Читать книгу Упавшие с небес. Книга первая - Рената Еремеева - Страница 7

1

После гибели любимого Алиса года четыре не виделась с ребятами из их прежней компании, точнее с друзьями Влада… А тут неожиданно позвонил Филипп, студент театрального вуза. Он был один из самых броских парней их богемного круга:

– А помнишь наши поэтические вечера при свечах? – спросил он приятным хорошо поставленным голосом. – Может, встретимся, потусим?

Филипп привел ее в мастерскую художника Зуфара, бывшую по совместительству еще и жилым помещением. В квартире пахло красками и химическими растворителями, несмотря на то, что везде курились ароматические палочки.

Хозяин встретил их в цилиндре, в галстуке-бабочке и в удлиненном пиджаке, надетом на голое тело. Глаза его были подведены, а черные волосы рассыпаны по плечам.

Кроме нескольких друзей Зуфа, на вечеринку пришли две сильно накрашенные девушки, как это принято у готов. Алиса на младших курсах тоже увлекалась этим стилем и до сих пор носила красные пряди в черных волосах. Но по сравнению с теми девушками она выглядела довольно скромно…

Готки, наверно, уже привыкли, что на них все оборачиваются и пялятся во все глаза, и носили свой вызывающий прикид артистично, с высокомерной небрежностью. Корсеты со шнуровкой, пышные юбки из прозрачной черной органзы, сапоги с металлическими шипами на высокой платформе… У обеих были длинные волосы, но у одной – ярко-синие, а у другой – цвета фуксии. На открытых плечах девушки носили довольно качественные тату. Звали их Лола и Лиля. Оказалось, что они сестры-близнецы.

Девушки только приехали с готического фестиваля в Лейпциге и спешили поделиться впечатлениями. После просмотра фотографий и видео с готического слета, Филипп зажег свечи…

Щемящее чувство печали охватило Алису, когда в тишине под легкое потрескивание свечи с застывающими слезами расплавленного парафина, как и прежде, зазвучали стихи Бодлера, которого Влад так любил:

На дне своей тоски воздвигнуть потаенный

Алтарь; от глаз вдали, с собой наедине,

Я Нишу прорублю в сердечной глубине.

Как это перекликалось с ее внутренней болью… И у нее был свой Алтарь, воздвигнутый на дне ее собственной тоски… Ее немая печаль вдруг была услышана и обрела звучание. Но то, что сделал Шарль Бодлер в конце своего стихотворения, Алису повергло в шок. Его лирический герой, преклоняясь перед своей возлюбленной, перед той Снежной Вершиной, к которой воспарял его Дух, признается в страшном желании:

Все смертных семь грехов возьму и наточу,

И эти семь Ножей, с усердьем иноверца,

С проворством дикаря в твое всажу я Сердце —

В трепещущий комок, тайник твоей любви, —

Чтоб плачем изошел и утонул в крови.

– Зачем же он так? – округлив глаза, шепотом спросила Алиса у Фили, с чувством декламировавшего стихи.

– Сколько ж можно дразнить его и будить в нем зверя… – фыркнул со смешком Филипп и с легкой покровительственной иронией добавил. – Похоть правит миром.

Зуф показал свой новый, писанный маслом диптих. На одной картине были изображены блеклые ангелы-хранители, опутывающие цепями серых невзрачных людей; на другой – в круговороте феерических пятен цвета, девичьих профилей и красивых изгибов женских форм чьи-то красноватые светящиеся глаза.

– Это демоны, – догадалась Алиса.

– Он старается отключить сознание, чтобы оно не мешало ему творить, – пояснял ей Филипп. – Ты же знаешь, надо войти в особое состояние, чтобы считывать интересные идеи и тайные знания, – он указательным пальцем показал на потолок, – оттуда – из Информационного банка Небесной канцелярии. – Кому-то удается проникнуть туда, кому-то нет.

– Да, да, – соглашалась Алиса. – Я тоже об этом слышала. Удивительно, правда, когда у маленькой девочки вдруг всплывают в мозгах взрослые стихи? А в них переданы такие зрелые мысли и переживания, которые она сама по возрасту еще не успела осознать.

– А Леонардо да Винчи обскакал всех по мозгам. Полтыщи лет никто не мог въехать, чего это он там начирикал в своих чертежах. Только в двадцатом веке раскумекали, – важно проговорил Зуфар.

– А про Николу Тесла забыли? – с апломбом подсказала одна из готок, та, которая была с красными волосами.

Разглядывая картину, Алиса спросила:

– А почему демоны у тебя яркие, красочные, а ангелы – как привидения? тусклые…

– Потому что они тухлые!

– Ни фига се! Почему это ангелы тухлые? – удивилась девушка.

– Потому что жить не дают путем. Это нельзя, то нельзя. Все удовольствия – грех… Замордовали совсем.

Сзади к ней подошел Филипп.

– Зуф, а можно я ей все разъясню? С образным мышлением у него порядок, а вот словами объяснить – не его конек, – сказал с улыбкой, обращаясь к Алисе. – Видишь ли… – он задумался, – Люцифер тоже был ангелом, причем самым главным, самым любимым у бога… Но уж слишком много было запретов, потому он и восстал, чтобы жить в свое удовольствие, чтобы свободу его желаний никто никакими заповедями не мог ограничить. Короче, ангелом быть – скука смертная! Мы за падших ангелов!

Алиса аж потеряла дар речи. Она стояла и молча хлопала ресницами, так сильно ребята озадачили ее.

– Знаешь… – раздумчиво проговорила она, не скрывая своего изумления, – почему-то я искренне считала, что для всех людей с понятием «ангел» связано особое настроение… Это тихая светлая радость, душевная чистота, устремленность ввысь…

– Святая наивность… Прямо как с луны свалилась… – нежно отозвался Филипп. – А пойдем-ка лучше на балкон, воздухом подышим и на звезды посмотрим, – предложил он ей. – Сейчас никто уже так не думает. Эпоха индивидуализма. Если зубы не покажешь, тебя затопчут с твоей душевной чистотой…

– Смотри… Все, что связано с духом: жажда истины, красоты, попытка обрести крылья и взлететь – это все от бога. Согласен? Но человек – он еще и животное…

– О, еще какое! – засмеялся Филипп. – А дьявол, как правило, обращается к животному началу. Чтоб побольше красивых женщин отыметь, чтобы сладко есть и пить и матценностей хапануть немеряно. Ну кто ж от этого откажется? Ну нет таких… А ваще я тебе скажу: люди они ведь разные, хотя животные инстинкты – у каждого. Но один – дебил одноклеточный, а другой те же самые инстинкты облагораживает с помощью духа и утонченных эмоций.

– Да люди неравны, – согласилась Алиса. – Одних тянет к небу, а других сила тяготения приземляет. И это тоже правильно. Материалисты обустраивают жизнь. Мечтатели-идеалисты творят духовную культуру и искусство. И то, и другое нужно и важно.

– А вот насчет жажды знаний я с тобой не согласен, – с улыбкой проговорил Филипп. – Это демоническое свойство. Однажды некий херувим был изгнан с небес за свой жадный интерес к запретным темам. Что может привлекать в ангелах? Безупречность? Фу, какая пошлость! Падший ангел! Все познавший и все вкусивший – вот это по-нашему! Готика и декаданс – по-нашему! Зуф, правда, в своих картинах как-то не совсем вписывается в готику… Мрачности не хватает. Но это его право на творческую свободу.

В комнате кто-то включил музыку. И девочки Лола и Лиля под бушующие тревожные перекаты звуков изображали подобие балета, прогибались, трагически выламывали руки и лихо мотали головами, взметая волосы летящей волной. Кто-то из ребят подхватил Лилю, закружив вокруг себя. Лола в паре с другим парнем стали синхронно выплясывать общие па.

Зуфар щелкнул, как гусар каблуком, и подчеркнутым кивком головы пригласил Алису на танец. Поддерживать разговор у него не очень получилось, но отведя девушку к дивану, где ждал ее Филипп, художник, интимно понизив голос, сообщил, что у него есть колеса, если что…

– Не только у тебя, если что… – с легкой усмешкой передразнил Филипп и, приобняв Алису за плечи, подмигнул ей. – Пойдем-ка лучше в мастерскую Зуфа картины смотреть, – предложил он ей.

Она и раньше бывала в этой компании, и потому ее, ничуть не удивило, когда парни передавали сестрам-готкам какие-то пакетики. После смерти Влада, она зареклась: с наркоманами не иметь общих дел. Ей так хотелось, чтобы Филипп был не таким, как все… Он и так выгодно отличался от других ребят: такой рассудительный, умный, интеллигентный, обаятельный… Кроме того, он был самым адекватным среди ребят. Честно говоря, сегодня она впервые обратила на него внимание. И более того, он ей понравился…

– Хочешь? – он протянул ей пакетик.

– Нет, – категорично отказалась она. – Я раньше пробовала из любопытства, чтобы быть в курсе. Никакого кайфа я не почувствовала. Я не люблю, когда мозги плывут…

– Надо же отпускать себя на свободу, – обворожительно улыбался Филипп.

– Себя от себя? – сердито уточнила Алиса. – Не надо меня уговаривать… Особенно после смерти Влада.

– Ну хорошо, хорошо… Если хочешь, я тебе принесу просто сок.

Мастерская была довольно тесная. Картин, висящих на стене, было немного. Остальные в несколько слоев были прислонены к стене. Несколько небольших этюдов были разложены прямо на диване. В середине комнаты напротив окна стоял большой мольберт с почти законченной картиной. Алиса взяла в руки принесенный парнем высокий стакан с напитком и показала на «шедевр».

–Тебе не кажется, что это кого-то напоминает?

Филипп хохотнул.

– Ну да, без затей! Он просто взял и засунул в «Поцелуй» Климта себя и свою девушку. А что? Прикольно же.

Алиса оглянулась в поисках места, куда можно было присесть. В глубине комнаты стояло кресло, покрытое вытертым темно-зеленым бархатом. Оттуда можно было рассмотреть детали этой копии. Но золотые орнаменты на картине почему-то потекли лентами, как серпантин… Кресло оказалось бездонное. Она села и тут же провалилась. «Странный у вас реквизит, господин художник», – пробормотала девушка, и, упершись руками в валики, попыталась встать, – но деревянные подлокотники кресла, как мягкий пластелин, прогнулись от ее веса. С кресла Алиса все-таки встала и пошла по рыхлому, как губка, ламинату к развешанным на стене картинам (ведь они же для этого сюда и пришли, чтоб искусством любоваться)… Собственные ощущения девушке не понравились: она привыкла управлять собой, а не быть, как липкое расползающееся тесто.

– Ты мне что-то подмешал? – девушка подняла на просвет свой опустевший стакан с какой-то мутью на дне.

– Проверить хотел! Ты ж говорила, что на тебя не действует… – подойдя к ней, засмеялся Филипп.

Алиса смотрела на него и видела, как расширяются его зрачки… Он стал подвижным, суетливым, много смеялся… Потом у него пошли глюки.

– Во, и эти приперлись. Лилька с Лолкой! Обе голые… Мать твою… – говорил он быстро, хихикая и захлебываясь словами. – Счас оргию устроим. Но сначала посмотрим… как сестрички будут инцестом заниматься… это даже лучше, чем парнушное видео… Чего стоишь, раздевайся! – поторопил он ее, сверкая глазами. – Ты будешь смотреть на них и мастурбировать…

Оттолкнув от себя его цепкие руки, Алиса выскочила в прихожку, сдернула с вешалки куртку и никому ничего не объясняя, выскочила из квартиры. Шла по улице, освещенной фонарями, и с гримасой отвращения, повторяла одно и то же:

– Гадость… гадость… гадость…

Вдруг кто-то ее окликнул. Девушка подумала, что кто-то из ребят решил догнать ее и вернуть обратно, поэтому она не стала оглядываться, а только ускорила шаг.

Али-и-са! – кто-то тихо и мягко шепнул ей прямо в ухо.

Она удивленно повертела головой и никого не увидела. Зябко повела плечами, осенняя ночь холодными струйками проползла под ее легкий батник… Оказывается, она так и шла по городу в одной тонкой блузке, а куртка болталась на ремне сумки. Алиса торопливо засунула руки в рукава и быстрым движением задернула молнию на своей рокерской кожанке.

– Замерзла? – опять спросил ее знакомый мужской голос, очень знакомый…

Только вот кому он принадлежит, она не помнила, пока не увидела в нескольких шагах от себя сидящего на скамейке молодого мужчину.

– Дима! Это ты? – радостно спросила она, стуча зубами.

Он поднялся и, быстро стянув с себя ветровку, набросил девушке на плечи.

– Пойдем, так быстрее согреешься. Поверь мне, я не мерзну никогда, – опережая вопрос, объяснил ей Дмитрий.

– А почему ты здесь в такое позднее время?

– Я здесь, потому… потому что мне не нравятся твои мысли. Мысли о смерти, – уточнил он.

Алиса пристально посмотрела на него и, вспомнив, что он телепат, отвела взгляд и тяжко вздохнула.

– Скучно, – сказала она с какой-то странной опустошенностью. – Я не умею жить. Я не умею радоваться пустякам. Я глупо устроена. Я вижу только плохое. Вот и сейчас мне тошно. Тошно, потому что мир вокруг такой вульгарный и пошлый…

Дмитрий с печальной отстраненной улыбкой смотрел поверх ее головы в пространство и молчал.

– Я иногда пытаюсь представить себя в будущем… И не вижу… будущего, – продолжила Алиса. – Ничего позитивного в своей жизни не вижу… Мрак один. Ты прав, о смерти я думаю часто. Иногда мне кажется, что смерть – это дверь в другой мир, где все живет иначе, не по законам материального мира.

В голове бывшего эйтрана метались обрывки смятых возражений. Ну что он мог сказать, если даже пребывая в облике человека, он как и прежде, как и в ту трагическую для нее ночь, видел над головой девушки все тот же темный нимб? Дмитрий терялся в догадках: тот нимб был необычный – рассеивающийся, рваный…

– Я жизнью не особо дорожу… Мне нечего терять… Правда, маму очень жалко… И знаешь, что меня интригует? В смерти заключается самая главная загадка жизни: а что там за чертой? – оживленно говорила Алиса, радуясь, что ее слушают, что слова ее легко проникают в собеседника, а не отскакивают, ударяясь в глухую стену непонимания, как это часто с ней бывало. И никто над ней не смеется, не говорит, что это бред, не намекает, что ее место в психушке…

– Знаешь что… – нашелся, наконец, что ей ответить Диманов, – жизнь – это дар. И если вдохнули в тебя жизнь, значит, ты просто обязана достойно прожить отпущенные для тебя годы, дни и часы… А теперь представь, что тебя уже нет, что ты в мире мертвых… Подумай, будешь ли ты довольна тем, как распорядилась собой в этом мире? Не будет ли тебе стыдно за себя?

Алиса со вздохом сняла со своих плеч его куртку и отдала ему в руки. Он перекинул ее через плечо и молча зашагал рядом с ней по аллее.

– Я поняла тебя, – сказала она Дмитрию. – Каждый человек для чего-то родился, да? А если он не знает для чего, он мучается и ищет этот проклятый смысл жизни.

– А знаешь… – он остановился и, глядя сквозь нее в пространство, тихо проговорил, – я видел тебя в ту страшную для тебя ночь… я видел, как звезды вселенной отражались в твоих заплаканных глазах. И столько любви струилось из них, столько безмерного горя… И ты была прекрасна. А я смотрел и завидовал людям. Сам себе я казался холодной и бесчувственной ледяной глыбой, заполненной пустотой. Жажда жизни сжигала меня. И тогда… я захотел стать одним из людей, живущих на земле… Так что живи и старайся не думать о смерти.

– Хорошо, – прошептала Алиса. – Ты – инопланетянин?

– Почти…