Читать книгу Против всех - Рашит Сайфутдинов - Страница 3

И вот я в той самой глухой деревеньке на краю света. Три улицы с обычными, порой неказистыми домиками. Кое-где люди обустроились прилично, даже построили коттеджики. На краю деревни – леса, овраги, опять леса… И тихая, размеренная жизнь. И дом мой – на отшибе.

Здесь у меня уже давно стоял неплохой домишка, куда я не наведывался невесть сколько. Крепкий, ухоженный, потому что на время моего отсутствия здесь жил Степаныч – мой давний кореш и заодно двоюродный брат. Старше меня на несколько лет, хозяйственный, но одинокий. И потому роль человека, который бы умело и надежно следил за домом, ему подходила.

Когда я некоторое время назад дал ему задание поставить мощную, непрошибаемую, надежную дверь, да еще дополнительно укрепить ее, и вдобавок защитить окна внутренними ставнями и решетками… Степаныч сильно удивился. Но сделал все как надо. В этот раз я привез с собой кое-какие приспособления, от которых братан наверняка бы покрутил у виска. Поэтому я показал ему далеко не все. Пока я тут, я ему втолкую все как есть. И куда пропал, и как выжил, и почему никому нельзя говорить, что я жив. Пусть считают пропавшим без вести, как ни горько это для близких. Брат тайны хранить умеет, и на странности реагирует терпимо.

– Ну, за приезд, брат, – он поднял рюмку с самогоном. Чокнулись, выпили. Крепкий, зараза. Пробирает до костей. Я давно не употреблял алкоголь. Непривычный. Да и Скат такое строго запрещает. Но закусывать не стал. Только мотнул головой:

– Уууххххх!

Степаныч посмотрел на меня с усмешкой.

– Молодца, не все вы там городские слабаки.

Сам он закусывал, не стесняясь. Стол накрыл хороший, отменный, без полуфабрикатов и всякой хрени, к которой я привык в городе. А внутри потеплело, и стало как-то лучше. Я вроде как начинал расслабляться.

– Ну, как ты там поживаешь, братишка? Рассказывай, что ли… Так давно не виделись, только все обещаешь объяснить да скрываешься, как уголовник. Натворил чего? Ууууууууу, бандюга, – он потрепал меня по плечу и рассмеялся.

Я вздохнул.

– Вовка… Вот ты почему Степаныч? – не в тему спросил я. – Отчество ведь у тебя другое.

– Да старая это история. Приклеилось как-то. Стереотипы из далекой молодости.

– Да ладно, так уж и далекой?

– Да вроде и не очень, а только жизнь потрепала. И годы нелегкие были, сам знаешь. Да и война эта гребаная, никому не нужная.

– С армейки ведь приклеилось?

– Да, с армейки. Но ты с чего спросил об этом? Тему меняешь.

– Нет, брат. Это вступительное слово. Нелегко мне рассказывать то, что хочу рассказать. Да и поверить в это трудно. Нереально. Понимаешь?

– Да ты всегда сказочником был, Андрюха. Вот и чудишь еще в последнее время. От кого обороняться собираешься? – Он взглядом красноречиво указал на мои пожитки и распакованные приспособления. – Пороги вон с серебряным вплавом заставил делать. Решетки с той же хренью. Распятия велел разместить, хоть не верил раньше ни в черта ни в бога…

– Как думаешь, зачем? – строго спросил я.

– От вампиров? – усмехнулся Степаныч.

– А что если… да?

– Тогда я тебе больше не наливаю, брат. Ты и так либо бухой, либо под наркотой, либо двинулся. – В его голосе гуляла беспечность. Но глаза смотрели уже серьезнее.

– Пожалуй, что и не надо больше. – Я уловил эту серьезность и поддерживал. Помолчал. – Я не тронулся. Нахожусь в здравом уме и трезвой памяти. И хочу, чтобы ты воспринял мой рассказ без шуток. Поверишь мне на слово, брат?

– А когда я тебе не верил? Рассказывай давай свой бред.

Ух, как я благодарен, что есть на свете хотя бы один такой вот свой, надежный человек…

И я начал нести бред. Бред, который является правдой.

– Тогда слушай. Долго рассказывать не буду, потому что надо нам с тобой дело доделать и дом укрепить. До ночи. Понимаешь?

– Нет. Но ты рассказывай.

– Так вот… Я потерялся три года назад. Внезапно. Бесследно. Несколько раз находили трупы, но то был не я.

Степаныч кивнул.

– Решили, что я просто пропал, потому что верных сведений не было. Я и на самом деле пропал. На меня было нападение. Сначала слежка, потом они напали. И чуть не убили.

– Кто – они?

Я внимательно посмотрел на него. Выдержал паузу. Потом заставил себя сказать, просто и ясно:

– Вампиры.

Степаныч промолчал. Переваривал. Потом кивнул.

– Не крути у виска, брат.

– Не кручу, как видишь. Так говоришь – в трезвом уме?

– Да. Я отдаю отчет каждому слову. Звучит как дичь редкостная. Но вампиры напали на меня в ту ночь. Сразу убивать не стали, оглушили и утащили в какое-то… логово. Там хотели принести в жертву. И чуть не принесли. Меня спасли.

– Так… и кто же тебя спас?

– У них своя организация. Они охотятся на вампиров. И если бы я не видел все своими глазами, брат, то не рассказывал бы тебе все это. Меня хотели принести в жертву. Жутко. Кроваво. Медленное расчленение заживо. Ты представляешь это?

– Нет.

– Но ты видывал жуткие вещи, что творит человек на войне.

– Видывал.

– Теперь смотри.

Я расстегнул толстовку до живота. Корявый, неровный, уже не открывающийся, но и не заживший до конца, рубцеватый шрам – тянется от груди, почти под шеей, до живота и ниже.

– Все показывать смысла нет. Как ты думаешь, что это?

Степаныч присвистнул.

– Да. Реально походит на попытку прирезать тебя. На очень серьезную попытку. Но с чего ты взял, что это вампиры, а не люди?

– Этого я тебе наглядно показать не могу. Но я все видел. Видел рожи этих нелюдей. Видел тварей, которые мутировали и которых они разводили, как более низшую касту. Это не люди, брат.

– Ну… тебя убивали. Медленно. Ты был не в себе. Привиделось?

– Нет, брат. Как ты думаешь, почему я пропал после всего этого? От кого скрывался?

– Ну, понятно, что от них.

– Да. От них. И еще… я охотился на них.

– Охотился? Да тебе кукушку снесло, видимо.

– Да, охотился. С теми, кто меня спас. Я убивал этих тварей. Мы их убивали. И всегда – это были не люди. Человекообразные. И еще были не похожие на человека – упыри, словом.

Степаныч помотал головой. Открыл рот, хотел сказать – хрень полнейшая. Но не сказал. Махнул рукой. Я продолжил.

– Я мстил. Не очень умело. Кое-чему меня научили, чтобы умел выживать. Но не боец я, понимаешь?

– Это понимаю. Остальное – пока еще нет.

– Но ты веришь мне, брат?

– Верю. И ты скрывался, потому что эти твари не могли тебя отпустить так просто. Скрываешься до сих пор.

– Да.

– И почему ты тут тогда объявился?

– Это… Это трудно объяснить. Я долго бесился и пытался привыкнуть к новой жизни. Меня закрыли в этой их организации. Приютили, дали кров. Но по сути это была изоляция. Чтобы выжил. И стал сильнее.

– И ты… стал? Сильнее?

– Вроде как…

Степаныч помрачнел.

Я продолжал:

– Впутывать родных я не мог. Да и не давали мне выйти на связь. До поры до времени. И то – втихаря. Я держу связь только с тобой…

Я помолчал и сморщился, опустил взгляд. Потому что следующая мысль причинила физическую боль, как и всегда, когда посещала.

– Брат… Как там… Аришка?

Брат тоже выдержал паузу. Тяжелую, тягучую паузу. Мрачную. Потемнел как-то. Потом выдавил:

– Аришка? Да она до сих пор убивается по тебе, козел ты этакий. Даже не спрашивай про нее. Уехала она в итоге. Далеко, очень далеко. Чтобы тебя забыть. Но я знаю, что не забыла. Нет-нет да и осведомляется, что нового про тебя известно. Даже частное расследование оплатила. Но без толку. Я не рассказывал ничего и не выдал тебя. Хотя… я тоже козлина распоследняя и сволочь после этого…

Степаныч стал еще мрачнее и замолчал.

Козел – это еще мягко сказано. Я знал, что она меня искала. Но надеялся, что забудет. Отпустит. Надо было отпустить, а она… Упертая. Не отпускает. И не отпустит никогда, ни за что. И я ее не отпущу и не забуду. Хотя надо. Ради нее. Но я не могу забыть и отпустить. Потому что это – как оторвать руку. Или как разрезать тот самый незаживающий шрам, разрезать тупым ржавым ножом, им же распилить грудную клетку – и вырвать сердце…

Мы использовали все основные и остро необходимые приспособления, чтобы защититься. Не максимально. Но необходимо.

В первую очередь я заставил Степаныча надеть обереги. На шею, на руки и ноги. Серебро, чесночный экстракт, особые заклинания и руны, закреплено, сплавлено, на надежном креплении. Ручные и ножные – на ремнях. Когда протянул ему облегченный комплект из «кожи» для защиты груди и спины, он сказал:

– Паранойя.

Коротко и ясно. Но я возражать не стал. Пусть говорит что хочет. Пока не столкнется лицом к лицу с этой гадостью, не поймет. Но лучше ему не сталкиваться.

Степаныч служил в спецназе, участвовал в боевых операциях и долго был в горячих точках. Обезвреживал вредителей. Проливал кровь – свою и чужую. В подробности он не вдавался никогда, что, где и как. Он умел рассказывать все так, чтобы со стороны казалось, что все и так ясно. Служил, воевал, пороха понюхал. Травил военные истории, байки и анекдоты. Но самого страшного не выдавал. Умело все это скрывал от любопытных. И от меня скрывал тоже. Но то, что мужик он неубиваемый, это я знаю точно. Я тренировался дни напролет почти три года. Жестко. Дисциплинированно. Но знаю, что Степаныч меня – да и любого другого – уделает за секунду. Тем более, что ученик я плохой.

А брат умеет чуять опасность и готовиться к ней.

Поэтому, хоть и паранойя, но меня он слушается. Не совсем верит пока, чую это, но слушается.

– Теперь – дом. – Я тоже надел комплект «кожи». Обереги не снимаю уже который год, а тут ношу одежду, которая скрывает руки и шею. Обереги для дома повесили над входом и у окон. Вход в дом один. Черный блокирован, но и там мы его укрепили и защитили, как могли. Настало время ловушек.

– Реальная паранойя, – снова резюмировал Степаныч, когда мы закончили и принялись за ловушки и приспособления для двора и забора. Поставили, закрепили, замаскировали. Видя, что все серьезно, брат не стал подбирать название для третьей степени паранойи. Если я считаю, что нужна оборона – значит, нужна оборона.

Эта ночь была темной, как черное полотно. Непроглядной. Глухой. Тучи заволокли небо, ни звезд, ни луны, ни уличных фонарей, которых никогда и не было около моего дома – ничего. Только тьма.

В эту ночь не спится. Лезут в голову ненужные мысли и воспоминания. Зачем? Зачем именно сейчас? Не знаю. Все как всегда. Я хотел убежать. Но пока Скат прав – от себя и от правды не убежишь. Не так-то это просто. Но я все равно пробую. Здесь глухомань, никаких происшествий не было и нет. Вампиры не проявляются. Значит, я могу считать себя здесь… в безопасности. Могу ли? Не факт. Ведь не зря же я переполошил Степаныча и поставил защиту.

Все равно лучше, чем ничего. И хоть Степаныч не до конца во все это поверил, против вампиров он теперь не беззащитен. Сила силой. Навыки навыками. Но воевал-то он с людьми, а не с тварями. Тварями, которые гораздо гнуснее, коварнее и опаснее. И против которых обычное оружие и приемы не помогают. Надо усилиться. Нужна специальная защита. Иначе – дело дрянь.

Да, вампиров и упырей тут пока вроде нет. Любое подозрительное происшествие будет заметно, потому что все вокруг всех знают. И поползут слухи, начнется возня. Это в большом городе на пропавших похрену. Да, их ищут те, кому полагается. Но в городе с населением в несколько миллионов каждый день кого-то насилуют, убивают, похищают. Это обыденность. Здесь же все по-другому.

Но мне все равно не спится. Я думаю. И жду. Чего? Пока не совсем ясно, чего именно. Внутри шебуршит какое-то непонятное, тревожное чувство.

Впрочем, оно проявляет себя чуть ли не каждый день. Стоит ли сейчас обращать на это внимание? Может, нужно, как и планировал, просто забить на все, наслаждаться иллюзией нормальной жизни и осмыслить произошедшее? Не думать о будущем. И о прошлом тоже. Потому что именно эти мысли и заставили меня бежать и скрыться здесь.

Стало тихо и хорошо. Потому что она рядом. Снова рядом. И она все поняла. Простила. Снова захотелось жить.

Я тонул в этих бездонных, магически-зеленых глазах. Она улыбается. Нежно. Блаженно. Что-то шепчет – что? Никак не пойму. Слова вроде бы и близкие, понятные по смыслу. Но не разберу никак. Как будто ускользает в последний момент самое важное, сокровенное.

Я переспрашиваю. Но звука моих слов нет. Пытаюсь переспросить еще раз. Но рот не открывается. Нет ни слов, ни звука. Только ее шепот сначала перерос в пришептывание с каким-то шипящим оттенком, потом в ненавязчивое шипение. Странно… Шипение становится настойчивее, даже агрессивнее. Почему?

Вдруг нежные теплые руки превращаются в стальные и холодные – и хищно сжимаются прямо на горле. Я сначала недоумеваю… Потом леденею. Разрез нежных глаз искажается – они становятся больше, глубже, но уже не человеческими. В них загорается нехороший огонь. Лицо тоже меняется – темнеет, покрывается противной, мокрой, какой-то гнилой блестящей чешуей… Растут хищные клыки. Нет, это уже не Аришка… Это снова она! Она, монстр из кошмаров. Потусторонняя тварь, которая пыталась меня убить еще тогда, три года назад. Но почему она здесь? Откуда? Этого не может быть, бред! Как моя Аришка могла превратиться в эту дрянь?

Оскал приближается к горлу. Шипение становится невыносимым, клыки впиваются в горло, пронзая кожу, вгрызаясь в артерию… Хлестнул темно-красный, багровый поток… Я пытаюсь орать, но крик застревает в этом потоке, захлебывается. В диком, конвульсивном рывке я пытаюсь вдохнуть, но не могу – вместо этого вырывается булькающий хрип. А багровый поток заливает все…

Я резко открыл глаза, дернул рукой, пытаясь убрать то, что их залило… Наконец-то удается вдохнуть. Но хрип все еще слышен – даже громче, чем раньше. И издаю его не я. Хрипит где-то в другом конце комнаты. Точнее, не хрипит. А храпит. Степаныч.

И я окончательно прихожу в себя.

Сон. Это был просто сон. Мне снилась Аришка. А потом вампирша. Та самая. Которой меня хотели принести в жертву. Их так называемая богиня. Но не в человечьем – в искаженном обличии монстра.

Я долго лежу и не могу уснуть.

Под утро, когда странный, какой-то серый туманный рассвет пробил темноту, я уловил шум. Настораживающий. Я не знаю, как это объяснить. Но почувствовал дрожь. Знакомую дрожь. Так было перед первой охотой. Той самой, когда из-за меня чуть не угробили половину команды.

Я не воспринял это как сигнал, хотя стоило бы. Потому что наутро выяснилось кое-что.

– Просыпайся, беглый каторжник, – голос Степаныча был бодрым. Как всегда. Я даже не заметил, как вырубился и провалился в забытье – кажется, что не надолго.

Степаныч сидел у стола. Несмотря на голос, вид у него напряженный. Я собрался. В окно бил свет – проглядывало утреннее солнце. Глянул на часы – около десяти утра. Видимо, меня все-таки нормально так вырубило.

– Что случилось?

Степаныч помолчал. Потом сказал:

– Пойдем. Сам все увидишь.

Мы собрались и вышли на улицу. Погода стояла вполне себе мирная, вконтраст настрою. Мирный, тихий деревенский денек, поздняя весна. Рай на земле. Ни тебе шума большого города, ни вечно снующих, бегущих куда-то и откуда-то людишек, настроенных на суету и вечный пофигистический эгоизм. Благодать!

Когда вышли за ворота, внимание привлекла странная деталь – глубокий след-царапина на воротах. Вчера его не было. И след был реально как будто от… Я замер и сглотнул подкативший к горлу кислый ком. Унял зародившуюся было опять дрожь где-то в груди и руках. Достало уже. А след… как от когтя упыря. Того самого, кладбищенского, низшего уровня. Страшное безмозглое и неостановимое чудовище, несущее смерть. Порождение тьмы, с которым я хочу столкнуться меньше всего.

Ну только не здесь! Не тут, посреди рая на земле, посреди этой благодатной тишины и глуши, куда я все-таки сбежал. Сбежал ли? От правды не убежишь. Догоняет, падла…

Но не стоит паниковать. Да, я слышал шум на рассвете. Да, включилась чуйка. Но ведь самого упыря не видел никто. И последствий от него пока нет. Надо просто принять еще немного мер предосторожности и быть наготове. Расслабиться, но быть наготове. Вот и все.

Степаныч заметил мой обеспокоенный взгляд. Тоже приостановился. Потом мотнул головой: «Пошли» – и двинул вперед.

Я отвернулся от следа на воротах. Пошел за братом, пытаясь взглядом заприметить другие следы – уже на земле. Должны остаться. Здесь не асфальт, просто трава и обычная земля, кое-где грязь, лужи после недавнего дождя. Упырь оставил бы следы. Следы, которые я худо-бедно, но научился отличать и находить. Поначалу их не было. Я даже подумал, что слишком сильно себя накручиваю. Но потом присмотрелся внимательнее. И нашел. Скрытый, неявный, замаскированный. Почти неприметный. Будто кто-то специально заметал отпечатки лап. Да, а вот и еще один – отпечаток когтистой большой лапы, прямо в грязи, сверху притоптанный человечьим следом, растертый…

Ошибки нет. И сомнений никаких нет. И быть не может.

Степанычу пока говорить не стал, просто ускорил шаг и припустил следом.

Так мы прошли пустырь и пару домов. Потом спустились в овраг по крутому склону – прошлогодняя трава, старая и жухлая, но почему-то высотой до колена местами, примятая, вперемежку с редкой здесь, еще какой-то неуверенной свежей зеленью. Весна все-таки.

Спустившись вниз, набрели на заросли кустарника, переломанного, но густого. Что тут росло, я не разбирался особо. Что навалено – тоже. В этом месте райского уголка почему-то была свалка всякого хлама. Небольшая, но все же.

Не это было сейчас важно.

А то, что прямо под кустами, на земле, валялось тело. Точнее, части тела. Разодранные и раскиданные. Собака. Большая.

Чуть не стошнило, но нашел в себе силы и пригляделся. Жуть. Тем не менее. Сейчас надо быть особо внимательным. Как бы не воротило от этой поганой необходимости.

В конце концов меня вырвало, когда мы отошли достаточно далеко.

– Эти твои вампиры. Пьют кровь, так? – спросил Степаныч, когда я оклемался более-менее.

– Тупой вопрос, – буркнул я. Чувствовал себя погано. Не столько из-за тошноты, сколько от осознания, что правда быстро догоняет беглеца. А тошнота, похоже, была из-за этой ебаной правды. Они тут. Они тут есть. И никуда я не сбежал…

Добавил мягче:

– Да, вампиры пьют кровь. Кровь людей.

– Животных тоже?

– Да, животных тоже.

– Хреновый из тебя охотник. Трупов не видал никогда, что ли, тошнотик? – Может, Степаныч и пытался ободрить, но как-то специфически. По крайней мере, в этот раз я его шутку не воспринял. Если это была шутка.

– Дело не в этом, – сказал я, мотнув головой и пытаясь собрать мысли в порядок.

– А в чем?

– Есть вампиры. Они просто пьют кровь. Чаще всего. А есть… упыри.

– Упыри. Отлично. В чем разница?

– Они… они жрут. Понимаешь?

– Нет. Не понимаю.

– Рваные раны. Пьют кровь. Рвут на куски. Жрут.

Степаныч притормозил ход. Передернул плечами. На лице скользнуло отвращение, но привычка не отражать эмоции, особенно страх, взяла свое. А Степаныч боялся. Как и все нормальные люди. Но если он просто боялся и контролировал страх, как положено воину, даже перед лицом смерти, то мне все больше и больше хотелось вопить и кричать во всю глотку, бежать отсюда без оглядки, зарыться поглубже или провалиться сквозь землю. И все это одновременно. Чертовы нервы… И не просто так. Ведь я уже видел то, что сейчас пытался объяснить брату. Видел, что оставалось от людей. А он – нет. Хотя кто его знает, что там было на той треклятой войне.

– Это упырь? – уточнил он.

– Да.

– Почему упырь не сожрал собаку? Разорвал. И как можно это сделать, чтобы не было крови?

– Можно. А вот как – не знаю, спроси у упыря. Хотя не стоит, они не могут разговаривать по душам, ни души у них нет, ни мозгов, – попытался улыбнуться я.

– Ха-ха, – отозвался Степаныч на мой взаимно хреновый юмор. – Кровь все же была, хотя и слишком мало. Я рассмотрел.

Я не ответил.

– И если бы не это, – продолжил Степаныч, – я бы просто подумал на лесного хищника. Или нескольких хищников. Но они здесь не водятся. Упыри – тем более. До твоего приезда я о них даже и не слышал. И подобных находок не было. Сечешь?

Не сразу, но я просек.

– Они пришли за мной, – озвучил я свой вывод.

– Если ты за ними вел охоту, то и они могут. Но ты говорил, что они без мозгов. Способны только убивать. Преследовать кого-то, но только в пределах определенной, своей территории. Не сходится.

– Сходится, – еще один гадкий вывод. – Безмозглыми могут управлять вполне разумные. Те, которые вампиры, а не упыри. И если они пришли за мной, то дело дрянь.

– С другой стороны, это опять паранойя.

– Хорошо бы, брат. Хорошо бы…

Труп собаки не вызвал особого ажиотажа и уж тем более паники – почти ни у кого, кроме меня. Подумали на лесных хищников, по случаю добравшихся до наших краев. Вызвали участкового, наряд службы контроля диких животных из ближайшего городка, насторожились… Но что тут сделаешь дальше? Жизнь продолжается. Немного осторожности и запрет шататься в одиночку по ночам, тем более по окраине. Любители поохотиться взбодрились. Будет чем заняться в ближайшее время.

А вечером произошло кое-что посерьезнее.

Участковый хорошо знал Степаныча, они частенько общались по старой дружбе. Вечером, после рабочего дня, он как раз заглянул.

– Здорово, Витек. Как дела? Лица нет на тебе.

– Привет, Степаныч. Зайдем в дом. Переговорить надо. – Он бросил взгляд на меня. Я стоял в сторонке, надвинув капюшон чуть ли не на лицо, и курил. Третью сигарету подряд.

Хотя три года как бросил – Шура Скат за курение за яйки подвесит. Это смертельно опасно для окружающих. Не из-за того, что Минздрав предупреждает, вовсе нет. Запах сигарет усиливает твой собственный запах. Запах человека. И ты для вампиров как мишень становишься. Яркая такая мишень, красная большая точка на открытом белом поле. Окружающие тоже. Не так сильно, но тоже. Это риск для всех… Но я курю. Нервно. Злобно. Чтобы взять себя в руки. И… еще есть замысел. Безумный. Дикий. И очень, очень дебильный.

Степаныч выходит мрачнее тучи. Участковый Витек – тоже. Распрощались, пожали руки. Участковый ушел.

Я докуриваю последнюю, бросаю бычок и затаптываю. Потом спрашиваю Степаныча:

– Переполох из-за собаки?

– Если бы.

– А что еще?

– Люди. Пропали люди. Два подростка. Парнишка и девушка. Обоим лет по семнадцать.

– Хреново. А ты тут причем?

– А притом. Парнишка был хозяином той… собаки. Пропали вчера еще.

Я замолк. Черт. Становится все поганее…

Степаныч продолжал:

– Витек давний мой кореш. Иногда я ему помогаю в кое-каких… делах. Вот и заглянул он ко мне. В обычных обстоятельствах никто бы не поднимал шума раньше времени. В розыск официально пока не объявляли…

– Ситуация хреновая, брат, – перебил его я. – Я не хочу в это верить. Но, боюсь, что и пропажа тех малых, и собака – все связано. Это упырь. И не один.

– Спятил? – с последней надеждой в голосе спросил Степаныч.

– Рад бы, но нет. – Я злобно пнул окурок на земле. Сжал до хруста кулак. Дебильный план горел в мозгу ярким пламенем, пугая и заводя одновременно. – А теперь ответь мне на вопрос, брат. Ты засаду устраивать умеешь?