Читать книгу Сказки для умных взрослых - Ратислав Пашков - Страница 4

Томик Блавацкой не остался незамеченным. Вернувшись, я застал Марию за чтением.

Нехотя прервавшись и приветливо улыбнувшись, она пояснила:

– Очень занятно.

– Да, в молодости я проглотил почти все её книги, включая сокровенные, доступные лишь избранным. Не понимая при этом значения многих слов в её книгах, я, сам того не понимая, пожирал глубинную суть. После прочтения мне иногда казалось, что я познал всю суть Бытия, а иногда, что ни слова не понял в её записях. Позже, с началом взрослой жизни и возникновением бытовых проблем, большая часть знаний навсегда потерялась в уголках сознания, и лишь иногда проявляется в нужные моменты. Теперь вот решил освежить в памяти те впечатления детства. А, может быть, понять чуть больше из того, что написано в самых известных её книгах.

– То есть «сокровенного» здесь нет?

– Конечно, нет. Это же просто из магазина книга. То, что может поменять человека, ныне в магазинах не продаётся. Я и этому-то томику приятно удивился.

– А откуда ты в своё время взял те самые сокровенные и недоступные для нас, простых людей, книги?

– Это было довольно-таки давно и тогда всё было немного проще. Не было прямого запрета на знания. Просто мало что имелось в продаже в принципе. Но мне повезло с родственниками. Мой родной дядя был последователем, а точнее учеником одного ярого последователя Блавацкой. Он немного говорил со мной на темы Мироздания и его проявления в нас, людях. Мы не часто общались, и мне было совсем мало лет, когда наши пути разошлись. Но книги, что он мне посоветовал, я нашёл и изучил. Лет в пятнадцать я увлёкся этим чтением всерьёз и многое с тех пор изменилось. Мир стал иным, точнее я на него стал смотреть иначе. Не смотря на то, что многое тогда в этих книгах до конца не понимал. Больше я их не перечитывал, а когда ушёл в армию, книги исчезли. Никто не признался, но, думаю, что их выкинула моя матушка, посчитав вредными. Однако то, что сдвинулось, в хорошем смысле, в моём сознании, осталось со мной навсегда. Такие книги понимаешь не дословно, а на уровне внутреннего восприятия.

– А сейчас купил, чтобы прочесть и понять ранее не понятое или чтобы произвести впечатление на меня?

– Тебя не обманешь. Отчасти и для впечатления. Кстати, вот ещё один мой недостаток, появившийся у меня уже в зрелом возрасте – чтобы и как бы ни было, я всегда говорю правду. Жить стало проще в плане общения с людьми, но сложнее в плане сотрудничества с обществом. Хотя, с другой стороны, даже когда правда была неприятной или неуместной, многие люди предпочитали считать её моей шуткой. И неуместная правда сходила мне с рук в этом качестве.

– Впечатление произвёл. И не только книгой, – Мария улыбалась, намекая на то, что нашим общением, включая его ночную часть, она довольна.

– Я благодарно кивнул головой, показав, что оценил комплимент. Понравиться женщине в первую ночь всегда считалось большим успехом и удавалось лишь самым искушённым ловеласам. В хорошем смысле этого слова. А такое искреннее признание женщины можно было провозгласить полной победой.

На обед Мария приготовила мой любимый харчо. Вроде бы между нами не было разговоров о вкусовых пристрастиях, но она попала в яблочко! Обожаю харчо. А ещё салат Оливье и правильный лагман.

Кстати, не вегетарианка, – подумал я, когда она с удовольствием вгрызлась в кусок баранины из супа.

– Обожаю харчо, как ты догадалась?

– Даже не думала гадать, просто это единственный суп, который я умею готовить.

– Вот как? Странно. Обычно как раз этот суп делают мужчины, а женщины предпочитают всякие там борщи, щи и прочие солянки.

– Так это замужние женщины. А я готовила всегда только для себя. То есть что хотела, то и готовила. Харчо мне с детства нравилось, его папа мой вкусно готовил. Пришлось научиться самой, когда осталась одна.

– Если это тебе неприятно, то не рассказывай, но почему ты живёшь одна? Где родители?

– Ничего трагического. Родители устали друг от друга и разъехались. Папа в родную Грузию, а мама осталась на Украине, в Харькове, где мы всё время и жили. Родители познакомились ещё до развала СССР. Долго жили, не заводя детей. И вроде бы по их словам дружно жили. А когда решились на ребёнка, родилась я и всё им испортила. Мама сразу нашла у отца кучу недостатков и ежедневно его пилила. Папа стал выпивать каждый день и не спешил с работы домой, чтобы не слушать мамины нравоучения. Так долго продолжаться не могло. Однажды, после очередного скандала, отец собрал вещи и уехал в Грузию. Там у него родня, так что было куда уезжать. И тут началось самое противное. Мама начала ежедневно рассказывать мне о том, какой отец плохой. А я его всегда любила. Со мной он был добрым и никогда меня не обижал. Ни словом, ни делом. Мне надоело слушать мамины глупости, и я тоже ушла. Сначала переехала к двоюродной сестре, точнее в дом её родителей под Донецком. А после окончания института, получила от отца большую сумму денег за успешную защиту диплома, и переехала сюда, в Россию. Так что пожила уже в трёх государствах. Донецкая область только официально принадлежит Украине, а в самом Донецке об этом уже и не помнят. Переехала сразу же в этот прекрасный город. Денег хватило на скромную однушку в старом спальном районе. Но там я только ночую и зимую. В хорошую погоду, я все дни провожу у моря. Я люблю море. Здесь хорошо дышится и думается.

– И не скучно так долго быть совсем одной, особенно ночами?

– Нет, не скучно. По ночам я иногда работаю, чтобы были деньги на еду.

– ?

– Ничего криминального. Я пишу картины. На заказ. В основном портреты, но иногда и что-то более интересное.

– О! Какая удача! Мне как раз нужен художник. Я пишу книги о своих путешествиях и исследованиях. И не всегда есть возможность сделать качественные фотографии. А совсем без иллюстраций книга будет не полной. Напишешь мне на заказ пять-шесть картин?

– С удовольствием. Если смогу. Я не такая уж и опытная художница.

– Но, однако, имеешь заказы, значит вполне востребована.

– Это всё реклама. Многие люди обращаются, даже не зная, к кому. Просто прочитав рекламное объявление. Я размещаю рекламу в интернете.

– И много клиентов? Есть постоянные заказчики?

– Была пара постоянных клиентов. Но оба оказались всего лишь неудачливыми ухажёрами. Один мне просто проходу не давал. Ездил за мной везде на своём «BMW».

– Слышал я эту историю.

– Вот как? И что об этом говорят?

– Говорят, что забрали его в полицию прямо с набережной.

– О, это мелочи. Он пару раз мне под окнами серенады пел в сопровождении оркестра. Так его и оттуда забирали. Я ему картины рисовать отказалась, когда он приставать начал. А он вцепился как клещ, замуж звал.

– Что не пошла?

– Да там образование от Эдиты Пьехи до иди ты… куда подальше. О чём мне с ним разговаривать всю жизнь? Обсуждать его машины или друзей-сослуживцев из ГИБДД?

– Понятно. Он ещё и профессиональный вор?

– Именно. Метко подмечено. Главное, все понимают, что главные воры в стране носят погоны, но по телевизору все с упоением слушают новости о борьбе с преступностью. Пересажали бы эти полицаи сами себя, и в стране воров почти не осталось бы.

– Ладно, проехали. Давай о тебе. Ты какого года рождения?

– Нескромный вопрос, но после всего, что между нами было, допустимый. Мне 27 лет, скоро будет 28. В сентябре, 27-го. Год рождения 1996. А что, возраст для тебя принципиальный вопрос?

– Просто считаю, сколько лет твои родители жили для себя. Не так уж и долго. Я думал тебе не больше 25-ти.

– Спасибо за комплимент.

– Никаких комплиментов. Я действительно так думал. У меня большой опыт общения с молодёжью, я хорошо представляю, как в каком возрасте выглядят девушки. Долгое время работал учителем физкультуры в одном ВУЗе.

– Ты, учитель физкультуры? – Мария засмеялась впервые за всё время нашего общения. Смех был прекрасным и очень заразительным, я невольно заулыбался.

– Да, а что, не похож?

– Нет. Скорее ты похож на бандита из 90-х прошлого столетия, только на пенсии.

– Ну, а кто говорит, что это не так. Я много кем был. И в КГБ служил и бандитом был и депутатом был. Спортом занимался с детства. Успел и различным бизнесом позаниматься и учителем и тренером поработать. Причём, тренером сразу по двум видам спорта: боксу и стрельбе из лука.

– И когда всё успел? Сколько же тебе на самом деле лет? Хотя, не подумай, мне всё равно. Я вижу, что не мало. Но это не имеет значения для меня.

– Мне кажется, или ты перепутала меня с барышней, скрывающей свой возраст? – настала моя очередь улыбаться. Я своим возрастом не то, чтобы горжусь, но уж точно его не стесняюсь. Мне 56, ровно через месяц после твоего дня рождения стукнет 57. Так что я ровно вдвое старше тебя.

– Небольшая разница. Всего-то в два раза.

– Нормальная. Я бы сказал идеальная, но большинство людей со мной поспорят.

– Но не я.

Слова Марии показались мне искренними и показывающими всю глубину её чувств ко мне. Я не смог удержаться и нежно поцеловал её. Благо трапезу за время беседы мы уже успели закончить.

Вечером нам предстояло впервые показаться на публике вместе. Кое-кто, наверное, видел нас вечером вчерашнего дня, но теперь мы отправлялись на прогулку вдвоём и планировали после неё так же вдвоём вернуться домой. К нам домой. Я уже отвык от семейной жизни, да и не думал, что когда-нибудь перестану жить в одиночестве. А Мария и не пробовала никогда. Так что, готовились мы к первой совместной прогулке, очень даже волнуясь.

То ли от нервов, а может быть, чтобы напротив, сбросить напряжение, висевшее в комнате, я постоянно травил анекдоты. Благо, знал я их миллионы. Мария старалась улыбаться после каждого, хотя видно было, что гораздо больше её занимают круги под глазами после бессонной ночи и отсутствие утюга в моей холостяцкой квартире.

– Ну как можно не иметь дома утюга! – возмущалась она с улыбкой.

– Завтра куплю.

– А до этого ты к соседке ходил гладить рубашки?

– Я погладил их, когда переехал сюда и разложил вещи по шкафам. С тех пор не брал. А утюг сгорел при попытке погладить очередные джинсы. Никогда не любил этот вид одежды. В Москве у меня их в принципе никогда не было. Ходил или в спортивном или в костюмах. Потом, живя в провинции, постепенно приучился, но до сих пор немного недолюбливаю. Неудобно. Не так легко как спортивны вещи и не так выразительно как костюм. Вчера рубашку надел впервые за последние два года, специально для тебя. А так ходил в майках и футболках, их гладить не обязательно.

– То есть как это, не обязательно?

– Ну, вот так. Они на мне разглаживаются. Я всегда покупаю майки на размер меньше, чтобы обтягивали.

– Выпендриваешься мускулами?

– А почему нет, если есть чем выпендриваться? В мои годы мало кто сохраняет упругое тело.

– Это, конечно, плюс. Но гладить футболки тоже нужно. На животе они у тебя висят и видно, что не глаженные.

– Девушки больше смотрят на плечи и руки, а там всё нормально. Да и то, что живот не обтягивается футболкой, тоже плюс. Значит, не толстый. Хуже, если бы и там гладить не надо было бы.

– Гладить всё равно нужно!

– Не ворчи, сказал же, завтра всё будет.

– Я не ворчу. Просто хотелось бы подгладить рукава у платья сегодня, а не завтра. Помялись немного.

Дома Мария ходила в моём халате, заботливо выданном ей ещё вчера вечером перед походом в душ или в моей рубашке. Но на улицу, как ни крути, надо идти в своём, а рукава действительно немного помялись.

– Давай пойдем, когда стемнеет, тогда будет всё равно, – предложил я.

– Нет. Я уже давно хочу к морю! Не могу больше находиться в стенах.

– Тебе плохо у меня в доме?

– Перестань! Мне тут хорошо. Очень хорошо и уютно. Правда. Просто я очень люблю море и скучаю по нему. Я привыкла проводить там всё время.

– Тогда надевай свою шляпу и пошли. Скажу по секрету, на твои рукава никто из мужчин не смотрит.

– А на что вы, мужчины, смотрите?

– В твоём случае на всю фигуру целиком. На твои грациозные движения. Ты идёшь походкой крадущейся пантеры. Очень красиво и привлекает взгляд. На частности уже не смотришь. Я вот наблюдал за тобой долгое время, но даже лица твоего до момента знакомства не видел. Да и не особо хотел. Хватало твоей грации, чтобы почти влюбится.

– Частности я стараюсь не показывать прохожим. Не люблю приставания и заигрывания.

– Кстати, так и не понял. Почему же ты решилась на общение со мной?

– Твой жест. Он не оставил мне выбора. Ты так уверенно показал в сторону парапета, что не послушаться и пройти мимо, было невозможно. Нужно было повиноваться. Не знаю, почему так. Но я почувствовала, что должна тебя слушаться.

– Это сказалась разница в возрасте, – улыбнулся я.

– Не думаю. Скорее твой взгляд. Он поразил меня самоуверенностью самца, знающего всё наперёд.

– На самом деле это был экспромт. Я хотел познакомиться, но не знал, как всё произойдёт. А когда встретился с тобой взглядом – онемел и не знал, что сказать. Но и позволить тебе уйти я не мог. Вот и показал в сторону моря, как бы предлагая побеседовать на фоне заката, а сам лихорадочно думал, с чего же начать беседу.

– Да? А с виду было впечатление, что строгий учитель сейчас будет отчитывать студентку за прогулы.

– Любишь ролевые игры?

– Фу, пошляк!

– Это плохо?

– Наверное, нет. Просто сейчас не подходящее время. Вернёмся к этой теме после прогулки.

Сразу же при выходе из подъезда, мы удостоились, чуть ли ни аплодисментов от пожилых дам, сидящих на лавочках у дома. По крайней мере, цоканье языков нам в след было слышно почти на всём пути до набережной. Вечер был безветренный и тёплый, народу на набережной было не много, но, в тоже время, для Новороссийска совсем не мало. Новороссийск отличается от остальных курортных городов черноморского побережья тем, что здесь нет толп праздношатающихся отдыхающих. Почти нет суетливых местных дельцов, сдающих квартиры десяткам приезжих семейных и не очень семейных пар одновременно. По крайней мере, в глаза они не бросаются. Спокойный рабочий город. С огромным портом и большим количеством предприятий. В таком городе нет проблем с работой и людям не нужно сдавать свои квадратные метры, чтобы выжить в суровых реалиях современного государства. Может быть, именно по этой причине, население Новороссийска считается самым дружелюбным. Что отражено во всех путеводителях по курортам черноморского побережья. Разве что раздражают частые патрули полиции, но это давно уже стало визитной карточкой всей России. Новороссийск не был исключением. Во всех городах часто проводились облавы на людей. Сейчас они совершались, наверное, по привычке или по каким-то полицейским распорядкам. А вот лет пять-шесть тому назад это была почти что война. Война власти и их прислужников – полицаев против народа. К сожалению, тогда ещё вся полиция работала сообща и, учитывая численность состава и степень вооружённости, она победила народ. Точнее тех немногих из народа, кто осмелился протестовать против произвола власти. Началось всё с мирных митингов и протестов, которые, не смотря на то, что сама власть согласовала их проведение, разгоняли. Где-то мягко и силами своих местных сотрудников, а в наиболее пылающих недовольствами Москве и Питере при помощи приезжих полицаев из глубинки. И весьма жестоко. Потом многие люди, в качестве протеста, перестали платить налоги и штрафы. За квартиры платили только по счётчикам за электроэнергию и иногда за воду и отопление. А всевозможные поборы типа капитального ремонта и вывоза мусора не платили вовсе. Полиция стала ходить по квартирам и пугать выселением без суда и следствия, только по жалобе ЖКХ. Нужные постановления тут же были разработаны и единогласно приняты продажными депутатами. Однако почти тут же по всей России прокатилась волна убийств полицейских прямо в тех квартирах, куда они приходили выселять семьи. Люди не пускали в свой дом даже страшный и ужасный ОМОН и применяли оружие. Кто охотничье, кто кухонные ножи, а кто и трофейное, привезённые с чеченских, украинских и сирийских военных компаний. А то и дедами и прадедами ещё с Великой отечественной войны. Таких вояк либо расстреливали, беря квартиру приступом всеми силами местной и приезжей полиции. Либо сажали, если удалось взять без боя. Второй вариант нравился власти больше, потери при взятиях квартир приступом были не маленькие. В целом по стране они считались сотнями. А тех полицаев, что желали бы погибать, воюя с собственным народом, становилось всё меньше. Их, конечно, набирали постоянно, придумывая всё новые и новые льготы, обещая огромные зарплаты и богатую пенсию в сорок, а потом и в тридцать пять лет. Но всё равно, шли туда работать только моральные уроды, которые сами по себе не рождаются. Инкубатора пока не придумали для выведения таковых. Хотя, уверен, что не раз и не два пытались. У нормальных же родителей родятся нормальные – здоровые во всех отношениях дети. И никто из них, нормальных родителей, не воспитывал своих детей будущими полицаями. Никакие льготы и ранние пенсии, не заменят людям негатив по отношению к нынешним «силовикам», воюющим против своего народа. Полицаями, как правило, становились дети, рождённые пьяницами или ворами, которым нужны были «крышующие» их родственники в органах власти. Ну, или самими полицаями. Так сказать, гнилая наследственность.

Так вот. Понимая, что штурмуя квартиры несговорчивых неплательщиков, полиция потеряет много своих боевых единиц, они изобрели эти уличные облавы. Посреди улицы вставало с десяток полицейских машин, включая большой автобус. По команде из них вываливалось около полусотни полицейских, и они перегораживали пешеходные участки тротуаров. Создавался узкий коридор, рассчитанный в ширину на проход одного человека, и люди вынуждены были проходить полный досмотр по одному. Главной целью было выявление тех самых неплательщиков налогов, штрафов и квартплат, поэтому каждого сверяли с компьютерной базой данных. Если находился таковой, то его тут же сажали, в сопровождении двух-трёх полицаев, в автобус. Когда проверка заканчивалась, всех задержанных везли в ближайшее отделение полиции. Многие оттуда уже не возвращались никогда. С тех пор проверки периодически проводились на улицах, но, с учётом того, что самых рьяных противников режима уже уничтожили, проверки носили скорее предупредительный характер. Дескать, не забывайте платить налоги, штрафы и всё, что на вас наложила власть. А то будет хуже!

Сегодня на набережной было в этом смысле спокойно. Патрули полицейских, как правило, состояли из местных жителей, которые особо не лютовали даже в самые зверские года. Им-то предстояло тут и дальше жить. Они не имели совести и чести, но имели достаточно мозгов, чтобы понять – соседи не простят. Да и помощи ОМОНа и Росгвардии теперь ожидать не приходилось. Обе этих структуры давно вышли из государственной системы, а подчинялись только своему личному руководству. Росгвардия охраняла олигархов и получала за это большие средства на существование. У них было лучшее оружие, современнейшие средства связи и информации, включая собственные спутники и оружие массового поражения. ОМОН же занимался «крышиванием» бизнеса средней руки, а в основном грабил приезжих коммерсантов, за что был относительно любим местными жителями. В Москве они после эпидемии и введения пропускного режима, так прижали кавказские и азиатские группировки так, что на рынках опять появились редкие бабушки с валенками и лаптями, продающие свои изделия, чтобы не умереть с голоду. Про этих бабушек даже было несколько передач на центральных каналах телевидения. Возможно, как и всё подобное на телевидении, всё было постановочным, но кто знает. В общем, обычная полиция осталась без серьёзной поддержки, так что старалась особо не усердствовать. Хотя народ и стал практически немым и послушным, мало ли что. В интернете-то до сих пор гуляют всякие недовольные статьи, то и дело появляются протестные настроения. А жить спокойно хотят все, особенно те, у кого холодильник набит деликатесами и скоро пенсия в тридцать пять лет.

Редкие пары, неторопливо прогуливающиеся по набережной, всегда приветствовали друг друга, невзирая на степень знакомства или его полное отсутствие. Марию узнавали, но помнили только в качестве одинокой неприступной дивы. Теперь же, когда рядом с ней был кавалер, моя персона приковывала большую часть взглядов. До сего момента, сколько я не шатался по набережной, меня мало кто замечал. Обычный дядька с бородой. А тут «кавалер той самой, сумасшедшей красотки», что бродит в одиночестве часами по набережной. Я старался лишь вежливо кивать проходящим мимо парочкам и старательно делал вид, что не замечаю разглядывание моего лица и прочих частей тела. Благо, на мне был строгий костюм, а не привычная майка, так что изучать можно было лишь искусство итальянских портных, а не дёргающиеся от сверлящих взглядов мускулы. Тем не менее, уже на третьем кругу нашего хождения туда-сюда по набережной, столь пристальные взгляды стали надоедать. Из-за них мы с Марией никак не могли сосредоточиться на беседе.

Первая совместная прогулка по набережной

Любая тема тонула после двух-трёх фраз в океане любопытных взглядов прохожих. Они отвлекали от дум, не давали размышлять ни о чём, кроме самых бестолковых на планете Земля мыслей: «как я выгляжу?» и «кто что обо мне думает?». То чувство, что ты лежишь на стёклышке, а тебя рассматривают в микроскоп товарищи учёные, явно начинало бесить и не сулило «товарищам учёным» ничего хорошего. Почти поравнявшись с очередной гуляющей парочкой, на этот раз с кружащимися вокруг них детьми лет 3-х (похоже, двойняшки: мальчик и девочка), я заметил боковым зрением, что отец семейства не просто косит в мою сторону, а остановился и смотрит в упор как на диво дивное. Разве что бинокля у него с собой не было, а так бы разглядывал каждую морщинку прямо сквозь костюм. Это было последней каплей, и я вспыхнул, как сухой лес от неосторожного костра.

– Что уставился? На мне узоров нет, и цветы не растут! – заговорил я почему-то словами героя фильма «Иван Васильевич меняет профессию».

Счастливый отец двойняшек расплылся в улыбке, и мой гнев тоже мгновенно сменился неподдельной радостью.

– Лёшка?! Ты?!

– Я-то Лёшка, – мы со старинным другом уже держали друг друга в крепких объятиях, – а ты у нас кто теперь? Все свои аккаунты в социальных сетях удалил, ю-туб канал забросил, друзьям не звонишь, не пишешь. Даже жёны не в курсе – где ты. Ой, пардон, – Лёшка покосился на Марию, но та безразлично отвернулась. Зная твою манию менять имена, могу предположить, что ты теперь какой-нибудь Пафнутий или Леголас. Или что там ныне модно?

– Нашёл модника. Я всё ещё Ратислав. Так что «хи-хи» не удалось. А это Мария, – я указал на свою даму с подчёркнутой вежливостью, призывая Марию обернуться к нам, и одновременно показывая старинному другу, что это не просто очередная спутница на неделю, а нечто серьёзное.

– Ну, да. Просто Мария. Это хорошо.

– Ты смотрю тоже не один?

– Знакомься, моя жена Валентина и наши дети Иван и Мария. При полном совпадении имён, не обольщайся, не в вашу честь, – обвёл он взглядом нас с Марией.

– И не думал обольщаться. Рад за тебя. Какими судьбами в Новороссийске?

– Приехали погулять на выходные. Сняли квартиру на ночь в центре города. Дети давно хотели посмотреть корабли и ночную Цемесскую бухту.

– Прямо дети хотели? Прямо давно? Сколько им? По три года?

– Почти по четыре. Ну, три с половиной. Да, мы с Валентиной и сами не прочь были погулять здесь. Красивую набережную сделали, да и народу не много. Приятно провести здесь романтический вечер.

– Это да. А сам всё ещё в Москве?

– Нет, из Москвы я бы за кораблями в такую даль не поехал бы на одну ночь. Я тоже уехал из златоглавой. Переехал поближе к лечебницам грязевым. Ты же помнишь мои проблемы с кожей? Ну, так вот, один хороший человек и по совместительству доктор, мне сказал – все твои проблемы ерунда. Отдых, спокойствие и грязевые ванны. Будет кожа как у младенца. Решил забить на всё, тем более бывшая жена от меня окончательно ушла и сына с собой забрала. Поехал на пару недель полечиться, да так тут и остался. Продал свою квартиру в Одинцово, купил домик в Тамани и абсолютно счастлив. Наверное, впервые за всю свою жизнь.

– Ага. Значит, хороший добрый доктор подсказал? А то, что я тебе говорил то же самое и про грязи и про нервы и про отдых, лет 20-ть тому назад?

– Ну, ты не врач. Это ты девочкам своим рассказывай про то, что ты Верховный шаман всея Руси, а я верю только дипломам, причём исключительно красным! Если бы я верил всяким там шаманам…

– Давно здоровым был бы, – закончил я правильно неправильную мысль друга.

– Не помню, чтобы ты мне говорил о грязевых ваннах, но спорить не буду.

– Может ко мне? Посидим, поболтаем в спокойной обстановке?

– Не сейчас, и ты не один и я при деле. А поболтать лучше тет-а-тет. Ты, судя по твоей фразе: «может ко мне», теперь местный, новороссийский?

– Да, живу совсем рядом, вон мой дом.

– Ну, значит, созвонимся, записывай номер и давай свой. Мы теперь почти соседи. На машине полчаса езды. Ты же летаешь как раньше, сто шестьдесят с плюсом?

– Нет, стал степеннее. Ещё в Осколе приучился возить детей не торопясь. Знаешь ли, когда у тебя в машине пятеро сыновей – не до гонок.

Лёшка оглянулся на Марию, подразумевая мой длинный язык. Я тоже. Та смотрела на море и даже не обернулась. Самообладание, – подумал я, но понял, что ночь разборок мне гарантирована. Слишком много карт неожиданно вскрыто за считанные минуты. Не объясниться – поставить отношения на грань разрыва. А этого бы не хотелось. Я только стал приятно погружаться в них.

Обменявшись адресами и телефонами, тепло попрощавшись друг с другом, мы со старинным другом Лёшкой отправились в разные стороны набережной делать одно и то же – объясняться со своими половинками. Или спутницами. В общем, со своими дамами. Не знаю, что там наговорил Лёшка про меня и мои похождения в пору нашей бурной молодости, но ему было проще. Его косяков выявлено в ходе разговора не было. А вот мне предстояло рассказывать о себе, а не о нём. И многое, что нужно было рассказать, Марии явно не понравится. Моя жизнь в чёрством исполнении любого человека, её не прожившего, могла бы показаться недостойной. А в моём исполнении она ещё не звучала. Но теперь придётся это упущение восполнить. Понимая это, я ждал вопросов, но Мария шла молча.

– Если желаешь, отвечу на любые твои вопросы, – начал я первым, чтобы снять напряжённость. И уточнил: даже на самые сложные вопросы.

Но, получилось ровным счётом наоборот. Мария пробурчала что-то вроде «не сейчас», глядя в сторону моря и даже не думая наградить взглядом меня. Напряжение только возросло. По крайней мере, я только и думал, как бы скорее поднести спичку и пусть лучше вспыхнет и погаснет, чем вот так вот, ждать, в бензиновых парах искры.

Прогулка так и прошла в обоюдном молчании. Вкрапления типа приветствий с прохожими или периодическими «а давай пойдём туда» или «посмотри сюда» – не в счёт. Если честно, то я был уверен, что и ко мне Мария не поднимется, а сославшись на усталость или какие-нибудь вымышленные дела, поторопится домой, даже не дав её проводить. Но, нет. В итоге, через полтора часа после прощания с семейством моего друга, мы, как ни в чём не бывало, поднялись в мою холостяцкую (или уже нет?) конуру. Даже не касаясь друг друга, мы переоделись в домашнее, поочерёдно сходили в ванную комнату и уселись на кресла-груши. Я люблю этот вариант сидений и других в доме не держу. Разве что пара табуреток на кухне, по древней семейной традиции. В мягких креслах-мешках тело принимает ту позу, которую хочет и отдыхает наилучшим образом. Вот и сейчас я почти что лёг, расслабился и уставился в окно, как будто в телевизор.

Мария грациозно опустилась на соседнюю грушу и с неожиданной мягкой улыбкой сказала:

– А вот теперь я тебя слушаю.

– С чего начать?

– Ну, давай с самого начала. Например, что означает фраза твоего друга про имена своих детей «Иван и Мария» и почему это прямо как мы с тобой?

– Это, пожалуй, самое простое. По паспорту я Иван. Так родители назвали. А имя Ратислав ношу уже более 20 лет. Это моё имя. Нарекли так Волхвы. Помнишь, я говорил тебе про обряд имянаречения? Ну, как в христианстве при крещении, дают имя святого, если своё, данное родителями, «не соответствует» библейским канонам, – пояснил я, видя вопросительный взгляд Марии. Никогда не замечала, что в древних сказках и былинах, все мудрецы имеют имена вроде Велимудр, Добромысл, а все доблестные воины Ратиборы, да Мечеславы? Это не фантазии автора. Это результаты обряда имянаречения. Ибо Волхвы давали имена, соответствующие предназначению человека. Давали их в юношестве, лет в 13—14, когда это самое предназначение уже было понятно. И имена давали соответствующие.

– А ты, Ратислав – значит воин?

– Когда-то я был им. Теперь на пенсии, – с улыбкой ответил я.

– Хорошо. Понятно. Видимо твой друг знавал тебя ещё Иваном, если отметил твою тягу к переменам имён?

– Именно так. Он до сих пор кличет меня Иваном, не принимает душа его таких перемен. Он считает, что таким образом я предаю своих родителей, которые дали мне такое имя, которые считали правильным.

– Ну, что-то есть в этом. Не считаешь?

– Считаю. Но моё имя – Ратислав.

– Но разве не родителям решать, как должны звать их ребёнка? Мне, например, было бы обидно, если мой ребёнок отказался бы от того имени, которое я ему дам.

– Возможно. Но, повторюсь, моё имя Ратислав. Я так решил давно. И, да, моя матушка против таких перемен.

– А какое бы ты имя мне дал?

– Пока не знаю. Думал над этим, но ничего пока не надумал.

– Совсем-совсем ничего не надумал?

– Я не мастер по женским именам. Никогда не нарекал девушек. Разве что однажды свою жену Татьяну хотел переименовать. Но не сложилось, хотя имя и подобрали. Но оно тебе не пойдёт, вы очень разные.

– Я бы сменила имя.

– Да, было бы правильно воссоединиться с Родом. Пожалуй, сейчас я бы назвал тебя Искра. А со временем больше подошло бы имя Ведана или Вельмира.

– А почему именно так?

– Имя не просто отражает какие-то черты характера человека или его профессиональные наклонности. Оно ещё задаёт вектор развития на будущее. На мой взгляд, искренность твоё оружие и надо это оружие совершенствовать. А чуть позже, коли уж ты связалась со страшным шаманом, тебе предстоит стать много знающей и много умеющей. Другая ответственность и другая стадия развития. Нужно более сильное имя.

– Если я чуть больше о себе расскажу, ты поймёшь, что я не менее страшное создание, чем ты.

– Не наговаривай на себя, а то поверю.

– Я и не наговариваю. Один священник, после разговора со мной, сказал, что я не верю в Бога, а просто знаю, что он есть.

– Это нормально для любого живого человека. Ты – живая, то есть имеющая Душу, а значит, способна не просто думать о высших силах, но чувствовать их в себе, быть их частью. Впрочем, ты и сама это знаешь без моих комментариев. Не только в моём, но и во Вселенском понимании, «живой, полноценный» – это человек, имеющий Душу. Сейчас это, к сожалению, редкость редкая. По моей статистике менее 5% людей являются полноценными.

– А что в твоем понимании есть Душа?

– То, что является нашей основой. Изначальная вечная частичка Света, создавшая всё сущее. Обросшая телом, необходимым для жизни Души в явном мире.

– А зачем в этом материальном мире нужна Душа?

– Для выполнения определённой программы развития. Нельзя сразу, находясь на уровне развития амёбы или инфузории в туфельках, проявиться в высших мирах – затопчут.

– А как, по-твоему, это – когда нет Души?

– Очень просто, проще некуда. Как биоробот. Оболочка без смысла. То есть с примитивным смыслом жизни – поесть, попить и умереть. Оболочка, после физической смерти которой, ничего не остаётся. Таких оболочек сейчас большинство. Они могут думать, могут даже чувствовать. Но не имеют связи с Мирозданием, не имеют той внутренней основы, которая идёт дальше, потеряв очередное тело. Наши Души как водитель разбитой машины. Сдав в утиль старую, пришедшую в негодность, он пересаживается в новую. Души также ищут и находят себе новое тело с новым заданием по дальнейшему развитию.

– А это твои наблюдения или что?

– Это моя работа. Я – лекарь Душ.

– Лекарь? А воскрешать Души ты умеешь? И после «смерти» Души ты ее отследить не можешь?

– Душа бессмертна. Но она может потеряться, не достигнув цели. Нет ничего хуже блуждающей Души. Со временем она теряет своё предназначение и затухает, как искра, улетевшая от костра. Это не смерть для неё, это ещё хуже… забвение.

– А что там, за гранью? И как энергетически ты ощущаешь затухающие Души? Как этот процесс происходит?

– Грани нет. Есть изначальный Свет – прародитель всего живого и Изначальная Тьма – оплот Тёмной материи. Вся явная жизнь – борьба этих полярных систем. Главный ресурс, за который воюют Свет и Тьма в наших мирах – Души. Именно они меняют баланс сил. Потерянные Души уносят Тёмные в свои миры. Мне туда хода нет. Затухающие Души невозможно «ощутить». В этом вся сложность. Их можно распознать, только столкнувшись с носителем оной или уже после выхода из тела человека. Короткий промежуток времени, пока Душа не успела далеко уйти от не истлевшего ещё тела – время когда можно что-то исправить, договориться, помочь. Современная технология похорон, когда закапывают гроб с телом в землю – самое большое вредительство, направленное на то, чтобы Души не попадали в более совершенные духовные миры. Дело в том, что Душа не может начать путь перерождения, не избавившись от тела совсем. То есть, пока тело гниёт и поедается червями, Душа должна быть рядом. А как любой живой организм, она жаждет смысла своего существования и ищет себе применения. Что заставляет её идти… И так Душа становится блуждающей, так как связь с не истлевшим ещё телом теряется. Далее забвение и Тьма.

– Не правда. Мне кажется, я вижу затухающие Души. Люди, имеющие такую проблему, как бы покрываются невидимой плёнкой, серого или коричневого цвета. Эту плёнку может увидеть тот, кто знает куда смотреть и как. Я не могу описать в двух словах, как именно я вижу, но я вижу эти плёнки. И от этих людей банально запах ну не совсем нормальный. Минус, конечно, что его можно маскировать одеколонами и духами. При этом Душа все равно выступает за рамки тела и если присмотреться, то видно. И я не про ауру.

– Ты не поняла или я не так доходчиво объяснил. Невозможно ощутить затухание Души, не столкнувшись с носителем. То есть, вот пример: у Романа, моего соседа, ярко выраженная проблема затухания Души. Но я это знаю, потому, что немало времени провёл в общении с ним. А если бы мы не общались, а он просто прошёл мимо, то я не смог бы определить проблему. А вот когда Душа уже покинула тело и бродит рядом – её я вижу издалека и могу «договориться». То есть стараюсь договориться и дать Душе дальнейший смысл существования. Чтобы ожидание было для неё не мучительно долгим, а насыщенным добрыми делами. Я даю им работу. Запах от людей – твоё восприятие проблемы. Твой личный индикатор. Это не они так пахнут, это ты их так воспринимаешь. Это нормально. Это твой способ определения. Кто-то видит, кто-то нюхает, кто-то слышит голоса.

Мне, например, помогает мой внутренний магнит. Людей с проблемами Души тянет ко мне. Что касается того, что ты видишь, твоей «видимой Души» – это не Душа. Это т. н. Ведогон – наше внешнее тело, энергетическая оболочка. Та самая, которую используют бойцы без контактных видов боя. Ведогон меняет и цвет, и размер, в зависимости от состояния Души. То есть по его цвету и размеру, можно сделать выводы о состоянии Души, но нет прямого соответствия затухания и цвета. Цвет может быть даже чёрным, например, когда в эту Душу, выражаясь языком обывателей, наплевали. Но к затуханию самой Души это не имеет никакого отношения. Скорее наоборот, преодолев эти переживания, Душа станет сильнее и светлее.

– Но по нему, по этому Ведогону, все равно много чего видно.

– Конечно! Ведогон – отражение сущности всего человека. Его размеры напрямую связаны с энергетической силой Души и даже тела человека. И как любое тело, Ведогон можно тренировать. Собственно, как и Душу, как и Разум.

– А как ты лечишь Души?

– Я направляю Души в сторону Света. Стрелочник, одним словом. К сожалению, в моём деле не существует таблетки, съев которую Душа гарантировано отправится перерождаться в нужном направлении. Поэтому каждый случай индивидуален. Но общий смысл – показать Душе все возможные варианты и дать понимание правильности выбора стороны Света.

– А как это ловить Души после смерти?

– Мой магнит не только притягивает Души ко мне, но и меня к ним. Можно сказать, что это дело случая. А можно сказать, что я часто оказываюсь там, где должен.

– А как это происходит?

– Как встреча с человеком. Каждый раз по разному, в зависимости от человека и его способности к общению. Ты ведь понимаешь, что мы встречаем людей не случайно? Вот так и с Душами. Взаимное притяжение продиктовано необходимостью встречи.

– Ладно, проехали. Замнём для ясности. Давай дальше. Про «всех жён», которые не в курсе того, куда ты пропал. Очень интересно. Можно узнать их количество?

– Можно, конечно. Мой косяк. Не поверишь, но я уже бывал женат и не один раз!

– Да ты что? Я думала, что пока бандитствовал, занимался занимался спортом, бизнесом, политикой и ещё Бог знает чем, времени на личную жизнь не хватило.

– Напротив. Личная жизнь бурлила ещё сильнее, чем общественная. Поэтому не только женился, но и разводился с завидной периодичностью.

– И сколько всего раз?

– Официальных браков было шесть.

– Боюсь спросить, сколько вместе с гражданскими.

– Да кто их считал.

– Ходок!

– Нет, я человек серьёзный, но слишком романтичный. Влюбляюсь легко и сильно. И надолго. Минимум на три дня!

– Значит, у меня ещё есть время? По крайней мере, дня два?

– А я уже влюбился?

– Надеюсь да. Или нет?

– Влюбился, влюбился. Но у тебя времени чуть больше, чем два дня. С годами я стал сентиментальнее и ценю отношения.

С двумя последними жёнами жил подолгу и до сих пор скучаю по обеим.

– Смешно.

– Что именно?

– Фразы про двух последних жён и про то, что скучаешь по обеим. Такое и в самых слезливых сериалах не услышишь.

– Сериалы редко бывают сложными для восприятия информации. Людям нравится простота, чтобы не чувствовать себя дураками на их фоне. Жизнь гораздо сложнее.

– Это да. Но тебе не кажется, что в твоей жизни всё через чур уж сложно?

– Не кажется. Со стороны, конечно, виднее, но сам я себя и все свои поступки, понимаю. Ибо прожил их. Пережил, точнее говоря.

Всё, что касалось жен, спрашивалось Марией с поддельным юмором, и оттого отвечать было ещё сложнее, чем при абсолютно серьёзном разговоре. Мне хотелось прекратить эту беседу, как всё, что могло вбить клин в наши зарождающиеся отношения с Марией. Поэтому её последний вопрос на тему имён моих официальных жён, остался без ответа, так как застал меня уже сидящим на кресле-мешке Марии. А попытка повторить вопрос и вовсе утонула в поцелуе. Разговор был отложен до утра, а может и до никогда. Ведь ясно было одно – нам хорошо вместе, а значит, ничего не имеет значения, кроме самих нас.

На следующее утро я снова проснулся с первыми лучами Солнца и убежал из дома, пока Мария ещё не проснулась. Залез под капот своей новой машины, проверил все жидкости, завёл, послушал ровный ритм движка и, успокоившись окончательно на счёт своего приобретения, заглушил машину и поставил на сигнализацию. Прошёлся по берегу моря, но не по набережной, а по камушкам у самой воды. Волны были не сильные, но доставали до камней, на которых я любил стоять, встречая рассветы и закаты.

Поэтому я, не желая на этот раз мочить ноги, остался стоять за чертой мокрых следов от волн, и с наслаждением вдыхал морской воздух, не касаясь самого моря. По утрам море было чистое, а на берегу в этих местах сорить было некому. Так что воздух был только морским, без примесей жизнедеятельности человека. Не хватало добавить к ароматам немного хвои, как в Геленджике. В Новороссийске тоже есть такие места, но чуть дальше. Сочетание морского и хвойного запахов я находил великолепным, но до хвойного леса надо было пройти ещё пяток километров по берегу, а дома ждала Она. Вчера мы вновь заснули только под утро, но я уже успел соскучиться. Надо найти, чем оправдать своё отсутствие этим утром в кровати, и обязательно заскочить в круглосуточный магазин за съестным. Благо он был ближе, чем хвойный лес.

Затоварившись круасанами и свежими овощами, я вернулся в квартиру. Кровать была ещё не заправлена, но Марии в ней не было. Звук включённого душа подсказал, где её можно найти, но дверь в ванную комнату была закрыта изнутри. Пришлось самому нарезать салат из купленных овощей. На свой страх и риск заправил его майонезом, хотя сам предпочитал хорошее оливковое масло. На стадии перемешивания овощей меня и застала Мария. На этот раз моему халату она предпочла футболку, которая смотрелась на её влажном теле гораздо привлекательнее, чем на мне.

– О, ты уже приготовил завтрак? Я не ждала тебя так рано, думала опять приедешь к обеду.

– Сегодня дел никаких не планировал, хотел побыть с тобой.

– Так зачем убежал ни свет, ни заря?

– За продуктами. Вон они, кстати, – показал я на заправленный майонезом салат.

– Спасибо, но не заправляй больше майонезом. Это вредно для фигуры, да и для здоровья.

– Учту. Извини.

– Не за что извиняться, на самом деле мне очень приятно, просто я тоже хочу произвести впечатление не самой глупой барышни.

– Уже произвела. Ещё позавчера.

– Льстец!

– Ничего кроме правды, как под присягой.

– Часто ты говоришь правду?

– Всегда. Теперь всегда. С некоторых пор, в этом для меня один из главных смыслов существования. Если я не могу сказать правду, то молчу. Но врать, с определённого времени, перестал совсем.

– Давно это с тобой? – Мария шутливо потрогала мой лоб, как бы измеряя температуру.

– Как принял для себя родную Веру Предков. – вернул я разговор в серьёзное русло.

– А до этого в церкви, синагоги или мечети ходил?

– Ходил. В церкви, конечно. Но лучше от этого не стал. Напротив, в 90-е считал, что все грехи смываются с меня кучей дорогих золотых побрякушек из церковной лавки и ежедневными свечками, которые я даже ставить сам не утруждался, а поручал бойцам.

– Мдя. Хорошо, что я не знала тебя таким. Близко бы не подошла.

– Ага, тогда многие так думали, а потом рассказывали мне об этом, уже лёжа со мной в кровати.

– Расскажешь про своих жён?

– А что ты хочешь про них знать?

– Наверное, почему ты их всех бросил.

– Почему сразу «я бросил». Может это меня бросали?

– Ну да, кто же сам от такого самца уйдёт?

– Ты опустилась до комплиментов?

– Не переводи стрелки. Отвечай. Почему уходил от жён?

– Да по-разному. Первая сама ушла, но я реально был ужасным мужем и изменял ей направо и налево. Причём ещё и рассказывал, чуть ли не в подробностях, о своих похождениях.

– Убила бы.

– Да, сам не понимаю, как она терпела меня. Друзья называли её «японская жена» за терпение.

– Дальше.

– Со второй особой семьи и не было. Она забеременела от меня ещё когда я был женат на первой, а за пару месяцев до родов, мы с ней расписались. Но почти тут же развелись. Но, как ни странно, именно с ней у нас вполне себе хорошие отношения до сих пор. Дочка родилась, когда мы уже не жили вместе. Собственно и отцовских чувств тогда я толком и не ощутил. Не до этого было. 90-е были в разгаре, надо было ковать, пока горячо и было не до семьи и прочих сантиментов. С дочкой познакомились по настоящему, когда её было уже 15 лет. После встречались, пока я жил в Москве. Была у меня в гостях несколько раз. Потом редко общались в интернете, пока я и оттуда не сбежал.

– А от первой жены дети есть?

– Да, тоже дочка. Но той всю жизнь внушали, какой у неё плохой отец, поэтому в сознательном возрасте знакомится со мной, она не пожелала. Хотя я и пытался, через её мать, встретиться с ней. Могу понять обеих, но дочку жаль.

– Почему жаль?

– Отрекаясь от отца, пусть даже самого никчёмного, человек портит карму себе, а не ему. Просто поверь, говорю как шаман, понимающий предмет разговора.

– Да я и не спорю. Продолжаем знакомство. Что с третьей?

– О, это был очень отдельный случай. Не хочу посвящать тебя в подробности, но это было ужасное время для меня. И тут разрыв был обоюдный. Мы оба гуляли друг от друга и расстались без скандалов, но с кучей взаимных упрёков.

– В общем, было весело?

– До сих пор смеюсь.

– Дети?

– Сын Игорь. Первый сын. И долгое время единственный и до сих пор очень любимый.

– Не запутаться бы в твоих жёнах и детях.

– Мама моя также говорит.

– Что дальше, четвёртая кого родила?

– Ещё одну дочку. Там всё было совсем плохо. Она в итоге изменила мне с моим бывшим лучшим другом. И я потерял и жену и дочь и друга.

– Забыли. Не хочу сыпать соль на раны. Что с пятой, та кого родила?

– Никого. Но была, пожалуй, самой любимой и желанной. У неё уже были две дочки от первого брака, которых я официально удочерил. Теперь и навсегда это мои дочки, и я не отделяю их от своих кровных. С младшей Викторией мы до сих пор очень хорошо общаемся, а вот старшая Вероника меня так и не простила. Она характером в маму – у неё есть только чёрное и белое, серых промежуточных вариантов нет. Маму бросил – значит, я плохой. И всё остальное не важно.

– А почему же ты бросил, если так любил, что и сейчас глаза увлажнились?

– Да? Заметно? Это долгий разговор и, пожалуй, я к нему не готов сейчас. Ничего, если пропустим это место? Обещаю, как-нибудь в более подходящее время, расскажу.

– Хорошо. Что с шестой?

– Тоже очень отдельная история. Знакомство с ней не предвещало бурного романа. То есть никакого романа вовсе, ибо мы друг другу очень не понравились. Мне не понравилась её внешность, которую я в уме назвал «наркоманской». А ей моя московская заносчивость, которая выражалась в «понтах», которые я сам не замечал. Однако именно эта женщина стала главной в моей жизни, родив мне пятерых сыновей.

– Ничего себе!!! За какой период времени?

– Ну, строго говоря, Егор появился у неё до начала нашей совместной жизни, но он тоже мой. А со второго по пятого она уложилась в 5 лет. В 2014 родила Яромира – моего любимчика и самого долгожданного и желанного ребёнка на свете. А в 2019-м Ратислава. Моего тёзку. Так получилось, что он сразу и заменил меня в её жизни. Между ними были двойняшки: Светослав и Святогор. Очень разные и оба просто чудесные ребята.

– Не понимаю, как можно бросить женщину, родившую тебе пятерых детей? Да ещё и сыновей, ведь для вас, мужиков, сыновья – самое важное в жизни.

– Я не бросал её. Правильнее сказать, что наши отношения просто умерли. Их не осталось. Причин – море. Но все они – следствие наших характеров. Мы слишком похожи. Оба имеем ярко выраженные мужские характеры.

– В чём это выражалось?

– Прежде всего, в отношении к своим желаниям, стремлениям, своему Пути в жизни. Мы слишком одинаково ко всему относились.

– Но почему же тогда вы расстались? Схожесть интересов – это ведь здорово?

– Схожесть интересов – да. Но схожесть характеров – нет. Наверное, потому и расстались, что оба в душе – мужчины. А мне нужна было Женщина. Характер мужчины не даёт женщине быть собственно женщиной. Ведь, прежде всего, женщина – это самоотречение. Это жертвование собственной жизнью ради своего мужчины. Это помощь мужчине в исполнении его жизненного пути, но не свой собственный путь. А моя жена Ирина не способна на такое, она сама внутри – мужчина. Со своим личным эго, никак не связанным с женским предназначением «служить» мужчине.

– Да, проблема. Но ведь она вполне решаема? Достаточно было идти рука об руку каждый со своими проблемами, но помогая друг другу. Разве не так?

– Не так. То есть так, но не во всём. Большая часть отношений мужчины и женщины – это секс. Любой Фрейд подтвердит. А тут и была, пожалуй, главная засада. Женщина мудрая, не смотря на свои мигрени и прочие проблемы, не оставит своего мужчину на голодном пайке дольше трёх дней. Ибо понимает, что, не получив что-то дома, мужчина найдёт это на стороне. А по-житейски мудрой женщине такое не нужно. Моя же настолько была сама мужчиной, что жила по принципу – не хочу, значит – нет. И плевать и на меня и на Фрейда.

– И ты нашёл утеху на стороне?

– Нет. Не нашёл, да и не искал. Просто не мог больше терпеть. Когда её нет рядом – проще обходится, нет раздражителя. Можно подумать о более важных вещах.

– Итак, Фрейд оказался прав? Все проблемы из-за секса?

– Нет, конечно. Проблем было много и главная из них – я. Так что теперь живу один как бедуин, который всю жизнь размышляет о смысле жизни и варит кофе. Кофе я не пью, поэтому ограничиваюсь поиском смысла своего существования, устройством Мироздания и прочими проблемами вселенского масштаба.

– Но бедуин не живёт один. За него все дела делает его жена или жёны.

– Ну, до такого я пока ещё не дошёл. Или не нашёл такую дуру. Зато в остальном вполне соответствую. По крайней мере, для познания мира времени и сил стало хватать.

– Не слабо. И как, получается решить бином Ньютона в одиноком уме?

– Легко. Только с ответом никогда не сходится.

– Ну, это нормально. Возможно в учебнике опечатка.

– Да, тоже этим себя успокаиваю. Но есть одно «но». Ответ и у меня и даже в учебнике всегда разный. В моих решениях и вовсе с вариантами от минус до плюс бесконечности.

– Это, всего лишь, говорит о богатстве твоего воображения.

– Хорошо, если так. Я считал, что это говорит о глубине моих заблуждений.

– Тоже вариант. Так что же, с женой отношения закончились и даже дети не остановили? Всё-таки, повторюсь, сыновья для мужчины самое главное в жизни.

– Долгое время останавливали. Очень долгое. Но за время последней беременности жены, устал от отношений не только я, но и она. Так что разрыв не мог не случиться. Да, я ужасно боялся оставлять детей без своего отеческого воспитания. Да, мне дико хочется быть рядом с ними. Да я плачу ночами, за исключением последних двух, проведённых в твоих объятиях. Да, я всё бы отдал, чтобы жить со своими сыновьями здесь или в любом другом месте. Но я прекрасно понимаю, что мать им нужнее. По крайней мере, сейчас, пока они маленькие. И я не могу и не хочу отнимать у детей мать. Для этого я слишком сильно их люблю. И уважаю её. Поэтому я здесь, а они там. И, уверен, так лучше для всех нас. На какое-то время – лучше, невзирая ни на что. Но я очень надеюсь, что наши пути ещё сойдутся и дети меня поймут, когда я смогу всё им рассказать.

– Не думаю. Я бы не простила. Собственно, я понимаю своего отца. Но как ребёнок простить не могу. Невзирая, как ты говоришь, на то, что у нас сейчас вполне хорошие отношения. Не могу простить, что его не было в минуты, когда мне надо было сильное отцовское плечо. Просто чтобы в него поплакать во время своих детских обид.

– Знаю, что ты права. Но ничего уже не исправить. Да и тогда я знал всё это. И тоже не мог и не хотел оставить, как было.

– Эгоист.

– Не без этого.

– И каково теперь твоё отношение к семье?

– Как к прошлому. Вряд ли у меня получится быть семьянином в будущем.

– Я тоже думаю, что не получится.

– Тебя это не устраивает?

– Пожалуй, я возьму пример с тебя и не отвечу пока на этот вопрос. Я тоже не ко всем разговорам готова в данный момент. Позже поговорим об этом, хорошо?

– Как скажешь. Будем считать, что у нас ничья, один-один, по секретам.

Отношения явно портились, и я был рад такому повороту. Он давал возможность передышки, и мы решили отвлечься походом в музей. Благо был прекрасный повод. В Новороссийске временно была часть экспозиции московского Музея Востока, причём самая любимая мною часть – картины Николая и Святослава Рерихов. Я обожал живопись с детства, приученный родителями к музеям и выставкам. Мария оказалась не менее страстной поклонницей Рерихов в частности и знатоком живописи в общем. По дороге мы поделились своими предпочтениями в этом виде искусства и у нас оказались многочисленные совпадения: Куинджи, Тагор, Рерихи, Сомов, Билибин, братья Коровины, Саврасов и многие другие живописцы были близки по восприятию и мне и Марии. За разговорами о художниках и их творчестве мы немного расслабились и отвлеклись от проблемной утренней беседы.

Картины, выставленные в небольшом выставочном домике на другой стороне набережной, прямо около портового шлюза, были мне знакомы с детства. А Мария видела их впервые в оригинале. Её взгляд на некоторые полотна был таким одухотворённым, что картины готовы были ожить, растаяв от тепла, льющегося из глаз моей спутницы. А посмотреть было на что. Горные пейзажи Николая Рериха завораживали и заставляли смотреть на них, не отрывая глаз. Рядом своеобразные портреты и зарисовки восточных деревень и небольших городов его сына Святослава. Как жаль, что самый крупный музей Николая Рериха и большая часть картин мэтра и его сына, находится в Нью-Йорке.

Мы с Марией глазами новороссийского уличного художника

В Москве тоже создали музей Рериха, но экспозицию музея Востока через некоторое время вернули обратно на бульвар. Конечно, за, более чем пятьдесят лет творческой деятельности, Николай Константинович написал столько полотен, что хватило бы и на десяток музеев. Но невозможно быть одновременно и в двух московских музеях и в питерском музее семьи Рерихов и тем более в Риге или Нью-Йорке, где так же собрано немало картин величайшего из людей. Поэтому я с удовольствием рассказывал Марии о картинах, которые ей не довелось пока лицезреть, из экспозиций литовского и американского музеев. В питерском она была сама и с тех пор мечтала посетить московские музеи. А получилось так, что один из них сам нашёл её в Новороссийске. Всего знатоки насчитывают более 7000 картин Рериха-старшего. Мне же всегда очень нравились его горные пейзажи. Таких гор не писал больше никто. Его Алтай, Гималаи, горные озёра и деревушки были необыкновенно выразительны и врезались в подсознание с требованием найти их и побывать в этих местах лично. Чем я, одно время, с удовольствием занимался. Мои собственные поиски Шамбалы, я начал с маршрутов Рериха и сэкономил лет десять-пятнадцать жизни, минуя ошибки его экспедиций.

Конечно же, мы с Марией дошли и до разговоров о поисках волшебной Шамбалы и до смысла жизни и устройства Мироздания. Нормальная среднестатистическая женщина в этих местах начинала зевать и смотреть на часы, а Мария, напротив, оживилась. Всё, что было связано с поисками неизведанного, не уложенного учёными в стройные ряды наук, интересовало её гораздо больше ювелирных украшений и дорогих автомобилей. Это нас объединяло и окончательно сняло бывшее утром напряжение.

– Так что там твой друг говорил про Верховного шамана всея Руси?

– Лёшка мне льстит. Просто он был свидетелем того, как во время совместных камланий на Алтае, несколько очень уважаемых шаманов признали меня своим гуру. А я всего-то лишь рассказал им о своих путешествиях и вынесенных из них моих личных пониманий мира и мироустройства.

– Что же такого ты им сказал?

– Это невозможно повторить. Всё было экспромтом. Мы сидели уже долго у костра и, видимо, огонь развязал моё подсознание и я выдавал всё, что там отложилось, пропуская попутно через мясорубку сознания. Получилось красиво. Наверное. Сам не очень помню, всё было как в тумане. Из меня лился рассказ, который я контролировал процентов на двадцать. Остальное было следствием полного расслабления и следами увиденного и услышанного на Тибете и в других моих путешествиях.

– То есть мне, чтобы услышать твои откровения, надо разжечь огромный костёр или достаточно тебя напоить?

– Ну, напоить не получится. Спиртного я не употребляю.

– Давно?

– Да я толком никогда и не пил. Так, мог поддержать компанию в очень редких случаях. И то одной-двумя рюмками текилы или хорошего коньяка. Ничего другого не пью вовсе.

– Даже пиво?

– Особенно пиво. Это самое вредное, что можно придумать для мозгов и в целом для здоровья мужчины.

– Поэтому ты так хорошо сохранился в интимном плане?

– Возможно. Рождённый пить, любить не может, – переиначил я известную пословицу, смягчив концовку. Но, возвращаясь к путешествиям и смыслу жизни: а не желаешь ли поехать со мной? Я планирую довольно-таки длительное путешествие на машине. Через Урал, с остановками там в моих любимых местах – Иремель-горе и Медвежьем озере; далее Алтай с походом к Аккем-озеру и потом на Байкал, где будем кое-что искать. То, что ищут все, но найду только я.

– Самоуверенный какой. Я бы очень хотела, но не могу.

– Отчего? Все экспедиционные расходы я беру на себя. Ты, вроде бы, ничем не связана, ни к чему не привязана? Поехали!

– Нет. Я не могу пока тебе всё рассказать, но просто нет. Не рассчитывай на меня. Это была бы прекрасная поездка, вне всяких сомнений. Но тебе лучше взять с собой кого-нибудь из своих сыновей. Это было бы очень правильно и для тебя и для них.

– Обещаю об этом подумать. Хотя в мыслях своих, я и так беру их с собой всех сразу. Но, не только от моего желания это будет зависеть.

Домой шли молча. Каждый думал о чём-то своём. Благо тем для размышлений было много. Мне не давало покоя то, что скрывается за скрытностью Марии. Чем она ещё занимается, чем живёт, что не пускает её в экспедицию. Притом, что глаза при описании маршрута поездки блестели сильнее, чем у меня. Попытки вывести ей на продолжение разговора на эту тему прерывались на корню, и я оставил их. Мария шла, привычно разглядывая морские волны. Казалось, что взгляд её безмятежен и чист, но, уже немного понимая выражение её лица, я видел, что она напряжённо думает о чём-то, лишь для видимости разглядывая что-то среди волн или на чистом синем небосводе.

Проходя мимо магазина, я решил туда заскочить и к своему собственному удивлению взял среди прочего бутылку дорогого коньяка. Маленькую, но двум непьющим особам вполне достаточную, чтобы удивить друг друга новыми откровениями.

Мария улыбнулась, увидев мою покупку.

– Значит, не пьёшь? – ехидно прищурилась она.

– Совсем. Не знаю, что на меня нашло. В Новороссийске ещё ни разу не притрагивался к спиртному.

– Всё когда-то бывает первый раз. Кстати, я тоже. Единственный и последний раз выпила на выпускном вечере в школе. Было так плохо, что с тех пор ни-ни.

– А со мной выпьешь?

– Да, но немного.

– Так тут много и нет.

– Да ты алкоголик!

– Пусть будет так.

– Ладно, спрячь, пока патруль не увидел. А то посадят за совращение алкоголем, вон дети бегают вокруг.

Не так давно принятые законы не запрещали людям пить хоть до потери пульса, но даже показывать бутылку со спиртным детям до 14 лет запрещалось. Дети сами могли и смотреть на них и пробовать содержимое, а вот взрослым при этом лучше было рядом не находиться. Сроки были большие. Правда, по этой статье ещё ни разу никого не посадили. Все откупались. Но стоило это очень дорого, примерно как раньше откупиться от ГИБДД за вождение в нетрезвом виде.