Читать книгу Лига перепуганных мужчин - Рекс Стаут - Страница 2

Днем в пятницу мы с Вулфом сидели в кабинете. Как потом оказалось, имя Пола Чапина и его остроумные представления о том, как отомстить всем и при этом избежать расплаты за содеянное, в любом случае привлекли бы наше внимание. Однако в ту ноябрьскую пятницу дождь и отсутствие выгодных дел, столь затянувшееся, что становилось тягостным, привели нас к прологу спектакля, который уже готов был начаться.

Вулф пил пиво и разглядывал рисунки снежинок в книге, которую ему прислали из Чехословакии. Я же перечитывал утреннюю газету. Сначала изучил ее за завтраком, потом полчаса просматривал после проверки отчетности с Хорстманом в одиннадцать утра. И вот теперь снова штудировал ее без особого энтузиазма в надежде отыскать статейку-другую, чтобы дать пищу для ума, который, по моим ощущениям, был весьма близок к усыханию. Да, я читаю книги, но пока ни одна из них не доставила мне удовольствия, поскольку меня не покидает чувство, что в них нет ничего живого, что все там мертво, кануло в былое. И какой же тогда в них смысл? С тем же успехом можно пытаться получать удовольствие от пикника на кладбище. Однажды Вулф спросил меня, какого черта я вообще притворяюсь, будто читаю книги, и я ответил ему, мол, из соображений культуры. В таком случае, заявил он, я могу не утруждать себя, ведь культура, как и деньги, легче всего приходит к тем, кто нуждается в ней меньше всего. Как бы то ни было, к середине дня я уже дважды прочел утреннюю газету от корки до корки, хотя она была немногим лучше книги, но я цеплялся за нее как за средство от дремоты.

Вулф как будто целиком погрузился в рисунки. Взглянув на него, я подумал: «Он борется со стихией. Пробивается сквозь бушующую пургу, удобно устроившись в кресле и разглядывая картинки. В этом и заключается преимущество быть художником, обладать воображением». Вслух же я произнес:

– Только не засыпайте, сэр, это очень опасно. Вы замерзнете до смерти. – Вулф перевернул страницу, проигнорировав меня, тогда я зашел с другой стороны. – В партии из Каракаса, от Рихардта, недоставало двенадцати клубней. Он никогда не возмещал недостачу, насколько я знаю. – По-прежнему безрезультатно, но я не унимался: – Фриц сказал, что присланная индейка – сорок один цент за фунт – слишком стара и будет жесткой, если ее не прожаривать два часа, а это, по вашим словам, ухудшает вкус. Так что индейка удовольствия не принесет.

Вулф перевернул следующую страницу. Посверлив какое-то время его взглядом, я принялся снова:

– Вы читали статью в газете о женщине, у которой есть ручная обезьянка? Она еще спит в изголовье ее кровати и обматывает хвост вокруг ее запястья. И так всю ночь. А другую, про мужчину, который нашел на улице ожерелье и вернул его владелице, а та заявила, что он якобы украл с него две жемчужины, и его арестовали? А про человека, выступившего свидетелем в деле о непристойной книжке? Адвокат спросил его, с какой целью он написал эту книгу, и тот ответил, что, мол, совершил убийство, а все убийцы должны рассказывать о своих преступлениях. Вот он и решил осуществить это таким образом. Все равно не понимаю замысла автора. Если книга непристойная, то она в любом случае непристойная, и какая тогда разница, зачем ее написали? Адвокат говорит, будто непристойность не имеет значения, если автор стремился к достойному литературному замыслу. С тем же успехом можно сказать, будто совершенно не имеет значения, если я намеревался швырнуть камень в консервную банку, а попал вам в глаз. И точно так же можно сказать, что я хотел подарить своей бедной старой бабушке шелковое платье, и ничего страшного нет в том, что я взял деньги из пожертвований Армии спасения. Или точно так же можно сказать…

Я умолк. Мне все-таки удалось достать Вулфа. Он не оторвал глаз от страницы, не качнул головой, и его массивное тело в специально изготовленном гигантском кресле за столом даже не шелохнулось, однако я заметил, как слабо дернулся его указательный палец – его грозный жезл, как он однажды отозвался о нем, – и понял, что достал его.

– Арчи, заткнись! – произнес он.

– Ни за что, сэр, – ухмыльнулся я. – Великий Боже, мне что, сидеть здесь, пока я не отдам концы? Мне позвонить в Агентство Пинкертона и спросить, не надо ли им последить за номером в гостинице или что-нибудь вроде этого? Если уж вы храните в доме ящик с динамитом, то извольте ожидать, что рано или поздно раздастся «бум!». Вот что я такое – ящик с динамитом. Мне пойти в кино?

Огромная голова Вулфа чуть наклонилась вперед, что для него означало выразительный кивок.

– Сделай такое одолжение. И немедленно.

Я поднялся из кресла, но на полпути из комнаты швырнул газету на свой стол, развернулся и вновь взялся за свое.

– Что было не так с моими аналогиями? – потребовал я объяснений.

Вулф перевернул следующую страницу.

– Скажем так, – прошептал он терпеливо, – по части аналогий тебе нет равных. Скажем так.

– Ладно. Скажем так скажем. Я вовсе не ищу ссоры, сэр. Черта с два! Я просто вот-вот надорвусь от напряжения, пытаясь выдумать третий способ, как скрестить ноги. Это изводит меня уже больше недели. – Тут у меня мелькнула мысль, что самого-то Вулфа подобная проблема никогда не донимала, ведь ноги его были такими толстыми, что никаким на свете приемом скрестить их не удалось бы. Я решил не вдаваться в подобные детали и переменил тему: – Я настаиваю: коли книга непристойная, то она и будет непристойной, пускай у автора хоть вереница замыслов длиной с дождливый день. А тот парень на свидетельском месте вчера – псих. Разве нет? Ну скажите же! Или он просто любой ценой хотел получить заголовки на всю полосу газеты? А цена вышла пятьдесят зеленых за неуважение к суду. К тому же получилась недорогая реклама для его книги. Он мог бы хоть полвека покупать четыре дюйма на литературной странице «Таймс», но это и рядом не стояло бы. Но пожалуй, этот парень все-таки псих. Он сказал, будто совершил убийство, а все убийцы обязаны исповедаться, и тогда он написал книгу, изменив имена и обстоятельства, чтобы не подвергнуть себя опасности. Судья был просто кладезем остроумия и язвительности. Сказал, что, хотя парень и сочиняет истории и предстал перед судом, ему вовсе не обязательно добиваться должности судейского шута. Готов поспорить, адвокаты от души посмеялись. А? Но автор заявил, что это вовсе не шутка и именно поэтому он написал книгу, а какая-либо непристойность в ней лишь случайность. Он и в самом деле кого-то там кокнул. Так что судья облегчил его на пятьдесят баксов за неуважение к суду и прогнал со свидетельской трибуны. Псих он или нет? Скажите же мне.

Исполинская грудь Вулфа поднялась и опустилась. Он вложил в книгу закладку, закрыл ее, водрузил на стол и осторожно откинулся в кресле. Потом дважды моргнул:

– Ну?

Я подошел к своему столу, взял газету и открыл ее на нужной странице:

– Может, и ничего. Уверен, он просто псих. Его зовут Пол Чапин, и он написал несколько книжек. Эта называется «К черту неудачников!». В тысяча девятьсот двенадцатом году окончил Гарвард. Он кривой. Тут говорится, что он доковылял до трибуны на искалеченной ноге, но не говорится на какой.

Вулф поджал губы.

– Неужели, – поинтересовался он, – «кривой» – это сокращение от «кривобокий» и ты используешь это слово в качестве метафоры к «калеке»?

– Не знаю, что там до метафоры, но в моем кругу «кривой» означает «калека».

Вулф снова вздохнул и приступил к процедуре подъема из кресла.

– Слава богу, – заявил он, – времени на дальнейшие аналогии и разговорные выражения у меня нет.

Часы на стене показывали без одной минуты четыре – время подниматься в оранжерею. Вулф встал, одернул жилет, но ему, как обычно, не удалось прикрыть им складку выбившейся ярко-желтой рубашки, и двинулся к двери, но на пороге остановился:

– Арчи…

– Да, сэр.

– Позвони в магазин Мюрже, чтобы немедленно выслали экземпляр «К черту неудачников!» Пола Чапина.

– Возможно, они не смогут. До решения суда книга запрещена.

– Вздор! Поговори с Мюрже или Баллардом. Какой смысл в судебном процессе по непристойности, если не в популяризации литературы?

Он направился к лифту, а я сел на свое рабочее место и взялся за телефон.