Читать книгу Сталь и Золото. Книга 2. Смерть и Солнце. Том 1 - Рэйда Линн - Страница 3

Тучи то и дело закрывали бледную луну, и тогда вокруг внезапно наступала темнота – такая непроглядная, что Льюберт не мог различить даже ушей собственной лошади.

Уклоняться от веток, нависавших над тропой, Дарнторну удавалось через раз. Но, как ни странно, за все эти несколько часов Льюберт отделался всего лишь полудюжиной царапин на лице и порванной рубашкой. Ехать рысью в незнакомом месте и в такую темень мог только помешанный. Но, если правду говорят, что пьяным море по колено, то и сумасшедших неприятности, наверное, обходят стороной. Конь Дарнторна не споткнулся, узкая тропа не привела к обрыву, а очередная незамеченная ветка не вышибла Льюса из седла. Когда под копытами у его вороного жеребца захлюпала вода, Льюберт шепотом возблагодарил Пресветлых Альдов и остановил коня. Сейчас ему было плевать, что даже дикий зверь побрезговал бы пить из этой лужи. В горле у Дарнторна страшно пересохло. Он присел на корточки и начал торопливо черпать воду горстью.

Катастрофа разразилась на третий день их пребывания в походном лазарете, когда Льюберт уже мог ходить без посторонней помощи, а о полученном в сражении ударе напоминало только небольшое головокружение и раздражавшая Дарнторна слабость во всем теле. Крикс шел на поправку медленнее, но он тоже начал выходить из лазарета и даже пытался разрабатывать больную руку, морщась от каждого резкого движения. Потом неуемный Рикс нашел на заднем дворе госпиталя позабытый кем-то самострел и поделился с Льюбертом своим намерением починить сломанный спусковой механизм. «Дурная голова рукам покоя не дает», – буркнул в ответ Дарнторн. А Крикс, будто не слыша, попросил: «Подержи здесь, я сейчас вправлю спусковой крючок. Будет стрелять, как новенький». И Льюберт, как дурак, держал громоздкий арбалет, слушая болтовню «дан-Энрикса» и сам не понимая, как ввязался в эту глупость. Пастух говорил с Дарнторном так, как будто бы они были обычными приятелями по Лакону. Льюберта это обескураживало – почти так же сильно, как и ощущение, что эта новая манера Рикса почему-то не вызывает в нем никакого раздражения или протеста.

Всадников, ехавших от леса, местные заметили еще издалека. Бывший в то время на дворе Дарнторн мельком взглянул на бледное и будто помертвевшее лицо сельского старосты и сразу понял – дело дрянь.

Рикс, все еще возившийся в углу двора со своим идиотским самострелом, встал и подошел поближе. Льюберт ухватил его за локоть.

– Там такийцы! Надо сваливать.

– Что?.. – Пастух недоуменно распахнул зеленоватые глаза.

– Уходим, говорю! – Дарнторн уже тащил его с собой. Ограда у деревни, хвала Высшим, была невысокой, а местами просто обвалившейся. – Ты их накидки видел?.. Это «Горностаи». Они всех тут перережут.

Рикс остановился.

– Подожди! А как же раненые? И… все остальные?!

Дарнторн почувствовал неодолимое желание, не сходя с места, придушить своего старого врага.

– Что «остальные»? Чем ты им поможешь – тем, что дашь себя убить?.. Такийцев больше сотни.

Тут Дарнторн слегка преувеличил, но это было не важно. Для южанина с его нелепым арбалетом было бы достаточно и двоих. А то и одного.

Но Рикс как будто бы не понимал таких простых вещей. Не удивительно – Льюс помнил, как глаза у его старого врага все время разгорались от любой возвышенной и патетичной дури. Например, от перспективы бесполезной смерти не пойми за что.

Глаза Дарнторна застилало странной пеленой. Льюберт сморгнул и ощутил, что с ресниц что-то капнуло. А потом еще раз. Только после третьей прокатившейся по носу капли Дарнторн, наконец, сообразил, что плачет.

Он уже не помнил, когда плакал в прошлый раз – но, кажется, ему тогда было лет десять.

…Брошенный первым такийцем факел прочертил широкую дугу и упал на соломенную крышу лазарета.

Скулы у «дан-Энрикса» побелели. Он попытался рывком взвести найденный арбалет, но, разумеется, не преуспел.

– Помоги мне!.. – прошипел Пастух. И, не услышав никакого ответа, обернулся.

Обнаружив, что его с Дарнторном разделяет уже почти дюжина шагов, «дан-Энрикс» растерялся.

– Ты куда? – спросил он совсем тихо. – Ты… Ты же не трус, Дарнторн!

Пастух смотрел на него с таким выражением, как будто бы действительно считал, что Льюс сейчас вернется – принимать участие в бездарной, никому не нужной схватке, которую они проиграли еще до начала. Дарнторну очень хотелось со всего размаха врезать энонийцу по лицу – и посмотреть, как брызнет кровь из сломанного носа. И одновременно он не мог отделаться от ощущения странной беспомощности. Хегг возьми этого Рикса, ну почему с ним всегда так сложно?..

– Пропади ты пропадом, Пастух! – процедил Льюберт с ненавистью. – Я с тобой вместе подыхать не собираюсь.

Он развернулся и, уже не думая о Риксе, бросился к спасительной опушке. Но успел преодолеть не больше двадцати шагов.

– Стой! – с бессильной злостью крикнул ему вслед Пастух. – Вернись назад, или я сам тебя убью.

Дарнторн посмотрел через плечо и обнаружил, что «дан-Эриксу» каким-то чудом все же удалось взвести проклятый самострел.

Но останавливаться было глупо. Выстрелит ли Рикс – это еще вопрос, а вот вернуться – это уже несомненное самоубийство.

Льюберт отвернулся и побежал дальше, ожидая, что его вот-вот прошьет насквозь короткий арбалетный болт. Он даже успел мысленно спросить себя, успеет ли он в таком случае хоть что-нибудь почувствовать, или просто споткнется на бегу и рухнет носом вниз?

Его так и тянуло обернуться и проверить, собирается ли Рикс стрелять. Но Льюберт запретил себе даже думать об этом. Только добежав до леса, Льюберт посмотрел назад. Но Рикса у ограды уже не было.

…Воспоминания были такими яркими, что Льюберт заскрипел зубами. Мутная вода, которую он горстями подносил ко рту, пахла болотной тиной, а на вкус была соленой, словно кровь. Этот противный, ржавый вкус преследовал его весь вечер и всю ночь – с того момента, как он наблюдал погромом деревни, спрятавшись за деревом. Он видел, как из горящего лазарета бросились наружу все, кто еще мог держаться на ногах. И как шэддеры без особого труда справлялись с ранеными, большая часть из которых даже не имела при себе оружия. Глядя на это, Льюс так сильно стиснул зубы, что из прикушенной щеки потекла кровь, и во рту сразу стало гадостно и солоно.

А потом он еще раз увидел Рикса. Встрепанного, в выпачканной копотью рубашке, со сбившейся повязкой на руке. Пастух обогнул полыхающий, будто костер, амбар и вылетел из-за него как раз наперерез такийцу в островерхом шлеме с белым гребнем. Тот только что поджег свой факел от горящих досок ветхого амбара и намеревался бросить его на все еще не занявшуюся крышу соседнего дома. Увидев мальчишку, выскочившего буквально под копыта его лошади, такиец бросил факел и рванул из ножен меч. Клинок он обнажил быстрее, чем Дарнторн успел моргнуть – наверное, и в самом деле был хорошим воином.

Заметив взведенный самострел, такийец попытался поднять лошадь на дыбы и заслониться от выстрела, но Рикс опередил его.

Должно быть, Пастуху нечасто приходилось стрелять из арбалета. С непривычки рука энонийца дернулась и, вместо того, чтобы пробить нагрудник шэддера, стрела вошла под полукружья шлема нагорийского вельможи.

Когда такиец конвульсивно дернулся и запрокинулся назад, уздечка, которую он продолжал по инерции сжимать в руке, наверное, едва не порвала рот его лошади. Тяжелые копыта поднятого на дыбы коня мелькнули прямо у «дан-Энрикса» над головой. С такого расстояния Дарнторн не различил, куда пришелся сам удар, но видел, что южанин вскинул руки к голове, нелепо пошатнулся и упал, словно подрубленный.

А конь размашистой рысью помчался прочь от деревни, бросаясь из стороны в сторону и взбрыкивая, как любая лошадь, которая хочет избавиться от наездника. Убитый Риксом шэддер еще некоторое время болтался в седле, пока после очередного дикого прыжка черного жеребца не рухнул на траву. Льюберт следил за всем происходящим с каким-то тупым и мрачным безразличием, пока не осознал, что конь бежит в сторону леса, и, вне всякого сомнения, должен будет остановиться у опушки. Дарнторн еще никогда не видел лошади, которая по доброй воле стала бы ломиться через заросли барсучьей ягоды и тысячедорожника.

В голове Льюберта мгновенно возник план – поймать коня, повернуть в лес и ехать в сторону Сокаты, где должны были встать лагерем имперские войска. Изловить лошадь оказалось даже проще, чем он думал, но забыть увиденное не помогли даже несколько часов в седле. Дарнторн уже в который раз спросил себя, жив ли сейчас «дан-Энрикс». А если все-таки жив, то смог ли он спастись или угодил в плен к такийцам. Вспоминая то, что рассказывали о «Горностаях», впору было пожелать Пастуху легкой смерти в схватке за деревню. «Llex elvien donv mes gval’ et-nor-harre» – пробормотал Льюберт старую молитву Всеблагим. Ллекс элвиен донв… если «дан-Энрикс» непременно должен умереть – пусть он, по крайней мере, умрет быстро.

* * *

Сначала они двигались бесшумно и осторожно, как две крысы, в любой момент готовые нырнуть назад в свою нору. Но потом, удостоверившись, что рядом нет ни одного живого человека, мародеры осмелели. Они постепенно продвигались в его сторону, разгребая головешки и переворачивая неподвижные тела. Теперь они переговаривались, даже не пытаясь приглушать свои голоса.

– Тут еще котелок, только совсем обугленный. Думаешь, брать?..

– Бери. Отчистим – пригодится. Эй, смотри-ка, мертвый «Горностай». Даже с оружием. Я возьму меч, а ты снимай с него все эти тряпки.

Через несколько минут, ограбив труп, они двинулись дальше, причем в темноте один едва не наступил на Рикса.

– О, да тут еще один! – сказал он удовлетворенно, ткнув южанина носком сапога. – Нога почти такая же, как у тебя. И сапоги хорошие, так что бери. Если совсем окоченел, я тебе помогу.

Крикс почувствовал, как кто-то тянет его за ногу.

– Нет, не окоченел. Он… Мэлтин! Он еще живой, – ответил второй мародер, нагнувшись над «дан-Энриксом» и проведя ладонью по его лицу.

– Кто, «Горностай»?

– Какой там «Горностай»… Это имперец… совсем еще мальчик. Жалко его так бросать.

– Ну хорошо, добей его, только быстрее. Хочешь, дам свой нож?

Крикс почувствовал, как чьи-то пальцы прикасаются к его лицу, приподнимают голову и ловко, с большим знанием дела ощупывают края раны. Энониец попытался приоткрыть глаза, но ничего не разглядел – только неясный силуэт сидевшего на корточках человека. Его собеседник, предлагавший первому свой нож, был где-то за спиной у Рикса. Наклонившийся над энонийцем человек нетерпеливо возразил:

– Да нет же, Мэлтин, ты не понял. Он не умирает, просто ранен. Заберем его с собой.

– Ну нет. Хочешь его забрать – тащи сама.

«Сама?.. – подумал Рикс. – Это что, девушка?»

В голосе первого прибавилось металла.

– Астер захочет допросить этого парня, когда он придет в себя. Может, он даже знает, где теперь искать Эзара и его гвардейцев. Так что хватит ныть и поднимай его.

Второй человек что-то проворчал и, наклонившись над «дан-Энриксом», закинул его к себе на плечо.

– Раз я тащу этого доходягу, забирай все остальное, – сказал он своей напарнице.

Пока они шли по ночному лесу, человек, который нес «дан-Энрикса», обращал на него примерно столько же внимания, как если бы тот был мешком с мукой. Ушибленная голова болела так, что перед глазами Рикса то и дело вспыхивал режущий белый свет. В конце концов, когда оруженосцу коадъютора стало казаться, что эта пытка никогда не кончится, между деревьями неожиданно забрезжил свет, и через несколько минут они вышли на широкую поляну, где горел костер, сложенный так, чтобы давать как можно меньше дыма.

Мародер наклонился и стряхнул лаконца на траву, в то время как его товарищ направился в сторону сидевших у костра людей.

– Эй, Пчелоед, у нас тут раненный имперец. Подойди сюда, посмотришь.

Сидевший на бревне мужчина встал, хотя и без большой охоты.

– Раненый? А с чего вам в голову взбрело тащить его сюда?

– Вот я ей то же самое сказал, – встрял мародер, который нес «дан-Энрикса». Он все еще пытался отдышаться.

Крикс вяло подумал, что надо хотя бы попытаться встать. Или, по крайней мере, высвободить оказавшуюся у него под боком руку, уже начинавшую неметь. Но при одной лишь мысли о том, чтобы что-нибудь делать, на южанина мгновенно накатила слабость и такое безразличие, что, вероятно, даже под угрозой немедленной смерти он остался бы лежать на земле в том же неудобном положении.

Мужчина сам перекатил его на спину и ощупал голову, потом небрежно оттянул ворот рубашки и взглянул на грязную повязку, на которой снова расплылось кровавое пятно.

– Хм, это уже будет посерьезнее разбитой головы, – пробормотал он про себя и разогнулся – Так чего вы от меня хотите? Чтобы я его перевязал?.. Ну, хорошо, берите за руки и за ноги и несите к огню. Попробуем что-нибудь сделать.

Распоряжение нести «дан-Энрикса» к огню его спасители восприняли слишком буквально, так как положили его чуть ли не в костер. Крикс ощутил идущие от огня волны жара, от которого волосы начали потрескивать на голове южанина. Целитель подошел к нему, присел на корточки и принялся разматывать повязку, брызгая водой из своей фляжки на присохшие бинты.

– Похоже, рана чистая. Счастливчик ты, малыш… Даже не загноилась, – бормотал себе под нос мужчина, которого называли Пчелоедом. – Ставлю асс, что это была не обычная стрела – эвон как тут все разворочено. Но вытащили ловко, спору нет. Знал бы я хоть чуть-чуть по-вашему – спросил бы, кто тебя лечил.

– Оль Кербин, – просипел «дан-Энрикс».

Лекарь удивленно вздрогнул.

– Да ты что же, понимаешь по-такийски?

– Да… – выдохнул Рикс.

– Пусть скажет, кто он и откуда, – сказал кто-то из сидевших у костра. Лекарь даже не повернулся в его сторону.

– Не мое дело. И тем более не ваше. Придет Астер – он и спросит все, что нужно. Или я не прав?..

– Да ладно, ладно, – буркнул тот, кто пожелал узнать имя «дан-Энрикса».

– Спасибо, Пчелоед, – ответил кто-то с противоположного конца поляны. Голос был глубоким и довольно звучным, он без труда перекрыл все разговоры у костра. Крикс невольно посмотрел в ту сторону, откуда он звучал, но не увидел почти ничего. Должно быть, человек стоял в густой тени. – Кто это?..

– Мэлтин с Лаской притащили из разрушенной деревни, Астер, – отозвался Пчелоед с такой готовностью, что сразу стало ясно: этот Астер пользовался совершенно исключительным авторитетом среди остальных.

– Вот оно как. Ну, тогда расскажи, имперец – что там было?

Крикс напряженно ожидал, пока его собеседник выйдет из своего укрытия, но несколько секунд спустя сообразил, что тот не собирается этого делать. Кажется, его вполне устраивало оставаться в темноте и видеть всех присутствующих на поляне, оставаясь недоступным для их глаз.

– Туда приехал отряд такийских всадников. Их предводитель зарубил сельского старосту за то, что он позволил нам остаться в их деревне. И приказал своим людям сжечь наш лазарет. Они начали жечь дома, а я убил их командира.

– Человека, который командовал отрядом «Горностаев»?..

– Да.

Тот, кого называли Астером, молчал, должно быть, добрых полминуты. А потом сказал:

– Ты лжешь. Я в жизни не поверю, что такой сопляк, как ты, сумел его убить.

– Я подстрелил его из арбалета.

Еще одна долгая, томительная пауза.

– Ты можешь описать, каков он был собой, – тот айшерит, которого ты подстрелил?

Крикс попытался было выразительно пожать плечами, но, поморщившись от боли, отказался от этой идеи и просто ответил:

– На нем были лирские доспехи. Белый плащ… гребень на шлеме тоже белый, из конского волоса. А в остальном – обычный нагориец. Узкое лицо, черная борода. Только глаза не темные, а голубые. И еще – у всех остальных поверх доспехов были черные накидки с горностаем, а у него – ничего.

Седой мужчина с резкими морщинами на худом, обветренном лице и молодыми темными глазами при этих словах ударил кулаком в раскрытую ладонь.

– Клянусь Двуликим, Астер!.. – сказал он, и на последнем слове его голос странно дрогнул. – Это, и правда, он! Парень действительно его убил!!

– Или он просто выдумал все это, чтобы спасти свою жизнь, – скептически заметил молодой мужчина, занимавший самый край бревна. – Щенок вам врет, а вы и рады – развесили уши и уже готовы пускать слюни от восторга. Пусть докажет, что не лжет – если сумеет.

Крикс скосил глаза на говорящего. Им оказался одноглазый человек лет двадцати пяти, через лицо которого тянулся длинный сизый шрам. На раненого он смотрел почти брезгливо. Энониец мысленно пообещал себе, что, если он останется в живых и оправится от раны, то припомнит этому человеку все сразу: и «щенка», и то, что тот назвал его лжецом. Ну, а пока он просто посмотрел на одноглазого с презрительным прищуром:

– Очень нужно мне что-то доказывать тебе, кривое пугало. Не веришь – и не надо.

Одноглазый резко встал, и Крикс подумал, что ужасный шрам и нездорово-бледное лицо его обидчика только что ввели его в заблуждение. В действительности тому было даже меньше двадцати.

– Что ты сказал?.. – прошипел он.

– Достаточно, – приказал человек, стоявший за деревьями. – Сядь, Даррек.

К удивлению «дан-Энрикса», взбешенный его выходкой противник как-то разом сник и снова опустился на бревно.

– Я думаю, имперец сказал правду, – сказал Астер. – Если это так, то Лис и Шестипалый подтвердят его слова, когда вернутся. Пчелоед, пока перевяжи его… а там посмотрим.

Пчелоед кивнул и снова наклонился к ране, но седой мужчина, на которого известие о смерти командира «Горностаев» произвело такое сильное впечатление, удержал лекаря за плечо и опустился на корточки рядом с энонийцем.

– Погоди, южанин. Подкрепись, пока этот трухлявый гриб не стал вытягивать из тебя жилы. Будет легче.

С этими словами он поднес к губам Рикса какой-то предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался старой, покоробившейся от времени кожаной фляжкой. Запах чего-то слезоточиво крепкого, отдающего смолой и можжевельником, ударил в ноздри. Крикс храбро глотнул из фляжки нечто, больше всего походившее на смесь ячменной водки и настойки от простуды.

– Пей, сколько захочешь, – щедро предложил седой. – А потом я сам выпью за твое здоровье. Как тебя зовут?..

Крикс открыл было рот, чтобы представиться, но тут глоток чудовищного пойла докатился до его желудка, и южанин судорожно закашлялся, вытаращив глаза.

– Кхх-х-рик… – только и выдавил он из себя, прежде чем горло пережало новым спазмом.

– Твое здоровье, Рик! – торжественно сказал седой, глотнув из фляги так непринужденно, словно там была обыкновенная вода.

Конь убитого «дан-Энриксом» такийца оказался превосходным. Обычно Дарнторн относился к лошадям очень бережно, но в этот раз он гнал коня по направлению к Сокате со всей возможной скоростью. Льюберт спешил, словно гонец со срочным донесением – с той только разницей, что для гонцов в пути приготавливают свежих лошадей, а Льюберту пришлось преодолеть все это расстояние на вороном тарнийце, вид которого назойливо напоминал ему о Пастухе. В Сокате Дарнторна, по счастью, опознали сразу. Ему позволили поесть, дали вина, и Льюберт, наскоро поведав о гибели раненых, упал на отведенную ему кровать и сразу провалился в сон. Правда, проспал он всего несколько часов, после чего Дарнторна снова растолкали и сказали, что его желает видеть коадъютор.

Ирем совершал обход городских укреплений и, похоже, только что вернулся. Он даже не пожелал дождаться, пока Льюса приведут к нему, и встретил его прямо во дворе, небрежным жестом отпустив стрелка, сопровождавшего Дарнторна.

Молча выслушав историю о появлении такийцев и о разорении деревни, лорд задал вопрос, который Льюс больше всего боялся от него услышать.

– Рикс убит?

– Да… то есть… я не знаю, – пробормотал он. – Думаю, что да.

Рыцарь нахмурился.

– Что значит «думаешь»? Ты это видел?

Льюс невольно отвел взгляд. Раньше лорд Ирем всякий раз смотрел как будто сквозь него, и у Дарнторна создалось не слишком окрыляющее ощущение, что рыцарь просто не желает его замечать. Но сейчас, когда коадъютор смотрел на него в упор, Льюберт готов был пожалеть об этом времени. Выдержать пристальный взгляд рыцаря было не так-то просто.

Льюберт облизнул сухие губы и кивнул, стараясь не встречаться с Иремом глазами.

– Как он погиб?..

Дарнторна так и подмывало брякнуть: «Как дурак». Если бы не его непоправимое упрямство, Рикс мог бы сейчас стоять здесь рядом с Льюбертом.

– Да может, он еще и не погиб, – пробормотал Дарнторн, покусывая нижнюю губу. – Может, он жив и попал в плен к такийцам.

По лицу коадъютора никак нельзя было прочесть, о чем он думает.

– Видимо, так от тебя толку не добьешься, – хмуро подытожил он и приказал: – Расскажи все, что помнишь.

Льюберт сглотнул. То, что он помнил о сражении, рассказать было невозможно. И не только сэру Ирему, а вообще ни одному живому человеку.

Льюберта едва не затошнило от одной лишь мысли – рассказать мессеру Ирему о том, что Рикс погиб в каких-то ста шагах от места, где укрылся сам Дарнторн. И вместе с тем в нем поднималась мутная волна негодования. «Да почему я вообще должен оправдываться в том, что я, в отличие от Пастуха, не идиот?..»

Льюберт, в общем-то, не помышлял о том, чтобы обмануть каларийца – просто заменял в своем рассказе непроизносимые места. Мешая правду с ложью, он поведал, как такийцы подожгли походный госпиталь, а они с «дан-Энриксом» нашли валявшийся без дела арбалет. Как энонийца в нескольких шагах от Льюберта сбил с ног какой-то шэддер, а Дарнторн сумел спастись, выпустив арбалетный болт в атаковавшего их всадника с приметным белым гребнем на верхушке шлема и вскочив на его лошадь. Как потом он прятался в лесу, пока такийцы жгли деревню. И наконец, о том, как после их отъезда он искал, но не нашел труп Рикса среди остальных убитых. Или просто не сумел узнать его среди десятков обгоревших тел. К концу рассказа Льюберт неожиданно поймал себя на том, что уже четверть часа совершенно по-плебейски грызет ноготь.

– Может, такийцы увезли его с собой. А может, Рикс был еще жив и смог дойти до леса.

– Все может быть… – задумчиво сказал сэр Ирем. И внезапно резко сменил тему: – Говоришь, у всадников на коттах выткан горностай?

– Да, мессер Ирем.

В серых глазах коадъютора зажегся непонятный Льюсу огонек.

– А у шэддера, в которого ты выстрелил из арбалета, был на шлеме белый гребень?.. Что еще ты о нем помнишь?

Льюберт добросовестно описал дорогие вороненые доспехи, белый плащ и черного тарнийского коня, чуть-чуть похожего на Фэйро.

– Сходится, – кивнул лорд Ирем. – Он всегда носит только черное и белое – это его цвета.

– Кто «он»?.. – рискнул спросить Дарнторн.

– «Бешеный принц». Похоже, человек, которого ты убил – сам принц Эзар.

– Дан-Хавенрейм?! – выдохнул потрясенный Льюберт.

– Да, он. Кстати, ты разглядел его лицо?..

Дарнторн почувствовал, что его щеки, лоб и подбородок постепенно заливает краска.

– Нет, я не… – Льюберт запнулся. Если бы Ирем продолжал молча смотреть на него, он бы, наверное, признался, что на самом деле «Бешеного принца» убил Рикс. Но лорд махнул рукой.

– Ладно, не важно. Если принц Эзар руководил налетом и погиб, то мы скоро это узнаем… Впрочем, я почти уверен, что это был он. По крайней мере, все приметы совпадают в точности.

Лорд Ирем скрестил руки на груди.

– А ведь ты даже не представляешь, какую услугу ты нам оказал, Дарнторн. Если Эзар действительно убит, то Хавенрейму очень скоро станет не до нас, и я не удивлюсь, если к весне он вообще запросит нас о мире.

Встретив изумленный взгляд Дарнторна, коадъютор снизошел до объяснений.

– Принц не пользовался у отца особенной любовью. Кое-кто даже болтает, что Кайшер неоднократно подсылал к нему убийц и отравителей. Может быть, и так, хотя такого человека, как Эзар, травить совсем не обязательно – он и без посторонней помощи найдет, где свернуть себе шею. Удивительно, что со своим характером наследник вообще дожил до зрелых лет… Ну да неважно, зато теперь партия его сторонников наверняка поднимет бунт против Кайшера, и я ставлю ауреус против гнутой медьки, что еще до наступления весны дан-Хавенрейм поймет, что воевать одновременно против них и против нас ему не по зубам. И чем умнее он окажется, тем раньше пришлет к нам гонцов просить о мире. Теперь понимаешь, что ты сделал?..

У Дарнторна закружилась голова. Эзар дан-Хавенрейм убит. «Дан-Энрикс», вероятно, тоже. Среди тех, кто был с ним в той деревне, ни оставалось никого, кто мог бы уличить его во лжи… Отец всегда хотел, чтобы Дарнторн заслужил рыцарское Посвящение и занял полагавшееся ему место главы рода. Лорд Дарнторн просто-напросто не понял бы его, если узнал бы, что его наследник отказался от такой возможности ради того, чтобы все почести достались его мертвому врагу.

Нет, будь «дан-Энрикс» еще жив, это, возможно, могло бы иметь какой-то смысл… но теперь-то Пастуху награды ни к чему.

Словно в ответ на его мысли Ирем неожиданно спросил:

– Тебе сейчас, должно быть, лет четырнадцать?..

– Да, мессер, – взволнованно ответил Льюс. Странное дело: он отлично знал, что тот поступок, за который его удостоят Посвящения, на самом деле совершил не он, но ощущение тревожного восторга было совершенно неподдельным. – Но уже через три месяца будет пятнадцать.

Лорд Ирем на секунду отвел взгляд. Возможно, ему вспомнилось, что Рикс был почти на год младше своего старого недруга.

– Ну, хорошо. Тогда через три месяца принесешь свой обет и примешь все наследные права. А на Семиконечную звезду можешь рассчитывать уже теперь.

У Льюберта отвисла челюсть. Мало ему Посвящения и титула – так еще и Семиконечная звезда?! Правда, лорд Ирем сам сказал, что смерть Эзара может сильно повлиять на ход войны, но подлинный масштаб случившегося Льюберт осознал только сейчас, когда узнал, что удостоен высшей существующей в империи награды. Дарнторн не представлял, что полагалось говорить в подобных случаях, но, очевидно, калариец и не ожидал, что Льюберт ему что-нибудь ответит. На мгновение он положил ладонь Дарнторну на плечо и то ли одобрительно, то ли задумчиво кивнул ему, а потом развернулся и ушел. Дарнторн еще с минуту провожал его глазами, и только тогда, когда рыцарь отошел уже довольно далеко, подумал, что впервые на его памяти лорд Ирем шел, ссутулив плечи – словно нес какую-то невидимую тяжесть, гнувшую его к земле.

Сразу после перевязки энониец провалился в сон. Когда он проснулся, вокруг было совсем светло, но почему-то очень тихо. Голова по-прежнему болела, но в целом «дан-Энрикс» чувствовал себя гораздо лучше, чем накануне. Первым делом Крикс ощупал лоб и ощутил под пальцами края широкой раны. Лицо у «дан-Энрикса» вытянулось. Накануне Пчелоед промыл рассеченную почти до кости голову водой и наложил поверху липкую, пахучую смолу, но все равно на ощупь рана выглядела жутковато. Энониец дорого бы дал, чтобы увидеть, как он сейчас выглядит со стороны. Почему-то в памяти упорно всплывал давешний мужчина с вытекшим левым глазом и нелепо перекошенным лицом – одна бровь низко нависает над глазницей, а другая кажется слегка приподнятой, и угол тонких губ кривится вниз. Криксу совсем не улыбалось оказаться изуродованным так же сильно.

– Эй, имперец! Рик!.. – окликнули его. Крикс повернул голову.

– Проснулся, что ли? Будешь жрать?.. – продолжал молодой человек, сидевший у почти потухшего костра. На вид он был чуть старше двадцати, не слишком рослый, но при этом коренастый, с широким веснушчатым лицом сельского увальня. Крикс узнал в нем того, кто вчера ночью притащил его сюда, и даже вспомнил его имя – Мэлтин.

– Буду, – согласился Крикс, подумав. Голода он не испытывал, но есть было необходимо, чтобы побыстрее восстановить силы. Пока что с раненым обходились исключительно великодушно, но кто знает, что с ним будет дальше. Может быть, разумнее всего будет заранее готовиться к побегу.

– Мэлтин, что это за место? – спросил он.

– Лес, как видишь, – ухмыльнулся его собеседник. – Ложку сам удержишь?..

– Да, – Крикс сделал над собой усилие и сел. Мэлтин пододвинул к нему закопченный котелок, на дне которого еще осталось миски полторы вчерашней каши. Вместо ложки предлагалась длинная кленовая мешалка. Крикс поковырял ее концом в остывшей каше.

– И все-таки – кто вы такие?

– Ну, это как тебе больше нравится. Айшериты говорят, что мы разбойники и мародеры. Для имперцев мы – антарские повстанцы, а для местных жителей – Лесное братство.

Крикс насторожился.

– Но Антар был присоединен к Империи еще при Наине Воителе. Его уже пятнадцать лет не существует. Значит, вы воюете против дан-Энриксов?

– Нет, мы воюем против всех. Но прежде всего – против «Бешеного принца» и его людей, – ответил Мэлтин. – Говоря по правде, большинству из нас нужен даже не вольный Тарес, а возможность жить спокойно. Только со спокойствием в Старой Каларии не очень. Кстати, Рик, а ты вчера не врал? Ты, правда, подстрелил из арбалета командира «Горностаев»?

– Да зачем мне врать? – с досадой спросил Крикс. – Ну, хорошо: даю честное слово. Я действительно его убил.

Однако собеседник не выглядел удовлетворенным.

– Это у всяких там благородных честные слова. Лучше скажи: «чтоб меня фэйры разорвали, провалиться мне на этом месте, если я соврал».

«Дан-Энрикс» выразительно закатил глаза под лоб и повторил предложенную фразу. А потом спросил у Мэлтина.

– А где все остальные?.. Ночью здесь было полно народа, а теперь никого нет.

– Часть спит, часть на разведке, часть в дозорах… У меня самое легкое задание – следить за костром до возвращения разведчиков и ждать, пока ты не проснешься. Но по мне, так это все равно несправедливо. Ласка вон все утро спит без задних ног после вчерашней вылазки.

– Ласка – это девушка, которая была с тобой в деревне?..

– Она самая.

– А что она здесь делает?

Мэлтин прищурился.

– Да то же, что и все. Воюет.

– Но она же…

– Ты хочешь сказать «она же девушка»? Ну да. Ласка вполне могла бы сейчас сидеть дома и подтирать сопли своему четвертому ребенку… после того, как три первых померли бы с голоду. Ты знаешь, как это бывает? Сначала имперцы сдерут с нас «законные» налоги, а потом приходят люди «Бешеного принца» и берут все остальное. А если им кажется, что мало – жгут деревню. Или гонят на конях прямо по полю, вытопчут там все посевы – а на следующий год опять плати налоги каларийскому наместнику. Вот только чем?

Под уничижительным взглядом Мэлтина «дан-Энриксу» стало как-то не по себе. Он облизнул сухие губы.

– Я… не знаю. Разве гарнизоны каларийских крепостей не защищают вас от «Бешеного принца»?

Мэлтин выразительно скривился.

– Имперцы защищают? Одноглазый говорит, что мы для них вроде овец. Пока есть шерсть – стриги, нет шерсти – можно и под нож. Но даже если они и пытаются нас защищать, то нам от этого не легче. Они вышибут Эзара с его шэддерами на тот берег Ины, а когда те возвращаются, то вымещают зло на нас же. Рассказать тебе еще про Ласку? Ее изнасиловали «Горностаи», потому что вся ее семья успела похватать свои припасы и сбежала в лес, а она отстала. И никто даже не обернулся посмотреть, что с ней будет – ни родные, ни ее жених. Гвардейцы еще несколько недель возили ее с собой, пока она не смогла убежать. Говорит, что стащила нож и перерезала одному из них горло. Думала убить Эзара, но пришел не он, а рисковать и ждать было нельзя – нож запросто могли найти и отобрать. В свою деревню она больше не вернулась, а прибилась к нашему отряду. И если ты считаешь, что из всех нас у нее были самые веские причины, чтобы ненавидеть «Бешеного принца», то ты очень ошибаешься. Вот Сайрем – это тот седой, который угощал тебя настойкой, – он и вовсе…

Тут человек, который спал возле потухшего костра, завернувшись в плащ, перевернулся на спину, и Мэлтин замолчал.

– Ну ладно. Дело, в общем-то, не в этом, – сказал он слегка смущенно. – Я просто хочу, чтобы ты понял: здесь тебя никто не тронет. Ты теперь для нас, как свой.

Крикс, еще находившийся под впечатлением от мрачной речи Мэлтина, был удивлен его внезапным заключением и уже собирался уточнить, что тот имел в виду, но не успел.

Седой повстанец выпутался из плаща и сел, моргая, словно оказавшийся на солнце филин.

– Что ты разорался, Мэлтин? – мрачно спросил он. – Я, можно сказать, только заснул.

– Да вот, пытался объяснить имперцу, что он может чувствовать себя как дома, – отозвался «мародер» немного скованно.

– Ну, тогда ладно. А то мне послышалось, что ты называл мое имя. Что только не померещится спросонья!

Сайрем выдержал многозначительную паузу, продолжая сумрачно смотреть на Мэлтина, и только потом обернулся к Риксу, так и не донесшему до рта ни одной ложки с кашей.

– Вообще-то Мэлтин прав. Я шесть последних лет не жил, как человек, а только ждал, когда кто-то прикончит эту мразь. И я тут не один такой, уж можешь мне поверить.

– То есть… человек, которого я вчера убил, был принц Эзар?

– Он самый, – сказал Мэлтин, радостно оскалив зубы – Молодец, имперец! Будь ты девкой, вроде нашей Ласки, я бы тебя прямо тут расцеловал.

Сайрем хмуро покосился на него.

– Да ты любую бы расцеловал, если бы хоть одна тебе позволила. Но с девками у тебя, кажется, не очень – больше получается трещать о чем придется. Как там тебя Ласка называла? Мэлтин-Маслобойка?.. Кажется, я уже понимаю, почему.

Мэлтин заметно поскучнел, а Сайрем припечатал:

– Будешь еще с кем-то обсуждать мои дела, трепло, – я тебе сам язык отрежу.

…Подошедший к костру Мэлтин опустился рядом с Риксом на траву и хлопнул энонийца по плечу, как будто бы они были знакомы уже много месяцев. Не привыкший к таким вольностям «дан-Энрикс» даже вздрогнул.

– Не везет тебе, южанин. Готовит сегодня Язь, а он паршивый повар. Вот увидишь, ужин или подгорит, или будет похож на переваренную тряпку, – сказал Мэлтин, покосившись в сторону возившегося у костра мужчины.

Проследив за его взглядом, Крикс увидел длинноносого, заросшего курчавой бородой такийца, ожидавшего, пока в огромном закопченном кагане не закипит вода. Судя по тому, как напряженно тот следил за поднимавшимся над котлом паром, ничего хорошего мужчина от котла не ждал и был готов ко всяким неожиданностям.

– Я думал, что у вас готовит Ласка, – сказал энониец – просто чтобы что-нибудь сказать.

– Она и готовила, – шепотом отозвался Мэлтин. – Пока Шестипалый сдуру не сказал, что кашеварить – это, мол, самое подходящее занятие для девки, для того ее сюда и взяли. Ласка тогда просто взбеленилась. От меня, сказала, Братству пользы столько же, сколько и от других: в дозоры я хожу не реже, чем все остальные, а к котлу приставьте Шестипалого, раз он тут самый умный. Мы ее потом три дня умасливали, но она не поддалась. Пришлось делить дежурства между всеми, кто не на разведке.

Крикс пожал плечами.

– Ну, если подумать, это даже справедливо.

– Ты так полагаешь?.. – возмутился Мэлтин. – А что, если Пчелоед тоже объявит: я дерусь не хуже остальных, так что пусть вместо меня лечит каждый по очереди? Вот представь: у тебя рана или там понос, только лечить тебя будет не лекарь, а какой-то криворукий Язь!..

Крикс, не сдержавшись, фыркнул. Кучерявый поднял от котла распаренное, красное лицо и посмотрел в их сторону – как показалось Риксу, с осуждением.

Выручил энонийца Пчелоед, который сел с ним рядом на бревно и тихо сообщил:

– Астер хотел с тобой поговорить. Сегодня, когда сменятся дозоры, вы с ним встретитесь в лесу. Я покажу, куда идти.

Крикс сдержанно кивнул, пытаясь скрыть свое волнение. За те три дня, которые он провел в лагере повстанцев, Астер появился на лесной стоянке всего один раз, уже в глубоких сумерках. На освещенную костром поляну он так и не вышел, словно в самом деле опасался показаться своим людям на глаза. Крикс спрашивал себя, зачем нужна подобная таинственность, и в голову южанина, помимо воли, лезли мысли о зеленоглазых фэйрах, обитателях Полых холмов. А то и о Безликих.

Успокаивало только то, что от голоса Астера как будто бы не веяло потусторонней жутью.

– Если честно, я как раз хотел спросить тебя об Астере, – сказал «дан-Энрикс», обернувшись к Пчелоеду. – Кто он, собственно, такой?

– Наш командир. Мне кажется, ты мог бы уже догадаться.

– Да. Но он, по крайней мере… человек? – спросил южанин, чувствуя себя довольно глупо.

Пчелоед насмешливо прищурился.

– А ты как думаешь?.. Нет, если тебе нравится считать, что у него есть плавники или рога, а изо рта при каждом слове пышет пламя – то пожалуйста. Про Астера рассказывали вещи и похуже.

– Нечего тебе выпытывать про Астера, имперец, – сказал Одноглазый, бросив на лаконца полный нескрываемой угрозы взгляд. – Хватит с нас того, что ты весь день шатаешься по лагерю, всюду суешь свой нос и подмечаешь, сколько нас и много ли у нас оружия. Другие тебя терпят, потому что верят твоей басне про Эзара, но меня тебе не провести; я знаю, чего ты пытаешься добиться. Мы и отвернуться не успеем – как ты уже утечешь назад, к своим, и выболтаешь все, что удалось разнюхать. Разве я не прав?..

Крикс растерянно взглянул на Даррека поверх костра. Он разговаривал с этим мужчиной только один раз, и тогда они обменялись весьма нелюбезными замечаниями, но «дан-Энрикс» все равно не мог понять, с чего тот преисполнился к нему подобной ненависти. В голосе Даррека было столько злобы, что южанин чуть ли не впервые в своей жизни растерялся, не зная, что отвечать.

За него неожиданно вступилась Ласка.

– Отвяжись от него, Одноглазый, – холодно сказал девушка, прищурив свои темные глаза. – Мы все и без тебя заметили, что он имперец. Но войска Валларикса воюют с Айришером, как и мы. Они нам не враги.

– И не друзья, – отрезал Даррек. – Они хотят подмять весь Правый берег под себя, а на тебя или меня им наплевать с высокой башни. Выбирать между дан-Энриксом и Хавенреймом – это все равно что выбирать, на каком дереве тебя повесят. А если ты этого не понимаешь, то ты просто дура.

– Сам ты рассуждаешь как дурак, Кривой, – заметил Сайрем, продолжая вдумчиво полировать свой меч оселком и не глядя на обоих спорщиков. – Хорошо тебе ругать имперцев, а я жил здесь до того, как Наорикс Воитель ввел свои войска в Каларию. И я тебе скажу: уж если делать выбор между Альто Кейром и «Бешеным принцем», то я выбрал бы наместника. Имперские налоги многим не по вкусу, но, по мне, платить имперцам все-таки гораздо лучше, чем надеяться, что, обобрав тебя до нитки, шэддеры не подожгут твой дом и не потащат на сеновал твою жену и дочь.

Единственный глаз Даррека сверкнул от возмущения.

– Ты забываешь, что Антар – свободная страна!

– Была. Когда-то. А сейчас Антар – кусок железа между молотом и наковальней, – мрачно сказал Сайрем. – Будь ты хоть немного поумнее – знал бы, что Антар намного меньше, чем любое из соседних королевств. Так как ему, по-твоему, остаться независимым? Умные люди давно поняли, что надо выбирать, к кому прибиться. А упрямые ослы вроде тебя только мечтают о прошедших временах и без конца жалеют, что сейчас жизнь не такая, как сто лет назад.

– Не «умные люди», Сайрем, а всякие псы, которые только и ищут себе господина, чтобы ползать перед ним на брюхе, – процедил мужчина, и седой повстанец наконец-то поднял на него глаза.

– Ты это обо мне, Кривой?..

На поляне все отчетливее пахло крепкой ссорой. К счастью, наступившую предгрозовую тишину нарушил хрипловатый, язвительный голос Ласки.

– Да оставь ты его, Сайм. Не видишь, что ли: Дар опять играет в благородного мятежника. Кому-то нравится скакать на деревянной палочке и представлять, что это лошадь, а нашему Одноглазому – считать себя бойцом за Вольный Тарес. Не порть человеку удовольствие!

Даррек резко развернулся к девушке. Движение было таким, как будто он хотел ее ударить, и «дан-Энрикс» беспокойно шевельнулся. Но вместо того, чтобы ответить Ласке, одноглазый резко встал с бревна, пнул сапогом выкатившуюся из кострища головню и, не оглядываясь, скрылся за деревьями.

– Он всегда такой… припадочный? – негромко спросил Крикс у Пчелоеда. Тот пожал плечами.

– Не суди его слишком сурово. Дар на самом деле парень неплохой, вот только слишком уж упертый. Если вдруг доходит до таких вот споров, как сегодня, то его никто, помимо Астера, не в состоянии заткнуть. Кроме того, он ненавидит вас.

– Кого?..

– Имперцев, разумеется. Сэр Эйлард Лэр из Южной Марки приказал повесить его за мятеж и браконьерство в их владениях, но что-то у них не заладилось, и Дар остался жив. А глаз ему чуть раньше выбил старший сын мессера Лэра, Уэльредд, – Крикс вздрогнул, запоздало осознав, что речь идет о старшем брате Юлиана, но целитель, не заметив этого, спокойно продолжал: – Ну, словом, я бы не рассчитывал, что Дар когда-нибудь станет относиться к тебе лучше, чем теперь.

Крикс тяжело вздохнул. По правде говоря, он ни на что подобное и не надеялся.

Когда дозорные вернулись в лагерь, Пчелоед кивнул лаконцу, дав понять, что им пора идти. Поднявшись на ноги, Крикс вслед за ним прошел через поляну и направился в глубину леса, по самую щиколотку увязая в синеватом мхе. От заболоченного озера, из которого повстанцы брали воду, полз туман, но полная луна светила ярко, и весь лес, казалось, был облит мерцающим, холодным серебром.

– Не знаешь, почему ваш командир не захотел поговорить со мною в лагере?.. – обратился Рикс к спине целителя.

– Астер предпочитает темноту, – туманно отозвался тот. – Чем меньше вокруг света, тем он лучше видит. Днем он почти не выходит на открытые места.

«Нет, все-таки он – не человек», – подумал Рикс, поежившись. Люди же ведь не совы, чтобы лучше видеть в темноте и прятаться от солнца.

Энониец яростно потер ладонью шрам, пересекавший лоб. Благодаря вонючим мазям Пчелоеда рана быстро заживала, но, словно в отместку, начала зудеть, как будто бы по шраму постоянно ползали десятки муравьев.

Целитель покосился на него через плечо.

– Что ты все время его щупаешь – хочешь удостовериться, что он еще на месте?.. – хмыкнул Пчелоед. – Насчет этого можешь не волноваться – сомневаюсь, что ты от него когда-нибудь избавишься. Приметный шрам. Будешь теперь девчонкам нравиться. Как полагаешь, Рик?

Крикс вспомнил о том времени, когда они, совсем еще «зеленые» ученики Лакона, втихаря мечтали о таких вот «настоящих» шрамах – разумеется, не для того, чтобы понравиться девчонкам, а чтобы потом хвалиться доблестью перед товарищами. От этих непрошеных воспоминаний краска бросилась ему в лицо. Какими они тогда были дураками!..

– Полагаю, что не буду. Особенно если в следующий раз мне выбьют глаз или отрежут ухо, – отозвался Рикс, и его собеседник рассмеялся сухим смехом, отчасти напоминавшим тявканье лисицы.

– Все, пришли, – сообщил он, остановившись на прогалине, бывшей минимум втрое меньше той, где находилась их стоянка. – Оставайся здесь и жди. Астер заговорит с тобой сам.

«Ни дать ни взять, аудиенция у Императора», – сыронизировал «дан-Энрикс» про себя, однако сохранил серьезное лицо и кивнул Пчелоеду.

Крикс простоял на одном месте, вероятно, минут пять, прежде чем, наконец, услышал Астера.

– Луна сегодня полная, в лесу слишком светло. Оставайся там же, где теперь стоишь, и не оглядывайся, – велел знакомый звучный голос, и «дан-Энрикс» с трудом подавил желание сейчас же обернуться. – Мэлтин сказал мне, что ты был оруженосцем одного из рыцарей в имперском войске. Это так?

– Да, так.

– Это хорошо. Значит, расставшись с нами, ты сможешь вернуться к своему хозяину.

– Вы хотите, чтобы я ушел? – спросил «дан-Энрикс» удивленно.

– Нет, напротив, это мы снимаем лагерь и уходим. Два часа назад вернулись Лис и Шестипалый. Они сообщили, что Эзар действительно убит, а «Горностаев» возглавляет бывший знаменосец принца, Эйст лат-Гир. Ты просил Мэлтина узнать для тебя все, что можно, о судьбе имперских раненых. Боюсь, ничего утешительного я тебе не расскажу. Когда лат-Гир привел своих людей в Летние воды, с ними было человек тринадцать пленных из деревни, где погиб Эзар. Люди лат-Гира согнали крестьян из четырех окрестных деревень смотреть на суд и казнь. Лис видел этот фарс с начала до конца, и он клянется, что такийцы с самого начала знали, что убийцы принца среди пленных не было.

– Тогда зачем им вообще понадобился этот суд?

– Да все затем же… Безопасность «Горностаев» держится на страхе. Если бы не этот страх, то пара сотен сервов с кольями, собравшихся из разных деревень, давно бы не оставила от гвардии Эзара даже мокрого пятна.

– Так почему они не попытаются объединиться? – мрачно спросил «дан-Энрикс».

Его собеседник сухо усмехнулся.

– Пока ты сам не побывал в их шкуре, тебе не понять, до какой степени способен перетрусить человек. Бывало, что несколько «Горностаев» останавливались в какой-то деревне на ночь, и, напившись, забывали даже выставить охрану. Но наутро они просыпались целыми и невредимыми, потому что жители деревни в жизни не посмели бы прирезать их во сне и побросать тела в овраг. И ты бы думал точно так же, если бы привык, что шэддеры приходят, когда им вздумается, берут все, что захотят, и убивают всех, кто им сопротивляется. Лис говорит, такийцы так и не дознались, кто пустил стрелу в Эзара. Десять человек повесили на месте, а троих, которые не смогли выдержать допроса и признались, что это они виновны в смерти принца, по приказу Эйста сожгли следующей ночью.

Энониец вздрогнул.

– То есть как «сожгли»?..

– Ты никогда не видел? Впрочем, я забыл, что в южных землях принято казнить иначе. Но имперские законы «Горностаям» не указ.

«Они хуже Безликих, эти люди», – в ужасе подумал Крикс. А в следующую секунду его посетила мысль, из-за которой волосы на голове у Рикса встали дыбом.

– Это все из-за меня, – сказал он в пустоту. – Если бы я не подстрелил Эзара, ничего бы не случилось.

Астер рассмеялся. Это был на редкость невеселый смех.

– Ну конечно, это все из-за тебя: и «Горностаи», и война, и эти казни. Если бы не ты, такийцы отпустили бы своих пленников на все четыре стороны, а напоследок куртуазно извинились за налет. Я верно понял твою мысль?..

Крикс не ответил. Он провел ладонью по лицу и ощутил, что пальцы у него дрожат.

– Как бы там ни было, завтра на рассвете мы сворачиваем лагерь и идем в Летние Воды, – подытожил Астер. – С «Горностаями» нужно покончить прежде, чем они соединятся с остальными нагорийцами.

– Могу я пойти с вами? – спросил Крикс. До нынешнего вечера он был уверен, что, оправившись от ран, он снова присоединится к войску лорда Ирема. А люди «Бешеного принца», отступавшие на север, двигались в противоположном от Сокаты направлении. «Дан-Энрикс» сам не понял, когда его планы успели так резко измениться.

Астер отозвался, не задумавшись – но, кажется, и не особо удивившись этой просьбе.

– Нет. С разведчиками из Лесного братства ходят только те, кого я принял в свой отряд. А ты имперец – следовательно, вдвойне чужак для каждого из нас. Сегодня ночью мы могли бы уйти так, что ты проснулся бы в пустом лесу и еще долго думал, не приснился ли тебе наш лагерь. Но ты оказал всем нам серьезную услугу, и заслуживаешь большего. Мечи у нас наперечет, но мы оставим тебе нож, кремень с кресалом и немного вяленого мяса, чтобы ты сумел добраться до своих. На этом я сочту свой долг исполненным с лихвой. Или ты думаешь, что вправе требовать чего-нибудь еще?

– Я ничего от вас не требую, – заверил Рикс. – Я просто хочу вместе с вами драться с «Горностаями». Если для этого я должен стать одним из вас, тогда позволь мне вступить в ваше Братство.

Произнеся последние слова, южанин проглотил застрявший в горле ком. Приняв его к себе на службу, мессер Ирем даже не подумал связывать его предписанной оруженосцам клятвой, а когда Крикс сам рискнул напомнить сюзерену об этой традиции, тот не без желчного юмора заметил, что одну подобную присягу энониец уже дал. Сейчас «дан-Энрикс» мог только порадоваться, что он не был связан с коадъютором еще и клятвой. По собственной воле присоединиться к мародерам и бродягам, воюющим против каларийского наместника – это ли не нарушение присяги?.. Но такийцы заживо сожгли троих человек, принявших на себя его вину, и перевешали еще десяток. Оставить все как есть и двинуться к Сокате, где стояли лагерем имперские войска, значило снять с себя всякую ответственность за их судьбу. Иначе говоря, предать всех тех, кто умер по его вине. Переполнявшая «дан-Энрикса» ненависть к «Горностаям» и их предводителю роднила его с Лаской, Сайремом и Пчелоедом крепче, чем любые клятвы или даже кровное родство.

– Ты еще слишком юн для Братства, мальчик, – усмехнулась темнота. – Боюсь, что нам здесь не нужны оруженосцы.

– До сих пор я бился наравне со всеми остальными.

– В самом деле? И в скольких сражениях ты уже поучаствовал, малыш? В одном? Может быть, даже в двух?.. – по-видимому, Астер находил их спор весьма забавным. Энониец зло прищурился.

– Если я сразился с человеком, который был вдвое старше, и убил его, то что важнее: кто из нас двоих больше сражался или кто, в конце концов, остался жив?..

– Неплохо сказано, имперец, – чуть подумав, согласился его собеседник. – Может, ты не так уж и не прав. Лови!

Что-то тяжелое упало к ногам Крикса, и, скосив глаза, он увидел длинный меч с узорной рукоятью.

– Я сказал «лови», а не «считай ворон», – заметил Астер, выходя из-за деревьев.

Крикс даже забыл про меч, уставившись на предводителя повстанцев. Он так долго думал, на кого окажется похож этот мужчина, что теперь, казалось, ни одна деталь в облике Астера не ускользала от его внимания.

Был он невысоким, тощим и сутулым, при ходьбе заметно припадал на одну ногу, и в сравнении с тем образом, который успел представить себе Крикс, смотрелся почти жалко. Спутанные волосы антарца выбивались из-под ремешка на лбу, узкие скулы покрывала пегая щетина. Но запавшие глаза смотрели на лаконца остро и внимательно, а были они светлыми и хищными, словно у дикой ночной птицы.