Читать книгу Где Цезарь кровью истекал (сборник) - Рекс Стаут - Страница 3

– Который час? – донесся из открытой двери голос Ниро Вульфа.

Сверившись с часами, лежащими на стеклянной полочке, я вышел из ванной, придерживая рукав рубашки, чтобы не запачкать его еще не высохшим йодом.

– Три двадцать шесть. Надеюсь, пиво вас немного подбодрит. А то, как видно, радость жизни в вас угасает. Если уж вам даже не по силам достать часы из собственного кармана.

– Какая там радость жизни, – простонал он, – когда наша машина разбита вдребезги, а мои орхидеи в ней задыхаются…

– Они не задыхаются. Я не до конца поднял стекла.

Я посмотрел, высох ли йод, и опустил рукав.

– А действительно, почему бы вам не радоваться жизни? Капот всмятку, а мы целы. Бык до нас не добрался. Мы познакомились с чудесными людьми, которые приютили нас, дали прекрасную комнату с ванной, угостили холодным пивом, а меня персонально – йодом. Если же вы считаете, что у меня был шанс убедить парней из кроуфилдского гаража приехать за нами и машиной в самый разгар ярмарки, то попробуйте поговорить с ними сами. Они и вас сочтут за сумасшедшего. Вот-вот вернется мистер Пратт и отвезет нас в Кроуфилд вместе с багажом и цветами. Я звонил в отель, и мне обещали придержать наш номер до десяти часов вечера. Большего и ожидать нельзя. Там сейчас целые толпы народа из-за места в гостинице готовы вцепиться друг другу в глотки.

Застегнув рукав, я потянулся за пиджаком.

– Как пиво?

– Пиво хорошее. – Вульф нахмурился и пробормотал: – Толпы народа… – Он осмотрелся по сторонам. – Какая приятная комната… Просторная, светлая. Пожалуй, нужно сделать такие окна в моей комнате у нас дома. Когда, ты говорил, пришлют за нашей машиной?

– Завтра днем, – терпеливо повторил я.

– Завтра так завтра, – вздохнул он. – Раньше мне казалось, что я не люблю новые дома, но здесь очень приятно. Конечно, это заслуга архитектора. Знаешь, откуда взялись деньги на постройку дома? Мисс Пратт мне рассказала. Ее дядя – владелец нескольких сотен небольших ресторанчиков в Нью-Йорке. Он их называет праттериями. Видел их когда-нибудь?

– Естественно. – Я задрал штанину, разглядывая ушибленное колено. – Иногда в них обедаю.

– Да? И как еда?

Я пожал плечами.

В дверь постучали, и вошел какой-то тип с грязным лицом, в испачканных брюках и белоснежной накрахмаленной куртке. Он пробормотал, что приехал мистер Пратт и мы можем спуститься к нему, когда пожелаем. Вульф пообещал, что мы скоро явимся, и тип ушел.

– Видимо, мистер Пратт вдовец, – заметил я.

– Нет, – ответил Вульф, сделав попытку подняться. – Он никогда не был женат. Так сказала мисс Пратт. Ты не думаешь причесаться?

Нам пришлось пройти через весь дом, чтобы разыскать хозяев. Сперва мы попали в столовую, оттуда в гостиную, потом еще в одну комнату с роялем и, наконец, наткнулись на них на террасе, укрытой от солнца навесом. Обе девушки сидели в дальнем углу с каким-то молодым человеком, потягивая коктейли. Ближе к нам, за столом, двое мужчин оживленно разговаривали, тыча пальцами в какие-то бумаги. Один из них, молодой и прилизанный, походил на маклера. У другого, довольно пожилого, были темные, седеющие волосы, узкий лоб и квадратная челюсть. Подойдя к ним, Вульф остановился. Пожилой мужчина нахмурился и произнес:

– А, это вы!

– Мистер Пратт? – Вульф слегка поклонился. – Я – Ниро Вульф.

Молодой человек встал. Пожилой по-прежнему хмурился.

– Знаю. Племянница мне говорила. Я, конечно, слышал о вас, но, будь вы хоть президент Соединенных Штатов, все равно не имели права находиться на моем пастбище после того, как вам велели его покинуть. Что вам там понадобилось?

– Ничего.

– Зачем же вы туда забрались?

Вульф поджал губы, а затем спросил:

– Ваша племянница рассказала вам, что́ с нами произошло?

– Да.

– Вы считаете, она вам солгала?

– Почему? Конечно нет.

– Значит, вы думаете, что солгал я?

– Нет, – растерялся Пратт.

Вульф пожал плечами:

– Тогда мне остается только поблагодарить вас за оказанное гостеприимство – за телефон, пристанище, напитки. Особенно мне понравилось пиво. Ваша племянница любезно предложила отвезти нас в Кроуфилд… Вы позволите?

– Не возражаю. – Пратт все еще хмурился. Затем скрестил руки на груди и объявил: – Нет, мистер Вульф, я ни в коем случае не считаю, что вы солгали. Тем не менее хотелось бы кое-что выяснить. Сами понимаете, вы детектив, и вас могли нанять… Они способны на все. Меня уже замучили до смерти. Сегодня я ездил с племянником в Кроуфилд на ярмарку, так меня буквально выкурили оттуда. Пришлось уехать, чтобы от них избавиться. Я спрашиваю вас: вы пошли через пастбище в поисках быка?

– Опомнитесь, сэр! – вознегодовал Вульф.

– Вы приехали сюда из-за быка?

– Нет! Я приехал выставить свои орхидеи на ярмарке.

– Значит, вы выбрали мое пастбище случайно?

– Мы его не выбирали. Все дело в геометрии, и только. Через пастбище пролегает кратчайший путь к дому. Так нам казалось, – горестно добавил Вульф.

Пратт кивнул. Он посмотрел на часы, встал и повернулся к молодому человеку, складывавшему бумаги в портфель:

– Ладно, Пейви, поезжай шестичасовым поездом. Передай Джеймсону, чтобы ни в коем случае не спускал цену ниже двадцати восьми долларов. С прошлого года аппетит у людей не ухудшился. Только запомни: никаких пирогов…

Он еще говорил что-то о ценах на блюда, о каких-то новых контрактах в Бруклине, а напоследок крикнул Пейви, уже вдогонку, почем следует закупать салат. Затем наш хозяин вдруг спросил Вульфа, не хочет ли тот выпить чего-нибудь покрепче. Вульф ответил, что предпочитает пиво, но мистер Гудвин, без сомнения, не откажется. Пратт что было мочи заорал: «Берт!» На его крик откуда-то вынырнул грязнолицый и принял заказы. Когда мы расселись, трио из угла террасы присоединилось к нам со своими бокалами.

– Ты позволишь? – обратилась мисс Пратт к дяде. – Джимми мечтает познакомиться с нашими гостями. Мистер Вульф, мистер Гудвин, а это мой брат Джим.

Я учтиво привстал и понял, что Вульф затеял какую-то отчаянную игру. Вместо того чтобы, по обыкновению, извиниться, что не отрывает свою многопудовую тушу от стула, он поднялся во весь рост. Затем мы все сели, а блондинка Лили раскинулась в кресле-качалке с таким расчетом, чтобы мне лучше были видны ее ножки.

– Я, конечно, слышал о вас, – сказал Пратт Вульфу. – Мой друг, Пит Хатчинсон, рассказывал, как несколько лет назад вы отказались помочь ему в деле о разводе.

– Я стараюсь не браться за семейные дела, – кивнул Вульф.

– Поступай, как тебе нравится, – вот мой девиз, – изрек Пратт, отхлебнув глоток из бокала. – Это ваш бизнес, и вы вправе действовать по собственному разумению. Насколько мне известно, вы любите вкусно поесть. Мой бизнес как раз питание, а точнее, массовое питание. На прошлой неделе мы ежедневно продавали в Нью-Йорке в среднем сорок три тысячи обедов. Я вот к чему клоню: сколько раз вы обедали в моих праттериях?

– Я?.. – Вульф задержал дыхание, наливая себе пива. – Ни разу.

– Ни разу?

– Я всегда обедаю дома.

– Вот как… – Пратт не мог отвести взгляд от Вульфа. – Конечно, иногда можно и дома неплохо поесть. Но лучше все же… Мое имя прогремело, когда я пригласил в праттерию и накормил пятьдесят представителей высшего света. Видели бы вы, как они восхищались. Своего успеха я достиг благодаря качеству, а кроме того, рекламе. – Он поднял два пальца.

– Всепобеждающее сочетание, – пробормотал Вульф.

Мне захотелось лягнуть его под столом. Что это он вздумал лизать пятки всякой деревенщине? Но он не остановился даже на этом.

– Ваша племянница немного рассказала мне о вашей феноменальной карьере.

– В самом деле? – Пратт взглянул на нее: – У тебя пустой бокал, Кэролайн. – Он повернул голову и громко позвал Берта. Затем вновь обратился к Вульфу: – Что ж, она неплохо разбирается в моих делах. Два года работала у меня. Она увлеклась гольфом, у нее неплохо получалось, и я решил, что племянница-чемпионка послужит мне неплохой рекламой. Так оно и вышло. На поле для гольфа она принесла мне куда больше пользы, чем у меня в конторе. Ее братцу до нее далеко. Единственный мой племянник, а ни на что не годится. Верно, Джимми?

Юноша улыбнулся:

– Совершенно верно.

– Сам-то ты, конечно, думаешь иначе. Я продолжаю тратиться на тебя только потому, что твои родители умерли, когда ты был еще ребенком. Это, пожалуй, моя единственная слабость. А стоит мне подумать, что после моей смерти все перейдет тебе и твоей сестре – больше ведь некому, – и я начинаю мечтать о бессмертии. Ведь если представить, как вы распорядитесь моими деньгами… Позвольте спросить, мистер Вульф, вам нравится мой дом?

– Очень нравится.

Джимми фыркнул.

Не обращая на него внимания, Пратт косо поглядел на Вульфа:

– В самом деле? Его выстроил мой племянник. Дом закончен только в прошлом году. Я-то сам здешний, родился на этом самом месте, в старой хибарке. И как только это удалось Джимми…

Он продолжал разглагольствовать, а Вульф пока что откупорил еще одну бутылку пива. Да и я не терял времени даром, так как, слава богу, пил не виски из праттерии. Устроившись так, чтобы было удобнее поглядывать на блондинку, я расправлялся со вторым коктейлем и вовсе перестал обращать внимание на Пратта, занятый размышлениями о том, что ценнее в девушках: привлекательная внешность или умение спасти человека от бычьих рогов.

Но течение моих мыслей было самым бесцеремонным образом прервано. Из-за дома появились четыре человека и протопали на террасу. Вспомнив слова нашего хозяина о том, что его преследовали на ярмарке, и заметив недоброе выражение на лицах пришельцев, я машинально сунул руку за пистолетом, но вовремя спохватился и сделал вид, что просто хотел почесаться.

Пратт вскочил и, наморщив узкий лоб, яростно уставился на вновь прибывших. Один из них, приземистый и жилистый, с острым носом и пронзительными глазками, выступил вперед.

– Ну, мистер Пратт, надеюсь, наше последнее предложение удовлетворит вас?

– Я уже говорил, что нынешнее положение меня вполне устраивает.

– А нас – нет. Позвольте объяснить, что мы…

– Вы зря теряете время, мистер Беннет. Я повторяю…

– Позвольте сказать мне! – перебил внушительный мужчина в отличном сером спортивном костюме и автомобильных перчатках – это в теплую-то погоду. – Вы Пратт? Лу Беннет втянул меня в это дело. Я тороплюсь в Кроуфилд, а оттуда в Нью-Йорк. Меня зовут Каллен.

– Дэниел Каллен, – услужливо добавил Беннет.

– О! – благоговейно произнес Пратт. – Это честь для меня, мистер Каллен. В моем скромном доме… Садитесь, пожалуйста. Выпьете что-нибудь? Джимми, принеси гостям стулья. Познакомьтесь с моей племянницей, мистер Каллен…

Он начал представлять всех друг другу. Оказалось, что Лу Беннет был секретарем Национальной лиги по разведению скота гернсейской породы. Долговязого мужчину с жидкими волосами и усталым лицом звали Монт Макмиллан. Дэниел Каллен нуждался в рекомендациях не больше, чем, скажем, Джон Пирпонт Морган[1]. Четвертый гость, выглядевший еще более усталым, чем Макмиллан, оказался председателем совета Североатлантической ярмарки, по имени Сидни Дарт.

Берта отправили за выпивкой. Лили Роуэн подвинулась, и освободившееся возле нее место моментально оккупировал Джимми Пратт. Было очевидно, что гости не вызывают у девушки симпатии.

Лу Беннет вновь заговорил:

– Мистер Каллен торопится. Мистер Пратт, я уверен, вы оцените то, что он, как и мы все, пытается сделать для вас. Вы не потеряете ни единого цента. Все будет в полном…

– Да это же просто произвол! – взорвался Каллен, воззрившись на Пратта. – Это можно пресечь в судебном порядке! Какого черта…

– Извините меня, – поспешно вставил Беннет, – но мы уже обсуждали этот вопрос с мистером Праттом. Он не разделяет нашей точки зрения. Слава богу, что вы пришли к нам на помощь. – Он повернулся к Пратту: – Дело в том, что мистер Каллен великодушно согласился купить у вас Гикори Цезаря Гриндена.

Пратт кашлянул, помолчал немного и спросил:

– А что он будет с ним делать?

Беннет казался шокированным:

– Он же владеет едва ли не лучшим в стране стадом гернсейской породы.

Каллен сердито взглянул на Пратта:

– Поймите, Пратт, мне ваш бык не нужен. У моего лучшего производителя, Махуа Таланта Мастерсона, сорок три чистопородные телки. Еще три моих производителя сейчас проходят испытания. Я покупаю Цезаря исключительно в интересах нашего животноводства и Гернсейской лиги!

– Мистеру Каллену действительно не нужен ваш бык, – подхватил Беннет. – Он поступает очень благородно, но не согласен выложить за быка ту же сумму, которую вы уплатили Макмиллану. Я, конечно, понимаю, что бык теперь ваш, но согласитесь: сорок пять тысяч долларов – сумма несуразная. Даже Голдуотер Гранде был продан за тридцать три тысячи, а Цезарю далеко до Гранде. Гранде – отец ста двадцати семи племенных телок и пятнадцати бычков. Так что наши условия таковы: мистер Каллен платит вам тридцать три тысячи долларов, а Макмиллан возвращает двенадцать тысяч из суммы, которую вы ему заплатили. Таким образом, вы получаете все ваши деньги назад. Мистер Каллен тут же выпишет вам чек и сегодня же вечером пришлет за Цезарем людей и фургон. Если бык не потерял формы, то мистер Каллен выставит его в четверг на ярмарке. Надеюсь, животное здорово. Насколько мне известно, вы держите его на выгоне?

Пратт повернулся к Макмиллану:

– Вы меня уверяли, что полностью удовлетворены сделкой и не станете способствовать попыткам ее расторгнуть!

– Да, это так, – робко отозвался Макмиллан. – Но они меня убедили. К тому же ведь я старый гернсеец, мистер Пратт…

– Как вы смеете? – возмутился Каллен. – Вас следует исключить из Гернсейской лиги! Вам нет прощения! Вы прекрасно знали, что́ станет с быком, если вы его продадите!

– Вам легко говорить, мистер Каллен, – устало кивнул Макмиллан. – Ваше состояние измеряется миллионами. У меня же из-за кризиса осталось только мое стадо. А тут еще сибирская язва… И что в итоге? Четыре теленка, шесть коров, один бычок и Цезарь. Как мог я содержать Цезаря? Мне даже не на что купить овса. Я не знал никого, кто бы дал за него приличную цену, и разослал телеграммы крупнейшим скотоводам. И что я получил в ответ? Все знали, в каком бедственном положении я нахожусь, но никто не предложил мне больше девяти тысяч. Девять тысяч за Гикори Цезаря Гриндена! А тут ко мне пришел мистер Пратт. Он откровенно сказал, для чего ему нужен Цезарь. Это было невероятно. Чтобы избавиться от него, я заломил неслыханную цену – сорок пять тысяч!

Макмиллан приподнял бокал, посмотрел на него и поставил на место.

– Мистер Пратт тут же выписал чек… А ведь вы, мистер Каллен, не предложили мне и девяти тысяч. Насколько я помню, ваша цена была семь с половиной…

Каллен пожал плечами:

– Мне он был ни к чему. Теперь же вы все равно получите тридцать три тысячи. Точнее, оставите их себе из денег, уплаченных Праттом. Можете еще считать, что вам повезло. С моей стороны это чистая благотворительность. Я беседовал по телефону со своим управляющим и не уверен, нужна ли мне в стаде линия Цезаря. У нас всегда были быки лучше Цезаря и всегда будут…

– Вот уж нет! – Голос Макмиллана задрожал от ярости. – Вы просто дилетант! Кто вы такой, чтобы высказываться о быках? Да что там о быках – о самой завалящей корове? Оставьте в покое Гикори Цезаря Гриндена! Цезарь был лучшим из племенных быков! Элита! Да, я сказал «был», так как он мне больше не принадлежит. Но он еще и не ваш, мистер Каллен. Он внук самого Берли Великого. Его потомство насчитывало пятьдесят одну чистопородную телку и девять бычков. Я глаз не сомкнул в ту ночь, когда Цезарь появился на свет. Вот эти пальцы он сосал, когда ему было несколько часов от роду. – Он вытянул перед собой дрожащие руки. – Он получил девять главных призов на выставках, в последний раз – в прошлом году в Индианаполисе. Двенадцать его дочерей дают больше тринадцати тысяч фунтов молока и больше семисот фунтов масла каждая. А вы смеете утверждать, что он не нужен для вашего стада! Надеюсь, Цезарь вам не достанется, черт побери! Во всяком случае, я пальцем не шевельну, чтобы вам помочь! – Он повернулся к Беннету: – Мне самому пригодятся эти двенадцать тысяч, Лу. Я не желаю участвовать в вашей игре.

Что тогда началось! Беннет, Дарт и Каллен обрушились на Макмиллана. Понять, в чем тут дело, я затруднялся. Ясно было одно: он обманул их. И пошло-поехало: на карту поставлен престиж Гернсейской лиги и всего американского животноводства, случившееся подорвет авторитет ярмарки, у Макмиллана останутся тридцать три тысячи долларов и все такое прочее. Макмиллан упрямо отмалчивался, хотя чувствовалось, как это для него мучительно.

Внезапно всех заставил замолчать громкий окрик Пратта:

– Оставьте его в покое! Он здесь ни при чем. Я не возьму никаких отступных. Мне нужен только бык, он мой, у меня в сейфе хранится купчая. Вот и все.

Они уставились на него.

– Но это невозможно, – залопотал Беннет. – Послушайте, я же объяснил…

– Я не отступлюсь от своих слов. – Пратт упрямо выдвинул челюсть. – Я заплатил хорошую цену за этого быка и удовлетворен сделкой. Уже идут приготовления к приему гостей…

– Но после того, что…

Беннет вскочил, яростно размахивая руками, и я решил, что мне все-таки придется достать пистолет.

– Вы не смеете так поступить! – вопил он. – И вы этого не сделаете! Вы сумасшедший, если считаете, что это вам удастся. Я сделаю все, чтобы вам помешать! В Кроуфилде меня ждут двенадцать членов совета лиги, и вы увидите, что́ будет, когда я расскажу им о вашем решении!

Остальные тоже поднялись на ноги.

– Вы просто отвратительный маньяк, Пратт, – громко изрек Дэниел Каллен и повернулся к выходу. – Беннет, Дарт, пошли. Мне нужно успеть на поезд.

Он вышел. Беннет и Дарт послушно последовали за ним.

После некоторого молчания морщины на лбу Пратта разгладились, и он взглянул на Макмиллана.

– Знаете, Макмиллан, – сказал он, – мне не нравится этот Беннет. И то, что он говорил, тоже не нравится. Он способен даже пробраться на пастбище. А я не слишком полагаюсь на человека, охраняющего быка. Я признаю, конечно, что не могу чего-то еще требовать от вас за мои сорок пять тысяч долларов, но если вы не возражаете…

– Конечно. – Макмиллан встал, неуклюжий и долговязый. – Пойду взгляну. Я и так собирался это сделать.

– Вы сможете побыть там?

– Конечно.

Скотовод ушел.

Мы остались сидеть. Племянник с племянницей казались встревоженными, Лили Роуэн зевала, а Пратт хмурился. Ниро Вульф подавил вздох и допил пиво.

– Одно беспокойство, – пробормотал Пратт.

Вульф кивнул:

– Подумать только, из-за какого-то быка. Ведь не хотите же вы зажарить его и съесть!

А Пратт возразил:

– Именно так я и собираюсь поступить. В этом-то все и дело.