Читать книгу Цветок для её величества - Райан Рюбен - Страница 8

Июнь 1772 года, Саут-Даунс

Мэссон сидел у изголовья кровати в комнате для гостей в доме своей матери и раздумывал над иронией Бэнкса и его наглым требованием. Он будет путешествовать с малым количеством багажа, но не по необходимости, а потому что нет выбора.

Багаж, который молодой человек прихватил с собой из Кью, состоял из единственного кожаного чемодана. Он носил его с собой на ремне через плечо. На потертой крышке, запятнанной и выцветшей, виднелись две массивные латунные застежки, на которых были выбиты инициалы Мэссона. В чемодане лежали туалетные принадлежности, две смены рабочей одежды и праздничные вещи: лучшая рубашка, жилетка и пара кальсон. Вот и весь гардероб Мэссона, включая то, что было на нем. Кроме новых туфель, которые он получил в то утро от матери и которые немного жали, так что Мэссон чувствовал уже водянки на ногах, почти каждая вещь была заштопана или зашита.

В распоряжении молодого человека имелись все инструменты и ботанический инвентарь, но он схватил лишь самое милое сердцу – маленькую шкатулку красного дерева и складной нож. В шкатулке лежали акварельные краски, кисточки, тростниковые перья и небольшой запас чернил. Маленькая безотказная шкатулка, как и одежда, уже ремонтировалась бессчетное количество раз.

Маленький складной нож он носил как постоянное напоминание, даже если в том не было особой необходимости. Его дал отец, прежде чем присоединиться к команде брига «Фейм» – судна, принадлежавшего известному британскому каперу[6] Фортунатусу Райту.

Мэссон вспоминал со смешанным чувством боли и радости, как отец рассказывал ему, пятилетнему мальчишке, о французских кораблях, которые потопил, и о сокровищах, часть которых хотел привезти домой.

Но отец так и не вернулся. Он погиб в открытом море, и вместо сокровищ Мэссону досталось в наследство полусиротское, нищенское существование. Фрэнсису никогда не забыть ту рану на сердце, когда он осознал, что все истории о сокровищах и приключениях оказались не более чем прелюдией к безысходной парализующей печали.

Фрэнсис находил утешение в вещах, на которые мог положиться. Он не искал друзей и даже не ощущал никакой потребности в дружбе, потому что пришел к выводу: люди бросают друг друга в ситуациях, когда больше всего нужна помощь. Вместо этого он отводил душу, рисуя эскизы и занимаясь растениями.

Вскоре после приезда в Холлингборн Мэссона отправили на работу в сады в близлежащем замке Лидс. Он был серьезным мальчиком, не искал отговорок и не увиливал, чтобы поиграть в лесу в пиратов или солдат. Фрэнсис работал хорошо, и позже его отдали на учебу лично главному садовнику.

Поля и леса, по которым шесть раз в неделю мальчик ходил из дома в замок, служили ему классной комнатой. Фрэнсис, благодаря врожденной жажде знаний, задавал вопросы о цветах и растениях, которые видел, а также о земле, которая их питала, о насекомых, которые помогали им размножаться. В день, когда мальчик не работал в замке, он посещал воскресную школу местного церковного прихода, где выучился латыни и счету.

Его учитель оказался строгим, но ленивым. Он был неглуп и быстро понял все преимущества, которые сулил ему любопытный ученик: ведь тому можно было перепоручить работу. Вскоре Мэссон уже мог читать книги из библиотеки своего учителя, а также распознать любое растение на территории замка и рассказать о нем все. Фрэнсиса отправляли на садоводческие ярмарки, там он торговал и договаривался о покупке растений и саженцев. И вскоре всем стало ясно, что парень – ученик только на словах.

Скоро до учителя дошли слухи, что молодой Мэссон снискал большее уважение и доверие, и он не обрадовался этому. Когда приблизился двадцать первый день рожденья Мэссона, обучение подошло к концу. После этого он был волен действовать на свое усмотрение и брать на себя ответственность. После того как Мэссон на практике показал все, что умеет и знает, кто мог сказать, куда заведет парня его выдающийся талант?

Демонстрируя благородный порыв (а на самом деле из инстинкта самосохранения), учитель написал рекомендательное письмо Уильяму Айтону – директору королевских садов в Кью. Тот тоже был шотландцем. Учитель заверил, что никто не подходит лучше молодого Мэссона на должность помощника садовника.

Кью располагался на расстоянии дня пути на экипаже. Хотя Мэссон и боялся оставлять мать одну, но жалованье оказалось неплохим, к тому же предоставлялись полный пансион и жилье. Это означало, что большую часть заработка он смог бы отправлять домой. Учитель из замка Лидс утверждал, что другой равноценной должности не существует, поэтому у Мэссона не было выхода, кроме как принять это предложение в Кью. Итак, Фрэнсис покинул родной дом, чтобы следующие девять лет трудиться в королевских садах.

Работа нравилась ему: место оказалось надежное, жизнь была предельно распланирована. Мэссону не требовалось ничего, лишь усердно трудиться, хорошо ладить с мистером Айтоном, чтобы рассчитывать на уверенный, хотя и не головокружительный карьерный рост.

И все же сейчас он сидел в доме, в котором вырос, собирал нехитрый багаж, потому что жизнь изменилась, сделав крутой поворот в мгновение ока. Почти через месяц он взойдет на корабль, хоть и поклялся этого не делать, и отправится в еще более нелепое путешествие, чем то, которое стоило жизни его отцу.

Энергичный стук в дверь заставил Мэссона вздрогнуть и вернуться к действительности. Его мать распахнула дверь и вошла в комнату, не дожидаясь разрешения.

– Ты готов, Фрэнсис? Мы не можем заставлять их ждать слишком долго.

Мэссон спрятал шкатулку со своими принадлежностями для рисования под пиджак, потом обернулся и улыбнулся в ответ. Мать, конечно же, расценивала его увлечение рисованием как пустую, бесполезную трату времени. Фрэнсис постоянно слышал от нее: «Если это не ремесло, то какая в нем польза?»

– Я сейчас спущусь, – ответил он.

– Это важно, Фрэнсис, ты же не хочешь меня разочаровать, правда?

Не дожидаясь ответа, она обернулась, вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой, и спустилась по лестнице. С первого этажа до Фрэнсиса снова донесся немного напряженный диалог.

Мэссон тяжело вздохнул и закрыл крышку сундука, в котором хранилась его коллекция книг по ботанике. Единственная ценность среди его пожитков: за эти книги мать сможет выручить неплохие деньги, если с ним что-нибудь случится.

«По крайней мере, она не останется в нищете», – подумал он, запирая замок и запихивая сундук под кровать.

Не оглядываясь, Мэссон вышел из комнаты и спустился вниз. Его шаги по дубовым ступеням звучали гулко. Он ненадолго остановился перед зеркалом, которое висело на стене у начала лестницы, чтобы оценить свой внешний вид. То, что ждало его за дверью гостиной, особенно в свете произошедшего за последние несколько недель, не радовало Фрэнсиса. Как бы там ни было, это неотвратимо, и он вынужден был принять все случившееся, ведь повлиять на ход событий уже не мог.

Когда Фрэнсис вошел в комнату, то увидел, что мать сидит на неудобном стуле с жесткой спинкой. Напротив нее умостилась и обмахивалась веером миссис Эверидж – жена торговца бумагой из соседнего городка Мейденхед. Рядом с ней сидела, глядя в пол, ее двадцатилетняя дочь Констанция – видная девушка с каштановыми волосами и розовыми щеками. И хотя она немного смущалась, у нее была открытая, приветливая улыбка, вполне искренняя.

– Добрый день, миссис Эверидж, я очень рад, что вы смогли приехать из Холлингборна, чтобы нас навестить, – приветливо поздоровался Фрэнсис с пожилой дамой, прежде чем поклониться ее дочери: – Здравствуй, Констанция.

Девушка подняла глаза и улыбнулась, сильно раскрасневшись, а затем вновь уставилась на щель между половицами.

– Здравствуй, Фрэнсис.

Произнеся слова приветствия, Фрэнсис разнервничался и стал ломать голову, что бы еще сказать, но тут миссис Эверидж спасла его.

– Ваша мать рассказала мне о предстоящей поездке, – произнесла она, обмахиваясь веером. – Это очень необычно. Вам не сообщили, сколько продлится это путешествие?

– Корабль будет плыть к мысу Доброй Надежды около трех месяцев, но, по словам Фрэнсиса, ему потребуется всего несколько недель на выполнение работы. Если немножко повезет и подует попутный ветер, то, возможно, к Рождеству он уже вернется, – ответила миссис Мэссон вместо сына и улыбнулась самым убедительным образом. – Правда, сынок?

Фрэнсис понимал, что эти расчеты звучат слишком оптимистично, и сожалел, что рассказал матери слишком много, но на самом деле он был рад, что мать искала ему пару: у него будет еще одна причина вернуться домой как можно скорее.

– Мне кажется, это слишком долгий путь, чтобы провести там так мало времени, – сказала миссис Эверидж, не дожидаясь возражений Фрэнсиса. – Но это ведь не какая-нибудь там война или другое опасное предприятие, не так ли, мистер Мэссон?

Фрэнсис хотел было ответить, как вдруг кто-то дернул его за рукав:

– Мистер Мэссон, а вы знаете, что ели капитан Кук и мистер Бэнкс, когда их корабль крепко сел на рифы и чуть не утонул?

Мэссон глянул вниз и заметил Труди – младшую сестру Констанции. Ей исполнилось десять лет, девочка была полной противоположностью старшей сестры: не проявляла и капли стеснения.

– О, Фрэнсис, – вымолвила мать, стараясь просто не замечать Труди, – почему ты не покажешь миссис Эверидж письмо, которое ты получил от сэра Джозефа? Ох! Как глупо с моей стороны, оно же вот здесь.

Миссис Мэссон встала, взяла с каминной полки семейную Библию, раскрыла ее с торжественным видом и достала листок.

– Подписанное, с печатью, лично от сэра Джозефа Бэнкса! – благоговейно произнесла миссис Мэссон приглушенным голосом, протягивая документ миссис Эверидж.

– Они съели сырого стервятника, – прошептала Труди так громко, что все услышали. – Причем он издох еще за день до того! Разве это не отвратительно?

– Какой красивый почерк, вы не находите, миссис Эверидж? – произнесла миссис Мэссон, чтобы отвлечь внимание гостьи от маленькой девочки. Она опасалась, что Труди может все испортить.

– Довольно, Труди, – бросила миссис Эверидж, взглянув на письмо. – Прочитаем-ка. «Три сотни фунтов и пять моргенов[7] земли по вашем возвращении». Господи, кто бы мог подумать, что работой в саду можно сколотить состояние?

Миссис Мэссон с трудом скрывала триумф и гордость, когда забирала документ. Она аккуратно сложила его и сунула в Библию, чтобы водрузить ее на прежнее место над камином.

– Констанция, разве ты не рада за мистера Мэссона? – спросила миссис Эверидж.

– Ну конечно, рада. Это же чудесно, – ответила Констанция, не отводя взгляда от половиц.

– Я всегда это знала, – уверенно бросила миссис Мэссон. – Мать всегда чувствует такое. О, конечно! У меня были сомнения. Я имею в виду, откуда мне было знать, что на цветах и деревьях можно столько заработать? Когда у нас еще была ферма в Шотландии, мы выращивали растения, чтобы их есть, а не любоваться ими. Но сегодня, наверное, вся страна сошла с ума от садов, прежде всего высшее общество. Вы знаете, что во всех больших поместьях высаживают американские деревья? А знаете почему? Из-за их цвета! Можно ли помыслить такое? Тратят тысячи фунтов, чтобы обработать почвы и посадить деревья, и все только ради увеселительных прогулок верхом среди красных и желтых деревьев, а не зеленых! Эти люди тратят целое состояние, чтобы посадить несколько экзотических цветков, которые вне отапливаемых оранжерей завяли бы через сутки! И если вы меня спросите, не напрасно ли используется под эти растения плодородная почва… Но кто меня спросит, так ведь?

Миссис Мэссон перевела дух и взглянула на сына.

– Но если они хотят отправить Фрэнсиса через полмира, чтобы воплотить в жизнь свои капризы и желания, то как мы можем этому воспрепятствовать?

Труди воспользовалась паузой в разговоре.

– Мистер Мэссон, – произнесла она, вновь дернув Фрэнсиса за рукав. – А вы знаете, что обычно едят туземцы? Это даже еще ужаснее дохлых стервятников!

Мэссон взглянул вниз, на маленькую девочку. Ее голубые, широко распахнутые глаза светились ужасом.

– Они едят моряков! Они запихивают их в огромный котел и…

– О, Труди, да замолчишь ты уже наконец? – устало вздохнула миссис Эверидж.

– Ради всего святого, перестань! – прикрикнула Констанция, готовая вот-вот разрыдаться. – Хватит уже этих… смехотворных… басен!

– Но это же правда! Я клянусь, что это правда, я обо всем этом прочитала в папиной газете! – возразила Труди и спряталась за спину молодого человека.

Миссис Эверидж обратилась к миссис Мэссон с извинениями, немного проясняя ситуацию:

– Отец хочет, чтобы Труди побольше читала. А я ведь ему говорила, что это приведет к неприятностям.

– Фрэнсис, – заговорила теперь миссис Мэссон, обменявшись с Констанцией многозначительными взглядами, – почему ты не покажешь девушке участок земли, который ты выбрал? Кроме того, наверняка найдутся еще вещи, которые ты бы хотел обсудить с ней перед отъездом.

– О, да, надо поговорить о важных вещах, – вторила миссис Эверидж и также покосилась на дочь со значением.

Констанция благовоспитанно протянула руку, и Фрэнсис взял ее, вывел девушку из дома и притворил за собой дверь. Пока они шли по тропинке, которая вела от дома к дороге, Констанция, очевидно, разнервничалась еще больше.

– Все произошло так внезапно и неожиданно, правда? – осторожно спросила она.

Мэссон только улыбнулся в ответ, продолжая путь по дорожке и сознавая, что за каждым их шагом из дома следят минимум две пары глаз.

– Здесь можно идти вдоль. – Объясняя, Фрэнсис перешел с девушкой через дорогу, которая вела на холм, к замку Лидс. – На сегодняшний день тут и смотреть-то пока не на что, но я думаю, что, немного потрудившись, обустрою красивый уголок.

Следующие несколько минут их молчание нарушал только шорох гравия у них под ногами. В конце концов они остановились у внушительного пастбища.

Констанция взглянула на юношу, ожидая от него дальнейших слов, а тот тем временем любовался большим полем, заросшим множеством диких орхидей, луговым шалфеем, островками голубых колокольчиков и лугового марьянника. Немного в стороне от дороги виднелась небольшая роща, в которой росли буки, грабы, тисы, ясени и благородные каштаны.

– Я подумываю основать здесь садоводческое хозяйство, – объяснил он, прервав наконец молчание. – Здесь нужно построить теплицу.

Фрэнсис указал на край поля, но Констанция не обратила внимания на жест, она все еще смотрела на его лицо.

– А там, на той стороне, займут свое место саженцы: кальмии, рододендроны и магнолии. Живая изгородь из самшита должна защитить их от ветра. Я знаю многих садовников в близлежащих поместьях, они наверняка помогут.

Снова воцарилось молчание, но в этот раз его нарушила Констанция:

– Наши друзья, Ричардсоны, посадили дуб, когда на свет появился их сын.

– Дуб? – переспросил Мэссон. – Не знаю, есть ли спрос на рынке на дубы.

Констанция отвернулась, пряча слезы, которыми постепенно наполнялись ее глаза.

– Конечно, дуб был бы идеальным деревом рядом с новым коттеджем, он создавал бы тенистые уголки. Теперь нам наверняка потребуется больше места, а земли здесь вполне достаточно.

– О, Фрэнсис, – воскликнула девушка и обхватила его руку, – ты серьезно так считаешь? Ты действительно так думаешь?

Мэссон обернулся и бросил взгляд на дом, увидел за окном силуэты обеих пожилых женщин, которые прильнули к оконным рамам. Даже не различая их лиц, Фрэнсис понимал, чего от него ожидают. Когда он вновь повернулся к Констанции, то положил ладонь поверх руки девушки и ответил:

– Да, я действительно так думаю.

– Тогда я буду ждать тебя. – Констанция с облегчением вздохнула, а из глаз вместо слез разочарования потекли слезы радости.

Девушка прильнула к его груди, потом отпрянула и бросилась к дому, чтобы сообщить матери радостную новость. Мэссон явственно представил, как пожилые дамы, которые все еще стояли у окна в гостиной, поздравляют друг друга: их задание успешно выполнено.

Мэссон смотрел, как Констанция вприпрыжку бежит по дорожке, не в силах скрыть радость, и понимал, что после его возвращения в Англию все будет идти своим чередом: благосостояние, жена и, скорее всего, семья. Теперь только нужно вернуться живым.

Когда ему вспомнились невинные вопросы Труди, а потом выражение глаз Констанции в тот момент, как она говорила о дубе, его пульс участился и страх овладел им.

В надежде, что сомнения не отразятся на выражении его лица, Фрэнсис отвернулся от дома и закрыл глаза, чтобы ощутить на коже успокаивающее действие прохладного бриза. Из глубин памяти отчетливо доносился голос матери. Он, как всегда, твердил ему одно и то же, четко и ясно, словно они сейчас стояли с матерью под сводами гостиной: «Ты же не хочешь меня разочаровать, правда, Фрэнсис?»

Мэссон несколько раз глубоко вздохнул, попытался расслабить мышцы шеи и выдавить из себя улыбку. Тяжело ступая и делая шаг за шагом, он, несколько воодушевившись, наконец направился к дому.

Приблизившись, он уже мог расслышать довольное кудахтанье пожилых дам, наслаждавшихся успехом операции, которую они запланировали и подготовили. В двух шагах от порога Фрэнсис остановился, бросил последний взгляд на луг и попытался представить свое садовое хозяйство, которое описывал Констанции. Но еще до того, как перед глазами появилась воображаемая картинка, его за руку схватила Труди. Молодой человек позволил ей проводить себя в дом под общие возгласы ликования.