Читать книгу Родня: Жизнь, любовь, искусство и смерть неандертальцев - Rebecca Wragg-Sykes, Ребекка Рэгг Сайкс - Страница 6

Вот солнце по утрам уже выглядывает из-за скал, ветви деревьев слегка позеленели, а ее сородичи засобирались на новое место. Те, покрытые шерстью, что живут рядом, стали более осторожными и не оставляют следов. Крошечное тельце, которое она вытолкнула из себя на свет, оставалось тощим, едва сосало, а вскоре затихло и окоченело, как будто высохло. Она продолжала носить его с собой, и за это время на тонких, как прутики, ножках и ручках кожа сморщилась, натянувшись на лопатках. Остальные собирают свой скарб, готовясь уйти, и ей хочется быть вместе с ними, но страшно выпустить из рук свою ношу. Запах, все еще прячущийся в темных волосиках младенца, одурманивает. Она пристраивается на корточках у входа в грот. Неподвижный сверток опущен на землю, впервые он лежит отдельно от нее. Сородичи с любопытством подходят, тянут руки, трогают, теребят, поглаживают; хотят знать. Скоро сюда придут звери, поэтому сокровище нужно защитить. Она выкапывает ямку, скатывает в нее покрытое пылью тельце, заваливает землей. Перепачкавшись в жидкой грязи пополам с каменной пылью, она медленно отходит назад и отправляется в путь вместе с остальными.

Мелькают дни, проходят годы и века. Слежавшийся грунт крепко держит хрупкие косточки. Какие-то чужаки топчутся поверху, затем звуки шагов исчезают. Даже ледяные щупальца лютого холода не могут добраться до крошечного скелета. Еще десятки тысяч зим, и вдруг в глубину проникают глухие отзвуки ударов. Груз земли уже не так велик. Слышны голоса: люди строят дом там, где так давно никто не жил. Стучат грубые башмаки, бегающие туда-сюда по деревянной лестнице прямо над крошечными останками, слышна колыбельная – для живых над мертвым. В одно мгновение исчезает и дом. Земля дрожит, чьи-то руки разгребают ее. Крошатся комья земли, и на белый, тонкий, как яичная скорлупа, череп на миг падает луч летнего солнца. «Arrête! Os!»[33] – кричит кто-то. Грубые и одновременно нежные ладони – подобные тем, что в последний раз касались этого одинокого малыша, – тянутся вниз, чтобы наконец забрать его оттуда.

19 мая 1914 г. Всего через месяц в Сараево автомобиль поедет по незапланированному маршруту, а выстрел из пистолета и смерть двух титулованных персон перевернут жизни 200 млн человек. На другом конце Европы, во французском Перигоре, обнаружена утраченная 40 000 лет назад жизнь. В полевом дневнике о раскопках у скального навеса Ле Мустье Дени Пейрони описывает находку – трогательно крохотные кости. Один из самых уважаемых археологов XX в., он, в отличие от своего более молодого и популярного коллеги Франсуа Борда, сегодня не так известен[34]. Пейрони родился в крестьянской семье как раз в то десятилетие, когда в новости попали неандертальцы Фельдхофера и Гибралтара, и с детства был близок к земле. Будучи учителем в деревенской школе Лез-Эзи, он проявлял живой интерес к древнему прошлому.

В 1894 г. Пейрони начал работать с Луи Капитаном, патологоанатомом и палеоантропологом. Спустя семь лет в пещере Фон-де-Гом они обнаружили удивительные памятники искусства ледникового периода. К концу весны 1914 г. у Пейрони был богатый опыт раскопок неандертальских памятников, в том числе захоронения под скальным навесом Ла-Феррасси. Когда в мае того года в Ле Мустье были обнаружены человеческие кости, он сразу понял, что они принадлежали младенцу. Погребение чудом уцелело после строительства и сноса здания прямо над ним. Останки ребенка, получившие обозначение Ле Мустье 2, были тогда утрачены и вновь обнаружены лишь спустя 80 лет. Это один из множества неандертальцев, история открытия которых завораживает.

Все кости гоминин – окаменевшие или нет – особенные. Поражает сам факт их наличия, ведь обладатели этих костей жили на Земле десятки или сотни тысячелетий назад. Правда, находят их очень редко. Количество артефактов, изготовленных руками неандертальцев, на миллионы превышает число костей тех самых рук, которые их когда-то касались. Тем не менее в целом мы знакомы с неандертальцами гораздо ближе, чем с любыми другими нашими близкими родственниками. Горстка останков, сто лет назад робко поведавшая удивительные истории о существовании другой разновидности человека, сегодня превратилась в гору из тысяч окаменелостей со множества археологических объектов. Теперь это пара сотен человек, от новорожденных до стариков, которые – по сегодняшним меркам не такие уж дряхлые – в своем обществе скорее всего считались древними старцами. Столь богатая выборка позволяет нам реконструировать биологические особенности и разнообразие неандертальцев.

Даже при таких впечатляющих цифрах каждая часть скелета все равно достойна хранения на бархатной подушке. Их берегут и перевозят в запирающихся на замок кейсах, как бриллианты или святые мощи. Это бесценные сокровищницы данных о жизни отдельных людей и одновременно окна, сквозь которые можно увидеть целые популяции. С помощью самых разнообразных методов, начиная с биохимического анализа и заканчивая высокотехнологичными системами визуализации, специалисты исследуют тело полностью или разглядывают ежедневно нарастающие слои дентина на зубах. Кроме того, содержащаяся в останках неандертальцев ДНК напрямую связывает нас с этими исчезнувшими людьми.

Пусть мы уже дважды отделены от этих высохших костей – временем и стеклом музейной витрины, – однако при встрече с ними по нашей вполне еще живой коже обязательно пробегут мурашки. Пожалуй, в первую очередь это касается миниатюрных косточек: внезапно оборвалась жизнь ребенка, и не имеет значения, когда это произошло.

Взросление неандертальца

Само по себе удивительно, что какие-то кости могут сохраниться со столь давних времен, а еще удивительней, если это хрупкие косточки младенца. Это как раз случай Ле Мустье – навеса под скалой, волнорезом вклинивающейся между двух долин. Больше ста лет эти утесы наблюдают за бурлящим у их подножия водоворотом теорий о неандертальцах. Ле Мустье столкнулся с болезнью роста истории первобытного общества как дисциплины, поскольку был найден прежде, чем стало по-настоящему понятно, что раскопки одновременно и обнаруживают, и разрушают археологическую летопись. Какие бы замысловатые методики ни использовались для изучения отдельных артефактов, они не играют большой роли, если памятник опустошен без вычерчивания критически важных схем, описывающих, где и в каком порядке располагались предметы.

Археология выделяет разные части или особенности памятника. На один уровень выше отдельной находки стоит скопление (или комплекс) – не что иное, как наименьшая идентифицируемая группа находок, которые явно имеют друг к другу отношение. Как правило, скопления связаны со слоями – осадочными отложениями, которые археологи различают по цвету, текстуре или их археологическому содержимому. Последовательность слоев называется стратиграфией. В слоях сохраняются все оказавшиеся в данном месте объекты, будь то следы человеческой жизнедеятельности или естественным образом скопившиеся после обвалов осколки горной породы, слежавшаяся грязь или наметенная ветром пыль. Суть раскопок – в удалении слоев, и каждый нижележащий слой старше предыдущего.

Среди часто возникающих сложностей – эрозия, переотложение слоев или даже нарушения более позднего, но все же первобытного времени. Выявление перемешивания или смещения слоев имеет решающее значение и достигается путем тщательного изучения не только артефактов, но и особенностей грунта и пространственных связей между предметами. Перефразируя слова Карла Сагана, чтобы понять, чем занимались неандертальцы в конкретной точке, необходимо воссоздать всю историю объекта[35]. Это и есть тафономия, признанная сегодня наиболее важной частью археологии.

В период между совместными раскопками Ларте и Кристи и работами Пейрони исследователи не оставляли Ле Мустье в покое. С 1907 г. в Перигоре, в том числе в Ле Мустье, проводил изыскания швейцарский археолог Отто Хаузер[36]. Каким-то чудом ни его деятельность, ни строительные работы XVIII в. не нанесли вреда крохотным косточкам, покоившимся на глубине всего 25 см от поверхности – толщина волоска по меркам геологии. Мы вернемся к Хаузеру позже; сменивший его Пейрони под снесенным домом обнаружил нетронутый слой. Именно там лежал младенец – призрак под лестницей. Хотя к тому времени Пейрони уже раскопал несколько скелетов неандертальцев, практически никаких подробностей об этой своей находке он не зафиксировал, если не считать констатации факта погребения.

Однако он немедленно отправил останки парижскому анатому Марселю Булю, уже заработавшему авторитет специалисту по неандертальцам. Спустя всего неделю от Буля было получено заключение, что останки действительно принадлежат новорожденному. С этого момента, как ни странно, о скелете нет никаких записей. В дневнике Пейрони о нем больше не упоминается, а через два месяца в связи с началом Первой мировой войны все полевые исследования в Европе были свернуты. В течение многих десятилетий считалось, что скелет младенца пал одной из жертв этого длительного военного конфликта.

На самом деле некоторая часть останков благополучно пережила это время, находясь всего в нескольких километрах от места раскопок. В 1913 г., за год до обнаружения костей, Пейрони основал в Лез-Эзи великолепный музей. Спустя примерно 80 лет во время инвентаризации его богатых коллекций среди коробок из Ле Мустье были найдены кости, помеченные как «скелет». Кости явно принадлежали одному новорожденному, и ученые лелеяли надежду, что это и есть утерянный неандертальский младенец, тот самый, который, по последним известным данным, был отправлен в Париж. Длившееся шесть месяцев всестороннее исследование показало, что состав почвы, все еще покрывавшей некоторые из костей и содержавшей мелкие включения камня, идентичен образцам из Ле Мустье.

Значит, частично скелет оставался в Перигоре, и со временем о нем по какой-то причине забыли[37]. А что же насчет тех фрагментов, которые отправили в Париж? С ними произошла путаница. В 1914 г. Пейрони занимался тремя стоянками неандертальцев, и на всех из них были найдены кости: это Ле Мустье и еще два скальных навеса, Пеш-де-лʼАзе I и Ла-Феррасси. Множество находок он отправлял Булю, оставляя часть из них прямо в блоке грунта, который предстояло удалить в лабораторных условиях. Спустя десятилетия была замечена подозрительная разница в цвете и состоянии двух костей, извлеченных предположительно из двойного захоронения младенцев в Ла-Феррасси. Анализ подтвердил, что приставший к костям грунт с мелкими фрагментами кремня относится не к Ла-Феррасси, а к Ле Мустье. Кроме того, у младенца из Ле Мустье отсутствовали именно бедренная и плечевая кости. Скорее всего, суета первых военных дней в буквально заваленной неподписанными останками неандертальцев лаборатории Буля и стала причиной путаницы и ошибочного отнесения этих костей к младенцу из Ла-Феррасси.

Это странное свидание двух потерянных детских душ, между жизнями которых пролегли многие тысячелетия, продолжается и сегодня, поскольку конечности мустьерского младенца остаются в Париже, за 160 км от остального его тела.

В наше время с костями неандертальцев обращаются как с бесценными реликвиями, так что эта история кажется удивительной. Однако счастливый финал не главное в повторном обнаружении крошечного скелета. Трагическая судьба ископаемых останков младенцев, реальная жизнь которых оказалась гораздо короче посмертного существования, открыла новые возможности. Нам нужна именно такая отправная точка, чтобы понять, протекало ли развитие физических и умственных способностей у неандертальцев так же быстро, как у современных детей. Их хрупкие останки напоминают еще и о том, что жизнь каждого неандертальца была уникальной и могла внезапно прерваться на долгом пути от рождения к старческому артриту.

Давайте познакомимся кое с кем из маленьких неандертальцев, ныне покоящихся в музеях по всему миру. Младенцу из Ле Мустье была бы впору одежда любого новорожденного, однако есть дети и других возрастов. Представьте себе групповое фото: в первом ряду едва научившиеся сидеть семимесячные малыши, рядом – те, кто чуть постарше и уже ползает, плюс непоседливые крохи, уже начавшие ходить, и неуправляемая ватага трехлеток. За ними стоят дети от четырех лет и старше, на лицах которых уже почти не заметны младенческие черты. Они приехали из Испании, Франции, Израиля, Сирии; есть даже восьмилетний уроженец Узбекистана.

Кто из них мальчик, а кто девочка, можно узнать только с помощью анализа ДНК, но возраст вполне определяется по зубам и костям. Именно это позволяет предположить, что неандертальцы росли несколько иными темпами, чем Homo sapiens.

Зубы состоят в основном из неорганических веществ, что делает их похожими на древние окаменелости, не подверженные, в отличие от костей, разложению. Подсчитав число перикимат – линий роста, заметных на срезе зуба, – ученые обнаружили, что суточная скорость формирования зуба у неандертальских детей выше. Кроме того, некоторые из них теряли молочные зубы примерно на один – три года раньше. Однако у остальных появление перикимат и развитие зубов шло в темпе, в среднем соответствующем сегодняшнему. Об этом свидетельствует один из наиболее полных экземпляров юных неандертальцев, обнаруженный в 1961 г. в пещере Рок-де-Марсаль, расположенной в нескольких часах ходьбы вдоль реки от Ле Мустье. Скелету было два с половиной – четыре года, но синхротронная микротомография (исследование с помощью суперинтенсивного рентгеновского излучения) показала, что его моляры более развиты, а передние зубы, наоборот, отстают в развитии по сравнению с зубами современных детей соответствующего возраста.

Аналогичное противоречивое впечатление производит и скелет мальчика из пещеры Эль Сидрон на северо-западе Испании. Его коренные зубы были менее развиты, чем можно предположить по перикиматам, а некоторые из костей выглядели так, будто принадлежали ребенку на два или три года младше. Возможно, мальчик сам по себе был низкорослым, но все это говорит о том, что у неандертальцев был свой диапазон вариативности и свои сложности в развитии.

Любопытно, что размер мозга мальчика из пещеры Эль Сидрон также был маловат для его предполагаемого возраста, и понимание этого аспекта взросления представляется особенно важным. Все помнят – наверное, из-за неожиданности этой новости, – что головной мозг у неандертальцев был, скорее всего, больше нашего. Без мумифицированных или замороженных тел мы не можем проверить; однако мозг оставляет отпечаток на внутренней поверхности черепной коробки. Современные высокотехнологичные сканеры позволяют реконструировать мозг с помощью инвертированных трехмерных моделей, полученных при обработке гипсовых слепков: исчезнувшее серое вещество возрождается в призрачной цифровой форме, и даже артерия, в которой некогда пульсировала кровь, змеится вновь. Как оказалось, заметно больший в среднем размер их головного мозга обусловлен полом, которому принадлежат образцы: если мы сравним между собой только мужские образцы, разница будет менее отчетливой, так что, скорее всего, дело в том, что наиболее полные скелеты неандертальцев принадлежали мужчинам[38].

Черепа новорожденных неандертальцев были примерно того же размера, что и наши, но, если бы вы обхватили ладонями покрытую пушком головку младенца из пещеры Ле Мустье, ее форма показалась бы вам слегка необычной. Изучая снимки этого и других неандертальских черепов, можно увидеть, что средняя часть лица у них уже немного выдается вперед, но милых подбородочков наших малышей еще нет. Сейчас идет много споров по поводу того, как развивался их мозг в решающие первые годы жизни, и, по некоторым оценкам, его размеры в точности совпадают с размерами нашего мозга, хотя в их случае темпы роста были немного выше. Cама структура развивалась не быстрее. Это говорит о том, что дети неандертальцев начинали улыбаться, захватывать предметы и гулить примерно в том же возрасте, что и наши. Были и определенные различия, из-за которых психологическое детство у них, скорее всего, заканчивалось раньше и оставалось меньше времени на обучение сложным социальным и техническим навыкам. Но происходящее с головным мозгом компенсировалось развитием всех остальных частей тела.

Кости внутри тел

Поразителен тот факт, что, хотя испытания временем и тафономией выдержали останки менее 0,01 % всех неандертальцев, когда-либо живших на Земле, мы кое-что знаем о двух-трех сотнях индивидов. От большей части из них осталась какая-нибудь одинокая кость или фрагмент челюсти с мужественно удерживающимися в ней зубами, однако 30–40 – это гораздо более полные скелеты, которые изначально оказались в грунте в нерасчлененном состоянии. В главе 13 мы затронем споры, касающиеся погребений, но, какой бы ни была предыстория, каждый скелет – это шанс ближе «познакомиться» с его обладателем. Для исследования популяций важна любая мелочь: характер травм, возраст на момент смерти, а также то, как обращались со своими телами эти мужчины и женщины.

Один из необычайно богатых окаменелостями археологических памятников – скальный навес Крапина в Хорватии. В нем найдено свыше 900 костей от 20 до 80 отдельных индивидов[39]. Но даже если взять в расчет меньшую из цифр указанного диапазона, то отсутствует примерно три четверти частей скелетов. Безусловно, в какой-то мере это объясняется тем, что в конце XIX в. раскопки велись чересчур быстро, однако незадолго до того была раскопана стоянка возле Спи, и там останки были гораздо более полными. Похоже, что многие кости из Крапины были раздроблены самими неандертальцами и, вероятно, никогда не лежали в земле в виде целых скелетов. Для контраста – почти через сто лет после Крапины, в 1994 г., была открыта пещера Эль Сидрон, на сегодняшний день наиболее изобилующее окаменелостями неандертальцев место в мире[40]. В результате тщательных раскопок было обнаружено более 2500 фрагментов костей, но они принадлежат всего 13 неандертальцам: четырем женщинам, троим мужчинам, троим подросткам, двум детям и одному младенцу. Их тела тоже подверглись разрушению, но, по всей видимости, изначально были более полными.

Эти случаи показывают, что двух одинаковых археологических памятников не бывает. С особой осторожностью следует оценивать характер смертности. Возрастной состав населения, как правило, отражает изменение рисков для здоровья в течение жизни: детей много, взрослых меньше, стариков мало. Но сохранившиеся останки не всегда являются зеркальным отображением древнего населения. Известно, что представителей определенных слоев общества запрещалось хоронить на церковных кладбищах; археологические данные говорят о том, что точно так же не все тела неандертальцев с одинаковой вероятностью могли оставаться в целости.

Итак, мы располагаем чрезвычайно разнообразными данными, достаточными, чтобы вполне исчерпывающим образом понимать, из чего сделаны – в буквальном и переносном смысле – неандертальцы. Более того, мы можем реконструировать, чем же они от нас отличались и даже как воспринимали этот мир.

Присмотритесь внимательно к неандертальцам, и вы поймете, что они были людьми, хотя и не соответствующими современным стандартам. Их рост был ниже среднего, грудь и талия – шире, они имели немного другие пропорции конечностей. Под массивными бедренными мышцами скрывались более толстые и округлые, чем наши, и слегка изогнутые бедренные кости; тем не менее, несмотря на бессчетное количество ложных реконструкций, неандертальцы совершенно точно были прямоходящими, как и мы.

При большем увеличении вы можете заметить массу специфических анатомических особенностей; некоторые из них вполне очевидны, другие – еле уловимы. Побудьте сами для себя удобной анатомической моделью представителя вида Homo sapiens. Потрогайте подбородок: под мягкой толщей кожи и мышцами находится твердая кость. Почти ни у кого из неандертальцев подбородочного выступа не было даже в младенчестве. Ощупайте голову: она вытянута вверх, но все же шаровидная. Лицо небольшое и не выдается вперед относительно лба. Неандертальский мозг, как и наш, был огромен по сравнению с мозгом других гоминин, однако по форме череп во многом отличался от нашего. Скошенная вниз макушка придавала ему более обтекаемый, рельефный вид, а чуть выше шеи был хорошо заметен затылочный бугор[41]. Глаза были крупнее и глубже посажены, нос и рот выдвинуты вперед, скулы же, напротив, скошены назад. Сверху лицо обрамляли массивные, изогнутые надбровные дуги, не разделенные по центру, как ваши, и гораздо более выпуклые. Но мозг, управляющий этими пристально глядящими вам в спину глазами, был не менее крупным и разумным, чем ваш собственный.

Отличия не только внешние. Нащупайте место, в котором нижняя челюсть крепится к черепу, и сделайте жевательное движение; это сочленение у неандертальцев имело совершенно иное строение, с неглубоким асимметричным зазором и более выпуклой костью. Проведите языком по тому месту, где находятся (или находились) зубы мудрости; у большинства Homo sapiens зубы направлены к челюстной дуге, а у неандертальцев они вытянуты вперед, создавая щель между рядами. Вероятно, в этот зазор они могли просунуть язык и пощупать им слегка скругленные кромки крупных резцов, по форме напоминающих лопату. Строение задних зубов внутри челюсти также было иным. Часто они имели массивные, сросшиеся корни. Даже зачатки зубов у новорожденных обладают достаточно характерной формой, чтобы опознать их при отсутствии других костей.

Протяните руку для приветствия, и вы увидите, что первая фаланга вашего большого пальца короче второй, а у неандертальцев – даже у младенцев – эти фаланги практически одинаковые по длине. Ладонь, решительно и крепко пожимающая вам руку, шире вашей, а пальцы расширяются к кончикам.

Тем не менее количество различий между их телами и нашими не говорит о том, что они были более примитивны в широком смысле этого слова[42]. И мы, и они унаследовали некоторые признаки предков, при этом в их роду сохранились черты, которые мы утратили, но верно и обратное утверждение. Дело в том, что неандертальцы и Homo sapiens представляют два расходящихся пути человеческого бытия, каждый из которых своеобразен. Характерные для нас узкие грудные клетки, особенности строения внутреннего уха или зубов в более широком контексте эволюции гоминин не менее несуразны, чем особенности телосложения неандертальцев. Тем не менее объяснение того, почему такие различия существуют и как они влияли на их жизнь, все еще остается ключевой целью исследований.

Рис. 2. Скелет типичного неандертальца (слева) и типичного современного Homo sapiens (справа).

(Основано на рис. 3 из Caspari, R. et al. 2017. Brother or Other: The Place of Neanderthals in Human Evolution. In Marom, A. & Hovers, E. (Eds.)

Human Paleontology and Prehistory: Contributions in Honor of Yoel Rak. Springer.)

Наши пытливые умы стремятся выяснить причины всех явлений, но, по сути, эволюция путем естественного отбора предполагает всего лишь успехи в репродукции, а не какую-то особенную способность к адаптации. Часто говорят о возможных преимуществах биологии неандертальцев, но в реальности из-за воздействия разнообразных факторов все обстоит намного сложнее. Формирование тела – комплексный процесс, при котором изменение в одном месте может вызвать реакцию в любом другом. Генетические мутации – это всего лишь случайные ошибки копирования. Порой они становятся причиной появления анатомических особенностей, которые сохраняются в небольших, изолированных популяциях, если не оказывают отрицательного влияния на выживаемость.

Хотя генетическая схема чрезвычайно важна, образ жизни гоминин также в значительной мере влияет на организм, начиная с костей и заканчивая клеточным уровнем. Воздействие окружающей среды и регулярной деятельности оставляет стойкие следы; можно провести параллель с тем, как мышцы выдающихся спортсменов со временем меняют их скелеты.

Разобраться, на что влияет генетика, а на что – поведение, важно для понимания и анатомии неандертальцев, и образа их жизни. Была ли, например, разница в длине конечностей заложена природой изначально или она обусловлена деятельностью? А может, действуют оба этих фактора? Именно по этой причине так ценны неандертальские дети, включая младенцев, а также те, кто дожил до трудностей подросткового периода. Биография одного из экземпляров, которому мы обязаны пониманием этого второго периода жизненного развития, заслуживает самого пристального внимания. Речь идет о самом первом скелете, обнаруженном в Ле Мустье.