Читать книгу Пепел и перо - Рэйчел Кейн - Страница 5

Книги горели легко.

Бумага чернела от невыносимо высокой температуры, а затем вспыхивала жутким заревом по краям. Языки пламени обращали хрупкие краешки в пепел. А кожаные переплеты дымились, морщились и коптились, словно горящая плоть.

Джесс Брайтвелл наблюдал, как огонь взбирается по пирамиде из книг, и мысленно приказывал себе не вздрагивать, когда слой за слоем пламя пожирало фолианты. Его мозг лихорадочно производил непроизвольные вычисления: «Сотня книг в пяти слоях». Горящий нижний слой: «Сорок четыре уничтожены». Во втором слое было еще тридцать две книги, и они уже обращались в дым. В третьем было восемнадцать томов, а выше лежали еще пять. На вершине книжной пирамиды лежал одинокий томик, который точно дразнил, умоляя выхватить его из приближающегося к нему пламени. Его легко можно было бы спасти, отнять у спешащего на вершину огня, поглощающего книги слой за слоем, сжигающего что-то и в душе у Джесса, обращая его собственное сердце в дым и в то же время заковывая его в лед.

«Если бы я только мог спасти одну…»

Но Джесс не мог ничего спасти. В данный момент он не мог спасти даже себя.

Под палящим солнцем у Джесса ужасно разболелась голова. Все по-прежнему было как в тумане. Он до сих пор помнил тот хаос, который царил в Лондоне, когда уэльская армия обрушила на город всю свою мощь, битву, которую даже он никогда не предполагал, что англичане проиграют. Он вспомнил завораживающий вид купола собора Святого Павла, объятого пламенем над ним, когда библиотекари спешили спасти то, что еще могли.

Джесс помнил, как его отец и брат, когда они были так ему нужны, повернулись спиной и сбежали.

И, самое главное – Джесс до сих пор помнил, что его заставили войти в телепортационный зал, помнил то тошнотворное чувство, будто все тело разрывается на части, а потом собирается вновь далеко-далеко от Лондона… здесь, в городе, принадлежащем поджигателям, в Филадельфии.

Его отправили в мятежные колонии Америки.

Джессу и его друзьям не дали времени прийти в себя. Они все еще чувствовали себя слабыми и разбитыми, а их тут же потащили куда-то, что, похоже, однажды служило спортивным стадионом. Быть может, в лучшие времена тут толпились аплодирующие болельщики. Однако теперь это был наполовину разрушенный стадион с изуродованными, расплавившимися бетонными стойками с одной стороны, а вместо покрытого зеленой травой поля в центре стояла голая земля с погребальным костром книг.

Джесс был не мог отвести взгляд от этих книг, пока те горели, потому что в голове вертелась лишь одна-единственная мысль: «Мы будем следующими».

– Джесс, – произнес профессор Кристофер Вульф, стоявший на коленях рядом с ним в грязи. – Это не подлинные книги. Это бланки. – Это была правда. Однако от взгляда Джесса не ускользнуло то, что Вульф тоже вздрогнул, когда взглянул на пожарище. И блеск в темных глазах профессора намекал на чистую и неподдельную ярость. Он был прав: бланки – это всего лишь пустая бумага и переплеты, которые создает Великая библиотека в Александрии, это только сосуды для наполнения словами, скопированными по команде с оригиналов, которые хранятся в безопасности в библиотечных архивах. То, что предали сегодня огню, являлось лишь пустым символом восстания. На любой территории, принадлежащей Библиотеке, бланки можно легко и дешево заменить, и ничто не будет утрачено.

Однако наблюдать за их смертью все равно было больно. Джессу привили любовь к книгам с детства, при всем при этом его семья занималась их контрабандой, продавала и зарабатывала отличные деньги на этом.

Слова являются священными, а все происходящее здесь сейчас было гнусной ересью.

Пока Джесс наблюдал, последняя книга сморщилась в зареве пожара, словно желая сжаться, сбежать и укрыться от огня. Однако потом ее края почернели, бумагу объял дым, и книга обратилась в пепел и прах.

Профессор Халила Сеиф стояла на коленях слева от Джесса, выпрямила спину и молчала, словно статуя. Она выглядела совершенно спокойной, а руки уверенно лежали на бедрах, голову же она подняла высоко и гордо, и края хиджаба легонько развевались на горячем ветру. Под черной шелковой профессорской мантией на ней было простое, чудом не перепачкавшееся в грязи платье, лишь по краям юбки виднелись следы грязи и пепла, прилипшие во время их путешествия через Лондон. А вот Глен Уотен по сравнению с Халилой выглядела так, словно замерла лишь на мгновение, пока поднималась с колен: как ловкая воительница, вся в напряжении перед прыжком. Следом находился Томас Шрайбер, затем Морган Холт, а потом – последний и наименее значимый, по мнению Джесса, – Дарио Сантьяго. Изгой даже в их маленькой компании изгнанников.

Справа от Джесса расположился профессор Вульф, а рядом с профессором был капитан Санти. Из этих людей и состояла вся их группа заложников, и у них не осталось никакого оружия. У них не было и времени обменяться хоть словом. Однако Джесс сомневался, что кому-либо из них вообще есть что сказать.

Среди разрушенных трибун виднелись зрители: обыкновенные горожане Филадельфии. Разномастная толпа суровых мужчин, женщин и детей, которые выживали в голод, дефицит продуктов первой необходимости и под постоянными атаками противников. На их лицах не было ни капли сочувствия при виде холеных лиц слуг Великой библиотеки.

Что бы сказал им профессор Вульф, если бы у него была такая возможность? Сказал бы, что Библиотека до сих пор велика и важна и что ее необходимо спасать, а не уничтожать? Что тот рак, от которого она гниет изнутри, еще можно вылечить? Люди бы ни за что не поверили в это. Джесс сделал глубокий вдох и чуть не задохнулся от вони горящих книг. Воображаемый Вульф, подумал он, выдает отвратительные речи.

Вперед вышел мужчина, одетый в элегантно сшитый костюм из черной шерсти, загородив Джессу вид на погребальный костер. Он был высоким, в очках, и казался очень уверенным в себе. Пожалуй, можно было принять его за банкира или адвоката, будь все они в ситуации чуть лучшей, чем сложившаяся. Дым, черный на фоне бледно-голубого утреннего неба, казалось, поднимался прямо из его головы. А седые волосы напоминали своим оттенком пепел.

Уиллингер Бек. Избранный лидер поджигателей Филадельфии – и вообще всех поджигателей, повсюду, ведь этот город служил символом их фанатичного движения. И вот главный фанатик в движении, состоящем из одних лишь фанатиков.

Уиллингер внимательно посмотрел на каждого из них, но не сказал ни единого слова. Должно быть, ему нравилось наблюдать за их отчаянием.

– Какая впечатляющая трата ресурсов, – произнес профессор Вульф. Его голос звучал мрачно и непоколебимо, как показалось Джессу. «Голос Вульфа всегда звучит одинаково, что бы ни происходило». – Это что, прелюдия, после которой сожгут и нас?

– Не говорите чепуху, – сказал Бек. – Я уверен, наши новые гости понимают могущество символики.

– Это варварство, – сказала Халила рядом с Джессом. – Преступная глупость.

– Мой дорогой профессор, мы здесь пишем свои собственные книги – на бумаге, которую спасаем, разбирая библиотечные бланки на части и уничтожая их алхимические переплеты. Вы называете нас варварами? А вы знаете, чьи символы носите? Вам не удастся вести себя так с нами. – На последней фразе его дружелюбный голос посуровел.

Джесс произнес:

– Заговорите с ней подобным тоном снова, и я переломаю вам колени. – Руки у Джесса не были связаны. Он мог спокойно двигаться, да и все они могли двигаться. Это означало, что все вместе они могут нанести немало вреда до того, как их поймают и скрутят охранники поджигателей, стоящие у них за спинами.

По крайней мере, теоретически. Джесс знал также, что охранник за его спиной был вооружен и что дуло автомата указывает ему прямо в шею, точно в то место, где можно моментально лишить человека жизни.

Однако слова Джесса привлекли как внимание Бека, так и его взгляд. «Это хорошо».

– Ну, хватит вам, – сказал Бек. Его голос снова зазвучал спокойно, хотя и с упреком. – В конце концов, нам следует быть друзьями. Мы с вами сходимся во мнении о том, что Великая Александрийская библиотека превратилась в разрушительного паразита. Она уже не какой-то там великий, неприкосновенный идол. И нам с вами незачем злиться друг на друга.

– Я не знаком с американскими обычаями, – сказал капитан Санти, находящийся рядом с Вульфом. Его голос звучал добродушно и спокойно, однако Джесс сомневался, что капитан прямо сейчас добродушен или спокоен. – Вот как вы здесь, значит, относитесь к друзьям?

– Учитывая, что лично вы в одиночку отправили троих моих людей в лазарет, когда прибыли, даже будучи без сил? Да, – ответил Бек. – Капитан Санти, мы здесь действительно противостоим Библиотеке так же, как мне сказали, как и вы. И нам всем следует противостоять ей. Библиотека делится с людьми жалкими крупицами знаний, а сама купается в океанах тех самых знаний. Уверен, вы и сами понимаете, как они таким образом манипулируют всем миром ради личной выгоды. – Он кивнул на черную мантию Вульфа. – Обычные люди называют вас, профессоров и ученых, по-другому: грозовыми воронами. Черные мантии уже не являются символом ваших знаний, и они не вызывают уважения. Они являются признаком хаоса и разрушений, которые вы приносите с собой.

– Нет, – сказал Вульф. – Мантия по-прежнему означает то, что означала всегда: что я готов умереть ради того, чтобы защитить знания этого мира. Может, я и ненавижу архивариуса, может, я и мечтаю избавиться от него и его алчности и жестокости, однако я по-прежнему верю в идеалы. Моя мантия является тому доказательством. – Он сделал паузу, а когда заговорил снова, его голос зазвучал мягко и в то же время с насмешливым презрением: – Вы же, как никто другой, понимаете толк в символике.

– О-о, понимаю, – сказал Бек. – Снимайте мантию.

Вульф вскинул подбородок, совсем чуть-чуть. Теперь он смотрел прямо на Бека. Его седеющие волосы развевались на горячем ветру от догорающей пирамиды, и Вульф, даже не моргнув, просто сказал:

– Нет.

– Последний шанс, профессор Вульф. Отрекитесь от Библиотеки сейчас, и все будет хорошо для вас. Она, конечно, не поддержит вас.

Бек кивнул кому-то за их спинами, и Джесс краем глаза увидел вынутый из чехла нож. Джесс попытался повернуться, однако кто-то тяжело опустил руку ему на плечо, и дуло автомата коснулось синяка у него на затылке.

Джесс уже не успеет никого спасти.

Один из охранников Бека схватил Вульфа за рукав черной мантии и разрезал шелковую ткань ножом, до самой шеи – левый рукав, затем правый, проворно и быстро. Словно уличный фокусник, охранник сорвал с Вульфа мантию, оставив стоять на коленях в простой черной повседневной одежде. Охранник поднял над головой разорванные части мантии. На горячем ветру книжного пожарища шелк развевался, как разорванное знамя.

Выражение лица Вульфа никак не изменилось, однако Никколо Санти рядом с ним издал по-настоящему смертоносный рык и даже успел наполовину подняться с колен до того, как охранник за его спиной ударил тяжелой металлической дубинкой Санти по голове. От удара Санти снова упал на колени. Выражение его лица стало слегка потерянным, однако все равно опасным.

Мужчина, который содрал с Вульфа мантию, гордо промаршировал по кругу, словно напыщенный петух, и аплодисменты и возгласы на трибунах обратились в упоительные крики. Эти крики почти заглушили гневный треск горящих фолиантов. Бек проигнорировал возгласы и повернулся к Халиле.

– А теперь она, – сказал он.

Другой охранник подошел к молодой девушке, однако до того, как он успел воспользоваться ножом, Халила вскинула обе руки. Жест выглядел как приказ, а не признание в поражении, и охранник замер.

– Я сейчас встану, – сказала Халила. – Я не буду сопротивляться.

Охранник выглядел растерянным и покосился на Бека, который вскинул брови, а затем кивнул.

Джесс напряженно наблюдал краем глаза, как Халила спокойно и грациозно поднимается на ноги. А потом Джесс увидел, как с другой стороны от нее Глен ведет себя точно так же, не скрывая, что готова драться, если Халила подаст хоть единый знак.

Однако Халила плавно и неспешно подняла руки и расстегнула застежку на шее своей черной шелковой мантии. Она скинула ее с плеч, а затем аккуратно свернула.

Затем сделала шаг вперед и протянула свернутую шелковую ткань, поддерживая ее одной рукой, а другую положила сверху, словно королева, которая преподносит подарок своему слуге. Вот таким простым жестом она не только отняла у Уиллингера Бека его символ, но и сделала этот символ своим собственным. Джесса захлестнуло волной злорадного наслаждения, когда он увидел выражение лица Бека. Его обыграла девчонка на четверть младше его, и послевкусие такой проигрыш оставил горькое.

Однако Бек не собирался принимать поражение, не нанеся ответный удар. Джесс понял это в тот самый миг, когда Бек схватил мантию и швырнул ее в пылающую книжную пирамиду. С жалкой попыткой выказать презрение, однако это вызвало у Джесса боль, словно его ударили в живот. И он видел, как содрогнулась сама Халила… совсем чуть-чуть. Как и Вульф, она высоко подняла подбородок. Непримиримо.

– Лишь трусы могут бояться какого-то куска ткани, – сказала она достаточно громко, чтобы ее голос услышали на трибунах. Ее глаза блестели: от гнева, не слез. – Быть может, мы не согласны с политикой архивариуса. Быть может, мы желаем его свергнуть и поставить на его место более достойных профессоров. Однако мы по-прежнему боремся за знания. Вы же боретесь впустую.

Взгляд Бека устремился куда-то за спину Халилы, он быстро кивнул, и в то же мгновение Халилу схватили, дернули и вынудили снова опуститься на колени. Она почти упала на землю, покосившись в сторону Джесса. Он инстинктивно протянул руку, чтобы ее поддержать, и их пальцы переплелись.

В этот самый миг Джесс понял, к чему все это было. Сняв свою мантию, Халила не просто выказала отказ подчиняться, она еще и отвлекла внимание на себя. Между пальцами она сжимала металлическую шпильку для волос, которую сняла со своего хиджаба.

Халила понимала, что в руках Джесса эта шпилька может быть не менее опасна, чем любое оружие.

Внезапно грудь Джесса наполнилось облегчением, и он быстро обменялся взглядом с Халилой, когда спрятал шпильку между собственных пальцев. «Она права, – подумал Джесс. – Рано или поздно нам придется вскрывать замки. Если мы доживем до этого момента».

Джесс отпустил руку Халилы и спрятал ее заколку в рукаве своей рубашки. Нужно будет найти место получше, где ее спрятать, однако пока и так сойдет.

Бек проигнорировал их. Теперь он был занят тем, что бросал мантию Вульфа в огонь. Потом мантии отняли и у Томаса, и у Дарио. Четыре мантии были брошены в огонь одна за другой, и воодушевленные зрители все это время с одобрением кричали и улюлюкали. Джесс предполагал, что шелк горит быстро, но вместо этого мантии начали дымиться, тлеть и корежиться, а потом наконец-то обратились в пепел и начали рассыпаться по краям. Никакого впечатляющего зрелища, что, кажется, разочаровало и Бека. Запах горелых волос смешался с мясной вонью горящих кожаных переплетов, и на мгновение Джесс вообразил, что на этом пепелище горит человеческое тело.

Тело одного из них.

– Ну а теперь мы можем начать заново, – сказал Бек, когда шелка обратились в горстку праха. – Вы больше не являетесь частью Библиотеки. И со временем вы поймете, что мы с вами братья и сестры.

– Если вы хотите убедить нас в этом, позвольте нам хотя бы встать, – сказал Санти, и Джесс уловил гнев в его голосе. Струйка крови текла по его острой скуле от линии роста волос, однако взгляд был ясным и сосредоточенным на Беке. – Позвольте нам встать и самим увидеть, насколько братскими могут быть наши узы.

– В свое время, – сказал Бек. – Всему свое время, капитан.

Джесс сглотнул и ощутил вкус пепла на языке. «Братскими». Ему не хотелось верить в то, что у него и его друзей – для которых эта война началась с личного выбора верности, а также взятия на себя риска большего, чем когда-либо в жизни, – есть что-то общее с поджигателями. Джесс их презирал даже несмотря на то что они тоже желали свободы для книг, свободы, где любой может владеть любыми книгами, какими пожелает. Джесс вырос контрабандистом, книжным воришкой, так что, конечно, он верил в те же идеалы.

Но в то же время он не был приверженцем убийств без разбора, а поджигатели были печально известны тем, что бросали в огонь как виновных, так и невинных, просто чтобы доказать свою точку зрения.

Великая библиотека же со всей своей великолепной историей и высокими идеалами обладала сердцем не менее гнилым. А быть может, сердце ее было даже еще хуже. Верховный архивариус, вероятно, и любил книги так же, как и Джесса, однако этот злой старик куда больше любил свою власть. Он и Курия являлись частью системы, которая пропиталась ядом еще сотни лет назад, когда один из прежних архивариусов, который давно умер, решил уничтожать новое изобретение и погубить создающих их ученых и профессоров, чтобы удержать власть в своих руках. И каждый архивариус с тех пор выбирает этот темный путь. Может, теперь они уже и не видели другого выхода.

Однако другой выход был. Библиотека была слишком ценна, чтобы позволять ей погибнуть, не попытавшись сохранить то добро, что еще оставалось в ее сердце. И если спасать ее придется лишь им восьмерым… что ж, это уже что-то.

Спасти что-либо, однако, вряд ли удастся. Джесс стоял на коленях посреди руин старого стадиона в городе, принадлежащем поджигателям, и его единственным оружием была шпилька для волос. И все же для преступника вроде Джесса шпильки будет достаточно.

– Теперь я задам вам вопрос, – произнес Бек, повысив голос так, чтобы его слышали все. Холодное эхо разнеслось по стадиону. – Готовы ли вы поклясться в верности нашему городу? Работать ради свержения Великой библиотеки, которая сжимает нас за горло, сжимает за горло каждого мужчину, женщину и ребенка на земле? Сделать все, что потребуется, чтобы добиться нашей общей цели?

Он прохаживался вдоль них. И теперь остановился перед Дарио Сантьяго.

Джесс забыл, как дышать, и затаил дыхание, потому что, если в их рядах и было слабое звено, то теперь Бек указывал прямо на него. Дарио всегда поступит так, как выгодно ему. Всегда. Теперь уже никто не ожидал от него ничего иного.

Дарио выглядел уставшим. После побега из Лондона на коже у него остались ожоги, как и у Джесса, в общем-то, и его привычное надменное поведение бесследно исчезло. Дарио выглядел побежденным.

Так что всех шокировало то, как Дарио поднялся на ноги, посмотрел Беку прямо в глаза и произнес твердым, уверенным голосом, какой Джесс и помнил:

– Серьезно? Я что, похож на безмозглого поджигателя? Не обижайте меня подобными вопросами. – Потом он добавил что-то на родном испанском, сказав это так быстро, что Джесс не смог разобрать смысл слов, однако, судя по смеху, пронесшемуся по трибунам, ремарка была колкая.

Выражение лица Бека не изменилось. Он сделал шаг вперед. Следующей была Морган Холт, и она, как и Дарио, поднялась на ноги. Она не выглядела ни высокой, ни сильной. Ее волосы растрепались, и если она и была напугана, то никак не выдала своих чувств, когда произнесла:

– Нет. – Ясный, четкий и непоколебимый отказ.

Томаса держали на коленях, вероятно, опасаясь, что он может нанести немало ущерба, если его отпустить. И Томас ответил с широкой, милой улыбкой:

– Разумеется, нет, – ответ его показался почти что забавным.

Глен же определенно не выглядела забавной, и, так как ее тоже держали, она ответила грубым жестом и несколькими уэльскими словами. Джесс знал уэльский достаточно, чтобы понять смысл: «Да пошли вы». Вполне в духе Глен.

Халила снова поднялась на ноги. Как и Томас, она улыбнулась.

– Я ни в коем случае не соглашусь, – сказала она. – Как глупо с вашей стороны вообще спрашивать о подобном.

Джесс остался стоять на коленях. На самом-то деле выбор у него был невелик, потому что охранник у него за спиной прошептал:

– Встанешь, и я размажу тебя по земле.

Однако Бек даже не остановился, чтобы послушать, как Джесс сдавленно скажет «нет», и направился прямиком к Вульфу.

Вульф ничего не сказал. Все это время он был спокоен и неподвижен, однако спокойствие его выглядело враждебно. Его ответ прозвучал резко и сдержанно:

– Никогда.

Следом за ним Санти обнажил зубы в дьявольской ухмылке.

– Вот вам наш ответ, – сказал он.

Бек так долго молча смотрел на них, что Джесс даже вспотел. Пирамида до сих пор горячо горела, и Бек выглядел как человек, который любит показательные выступления. Затем он наконец покачал головой и подозвал к себе женщину африканского происхождения, которая выглядела не менее способной и опасной, чем Глен. Женщина двигалась, как обученный солдат, хотя на ней не было никакой формы, лишь простая рубашка, штаны и тяжелые ботинки.

– Да будет так. Заприте их…

– Как же тепло нас встречают поджигатели, как я и ожидал, – сказал угрюмо Вульф.

– …и дайте распоряжение обращаться с ними вежливо, – продолжил Бек. Но когда он покосился на Вульфа, за его напускным добродушием мелькнуло нечто грозное. Он был лидером в городе, который сражался в войне, однако, что еще хуже, он был истинным верующим. Фанатиком, который не станет колебаться, прежде чем убивать, калечить и уничтожать в попытках изменить мир, чтобы подогнать его под свои идеалы. – И обыщите их хорошенько. Никаких ошибок.

Джесс крепче сжал хрупкую шпильку для волос, которую воткнул в свой рукав. Ему нужно спрятать ее куда-то. Срочно.

Когда Джессу позволили наконец подняться на ноги, он понял, что ноги его не дрожат и в душе все спокойно. Что ж, по крайней мере это жуткое представление дало им время прийти в себя после телепортации и собраться с мыслями.

Филадельфия будет в каком-то смысле не менее опасной, чем Лондон, Рим или же Александрия. Но пока что было невозможно догадаться, чего захотят от них поджигатели или что им придется сделать, чтобы здесь выжить.

Однако все это не имеет значения. Мысль о том, что Джесс окажется сейчас за решеткой, его даже приободрила.

В конце концов, тюрьмы – как замки – созданы, чтобы их взламывать.

Охранники были не дураками, что плохо; они разделили друзей и по двое затолкали в камеры с решетками в длинном, невысоком каменном здании. Потолки были низенькими, а туалеты неухоженными, однако Джесс бывал в ситуациях и похуже. Тут даже не так уж и плохо пахло. Может, в городе поджигателей низкий уровень преступности.

Но что важнее: замки на камерах были огромные, грубые и старые.

Немного постаравшись, друзьям Джесса удалось – незаметно – разбиться на отличные пары: Вульф с Санти, Глен с Халилой, Томас с Джессом. Дарио и Морган получили личную камеру, что отчасти вызвало у Джесса зависть. Но лишь отчасти, потому что Томасу может пригодиться помощь Джесса. Немец только-только сбежал из одной тюрьмы. Ему может понадобиться помощь, чтобы привыкнуть к другой.

– Обыщите их как следует. Можете с ними не нежничать, – сказала высокая женщина – капитан Бека, как решил Джесс, – и ушла, не дожидаясь, пока всех обыщут. Выполнять указ остались трое мужчин, которых, кажется, не смущали запертые двери и замки.

– Хорошо, – произнес один из мужчин – командир отряда, как подумал Джесс, – у которого был впечатляющий шрам на щеке: от ожога, вероятно, последствие встречи с греческим огнем. Мужчина не выглядел дружелюбным и, немного подумав, отворил камеру, где находились Глен с Халилой. – Ты. Высокая. Выходи.

Это относилось, разумеется, к Глен. Наверное, она не выглядела внушающей доверие, хотя внешность бывает обманчивой в зависимости от ситуации. Глен пожала плечами, вышла и приложила руки к каменной стене коридора. Ее быстрый взгляд в сторону Вульфа подразумевал немой вопрос: «Мы подчиняемся?» Со своего места Джесс не увидел ответ, потому что между его камерой и камерой Вульфа с Санти была глухая стена, однако Джесс видел, как Глен расслабилась, так что ответ, вероятно, был положительным.

Глен отнеслась к рукам стражника, ощупывающим ее, с полным равнодушием, как относилась к любой ситуации, какая могла вызвать у других смущение. Сказала лишь:

– Вы пропустили местечко. Плохая работа.

Других проблем мужчине она не создала.

– Хорошо, – сказал тот, – заходи обратно. Ты, в накидке. Выходи.

– Это не накидка, – сказала Халила, когда вышла в коридор. – Это называется хиджаб. Или платок, если хотите.

Охранник неуверенно осмотрел ее с ног до головы. Он явно не был знаком с традициями, какими руководствовалась Халила в выборе одежды; Глен в своих поношенных штанах его не смущала, а вот платье Халилы определенно смутило.

– К стене, – сказал он. Халила послушно подошла к стене, и, хотя ее явно не радовало то, что кто-то к ней прикасается, особенно так своенравно, она ничего не сказала, пока мужчина ее обыскивал. – Хорошо. Развернись.

Халила развернулась и направилась было обратно в камеру. Однако мужчина вытянул руку, останавливая ее.

– Нет, – сказал он. – Сними платок.

– Это против моей религии. Неужели никто здесь не верит в пророка, мир и благословение его имени? Вот. Я сняла шпильки со своих волос, – сказала Халила и вытянула руку, в которой лежали заколки. – Больше мне нечего прятать. Клянусь.

– Я не верю твоим клятвам, профессор, – сказал мужчина и без предупреждения развернул Халилу, схватил за край хиджаба и дернул. Халила невольно откинула назад голову, когда платок упал, и тихо охнула от негодования и ужаса, схватившись за платок. Мужчина толкнул ее к решетке камеры, схватив за шею: – Стой смирно!

– Эй! Уберите руки! – воскликнул Джесс, и гнев внезапно вспыхнул, как греческий огонь, в его груди. Он схватился за прутья решетки и затряс их. Дарио по соседству пообещал прирезать мужчину во сне.

Халила больше не издала ни звука.

Охранник сдернул с нее платок, который уже и так спал на шею, и ее прямые черные волосы рассыпались по плечам. Мужчина смял платок в руке и сунул за пояс.

– Так-то лучше, – сказал он. – Тут не будет никаких поблажек для тебя и для бога, в которого ты веришь, профессор. Лучше уясни это сразу.

Халила резко развернулась и схватила мужчину за запястье, а потом вывернула ему руку. Затем повернула его и прижала ладонь к внешней стороне его локтя так, что рука могла бы вот-вот сломаться, если бы на нее надавили чуть сильнее. Мужчина вскрикнул, но Халила не отпустила. Он попытался высвободиться, но Халила надавила. На этот раз он вскрикнул громче. У него подкосились колени.

Вперед двинулся другой стражник, и Глен ринулась ему наперерез. Халила заметила это, метнув быстрый взгляд в ее сторону, однако от мужчины, которого больно сжимала за запястье, не отвернулась.

– Не заставляйте меня ее ломать, – сказала Халила. – И никогда больше так себя не ведите. Никогда. Это оскорбительно и неуважительно. Вам ясно?

– Отпусти! – ахнул мужчина. Халила вытащила свой платок из-за его пояса и оттолкнула стражника. Мужчина сумел удержаться на ногах и опустил подбородок, и Джесс увидел, как тот тянется к ножу у себя за поясом.

Глен, не говоря ни слова, мгновенно среагировала и ударила апперкотом так, что у того откинулась назад голова, а глаза закатились. Пока Глен была занята, остальные двое стражников, разумеется, воспользовались моментом: один из них схватил Глен и прижал спиной к стене. А потом ударил кулаком ей прямо в живот. Глен лишь обнажила зубы в усмешке.

– Какой ты слабак, поджигатель, – почти что проворковала она. – Попробуй еще разок.

Охранник ударил ее снова, на этот раз сильнее. Бесполезно, и Джесс это знал. Глен заработала немало денег в казармах подобным фокусом. Если у нее было время напрячь мышцы живота, никто не мог причинить ей боль. Жестокая это игра, однако очень в стиле Глен.

– Хватит, – произнес третий охранник и оттолкнул своего товарища, который уже собирался ударить в третий раз. – Ты. Отправляйся обратно в камеру, и больше не будет никаких проблем, – сказал он Халиле. – Я не стану тебя трогать, если ты меня не вынудишь. Договорились? Можешь оставить платок себе. Нам не нужны большие неприятности.

Халила кивнула.

– Спасибо, – сказала она. – Вероятно, вам нужно поинтересоваться, как дела у вашего друга. Возможно, ему нужен врач. – Она перешагнула через мужчину, которого Глен оставила без сознания, набросила на голову платок и начала его завязывать.

– И ты тоже, солдат. Иди обратно, – сказал третий охранник, обращаясь к Глен, и отошел в сторону, освобождая ей дорогу. Глен не переставала улыбаться, и улыбка ее выглядела пугающей и зверской, когда девушка беззаботно прошла в камеру. Она не забыла и о том, чтобы наступить на мужчину без сознания на полу. Тот даже звука не издал.

– Я ценю помощь, – сказала Халила, подняв руку. Глен как ни в чем не бывало хлопнула ее по ладони в ответ.

– О-о, да я поступила так, чтобы позабавиться, – сказала Глен весело, что Джессу даже понравилось, а затем захлопнула дверь камеры за собой, как только оказалась внутри. Это напомнило Джессу о том, как Халила сняла свою профессорскую мантию до того, как ее сняли насильно. – Ну? Ты там собираешься нас запирать, а, twpsyn? [1] – Джесс не знал, что означает уэльское слово, однако понял, что ничего хорошего.

Охранник, который ударил Глен, подошел, чтобы повернуть ключ в замке.

– В следующий раз, – сказал он Глен.

– Дорогуша, в следующий раз я не буду просто стоять, – ответила она. – А потом я пришлю цветы.

Джесс засмеялся.

– Знаешь, Глен, – сказал он, – были времена, когда ты мне не нравилась. Я был дураком.

Глен диковато улыбнулась ему.

– Заткнись, – сказала она. – Ты все еще дурак.

Теперь охранники вели себя куда осторожнее и следующей решили обыскать Морган. Пока они были заняты, Джесс оперся о решетку, сложив руки на груди и ожидая, пока наступит его очередь. В такой позе он незаметно сумел вытащить из рукава металлическую шпильку для волос, а также выдернуть длинную нитку из поношенной ткани своей одежды. Нитка все-таки получилась не такой длинной, как хотелось, однако другого варианта все равно не было. Он завязал один конец нитки на шпильке, а на другом конце сделал петельку, потом поднял руку, чтобы прикрыть рот во время кашля, пока охранники заводили Морган обратно в ее камеру. Джесс накинул петельку на зуб и проглотил. На мгновение он испугался, что шпилька застрянет в горле, однако потом она провалилась, оставшись болтаться на нитке где-то на полпути к желудку.

Ощущение было далеко не из приятных.

– Теперь вы, – сказал один из стражников и отворил дверь их с Томасом камеры. – Ты, великан, не смей сопротивляться, иначе клянусь, мы тебя прикончим. – На этот раз он вытащил пистолет и указал им на Томаса, когда тот вышел. – Лицом к стене. Руки вверх. Никаких резких движений.

Томаса, кажется, вовсе не смущал обыск, отчего все с облегчением выдохнули, потому что после спасения из тайной библиотечной тюрьмы он часто реагировал непредсказуемо, и Джесс всегда нервничал в подобные напряженные моменты. Однако Томас вел себя послушно, у него ничего не нашли и отправили обратно в камеру.

Джесса обыскали быстро, однако недостаточно. Ему волшебный фокус никогда не удавался так же хорошо, как его брату Брендану, и пот выступил на лбу, пока Джесс силился подавить рвотный рефлекс и не выплюнуть шпильку обратно. Он не мог не чувствовать посторонний предмет в своей глотке, и это сводило с ума, она царапала мягкие ткани, и даже быстрый обыск, кажется, продолжался целую вечность. Но важно было не выказывать паники. Джесс видел, как контрабандисты порой задыхаются, глотая ключи.

– Хорошо, – сказал наконец-то охранник и толкнул Джесса обратно в камеру. – Следующий. Ты. Испанец.

Джесс сел и попытался успокоить свое дыхание и пульс как мог, пока продолжались обыски. В животе все переворачивалось и бунтовало, однако ему каким-то образом удалось не выдать себя. Дарио обыскали. К этому времени третий охранник пришел в себя, пробубнил что-то про отмщение, а потом его отправили к врачу.

Даже Вульф и Санти не стали сопротивляться обыскам, будто понимали, что нужно побыстрее избавиться от охранников.

В конце концов внешняя дверь захлопнулась, издав характерный металлический щелчок, когда охранники ушли, и Джесс зажмурился, слушая, когда зазвенят ключи в замке. Ключи он услышал. Получается, ему нужно будет разобраться с замками на каждой отдельной камере, а потом еще и на внешней двери, чтобы всем им отсюда выбраться. И в распоряжении у него всего-навсего маленькая шпилька для волос.

– Они ушли, – сообщил Джессу Томас, и Джесс открыл глаза. – Ты побледнел, как скисшее молоко. Тебе плохо?

Джесс поднял палец, прося Томаса подождать, а затем сунул руку в рот, чтобы достать скользкий кончик нитки. «Расслабься», – приказал себе Джесс и дернул. Ему не удалось сдержать рвотный позыв, когда шпилька выскользнула из горла, однако момент тошноты был малой ценой за триумфальное чувство, когда Томас увидел в руках у Джесса шпильку.

– Старый трюк уличного фокусника, – сказал Томасу Джесс и сдернул нитку с зуба. – Проглотить, потом выплюнуть. Желательно так, чтобы еще не стошнило.

– Это, – сказал Томас с восхищением на лице, – отвратительно.

– Согласен. – Джесс вытер шпильку, осторожно разогнул, а затем покрутил, разломав пополам. – Столько всего полезного можно узнать, когда при себе ничего.

– Что ж, я готов учиться, – сказал Дарио из своей камеры напротив. – И что с этим делать?

– Вскрывать замки.

– А потом что? Ну, откроешь ты камеры. Мы все равно в ловушке, тут, в Филадельфии.

– Тогда я не буду открывать твою.

– Беру свои слова обратно, дорогой англичанин!

Джесс проигнорировал его, согнув одну из половинок шпильки в крючок, а другую в отмычку. Томас наклонился вперед, наблюдая за работой Джесса.

– Тебе нужна помощь? – спросил он, и Джесс покачал головой. – Дарио прав, знаешь. Открыв замки, мы не сбежим.

– Это первый шаг к побегу, и Дарио никогда не бывает прав.

– Вообще-то я вас слышу, – произнес Дарио. – Потому что вы разговариваете вслух.

– И почему, по-твоему, я так сказал? – Джесс воспользовался решеткой камеры как точкой опоры, чтобы согнуть отмычку так, как надо, а затем присел к двери и попробовал нащупать этой отмычкой механизм в замке. Пришлось согнуть отмычку иначе, что Джесс сделал терпеливо, шаг за шагом, изучая замок и исследуя механизм.

– Халила, ты в порядке? – спросил Дарио. Его голос изменился и теперь звучал заботливо и тихо. – Я сожалею о том, что он сделал с тобой. Это было подло.

– Я в порядке, – сказала Халила. Она не видела Дарио из своей камеры. Между ними была стена. – Меня не покалечили. Вы все за меня заступились. Это куда важнее. – Ее голос звучал уверенно, однако Джесс видел ее лицо. Она все еще дрожала и злилась.

– Что ж, – сказал он, потому что не мог выдумать что-то еще помимо очевидной правды, – мы все здесь семья, разве нет? Для этого и нужна семья.

Халила сделала быстрый вдох и медленно выдохнула.

– Да, – сказала она. – Полагаю, так и есть. И это многое значит.

Джесс продолжил ковыряться в замке.

– Имейте в виду, если вы и моя семья, это большое улучшение для меня, и вполне себе ухудшение для вас, наверное, – произнес он. – Я так и не сказал, но… простите, что мой отец подвел нас. Подвел всех нас. Он всегда был плохим родителем. Но я думал, что бизнесмен из него получше и он не позволит поджигателям себя использовать. – «И не откажется от меня в процессе», – подумал Джесс, но не стал говорить этого вслух. Все еще было обидно.

– Это не твоя вина, – сказала Морган. – Мой отец пытался меня убить, если ты забыл. Твой просто душка по сравнению с моим. – Она уселась на койку в своей камере и подтянула ноги под себя. – О, ну хорошо, полагаю, я тоже назову вас своей семьей.

– Постарайся не говорить с таким энтузиазмом, – сказала Глен. – И не обижайтесь, но у меня отличные отец и мать, а еще много замечательных братьев, так что я их оставлю себе. Но из вас получились хорошие друзья, этого не отнять.

Халила вздохнула и потянулась, сказав:

– Время будет тянуться очень медленно, если нам не дадут ничего почитать.

– Я могу процитировать несколько книг по памяти, – сказал Томас. – Если вам уже скучно. – И тут он начал убаюкивающе повторять какой-то сухой текст о передаточных числах, который однажды зазубрил, пока остальные не взмолились, прося его умолкнуть, а Джесс ворчал себе под нос, борясь с упрямым старым механизмом замка и своей хрупкой отмычкой.

«Давай же, – умолял Джесс. – Работай». Он чувствовал напряжение в замке и сунул отмычку поглубже, чтобы зацепиться за механизм. Шпильки для волос не лучшим образом подходили для подобной работы, учитывая грубость замка, и пальцами Джесс ощутил, что металл шпильки гнется под тяжестью напора. «Нужен угол получше». – Он беззвучно вздохнул и вытащил отмычку, разглядывая, насколько сильно она пострадала, а затем аккуратно засунул острый конец обратно в замок. Снова сунул между тумблерами механизма, и внезапно Джесса озарило, словно он увидел устройство замка перед собой, увидел каждый изгиб и каждую линию своими глазами в своем воображении. Немного поднажать здесь, надавить там…

Раздался тихий, но резкий щелчок, отмычка попала в паз, и замок отворился.

Томас выпрямил спину, тут же замолчав, и Джесс толкнул дверь. Та медленно распахнулась.

– Матерь Божья, – выдохнул Дарио и подбежал к решетке своей камеры, схватившись за прутья. – Ну, давай, дорогой преступничек! Выпусти и меня!

– Сменил пластинку, да? – сказал Санти. – Джесс. Хватит.

– Да, сэр. – Очень хотелось выйти в коридор, попробовать вскрыть замок на внешней двери, однако Джесс понимал, что Санти был прав. Он затворил дверь обратно, подпер ботинком, сунув тот между прутьями, и разогнул отмычку, чтобы снова закрыть замок.

– Нет, нет, нет! – Дарио ударил ладонями по прутьям решетки, подняв шум, который Джессу был вовсе не на руку. – Дурачина, что ты делаешь?

– Он ждет своего часа, чему ты тоже должен научиться, причем тихо, – сказал капитан Санти. – Нам нужно время, чтобы прийти в себя и собраться с силами. И нам нужно заслужить доверие местных людей, изучить город, а также разработать дельный план побега. На это потребуется время, а также немало доверия со стороны наших тюремщиков. Ничего из этого не выйдет, если мы бессмысленно будем пытаться убежать сейчас.

Дарио, должно быть, понял, что Санти прав, однако его разочарование все равно буквально ощущалось в воздухе, и он снова ударил по прутьям, а затем плюхнулся на койку. Однако не стал спорить. Даже Дарио не был настолько наивным, чтобы торопиться сбежать без хорошего плана.

Санти сказал все это так, словно сбежать будет проще простого, подумал Джесс, однако это не так. Все будет сложно. И его не покидало неприятное чувство, что даже после побега, если им вообще удастся выбраться из города, они все равно застрянут в Америке, где не приходится рассчитывать на чью-либо помощь.

И все же с маленькой отмычкой в руках, с крохотным чувством контроля над ситуацией Джесс сумел совладать с бурей в своих мыслях, превратив ее из урагана в рокот грома. Ураган говорил: «Все это бессмысленно. Отмычка сломается, металл не выдержит, что тогда?»

Внезапно Джесс вспомнил, что отец говорил ему давным-давно, когда он был еще маленьким. «Если весь мир – это замок, мальчик мой, тебе не нужен ключ. Ты сам должен стать ключом».

Мудрость Брайтвеллов. Колкая, без сантиментов и на время успокаивающая, убаюкивающая все переживания.

На время.