Читать книгу Познакомьтесь с Ниро Вульфом - Рекс Стаут - Страница 3
Глава вторая
ОглавлениеПрипарковав большой черный и блестящий родстер перед домом на Салливан-стрит, номер которого назвала Мария Маффеи, я испытал опасения, что могу уже никогда не увидеть его, то есть родстер, полным жизни и довольства. Улочка была завалена мусором и кишела итальянскими сорванцами, с воплями носившимися туда-сюда подобно черноглазым бесенятам. Однако мне доводилось оказываться с этой машиной и в местах похуже. Например, в ту ночь, когда я преследовал двухместный «пирс-арроу» молодого Грейвса. Он удирал от меня с зажатым между колен портфелем изумрудов через весь округ Пайк, от самого Нью-Милфорда. Вверх-вниз по горам, в грязи по колено, в самый скверный дождь, какой я только видывал. Вульф требовал отгонять машину в ремонт при появлении малейшей царапины, дабы родстер всегда выглядел как новенький. И в этом я, естественно, полностью его поддерживал.
Перед нами был обычный пансион, каких много. По той или иной причине все они одинаковы, будь то заведение с претензией на Пятидесятых улицах либо в возведенных из бурого песчаника кварталах к западу от Центрального парка, где селятся благонравные художницы, или же итальянский притон вроде этого, на Салливан-стрит. С некоторыми мелкими различиями, конечно. Такими, как запах чеснока, например. Сперва Мария Маффеи отвела меня к домовладелице, славной толстухе с влажными ладонями, приплюснутым носом и множеством колец на пальцах, а затем проводила вверх по лестнице в комнату брата. Я немного осмотрелся, пока Мария ходила за служанкой, подслушавшей тот телефонный разговор. Комната приличных размеров, с двумя окнами располагалась на третьем этаже. Ковер был потертый, мебель старая и кое-где поломанная. Однако жилище содержалось в чистоте и в целом производило бы неплохое впечатление, если бы не крики уличной шпаны, ворвавшиеся внутрь, едва я открыл окно, чтобы проверить, остались ли еще у родстера колеса. В углу один на другом лежали два больших саквояжа, один хлипкий, старый и уже совершенно негодный, другой тоже старый, но все еще крепкий, в весьма хорошем состоянии. Оба не были заперты. Хлипкий оказался пуст, пригодный же содержал множество небольших инструментов различной формы и величины, частью с бирками ломбарда, а также куски дерева, металла и запчасти вроде пружин. В шкафу обнаружились мужской костюм, два рабочих комбинезона, пальто, две пары туфель и фетровая шляпа. Ящики комода с зеркалом, стоявшего между окнами, заключали в себе набор (не такой уж и скудный для человека, около года жившего за счет сестры) рубашек, галстуков, носовых платков, носков и разнообразнейшего хлама вроде шнурков, карандашей, фотокарточек и пустых жестянок из-под трубочного табака. В верхнем ящике нашлась скрепленная резинкой пачка из семнадцати писем в конвертах, сплошь с итальянскими марками. Там же беспорядочно валялись чеки, оплаченные счета, упаковка писчей бумаги, несколько вырезок из газет и журналов да собачий ошейник. На крышке перед зеркалом помимо расчески, щеток и прочих причиндалов, как называл это Вульф, лежал пяток книг (на итальянском, кроме одной) с множеством рисунков и схем и груда журналов, трехлетняя подборка ежемесячных выпусков одного и того же издания – «Художественная обработка металла». В углу подле правого окна стоял простой верстак из необработанного дерева, с изрезанной и исцарапанной столешницей, на которой располагались небольшие тиски, точильный камень и полировальный станок с электрическим шнуром, достаточно длинным, чтобы дотягиваться до лампового патрона, плюс еще кое-какие инструменты вроде тех, что хранились в саквояже. Я осматривал точило, чтобы определить, как давно им пользовались, когда появилась Мария Маффеи со служанкой.
– Это Анна Фиоре, – представила ее Мария.
Я подошел и пожал руку горничной, невзрачной девчушке лет двадцати с кожей цвета высохшего теста. Вид у нее был такой, словно ее напугали в младенчестве и она до сих пор не оправилась от потрясения. Я назвался и сказал, что узнал от мисс Маффеи, будто Анна слышала разговор мистера Маффеи по телефону перед его уходом в понедельник вечером. Служанка кивнула.
Я обратился к Марии:
– Полагаю, мисс Маффеи, вы хотели бы вернуться к себе на Парк-авеню. Мы с Анной поладим.
Она покачала головой:
– Если я вернусь к ужину, ничего страшного не случится.
Это меня немного разозлило. Положа руку на сердце, я был согласен с Даркином, что дело безнадежное и мы понапрасну тратим на него время. Поэтому я заявил Марии Маффеи, что с легкостью справлюсь без нее и ей лучше уйти. Если что появится, Вульф даст ей знать. Она бросила взгляд на служанку, показала мне зубки и ушла.
Я поставил пару стульев друг перед другом, усадил девушку на один из них и выудил свой блокнот.
– Тебе нечего бояться, – успокоил я ее. – Ты окажешь услугу мисс Маффеи, а также ее брату. А быть может, получишь кое-какие деньжата. Только и всего. Тебе нравится мисс Маффеи?
Анна как будто насторожилась, удивившись, что кто-то счел необходимым озаботиться ее симпатиями и антипатиями, однако ответ ее был вполне ожидаем:
– Да, нравится. Она милая.
– А мистер Маффеи?
– Да, конечно. Он всем нравится. Если только не пьяный. Вот тогда девушкам стоит держаться от него подальше.
– Как получилось, что ты услышала звонок в понедельник вечером? Ты его ждала?
– Да как же я могла ждать его?
– Не знаю. Это ты взяла трубку?
– Нет, сэр. Миссис Риччи. Она велела мне позвать мистера Маффеи, и я поднялась наверх. Потом я убирала в столовой, а дверь была открыта, и потому я услышала его разговор.
– Ты слышала, что́ он отвечал?
– Ну конечно. – В ее голосе прозвучала насмешка. – Мы всегда слышим каждое слово из того, что жильцы говорят по телефону. Миссис Риччи тоже слышала. Причем то же самое, что и я.
– И что он говорил?
– Сначала он сказал: «Алло». Потом: «Да, это Карло Маффеи. Чего вы хотите?» А после: «Про свое дело я скажу вам при встрече». Дальше он спросил: «А почему не здесь, в моей комнате?» И заявил: «Нет, я не боюсь. Это не я должен бояться». Миссис Риччи говорит, будто он ответил: «Испугался вовсе не я», но она путает. А затем он сказал: «Конечно, мне нужны деньги, и намного больше». Потом: «Договорились, полвосьмого на углу», и еще: «Вас не касается, что́ меня беспокоит». И наконец: «Да, полвосьмого, я помню машину». – Она умолкла.
Я спросил:
– С кем он разговаривал?
Я, понятное дело, ожидал услышать, что она не в курсе, коли этого не знала Мария Маффеи, однако Анна ответила:
– С человеком, который звонил ему и раньше.
– Раньше? Когда?
– Всего несколько раз. В мае. Однажды два раза за день. Миссис Риччи говорит, до понедельника всего девять раз.
– Ты когда-нибудь слышала его голос?
– Нет, сэр. Трубку всегда берет миссис Риччи.
– А ты когда-нибудь слышала, как его зовут?
– Нет, сэр. Миссис Риччи стало любопытно, и она спрашивала, но он всегда отвечал: «Неважно, скажите ему, что его просят подойти к телефону».
Я начал склоняться к мысли, что, пожалуй, из этого может выйти кое-что занятное, а возможно, нам даже перепадут кой-какие деньги. Не то чтобы они меня особо интересовали – это по части Вульфа. Развлечение – вот чего я искал. Как бы то ни было, дело могло обернуться не обычным ограблением и трупом в Ист-Ривер. Я решил посмотреть, что́ можно выведать, и взялся за девчонку как следует. Я неоднократно был свидетелем того, как это проделывает Вульф. Конечно, я знал, что по большей части успех ему приносит какое-то шестое чувство, мне несвойственное. Однако многого он все же добивался за счет терпения и удачи. Так что я взялся за Анну. Я угробил на нее два часа и собрал уйму фактов, но ни один из них ничего мне не давал. Раз я было решил, что напал на след. Выяснилось, что Карло Маффеи водил шашни с двумя женщинами, с которыми время от времени появлялся открыто, и что одна из них замужем. Но, убедившись, что дамочек никак не связать с телефонным звонком, я оставил эту нить. Маффеи упоминал о возвращении в Италию, но в подробности не входил. Своему делу он отдавался со всей душой. Ему никто не звонил, за исключением сестры да сохранившегося со времен былого процветания приятеля, с которым он иногда ужинал. В общем, я выкачивал сведения битых два часа, но лучик так и не блеснул. Однако нечто не давало мне объявить дело беспросветным и взяться за шляпу. Наконец я сказал служанке:
– Подожди здесь минуточку, Анна. Я спущусь и переговорю с миссис Риччи.
Домовладелица подтвердила изложенную горничной версию телефонного разговора и посетовала, что понятия не имеет, кем был звонивший, хотя несколько раз и пыталась это выяснить. Я задал ей пару-тройку вопросов о том о сем, а потом попросил отпустить со мной Анну. Она ответила отказом: близится обед, и подавать его одна она не может. Пришлось продемонстрировать ей долларовую банкноту. В ответ она спросила, когда может ожидать возвращения служанки. Та должна возвратиться никак не позже девяти вечера, предупредила она.
Вручив ей доллар, я ответил:
– Ничего не могу обещать, миссис Риччи. Когда мой шеф начинает задавать вопросы, время ничего не значит для него. Но она вернется целой и невредимой как можно скорее.
Я поднялся наверх, позвал Анну и прихватил кое-что из ящика комода. Когда мы вышли на улицу, я с облегчением обнаружил, что родстер не лишился ни крыла, ни запаски.
По городу я катил неспешно, не торопясь добраться до Тридцать Пятой улицы. С четырех до шести Вульф неизменно возился с растениями наверху. Потревожить его в эти два часа без крайней необходимости было не самой лучшей идеей. Родстер Анну просто потряс, она спрятала ноги под сиденье и сцепила руки на коленях. Это меня позабавило. Я даже почувствовал к ней расположение и пообещал ей доллар, если она расскажет моему шефу что-нибудь полезное. Была минута или две седьмого, когда я остановился перед старым городским особняком менее чем в квартале от реки Гудзон, где Вульф проживал вот уже двадцать лет, треть из которых с ним провел я.
Тем вечером Анна не вернулась домой к девяти часам. Только после одиннадцати Вульф послал меня в редакцию «Таймс» за газетами, и было далеко за полночь, когда мы в конце концов добились от Анны толку. К тому времени миссис Риччи звонила уже три раза. Когда я доставил девушку на Салливан-стрит почти в час ночи, домовладелица ожидала нас у дверей, возможно с готовой отповедью. Однако она не проронила ни слова, ограничившись испепеляющим взглядом. Я отдал Анне доллар, ибо на то имелась причина.
Я отчитался перед Вульфом наверху, в солярии перед оранжереей, оставив Анну в кабинете. Он сидел развалившись в огромном кресле. Красно-коричневая орхидея сантиметров двадцати в размахе щекотала ему затылок. Выглядел он совершенно незаинтересованным. Ему и вправду было неинтересно. Он едва взглянул на мои записи и вещи из комнаты Маффеи. Правда, Вульф согласился, что звонок наводит на размышления. Однако вряд ли ради этого стоило себя утруждать. Я пытался убедить его взяться за девушку, раз уж она ждет внизу. Вдруг что и выяснится? Наконец я выпалил со злостью:
– В конце концов, это стоило мне доллара. Пришлось задобрить домовладелицу.
– Это был твой доллар, Арчи.
– Нет, сэр. Это был доллар из средств на текущие расходы. Он занесен в бухгалтерскую книгу.
Я направился с ним к лифту. Если бы ему приходилось спускаться и подниматься пешком, думаю, он никогда бы не появился наверху. Даже ради растений.
Он тут же принялся за Анну. Это было прекрасно, хотя пятью годами ранее я бы этого не оценил. Красота заключалась в абсолютной всеохватности расспросов. Если девушка владела хотя бы крупицей информации, если в ее памяти хранилось полустертое ощущение или реакция, способная указать нам след или дать намек, они просто не могли ускользнуть от Вульфа. Он допрашивал служанку на протяжении пяти часов. Его интересовал тембр голоса Карло Маффеи, его привычки, манера одеваться, пристрастия в еде, характер, умение вести себя за столом, отношения с сестрой, миссис Риччи, самой Анной и всеми, с кем Анна когда-либо встречала его. Вульф расспрашивал ее о миссис Риччи, о всех жильцах, снимавших комнату в пансионе за два последних года, о соседях и торговцах, доставлявших товары на дом. Все это он проделывал с легкостью и неспешно, заботливо следя за тем, чтобы не утомлять ее. Совсем не так, как в тот раз, когда при мне допрашивал Лона Грейвса. Его Вульф мочалил почти целый день и в итоге едва не свел с ума. Мне казалось, что он выудил из девчонки лишь одно, да и то немногое. Признание, что она вынесла нечто из комнаты Маффеи тем самым утром в среду. Бумажки из ящика комода, с клеевым слоем на обороте и напечатанными названиями пароходов «Лючия» и «Фьоренца» на лицевой стороне. Конечно же, это были багажные наклейки. Полистав подшивки газет, я выяснил, что «Лючия» отплыла 18 мая, а «Фьоренца» – 3 июня. По-видимому, Маффеи намечал отъезд в Италию не один раз, а дважды, и оба раза откладывал. Анна, по ее словам, взяла бумажки, потому что они были очень яркие. Ей захотелось наклеить их на сундук, в котором она хранит одежду. За ужином, когда мы все трое сидели в столовой, Вульф оставил Анну в покое и говорил лишь со мной, в основном о пиве. Однако, когда настал черед кофе, он отвел нас назад в кабинет и вновь принялся за расспросы. Он ходил вокруг да около и возвращался обратно, наугад набрасывался на темы столь неуместные и незначительные, что любой, кто прежде не видел, как он из подобной шляпы вытаскивает кролика, несомненно, принял бы его за психа. К одиннадцати я совершенно вымотался, отчаянно зевал и готов был сдаться, досадуя, что Вульф не выказывает ни малейших признаков нетерпения или разочарования.
Затем он внезапно попал в точку:
– Так мистер Маффеи никогда не дарил вам подарков?
– Нет, сэр. Кроме той коробки мела, о которой я говорила. И газет, если это можно назвать подарком.
– Да. Вы сказали, что он всегда отдавал вам свою утреннюю газету. «Таймс».
– Да, сэр. Однажды он сказал мне, что выписывает ее из-за объяв. Ну, знаете, объяв о работе.
– А в понедельник утром он отдал вам газету?
– Обычно он отдавал мне ее днем. В понедельник днем, да, сэр.
– Полагаю, тем утром не произошло ничего особенного.
– Нет, сэр.
Очевидно, Вульф уловил, как что-то мелькнуло у нее в глазах. Нечто едва заметное, ускользнувшее от моего внимания. Во всяком случае, он стоял на своем:
– Точно ничего особенного?
– Нет, сэр. Кроме… Ну конечно… Вырезка!
– Вырезка?
– Он вырезал кусок газеты. Большой кусок.
– А он часто делал вырезки?
– Да, сэр. В основном вырезал объявы. Может, только их и вырезал. Я заворачивала в газеты отбросы, и мне приходилось просматривать, нет ли в бумаге дырок.
– Но это был большой кусок.
– Да, сэр.
– Значит, не объявление. Вы уж простите меня, мисс Фиоре, что я не говорю «объява». Предпочитаю не употреблять этого слова. Значит, из понедельничной газеты он вырезал не объявление.
– Ах нет, это было на первой странице.
– Вот как? А он когда-нибудь до этого делал вырезки на первой странице?
– Нет, сэр. Точно нет.
– Ничего, кроме объявлений?
– Ну, я не совсем уверена в этом. Пожалуй, только их. Мне так кажется.
С минуту Вульф сидел, опустив подбородок на грудь. Затем повернулся ко мне:
– Арчи, дуй на Сорок Вторую улицу и привези двадцать экземпляров понедельничной «Таймс».
Я был только рад взбодриться. Не то чтобы наметился повод для воодушевления. Я понимал, что Вульф всего лишь нащупал единственную трещинку, из-за которой мог блеснуть свет. Я не ожидал ничего особенного и полагал, что он не ожидает тоже. Однако июньская ночь выдалась чудесной – прохладной, но спокойной и приятной, и, мчась через город к Бродвею и поворачивая на север, я с удовольствием вдыхал свежий воздух, подставляя лицо ветру. На Таймс-сквер я приметил знакомого копа, Марви Дойла, который прежде патрулировал Четырнадцатую улицу, и он позволил мне оставить машину на обочине Бродвея, пока я наведаюсь через улицу к редакции «Таймс». Тротуары были запружены толпами, валящими из театров и кино и решающими, потратить ли пару баксов в нелегальном кабаке или ограничиться десятью центами в «Нидиксе»[2].
По возвращении в кабинет я обнаружил, что Вульф дал девушке передышку. Он велел Фрицу принести пиво, и теперь Анна потягивала его маленькими глотками, словно горячий чай. На ее верхней губе осталась полоска высохшей пены. Сам он прикончил три бутылки, хотя я отсутствовал не дольше двадцати минут. Стоило мне войти, как он объявил:
– Надо было сказать тебе, что нужен городской выпуск.
– Точно. Именно его я и привез.
– Хорошо. – Он повернулся к девушке: – Если не возражаете, мисс Фиоре, будет лучше, если вы не увидите наших приготовлений. Разверни ее кресло, Арчи. Туда, к столику, чтобы ей было куда поставить стакан с пивом. Теперь газеты. Нет, не отрывай ничего. Думаю, лучше оставить лист целым. Ведь именно так она впервые увидела его. Отложи вторую часть газеты. Она пригодится мисс Фиоре. Подумай, сколько отбросов в нее поместится. Сюда.
Я развернул перед ним на столе первую часть газеты, и он, потянувшись из кресла, склонился над ней. Так гиппопотам в зоопарке готовится пообедать. Я вытащил вторую часть из всех выпусков и сложил стопкой на стуле, затем взял первую страницу и принялся ее изучать. На беглый взгляд никакой надежды она не вселяла. В Пенсильвании бастовали шахтеры. Национальное управление экономического восстановления[3] спасало страну, чему посвящались сразу три статьи. Двое парней пересекли Атлантику в тридцатифутовой шлюпке. У ректора университета случился сердечный приступ на площадке для гольфа. В Бруклине гангстера выкурили из квартиры с помощью слезоточивого газа. В Алабаме линчевали негра. А где-то в Европе некто обнаружил старинную картину. Я украдкой взглянул на Вульфа: он с головой ушел в изучение страницы. Единственно достойным внимания мне представлялось найденное в Швейцарии полотно, которое предположительно украли в Италии. Однако, когда Вульф наконец достал из ящика ножницы, вырезал он вовсе не эту статью, а заметку о бандите. Затем он отложил страницу в сторону и потребовал другую такую же. Я подал ему газетную полосу и ухмыльнулся, увидев, что на сей раз он взялся за сообщение о картине. Что ж, я пришел вторым. Когда же он потребовал третью страницу, мне стало любопытно, и я таращился на него, пока он вырезал заметку о происшествии с университетским ректором. Вульф это заметил и, не поднимая глаз, произнес:
– Молись, чтобы это была она, Арчи. Тогда к Рождеству у нас появится ангрекум сескупедале.
Я сумел написать это мудреное название, потому что вел счета, учитывая расходы на орхидеи (равно как и на все остальное), но произнести его мог не лучше, чем усмотреть связь между ректором и Карло Маффеи.
– Покажи ей одну страницу, – велел Вульф.
Последняя изрезанная им полоса лежала сверху, но я пропустил ее и взял следующую: статья о картине, заключенная в жирную рамку, располагалась в нижней правой четверти страницы. Я развернул лист перед Анной. Вульф сказал:
– Взгляните, мисс Фиоре. Этот кусок был вырезан из газеты, которую вы видели в понедельник утром?
Ей хватило беглого взгляда:
– Нет, сэр. Большой кусок был вырезан наверху, вот здесь. Дайте я покажу…
Я быстро убрал газетную полосу, прежде чем девушка успела до нее дотянуться, положил на стол, взял следующую и развернул. На этот раз она несколько помедлила с ответом:
– Вот этот, сэр.
– Вы уверены?
– Вырезан был именно он, сэр.
Какое-то время Вульф молчал, потом вздохнул и велел:
– Поверни кресло, Арчи.
Я взялся за ручку кресла и крутанул его вместе с девушкой. Вульф испытующе посмотрел на нее:
– Вы уверены, мисс Фиоре, что вырезали именно это место?
– Совершенно уверена, сэр. Это точно.
– Вы видели саму вырезку? В его комнате, в мусорной корзине, быть может, или у него в руках?
– Нет, не видела. И ее не могло быть в мусорной корзине, потому что у него в комнате нет корзины.
– Хорошо. Если бы все доводы были столь же убедительны, как этот. Можете отправляться домой, мисс Фиоре. Вы хорошо вели себя, были любезной и терпеливой. И, в отличие от большинства особ, во избежание встреч с которыми я не выхожу из дома, вы способны держать в узде язык. Не ответите ли на еще один вопрос? Сделайте одолжение.
Она совершенно измучилась, но у нее все же достало сил прийти в замешательство, которое отразилось в глазах. Девушка уставилась на Вульфа, а он продолжил:
– Всего один вопрос. Вы когда-нибудь видели в комнате Карло Маффеи клюшку для гольфа?
Если он хотел достичь кульминации, то это у него получилось. Впервые за все прошедшие часы девушка не смогла вымолвить ни слова. Было даже забавно, насколько явной оказалась ее реакция. Какое-то мгновение она лишь таращилась на Вульфа. Затем, когда смысл вопроса дошел до нее, та немногая краска, что еще оставалась у нее на лице, сошла окончательно. Она побледнела как полотно, челюсть отвисла. Она выглядела совершенной идиоткой, ее всю трясло.
Вульф невозмутимо сверлил девушку взглядом:
– Когда вы ее видели?
Неожиданно губы Анны плотно сжались, а руки на коленях стиснулись в кулаки.
– Нет, сэр, – только и пробормотала она. – Нет, сэр, никогда не видела.
Вульф смотрел на нее секунду-другую, затем изрек:
– Ладно. Все в порядке, мисс Фиоре. – Он повернулся ко мне: – Отвези ее домой.
Девушка даже не пыталась подняться, пока я не подошел к ней и не тронул за плечо. Тогда она оперлась о подлокотники и встала. Вульф, определенно, на чем-то ее поймал, но все-таки она не выглядела напуганной, скорее, сокрушенной. Я снял ее жакет со спинки кресла и помог надеть его. Когда она направилась к двери, я обернулся, чтобы сказать кое-что Вульфу, и глазам своим не поверил: он поднимал себя из кресла, чтобы встать! В самом деле! Однажды я видел, как он не снизошел до подобной любезности, когда из этой самой комнаты выходила женщина, обладавшая состоянием в двадцать миллионов американских долларов и имевшая в мужьях английского герцога. Но я все же сказал, что собирался:
– Я пообещал ей доллар.
– Тогда, боюсь, тебе придется раскошелиться. – Он повысил голос, чтобы его услышали в дверях: – Спокойной ночи, мисс Фиоре.
Она не ответила. Я прошел за ней в прихожую и отвел к родстеру. Когда мы добрались до Салливан-стрит, на крыльце нас поджидала миссис Риччи и глаза ее так сверкали, что я счел за благо не задерживаться ради любезностей.
2
«Нидикс» – сеть дешевых ресторанчиков быстрого питания, где подавали кофе с пончиками, а позднее хот-доги с фирменной горчицей. Долгие годы была одной из характерных примет Нью-Йорка. – Ред.
3
Национальное управление экономического восстановления – одно из федеральных ведомств, проводивших в жизнь рузвельтовский «Новый курс», который был призван вывести США из Великой депрессии. – Перев.