Читать книгу Главное – включи солнце - Разиля Фазлиева - Страница 6

– Собирайся, – сказал он Наташе на следующий день.

Пришлось объяснить, что придут за Каллиопой, и Наташа не стала ничего собирать. Взяла рюкзак, кинула туда те редкие вещи, что были ей по-настоящему дороги, посадила Каллиопу в переноску – и уселась «на дорожку», ждать доктора.

Ждать пришлось не долго.

Он оставил сумку с деньгами в прихожей. И оставил записку: «Забирайте». Когда доктор писал это, собственный почерк показался ему детским.

Он посадил Наташу в машину – она держала переноску обеими руками, прижимая к груди, – и, взглянув в зеркало заднего вида, понял что те люди заберут свои деньги, но не только. Они намерены забрать все, убедился доктор, когда черный автомобиль выехал с парковки вслед за ними.

Вот только он не отдаст.

Доктор ехал за город – куда глаза глядят. Он не обдумывал последствия, и плана у него не было – только жгучее желание не отдавать этим людям обещанное и спасти тех, кто сидел в его машине.

Когда ему показалось, что он оторвался от преследователей, кончился бензин. Доктор сверился с картой, и, бросив машину, они поспешили к ближайшей железнодорожной станции – через лес.

Вначале шли; Наташа даже успевала вспоминать имена деревьев над их головами и трав под их ногами.

Потом деревья увидели преследователей; травы шепнули, что нужно бежать.

И они побежали.

Споткнувшись о корень дерева, Ната упала – ударилась лбом, но переноску из рук не выпустила; и даже не выругалась, чтобы не тратить силы, просто поднялась и снова побежала.

Подбегая к станции, они уже могли видеть преследователей – их злые лица, стеклянные глаза.

Чтобы успеть на нужную платформу, доктору и Нате пришлось пролезть под поездом, стоявшим на первом пути, и не попасть под еще один состав, прибывавший на третий путь.

На четвертом пути их ждала электричка. Они успели.

Но перед тем, как за ними захлопнулись двери, хлопнуло что-то еще, и доктору стало так больно, что он потерял сознание.

Потом была дорога. Ему казалось, что они в электричке, – а может, это было метро, потому что по глазам, стоило их открыть, хлестало солнце, потом вдруг сменялось темнотой, и поезд продолжал стучать.

Ната следила, чтобы продолжало стучать сердце доктора. Тот лежал на ее коленях. Одной рукой она гладила его по голове, а другой – закрывала, как могла, рану в его плече.

Кровь стекала в ее ладонь. Крови нравилось быть в ее ладони, поскольку она оставалась доктором некоторое время – пока пребывала в ладони Наты; как только та покидала ее, просачиваясь сквозь пальцы, – становилась просто кровью второй отрицательной группы. Просто пятнами на ткани; просто красными каплями на кожаном сидении.

– Оно умеет лечить, твое чудище?

Открывал рот доктор, но вместо него говорила боль. Ната слышала доктора сквозь нее. Он говорил: «Мне очень больно».

«Чудище» сидело в переноске у ног Наты. Оно волновалось. Если бы оно умело лечить, то с радостью вылечило бы доктора. К сожалению, Каллиопа не умел – ему оставалось только переживать.

– Мы едем домой, – сказала Ната.

Доктор с трудом посмотрел на нее. По глазам полоснуло солнце, и он зажмурился.

– Они тоже туда едут. Надо где-то спрятаться.

– Если мы их опередим… – Ната посмотрела на солнце, не жмурясь, и немного помолчала. – Не так. Мы их опередим, – заверила она, наклоняясь к самому лицу доктора, – и все исправим.

– Ничего уже не исправишь, – слабо улыбнулся доктор, – я все испортил, смешал все краски в коричнево-черный, замазал коричнево-черным рисунок.

Он говорил тихо, но очень четко, и только чрезмерный драматизм спасал Нату от подступающего страха.

– И вдобавок залил бумагу мутной жижей, в которой кисти полоскал.

– Это не жижа, – сказала Ната, – это вода.

– Почему ты даже сейчас не можешь меня просто выслушать?

– Я очень, очень хочу тебя выслушать. И если ты не скажешь мне правду – я не смогу нас спасти.

Доктор о чем-то задумался – так плотно, что Нате показалось, что он заснул.

Наташа прикрыла глаза, чтобы увидеть его сны и прогнать из них самое страшное, но увидела только вспышки света сквозь красную занавесь собственных век.

Смотреть было нечего. Она открыла глаза. Доктор смотрел на нее.

– Ты и так не сможешь нас спасти. Мы погибнем, Наташа, если не спрячемся. И это будет для меня еще слишком хорошо – а лучше бы я гнил заживо лет сто, болтаясь подвешенным вниз головой. Вот что я заслужил, Наташа.

– Ты вот все это время лежал и вот это придумывал? Поберег бы силы, Саша, поспал бы лучше, чего тебе не лежится…

– У меня дырка в плече!

– Еще какая. – Ната показала окровавленную руку, и доктор закрыл глаза, чтобы ее не видеть.

Ему стало дурно, и через несколько секунд он опять потерял сознание.

Когда он очнулся, поезд стоял в тоннеле.

– Почему стоим? – спросил доктор, набравшись сил.

– Мы едем, – нахмурилась Ната.

– Почему кажется, что стоим?

– Потому что ты не хочешь домой. Боишься?

Доктору не хотелось отвечать. Ему хотелось погибнуть прямо здесь, на ее коленях, до последнего чувствуя ее руки – на плечах, на голове, на груди. Лучше бы она оставила его в этом вагоне – спаслась, спасла Каллиопу, ушла в солнечный день, прожила долгую, удивительную жизнь.

С другой стороны – представлять, как он, бездыханный, катается в каком-то дурацком поезде, еще и без нее, было невыносимо.

И доктор не стал представлять.

Вместо этого он поднял здоровую руку и поднес ладонь к лицу Наты. Тыльной стороной ладони доктор гладил ее по щеке, словно говорил на выдуманном языке жестов: «Милая, милая, милая».

А потом признался:

– Я хотел его продать.

Стало совсем темно. Доктор решил, что наконец-то умер.

Так-то лучше, подумал он.