидели Бурку. Она тоже обрадовалась встрече с нами. Её глаза не были грустными… А может, нам так показалось от радости выхода на свет?