Читать книгу Туман далёкого детства - Разия Исенгазиева - Страница 1

Раскинув руки, Еламан лежал в траве. Высокая и густая, трава не заслоняла небо, и мальчику были видны облака. То пароходиками, то живыми существами они выплывали с самого края неба и медленно двигались в сторону гор.

– Эх, и мне бы с ними, – прошептал мальчик и перевернулся на живот, чтобы не мечтать зря.

До гор всё было известно и привычно: степное раздолье в красных маках вёснами, в белых снегах зимой, бегущая речушка, Апа, корова, овцы, собака Актос, мальчишки, с которыми можно бесконечно играть в войну и асычки. Он не знал, что может его ожидать там, за горами. Но ему хотелось чего-то необыкновенного. Или наоборот – обычного, простого, того, что могло бы заполнить возникающую порой в его детской душе пустоту.

Как и уходящие в неизвестность облака, мальчику нравилась дорога, зовущая и бесконечная. По ней кто-нибудь да проезжал, и пустота на время исчезала. Знакомый всадник прокрикивал что-нибудь приветливое, и приблизившись, непременно здоровался уважительно, зная, что Еламан – единственный мужчина в семье: «ассалам алейкум, Елеке!». В такие моменты мальчик чувствовал себя взрослым и сделав строгое лицо, отвечал серьёзно, как подобает: «алейкум ассалам, агай!». Но вслед улыбался и махал ладошкой.

Особенно радовался он встрече с добрым ишаком трудягой, тянувшим гружённую всякий раз телегу и нёсшим в глазах вселенскую грусть и древнюю степную печаль, прикрытую длинными прямыми ресницами. Хозяин, весёлый паренёк, останавливался и деловито интересовался жизнью. Отставший ослик догонял их, и они втроём ещё долго маячили в долине, то пропадая в поворотах, то появляясь вновь.

Больше всего он ждал машину. Иногда, не успевая, бежал к дороге, и тогда шофёр протяжно ему сигналил, мол, прокачу в следующий раз, сейчас не могу, тороплюсь. И мальчик с сожалением смотрел сквозь длинную пыль вслед машине, пытаясь не потерять её уменьшающийся силуэт, Еламану хотелось проехаться в кузове, подставляя лицо ветру и держась за передний борт. Он представлял себя пассажиром, едущим по важным делам, туда, за горы, в другой, загадочный мир. Но водитель не разрешал: маленький ты ещё, подрасти.

– Елам-а-а-а-н, иди домой, к вам гостья приеха-а-а-ла, – взволновал долину протяжный зов, который перекатился к холмам, прижался к склонам и затих.

Приезд гостьи обеспокоил Еламана.

– Нам с Апой никто не нужен, – рассуждал он, вновь разглядывая небо, – я пасу овец и телёнка, приношу им воду, Апа доит корову, взбивает масло, варит еду, пришивает пуговицы. Мы сами всё можем… Ой! Жеребёнок плывёт!

«Жеребёнок» цеплялся за большое облако, как малыш за мамин подол, и никак не хотел отстать. Он вытягивался изо всех сил, стараясь не отпускать «маму», но меж ними появился просвет, и облачко, теряя границы, превращалось в длинную бессмысленную полоску.

Первоначальные формы облаков забывались быстро и уже не вспоминались. Также Еламан не мог вспомнить, кто же эта гостья.

– Я же знаю её, знаю. Должен знать. Вот, уже в третий раз приезжает, привозит подарки. Но кто она? Кто толкает облака? Почему они не стоят на месте? Зачем она опять приехала?», взъерошено толпились мысли.

В доме женщина кинулась было к нему, но её остановил строгий взгляд Апы.

– Не смей, Куляй! Не нарушай сложившееся, – неодобрительно заговорила она, – к школе всё готово, и ты зря привезла ему обновы. Вот, за сумку спасибо. К нам не завозят. Я сшила мешок с ручками… И для чернильницы тоже.

– Но, может, Вы всё-таки разрешите мне?

– Нет! – Остановила её Апа, – утром будет проезжать машина в райцентр. Дальше в город рукой подать. Уезжай. Так будет лучше. И ты об этом знаешь. И ещё. Не езди на попутках. В долине безлюдно, никто не поможет. Был недавно случай.  Из-за гор стали появляться чужие.

– В рейсовой машине всегда есть попутчики, – продолжила женщина, выпроводив Еламана из комнаты.

– Вытри губы. Здесь не город. Ты – вдова погибшего на войне. Да, и платок накинь на голову. Аульчане осудят. Не так уж много времени прошло, чтобы забылось.

Перед сном Еламан вышел по нужде и столкнулся с гостьей. В полутьме она схватила его и стала спешно прижимать к себе, целуя и приговаривая: балапаным, жаным. Хлопнула дверь. Куляй выпустила мальчика из объятий и быстро зашла в дом.

– Вот, дура, думал Еламан, укладываясь спать, – схватила, как сумасшедшая. Есть у нас тут одна такая, всё старается детей чужих к себе затащить. Свои-то у неё с войны не вернулись. А мы смеялись над ней, пока Апа не отругала. Нашла тоже мне сравнение. Какой я ей балапан? Что я – будущая курица, что ли?

Недостойное сравнение быстро забылось. Странные слёзы потекли по лицу, удивительно невесомые, совсем другие. Впервые Еламану было легко плакать, и можно даже улыбаться вместе со слезами. Когда он не смог победить ровесника, убежав за угол, то плакал совсем не так. Тёплая волна укутала его, как верблюжье одеяло зимой и унесла в сон. Утром он долго сидел в постели, боясь спугнуть поселившееся внутри сладостное тепло. Он хотел сберечь его, чтобы потом втайне наслаждаться им ещё и ещё.

Встретившись с женщиной возле умывальника, мальчик улыбнулся: это в её объятиях живёт то, чего он ждал, искал и нашёл. Он и раньше догадывался об особенной нежности, которая есть, должна быть и для него. Ему хотелось почувствовать её. Ему хотелось ласки. Такой же, какую он проявлял к новорождённому ягнёнку: прижимал к себе, впитывая удовольствие и бормоча слова умиления. И она пришла с этой странной гостьей. В маленькую жизнь мальчика влилось новое чувство, заполнив мучившую его пустоту, которую он стал часто ощущать в последнее время.

Ему вдруг самому захотелось прижаться к этой раздражавшей его ещё недавно женщине. Еламан исподтишка наблюдал за её движениями, за её мимикой. Он приблизился к ней и попытался заговорить. Но вдруг появилась Апа и отправила его выгнать корову на луг.

Еламан шёл и часто оглядывался. Женщина и Апа уходили к дороге ждать машину.

– Не обижайся на меня, дочка, – начала разговор Апа, присев на камень, заменявший скамью для ожидающих, – мы с дедом благодарны тебе за понятливость. Ты не отняла внука. Ведь у нас больше никого нет. Мои родители в голодные годы ушли в Китай, ничего о них неизвестно. Может, и нет их на этом свете. У деда, сама знаешь, тоже никого. Единственного нашего сына, твоего мужа, забрала война. Других детей Бог не дал. Еламан – наша кровиночка. Не увидит дед его школьником, уже два года как ушёл на вечный покой. Увезёшь его, с кем я останусь? Кому я нужна? – смахнула слезу Апа.

– Не плачьте, Апа, не увезу. Я благодарна вам. Вы уговорили меня учиться. Теперь я учительница. Поеду работать по направлению.

– Устраивай свою жизнь, дочка. Пусть, найдётся тебе хороший человек. Буду молиться за тебя и дальше.

Временами Апа вспоминала, что она всё-таки свекровь и заявляла о своих неписаных правах.

– Да, и должна была ты отдать нам Еламана. Знаешь наш обычай: первенца отдавать родителям мужа. Ты сама выросла у дедушки с бабушкой. Уж и не знаю, отчего завели такое предки. Может, давали молодожёнам время окрепнуть, встать на ноги. Да, и воспитание достойное молодые не могли дать, сами ещё дети. Ведь раньше женили и выдавали замуж рано. Не кори себя, дочка, – тихо добавила Апа, – если бы не война.

– Да, Апа, я знаю. Мне только хотелось взглянуть на Еламана.

– Что, потискала его? Приласкала? – спохватилась Апа.

– Не смей! Дитя чувствует мать. И придётся ему трудно, будет скучать. А так, это его дом, его жизнь, я – его мать. А на войне погиб его брат. И не надо ребёнку раздваиваться.

– Не удержалась, – всхлипнула Куляй.

– Не плачь, – успокаивала Апа плачущую гостью.

– Это всё проклятый КитлЕр. Видишь, как коварна война. Мало ей было смертей на поле боя, догоняет и после.

Обнявшись, они уже не сдерживали хлынувших слёз. Стоны и вой двух женщин разносил по долине август сорок девятого года.

Агай – обращение к старшим мужского пола

Апа – мама, или обращение к женщине старшей по возрасту

Балапаным – цыплёнок мой

Жаным – душа моя

КитлЕр  – Гитлер

Еламан – мужское имя, состоит из двух слов: ел – народ, аман – жив

Актос – белая грудь, кличка собак

Асычки – игра в косточки