Читать книгу Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - Рэйвин Коннелл - Страница 4

В данной главе анализируются основные концепции социального анализа гендера, сформировавшиеся в результате исторических процессов в науке и обществе, о которых мы говорили выше. Здесь мы сосредоточимся скорее на общей логике различных типов теорий, а не на конкретных способах приложения теорий или конкретных понятиях.

Этот довольно формальный подход кажется мне самым лучшим для понимания возможностей теоретического роста, для определения как потенциала теорий, так и присущих им ограничений. Отсюда – достаточно необычная классификация теоретических систем. Так, из предлагаемой здесь классификации вытекает, что общепризнанные школы содержат логически несопоставимые теории. Например, социалистическое направление феминизма включает несколько типов теорий, которые мы будем обсуждать ниже. Понятие патриархата, рассмотренное под таким углом зрения, не является характерным для какой-то одной конкретной школы. Оно фигурирует в нескольких логически различающихся между собой теориях и принимает различные значения в зависимости от контекста.

В контексте настоящего анализа фундаментальное значение имеют три различения: (a) между объяснениями неравенства по признаку пола внешними или внутренними факторами; (b) в рамках теорий внутренних факторов – между объяснениями, которые сосредоточены на обычаях, и теми, которые сосредоточены на власти; (c) в рамках теорий власти – между теми исследователями, которые считают, что социальные категории предшествуют практике, и теми, которые считают, что социальные категории возникают из практики. Начну с теорий внешних факторов – и не потому, что они менее сложны, а потому, что они кажутся мне менее перспективными для развития теории гендера в целом.

Теории внешних факторов: от первичности класса через социальное воспроизводство к двойным системам

В Главе 2 были отмечены расхождения между феминистскими теориями, в которых основным фактором угнетения женщин считаются прямые отношения власти между мужчинами и женщинами, и теориями, которые видят его в чем-то ином. Наиболее влиятельными теориями внешних факторов (кроме биологического детерминизма, который будет рассматриваться в Главе 4 и не представляет собой социальную теорию) являются марксистские, которые усматривают основные факторы угнетения женщин в классовых отношениях, капиталистической системе или производственных отношениях, понимаемых как классовые.

Простейший вариант этой идеи таков: освобождение женщин зависит от классовой борьбы, поскольку основная причина социального неравенства – капитализм, и, следовательно, классовая борьба против капиталистов имеет первостепенное значение. В брошюре «Освобождение женщин и классовая борьба», пользовавшейся большой популярностью в Америке в начале 1970-х годов, Карен Майлз коротко излагает широко распространенную позицию, согласно которой угнетение женщин выгодно правящему классу. Капиталисты получают более высокие прибыли, потому что работающие женщины получают более низкую заработную плату; сексизм вносит раскол в рабочий класс; угнетение женщин способствует сохранению семьи, а она, в свою очередь, способствует сохранению капитализма. Этот простой синтез социалистических и феминистских идей оказался неудобоваримым для более ортодоксальных марксистов. Недавним свидетельством тому служит возвращение концепции первичности класса, осуществленное в работе британского троцкиста Тони Клиффа «Классовая борьба и освобождение женщин». В своей выдающейся по объему книге (это одно из самых обширных исследований современного феминизма, написанных мужчиной) Клифф утверждает, что не может быть компромисса между марксизмом и феминизмом: последний есть буржуазный обман честных трудящихся женщин. Похожие взгляды в 1970 – 1980-х годах составляли суть официальных доктрин в Советском Союзе и Китае, и это одна из немногих позиций, по которым политические режимы этих стран были единодушны. Китайский режим предпринял попытку освободить женщин от расширенной патриархатной семьи, заменив ее идеалом гармоничной нуклеарной семьи с сохранением разделения труда по признаку пола. Советский режим тоже благодушно относился к тому, что забота о детях и другая работа по дому лежит на женских плечах. Политическая стратегия в отношении полов в этой стране всегда подчинялась изменениям курса классовой политики.

Как теорию эти взгляды трудно критиковать. Приоритет классовой борьбы является «постулатом, догмой», как отмечает Кристин Делфи в связи с аналогичными концепциями, развиваемыми во Франции. Правда, существует очевидный аргумент против подобных концепций: подчинение женщины началось задолго до капитализма, имеет место у всех классов при капитализме и продолжается в странах, которые перестали быть капиталистическими. Тот факт, что женщины, принадлежащие к разным классам, имеют разные интересы, очень важен, но его признание не нуждается в догмате о приоритете класса.

Однако в замечаниях Майлз о семье присутствовали зародыши глубокого анализа. В середине и в конце 1970-х годов они получили развитие в работах разных теоретиков, особенно в Великобритании, под влиянием структуралистского направления марксизма.

Главная идея состояла в том, что семья, сексуальность или гендерные отношения в целом следует рассматривать как сферу воспроизводства производственных отношений. Тип производственных отношений (который означает главным образом классовые отношения в промышленности), согласно марксистской теории, характеризует определенный способ производства (капиталистический, феодальный и т. д.). А способ производства представляет собой стержень конкретной исторической эпохи. Производственные отношения не могут существовать без воспроизводства: изо дня в день, из года в год, из поколения в поколение. Необходимость воспроизводства вызывает к жизни социальные процессы, сосредоточенные вокруг семьи, домашнего уклада и воспитания детей. Различные теоретики давали разную оценку этих процессов. Джулиет Митчелл считала, что сферой идеологии, которая втискивает человека в определенную ячейку производства, является патриархат. Другие английские теоретики выделили свой собственный набор социальных отношений – отношения воспроизводства. Однако они сходились в том, что эти процессы или эта сфера были главной детерминантой подчиненного положения женщин.

Теория общественного воспроизводства в таком виде имела важное преимущество перед простыми теориями патриархата, построенными на идее классовых интересов, и являла собой синтез нескольких важных направлений мысли. Воспроизводство понималось как рождение детей для заполнения рабочих мест и обслуживание рабочего, уставшего после трудового дня. Здесь теория соединялась с основными фактами из жизни, которые документально отразили сами трудящиеся женщины в автобиографических сочинениях, начиная с книги Маргарет Левелин Дэвис «Жизнь, как мы ее знаем» и заканчивая книгой Гвен Вессон «Жена Брайана, мать Дженни». Другой подход к воспроизводству – рассмотрение его с точки зрения культуры и психологии, социализации, продуктом которой являются стандартные люди, нужные капиталистическому производству. Этот подход близок социалистической критике деформации образования и культуры, возникающей в связи с нуждами капитализма. Когда Эндрю Толсон высказал идею о существовании связи между соревновательной маскулинностью и функционированием капитализма, он использовал новый материал, но форма рассуждения была очень хорошо знакома социалистам.

Кроме того, теория воспроизводства доказывала системную связь между угнетением женщин и экономической эксплуатацией при капитализме. Эта связь рассматривалась как встроенная в общую интегрированную структуру социальной организации, а не как аспект отношений в рамках конкретных интересов или групп. Образ буржуазии-дьявола исчез из картины общества. Это позволило признать огромную сложность обсуждаемых вопросов и привело к появлению тонких и важных исследований. Но благодаря этому цель социальных преобразований стала казаться более значимой и менее достижимой, чем считали политики начала 1970-х. В теории социального воспроизводства было заключено нечто гораздо большее, чем привкус пессимизма.

Поскольку вышесказанное справедливо для теорий воспроизводства в других областях социального анализа, например в работах Бурдье по вопросам образования или в теории классов Альтюссера, можно сделать вывод, что все эти теории опираются на общий принцип. Суть этого принципа, на мой взгляд, коренится в самом понятии социального воспроизводства, которое имеет смысл только в том случае, если изначально постулируется некая инвариантная структура. История рассматривается в этой теории как нечто добавленное к основному циклу структурного воспроизводства. Для того чтобы история стала органичной частью теории, социальная структура должна рассматриваться как постоянно создаваемая, а не как постоянно воспроизводимая. А это имеет смысл, только если в теории предусматривается постоянная возможность того, что структура будет создаваться иным образом. Группы, обладающие властью, на самом деле обычно пытаются воспроизводить структуру, которая обеспечивает их привилегии. Но вопрос о том, преуспеют ли они в этом и каким образом этого добьются, всегда остается открытым.

Социальное воспроизводство, таким образом, является целью стратегии. Когда оно имеет место – что происходит часто, – это является достижением конкретного союза одних социальных сил в противовес другим. Таким образом, социальное воспроизводство нельзя считать постулатом или исходной посылкой теории, и данное понятие не может принять на себя тяжесть объяснения, которую взваливают на нее гендерные теории воспроизводства.

Второй основной трудностью этих подходов является установление убедительной связи между потребностями капитализма и тем, что касается именно гендера. Достаточно очевидно, что если капитализму суждено существовать и дальше, то преуспевание его господствующих групп должно обеспечиваться с помощью какой-то стратегии воспроизводства. Но при этом вовсе не очевидно, что их действия должны привести к иерархии полов и угнетению по признаку пола. То же самое можно утверждать (как иногда и делается) и относительно расовой и этнической иерархий или иерархий возрастных групп. Ряд исторических данных, которые были известны ранним социалистам, таким как Энгельс и Бебель, свидетельствовал о том, что в определенном смысле капитализм разрушил существовавшие патриархатные обычаи и дал женщинам значительные личные свободы и возможности равноправия. События последних лет в таких странах, как США и Австралия, показывают, что наступления феминисток на ограничения, налагаемые на жизнь женщин и их карьеру, могут пробудить их способности и обратить их на нужды капитализма. Достаточно посмотреть на кооптацию, не только зафиксированную, но и прославляемую в журналах типа «Ms» и «Portfolio». Очевидно, что отношение между капитализмом и патриархатом не является сугубо функциональным. Оно менее однозначно и более противоречиво, чем следует из теории воспроизводства.

Пытаясь преодолеть эти проблемы, марксистская феминистская теория воспроизводства искала принципы объяснения главным образом в теории культуры: в лакановской версии психоанализа, в структурной антропологии Леви-Стросса и различных семиотических разработках. Так возникла устойчивая тенденция трактовать гендерные отношения как усеченную структуру в сравнении с классовыми отношениями. Согласно некоторым вариантам данной концепции, социальное воспроизводство и патриархат стали рассматриваться как относящиеся исключительно к сфере идеологии, а не производства. Согласно другим вариантам, воспроизводство было связано с общественным разделением труда, но лишь одного его вида – домашнего труда. Понимание гендерных отношений как менее широких, чем классовые отношения, является основой подхода, согласно которому историческая периодизация гендерных отношений соответствует основным периодам истории классов. Ведь согласно марксистской теории, именно история классовых производственных отношений определяет способы производства и переходы от одного способа производства к другому.

Тенденция урезать понятие патриархата постепенно уводила логику теории воспроизводства от практических программ социалистического феминизма. В Австралии и Великобритании в конце 1970-х – начале 1980-х годов усиливалось внимание к проблемам, тесно связанным с материальным миром и сферой производства, таким как занятость женщин, размер заработной платы, тред-юнионизм, охрана здоровья, государственное регулирование и т. п. В то же время расширялся поток исследований женского опыта на фабриках и на рынке труда, ориентированных на ценности социалистического феминизма, а не на теорию воспроизводства. Например, исследования Клер Уильямс о шахтерских городках Австралии и Рут Кавендиш на фабрике по производству автомобильных запчастей в Великобритании сразу показали, что гендерные отношения и разделение труда по половому признаку глубоко встроены в производственную систему развитого капитализма (что составляло традиционную область теории классов). Отсюда со всей очевидностью следует, что гендерные отношения не есть усеченная структура. Гендер – это часть производственных отношений, и он был таковым с самого начала, а не составлял «примесь», сопутствующую их воспроизводству.

При этом подходе на вопрос о том, как связаны между собой капитализм и патриархат, дается другой ответ; в 1970-е годы этот подход начинает развиваться в рамках социалистического феминизма в нескольких странах. Так, Мариароза Далла Коста и Сельма Джеймс писали, что «классовая эксплуатация основана на особом опосредовании эксплуатации женщин». Барбара Эренрайх утверждала, что социалисты должны рассматривать женщин как органичную часть рабочего класса. Аня Мойленбельт оспаривала мысль о том, что классовая борьба является общей борьбой, а феминистское движение нужно рассматривать как отвлечение от нее. Нэнси Хартсок утверждала необходимость фундаментального пересмотра категории класса в свете гендерных проблем.

Начнем с того, что эти дискуссии не были связаны между собой, но из них вытекала общая мысль: гендерные отношения параллельны классовым отношениям, взаимодействуют с ними и в определенном смысле являются их неотъемлемой частью. В статье Хайди Хартман «Неудачный брак марксизма и феминизма» и в сборнике под редакцией Зиллы Айзенстайн «Капиталистический патриархат и аргументы в пользу социалистического феминизма», опубликованных в 1979 году, выкристаллизовался подход, который был назван теорией двойных систем (dual systems theory). Главная мысль этой теории состоит в том, что капитализм и патриархат являются отличными друг от друга и равно всеобъемлющими системами социальных отношений, которые сопряжены друг с другом и взаимодействуют между собой. Формой их взаимодействия в настоящее время является общественный порядок, который Айзенстайн называет капиталистическим патриархатом. Понимание современного мира требует одновременного анализа его классовых и гендерных структур. Анализ гендера требует в принципе самостоятельной теории, логически независимой от классовой.

С точки зрения наших современных знаний о гендере эта концепция обоснована лучше, чем теории социального воспроизводства. Она согласуется с тем фактом, что гендерные отношения проявляются во всех областях социальной практики и предшествуют капитализму и, возможно, всем видам классовых обществ. Подобный подход отвечает практическому критерию, выдвинутому Мойленбельт: необходимо внимательнейшим образом отнестись к женскому опыту в гендерной политике, не отказываясь при этом от анализа классовой политики. Вместе с тем этот подход имеет две серьезные трудности. Одна из них – идея системы. Непросто понять, что именно делает патриархатную систему системой и в каком смысле капитализм и патриархат – одно и то же. Вторая трудность заключается в том, как понимать взаимодействие между капитализмом и патриархатом. Эту связь можно рассматривать как пограничный обмен (boundary exchange, в смысле теории систем Парсонса) или как более или менее случайное пересечение структур. Ни одна из этих идей не дает хорошего инструмента для понимания задач, стоящих перед социалистическим феминизмом, т. е. для объяснения угнетения женщин и разработки стратегии их освобождения.

Эти трудности принципиальны. Маловероятно, что формулировки классовых и гендерных проблем в духе Хартман и Айзенстайн смогут сохраниться в их современном виде. И все же общее направление, в котором они движутся, кажется верным. Если мы будем рассматривать эти позиции как первые приближения в рамках более общей теории, то их потенциал можно развить в новом ключе. Первое, что для этого необходимо, – адекватная теория внутренних факторов гендерных отношений. В соответствии с этой позицией в остальной части этой главы рассматриваются основные варианты данной теории.

Теория половых ролей

Литература о половых ролях весьма обширна, и в ней достаточно путаницы в вопросе о различении между половыми ролями, различиями между полами (sex differences) и характерами полов (sexual character). В качестве примера можно привести исследование по андрогинии Сандры Бем, в котором предпринята попытка измерять психологические черты маскулинности и фемининности. Ее вопросник называется «Инструментарий для изучения половых ролей, разработанный Сандрой Бем» («Bem Sex Role Inventory»), хотя он не включает вопросов о ролях в каком-либо строгом значении этого термина. Буквально в сотнях других трудов информация о различиях полов дается на основе весьма свободного допущения, что ролевые феномены объясняют наблюдаемые различия между полами. Поэтому обычно довольно трудно определить, какая теория лежит в основе работ по половым ролям.

Существует тем не менее определенный социально-теоретический подход, организованный вокруг понятия роли. Хотя разные формулировки концепции, восходящей к 1930-м годам, различаются в деталях, в большинстве из них содержится пять общих моментов, которые образуют логическое ядро теории ролей. Первые два постулируют основную метафору – актора (actor) и сценария (script):

1) аналитическое различение личности и социального положения, которое она занимает;

2) набор действий или типов ролевого поведения, закрепленных за социальным положением.

В трех других тезисах формулируются способы, с помощью которых запускается и затем развивается, согласно определенному сценарию, социальная драма:

1) ролевые ожидания, или нормы, определяют, какие действия соответствуют данному положению;

2) эти ролевые ожидания поддерживаются людьми, занимающими противоположные позиции (counter-position) (теми, кто задает роли, референтными группами);

3) эти люди обеспечивают исполнение ролей с помощью санкций – наград, наказаний, положительных и отрицательных подкреплений.

Эти понятия являются инструментами, с помощью которых в теории ролей осуществляется попытка общего анализа социального взаимодействия. В широком смысле ролевая теория – это такой подход к социальной структуре, который объясняет налагаемые ею базовые социальные ограничения стереотипными межличностными ожиданиями.

Эту парадигму можно применить почти к любому типу человеческого поведения – и в широком, и в узком смысле. О диапазоне интерпретации ролей можно судить по учебникам, в которых приводятся примеры ролей – от столь широких типов поведения, как носитель языка, до столь узких, как астронавт (это примеры из работы Брюса Биддла «Теория ролей»). Соответственно, и к гендерным отношениям ролевую парадигму можно применять самыми разными способами. Можно дать описание очень ограниченного класса ролей. Так, в работе Мирры Комаровски о семье сделана попытка детально описать ролевое поведение в процессе ухаживания и в браке. В более поздней работе «Ролевая структура и анализ семьи», выполненной группой американских социологов, приведен удивительный список ролей, которые они выявили в американской семье, включая роль заботы о детях, роль родственника, роль сексуального партнера, рекреационную роль, не говоря уже о ролях добытчика и хранительницы очага (которые, к счастью, подаются как взаимодополняющие). Подобные списки наглядно показывают неопределенность ролевой парадигмы.

В большинстве работ приложения ролевых понятий к гендеру имеют иной характер. Их основная идея состоит в том, что быть мужчиной или женщиной означает выполнение главной роли, характерной для данного пола. Соответственно, в данном контексте всегда обсуждаются две половые роли – мужская роль и женская роль, иногда называемые маскулинной и фемининной, и т. п.

Такой путь рассуждений о гендере привлекателен в нескольких отношениях. Во-первых, он дает возможность отойти от биологических интерпретаций различий между полами и сделать акцент на том, что поведение мужчин и женщин различно, так как оно соответствует разным социальным ожиданиям. Наиболее плодотворные исследования, выросшие из идеи роли, рассматривают, каким образом эти ожидания определяются в средствах массовой информации. Ограниченность образа женщины в СМИ поразительна. В 1960-х годах об этом говорила Бетти Фридан, которая охарактеризовала эту особенность репрезентации женщин как часть мистики женственности. Впоследствии ее соображения подтвердились многочисленными исследованиями, посвященными СМИ.

Во-вторых, теория половых ролей связывает социальную структуру с формированием личности, а это является важной и трудной теоретической задачей. Сторонники общей теории ролей, такие как Ральф Дарендорф, утверждают, что понятие роли «находится на границе социологии и психологии». Точнее, это понятие позволяет применить простой подход к описанию включения индивидов в общественные отношения. Основная мысль здесь состоит в том, что это включение происходит путем усвоения роли, социализации или интериоризации. Таким образом, женский характер формируется путем социализации в фемининную роль, а мужской характер соответственно – в маскулинную роль, отклонения же возникают из-за какой-либо неудачи в социализации.

Этот ход рассуждений приводит к интересу к людям и институтам, ответственным за обучение, так называемым агентам социализации. Это мать, семья, учителя, сверстники, СМИ. Другой большой блок исследований, выросших из теории половых ролей, посвящен разному отношению к мальчикам и девочкам со стороны агентов социализации, способам, которыми модели фемининности и маскулинности передаются детям, и (в редких случаях) – результатам смешения моделей социализации. В наиболее сложных вариантах теории половых ролей, типа концепции Толкотта Парсонса, социализация связывается с психоаналитическими идеями о структурировании бессознательного. Однако обычно теория половых ролей рассматривается как альтернатива психодинамическим объяснениям, подобным концепции Фрейда, и внимание в ней полностью сосредоточено на внешних открытых факторах и внешнем открытом поведении.

В-третьих, в теории половых ролей предлагаются принципы политики реформ. Если подчиненное положение женщины является главным образом следствием ролевых ожиданий, согласно которым она определяется как помощник и лицо подчиненное, а ее характер – как пассивный или экспрессивный (а не инструментальный), тогда путь к прогрессу состоит в том, чтобы изменить эти ожидания. Современный феминизм потратил много энергии именно на это: на разработку антисексистских школьных программ, разработку и принятие антидискриминационных законов, развитие политики равных возможностей на рынке труда и кампании позитивного действия (affirmative action). Как ни широка территория либерального феминизма, все это выходит за рамки заложенной в классическом либерализме сосредоточенности на индивиде, поскольку концепция половых ролей указывает на коллективное измерение социальной стереотипизации. Алисон Зиллер (A. Ziller), директор Отдела по равным возможностям в сфере занятости при правительстве Нового Южного Уэльса, заметила:

Принятый план позитивных действий… означает, что избавление от дискриминации не основано на процедурах подачи жалоб отдельными гражданами.

Описанные выше положительные аспекты теории половых ролей очень значимы. Ее следует считать серьезной теорией внутренних факторов формирования гендерных отношений не просто потому, что ей посвящена обширная литература. И все же достоинства этой теории сопряжены с весьма серьезными концептуальными проблемами.

Проблемы начинаются с того, что многие теоретики, работающие в рамках концепции половых ролей, считают самой сильной своей стороной то, что они делают акцент на социальном через понятие ожиданий. Ролевая теория часто понимается психологами как форма социального детерминизма, сосредоточенная на том, каким образом индивиды попадаются в ловушку стереотипов. Стереотипные межличностные ожидания действительно являются социальными фактами. Согласно ролевой теории, они эффективны потому, что подчинение им вознаграждается, а отход от них наказывается другими людьми. На жаргоне теории ролей это означает, что выполнение роли санкционируется теми, кто занимает противоположную позицию. Маленького мальчика хвалят за настойчивость, высмеивают, если он ведет себя как девчонка и т. д. Но почему санкции осуществляются другой стороной? Это нельзя объяснить ее ролевыми ожиданиями: если так, то ролевая теория сводится к бесконечной регрессии. Уже с первых шагов она обращается к проблеме индивидуальной воли и индивидуального действия, вращаясь вокруг выбора о применении санкций. Как это ни парадоксально, но социальное измерение ролевой теории, таким образом, растворяется в волюнтаризме, в общей предпосылке о том, что люди делают выбор в пользу поддержки существующих обычаев.

Поэтому в конечном счете ролевая теория оказывается отнюдь не социальной теорией. Она останавливается перед той проблемой, с которой социальная теория должна логически начинаться, – проблемой соотношения между индивидуальным действием (agency) отдельного человека и социальной структурой. Но ролевая теория избегает этой проблемы, растворяя структуру в индивидуальном действии. Вследствие этого недостающий элемент структуры скрыто восполняется биологической категорией пола. Сами термины женская роль и мужская роль, привязывающие биологический термин к драматургическому, выдвигают идею о том, что происходит. Лежащий в их основании образ – это инвариантная биологическая база и гибкая социальная надстройка. Поэтому обсуждение половых ролей постоянно скатывается к обсуждению различий между полами. При анализе половых ролей всегда встают имплицитные вопросы: какая конкретно надстройка была создана при таких-то и таких-то обстоятельствах и насколько через нее еще «просвечивает» биологическая дихотомия?

Таким образом, результатом применения ролевого подхода является абстрактное представление о различиях между полами и между ситуациями, в которых они находятся, а не конкретное объяснение отношений между ними. Сюзанна Францвей и Ян Лоуи, критикуя теорию половых ролей в феминизме, указывают, что она сосредоточена на аттитюдах и упускает реалии, относительно которых формируются эти аттитюды. А политический эффект теории должен состоять в том, чтобы высветить факторы, порождающие искусственно жесткое различение женщин и мужчин, и уменьшить экономическую, домашнюю и политическую власть мужчин над женщинами.

Как отмечали некоторые критики, мы не говорим о расовых ролях и классовых ролях, потому что проявления власти в этих областях социальной жизни более очевидны для социологов. Что касается половых ролей, то лежащая в их основе биологическая дихотомия, по-видимому, убедила многих теоретиков в том, что здесь нет властных отношений вообще. Женская и мужская роли молчаливо признаются равными. Конечно, они считаются разными по содержанию, но взаимно зависят друг от друга (являются взаимодополняющими), состоят из одинаковых ингредиентов и – в глазах либералов середины 1970-х годов, авторов самых значимых работ по мужской роли – одинаково репрессивны по отношению ко всем человеческим существам.

Вместо объяснения власти анализ ролей выдвигает теорию норм. Энн Эдвардс заметила, что теория половых ролей серьезно упрощает сложности гендера, сводя все проявления маскулинности и фемининности к дуализму. Все женщины при этом объединяются единой женской ролью. Последняя, в свою очередь, приравнивается к роли домохозяйки, которая должна исполняться в семье. Бо́льшая часть положений теории половых ролей выстраивается как анализ стандартного нормативного случая, а не исходит из проблем, которые наблюдаются при полевых исследованиях.

В качестве стандартного случая обычно используется абстрактная модель нуклеарной семьи с традиционным разделением труда по половому признаку. Такая ситуация считается стандартной, поскольку полагается, что большинство людей живет именно таким образом, а отклоняется от этой модели якобы меньшинство. Она нормативна в двух смыслах. Во-первых, допускается, что люди в целом считают, будто правильно жить именно таким образом, так что эта модель определяет действительные ролевые ожидания. Во-вторых, теоретики рассматривают ее как правильный (или социально функциональный, или биологически органичный) способ жизни. Привлекательность работ по половым ролям для обычного читателя объясняется некоторой затушеванностью этих идей. Так, когда сексолог Джон Мани пишет о правильном пути психосексуального развития, его цель заключается в следующем: заклеймить любое отклонение от нормативной модели (включая гомосексуальный выбор) как патологическое явление и подкрепить идею о том, что общепринятая гетеросексуальность – это хорошо и для личности, и для общества.

Основная сложность здесь в том, что нормативное, т. е. то, что считается ожидаемым или одобряемым, совсем не обязательно является стандартным, т. е. тем, что имеет место в действительности. И это особенно явно в случае сексуальности. Проведенные исследования в этой области принесли много разочарований сторонникам нормативного подхода. Самые известные из них – труды Кинзи – выявили частые случаи гомосексуального поведения среди американского населения, с чем нормативная теория половых ролей никогда не могла примириться. Другую проблему для данной теории представляют данные о добрачных и внебрачных гетеросексуальных половых отношениях. Еще одна проблема – данные о домашнем насилии: по умеренным оценкам Штрауса (Strauss) и других, домашнее насилие имеет место более чем в половине американских семей. Отсюда следует, что существует большой разрыв между морально одобряемым поведением и тем, что происходит на самом деле. Статистика по структуре домохозяйств показывает, что семья в составе: мама, папа, двое детей, кошка и собака, к которой обычно апеллируют священники, президенты и создатели рекламы, – не является наиболее распространенной формой домашнего уклада, да и никогда, возможно, ею не была. Нормативная модель, предписывающая мужу зарабатывать деньги, а жене – вести домашнее хозяйство, активно используется в идеологии, но на самом деле уже не существует – она была подорвана экономикой, что показано в Главе 1 данной монографии. Около трети оплачиваемой рабочей силы в мире составляют женщины, тогда как значительное число мужчин рабочей силой не является. Сторонникам теории ролей, ведущим тщательные полевые исследования, таким как, например, Мирра Комаровски, приходится очень сильно «дожимать» эмпирические данные, чтобы извлечь из них что-то похожее на теоретическую модель ролей.

Если мы четко разграничиваем нормативное и реально распространенное, вместо того чтобы смешивать их, возникают новые важные вопросы. Появляется возможность понять нормативное не как соответствие стандарту, а как определение того, что Власть предержащие хотят видеть общепринятым. Это порождает вопросы о том, чьи интересы воплощены в нормах, насколько повседневная жизнь людей дает примеры сопротивления этим интересам и какие потенциально нормативные принципы могли бы возникнуть из широко распространенных практик, являющихся на данный момент ненормативными.

Теория половых ролей трактует отклонения от нормативного, стандартного случая с помощью понятия девиации. Этот термин не пользуется общим расположением, поскольку, с точки зрения работников системы социального обеспечения, он способствует навешиванию ярлыков. Тем не менее он продолжает существовать в теории ролей, потому что логически необходим для нормативной концепции роли. В нашем распоряжении есть эвфемизмы – неадекватное представление о собственном «Я», нонконформизм, – но при этом нас не удивляет, когда сторонники теории ролей, например Биддл, открыто рассуждают о «девиантном поведении», «девиантных идентичностях», «причинах плохой адаптации» и противопоставляют их «успешному усвоению роли».

Доминирование нормативного стандартного случая в литературе по половым ролям в сочетании с понятием девиации приводит к особому эффекту: создается впечатление, что традиционные половые роли преобладают и что отклонения от них маргинальны и, вероятно, являются результатом индивидуальной эксцентричности, приобретенной человеком в силу несовершенной или неадекватной социализации. Так могут трактоваться лесбийство, мужская гомосексуальность, половое воздержание и девственность, проституция, насилие со стороны супруга или супруги и трансвестизм. Во всех этих случаях ролевой подход элиминирует из гендерных отношений властную составляющую. Он также элиминирует сопротивление власти и общественному давлению, явления открытой или скрытой общественной борьбы, ведущейся по поводу определений сексуальности и гендера.

Рассуждая в связи с этим о конфликте интересов, следует сказать, что наибольшие ограничения привносит использование теории половых ролей в феминизме. Понимание политики в отношении полов как реформы ролей – осовременивания, либерализации или расширения женской роли (а в мужской версии движения – и мужской роли тоже) – означает, что не существует социальной теории движений за реформы как таковой, нет никакой концепции формирования коллективных интересов в рамках гендерных отношений. При существующем варианте половых ролей движущей силой реформы ролей выступает индивидуальный дискомфорт. Когда комфорт достигается, нет никакой социальной силы, которая могла бы осуществлять политические методы решения проблем или концептуальный анализ.

Отсутствие теории изменений и общественной борьбы на более глубоком уровне отражает отсутствие способа концептуализации социального противоречия и социальной динамики. Как социальная теория полоролевая концепция в сущности своей статична. Это отнюдь не означает, что сторонники данной теории не признают изменений. Модернизация женской роли была ведущей темой в одном из первых важных изложений теории половых ролей, а именно в работе Толкотта Парсонса 1942 года. Изменяющиеся ожидания стали главной темой обсуждений мужской роли в американских исследованиях последних десятилетий. Изменяющиеся определения женской роли являются главной темой в отклике академической социальной науки на феминизм.

Дело в том, что теория половых ролей не может понять изменения как историю, как трансформацию, порожденную взаимодействием социальной практики и социальной структуры. Структура предзадана в теории половых ролей в форме биологической дихотомии. А волюнтаризм, лежащий в основании понимания практической стороны понятия роли, препятствует разработке представления о социальной детерминации. В результате изменение – это всегда то, что случается с половыми ролями, то, что их нарушает. Оно приходит из внешнего мира, из общества в целом. Подобный ход мыслей можно увидеть, например, в рассуждениях о том, как технические и экономические изменения требуют перехода к современной мужской роли. Или изменение исходит из внутренней сущности личности, из подлинной самости, которая требует ослабления ограничений, предписываемых данной половой ролью. Сама роль всегда находится под внешним влиянием. Теория половых ролей не располагает механизмом, который бы помог понять изменения как диалектику, вырастающую из самих гендерных отношений. Таким образом, эта теория внутренних факторов формирования гендерных отношений является по самой своей сути ограниченной.

Резюмируя приведенные выше рассуждения, следует сказать, что принять теорию половых ролей как способ социального анализа гендера нам не позволяет наличие следующих четырех ее свойств: волюнтаризм и принципиальная неспособность дать теоретическое объяснение власти и социального интереса; зависимость теории от биологической дихотомии, приводящая ее к асоциальной концепции структуры; построение теории на основе стандартного нормативного случая и систематического искажения природы сопротивления; отсутствие способа теоретизирования по поводу историчности гендера.

Признание этих недостатков, как замечает Эдвардс, не мешает плодотворному исследованию стереотипов фемининности и маскулинности, т. е. половых ролей как социальных конструктов, культурных идеалов, отражения этих стереотипов в СМИ и т. д. (Мы вернемся к этим вопросам в Главе 11 данной книги.) Но, как утверждает та же Эдвардс, нужно искать такие пути теоретизирования по поводу пола и гендера, которые придают большее значение социальным институтам и структурам.

Вместе с тем критика половых ролей обеспечивает несколько полезных ориентиров относительно того, какой должна быть теория пола и гендера. Одна из проблем, которую она должна прояснить, – это формирование и конфликт общественных интересов, имеющие место в гендерных отношениях. Обратимся теперь к подходам, ставящим во главу угла именно эту проблему.

Теория гендерных категорий (categorical theory)

Объяснение гендерных отношений, в котором главное место уделяется власти и конфликту интересов, нашло свое воплощение в особой теории. У нее нет устоявшегося привычного названия. Отчасти это вызвано тем, что логика данной теории нарушает устоявшиеся границы между феминизмом культурологической ориентации и социалистическим феминизмом. Я буду называть этот подход категориальным.

Его основные положения сводятся к следующему. Во-первых, наличие противоположных интересов в гендерной политике связывается с конкретными категориями людей. В качестве характерного примера можно привести определение мужчин как «естественных врагов женщин», предлагаемое Джилл Джонстон. Во-вторых, единицей анализа и аргументации в этой теории является категория, а не процессы, конституирующие эту категорию, ее элементы или составные части. В-третьих, социальный порядок как целое описывается в терминах нескольких – обычно двух – главных категорий, связанных друг с другом отношениями власти и конфликтом интересов. Если теория половых ролей имеет тенденцию раствориться в индивидуализме, то категориальный подход создает масштабное полотно большими мазками.

Если в разных вариантах теории половых ролей используется одинаковая терминология и потому в ней затруднено различение логически разных представлений, то при категориальном подходе, напротив, одна и та же фундаментальная идея выражается с помощью самых разных терминов. Первые теоретики освобождения женщин заимствовали термины из политэкономии и антропологии. Роксана Данбар, например, утверждала, что женщины были «низшей кастой», а Шуламит Файерстоун исходила из того, что «пол – это класс» («sex class»), сознательно следуя марксистской традиции. Академический феминизм заимствовал терминологию из разных общественных наук. Элис Шлегель и Джанет Чэйфитц писали о «половой стратификации», а Мира Cтроубер (M. Strober) зафиксировала «рождение новой науки – диморфики». Этот термин, по-видимому, был запущен как шутка, но тот факт, что он был принят всерьез, свидетельствует об исключительно высокой потребности в теории. Аналогичным образом обсуждение патриархата в радикальном феминизме начиная с середины 1970-х годов обычно основывалось на понимании гендера как категории. Так, согласно хорошо известному утверждению Сьюзен Браунмиллер, изнасилование – это «сознательный процесс запугивания, посредством которого все мужчины держат всех женщин в состоянии страха».

Особенно ясно изложила основные положения этого подхода Дж. Чэйфитц, которая продвинулась дальше всех в его формализации как социальной теории. Мужчин и женщин, с ее точки зрения, следует рассматривать как «внутренне недифференцированные общие категории». Эти категории для аналитика являются исходной данностью, тогда как предметом анализа выступают отношения между ними. Теории гендерных категорий отличаются друг от друга главным образом объяснениями этих отношений.

Одна группа исследователей рассматривает отношение между этими категориями в терминах прямого господства. Пионерами данного подхода явились Р. Данбар и Р. Файерстоун. В более поздних вариантах категориального подхода, например в концепции глобального патриархата Мэри Дэли (M. Daly), сущностью этих отношений считается насилие мужчин над женщинами. Феминистский культурологический анализ изнасилования и порнографии, проведенный такими авторами, как Сьюзен Гриффин и Андреа Дворкин, тесно связан с этим направлением. Порнография рассматривается как выражение насилия, заключенного в мужской сексуальности, а изнасилование – скорее как акт патриархатного насилия, нежели сексуального желания.

Научные исследования стратификации по половому признаку обычно следуют более абстрактному и открытому подходу, признавая лишь то, что отношения между гендерными категориями – это отношения неравенства. Подобный подход послужил основой большого числа эмпирических исследований (некоторые из них упоминаются в Главе 1), показавших неравенство материальных ресурсов и жизненных шансов мужчин и женщин. Эти разработки не могут претендовать на большую теоретическую глубину, но они подняли вопрос о коррелятах или условиях различных уровней неравенства между полами. Чэйфитц, например, провела сравнительное межкультурное исследование, чтобы понять, какие общие условия (экономическое развитие, окружающая среда, религия и т. д.) связаны с высоким или низким уровнем неравенства статусов мужчин и женщин.

Здесь Чэйфитц приближается к объяснению гендерных отношений через действие внешних факторов. Действительно, при категориальном подходе выстраивается модель гендера, пригодная для большинства теорий внешних факторов, обсуждавшихся выше. Например, в исследованиях разделения труда по половому признаку гендерные категории обычно устанавливаются как простая линия демаркации в экономической жизни, которая может принимать более сложные очертания в разных обществах. Лишь незначительная группа исследователей проявила интерес к тому, что́ Маргарет Пауэр назвала «созданием женских профессий» («making of a women’s occupation») – к проблеме, которая уводит от абстрактной логики разделения людей на категории, поскольку делает акцент на процессе конструирования категорий.

Точно так же в большинстве исследований производственных отношений мало затрагивается практика самого производства. Подходя к социальным отношениям чисто умозрительно, исследователи на самом деле пользуются этими понятиями главным образом для демаркации категорий. В конечном счете личность и ее практика могут быть совсем исключены из предмета анализа, как это случилось во французском структурализме. Внимание теоретиков сосредоточено на социальном месте или категории, в которую помещен индивид. Следуя подобной стратегии, можно прийти к сильной теории гендерных категорий, не содержащей биологического детерминизма. Так, например, в структуралистских концепциях Джулиет Митчелл и Гейл Рубин места являются социально определенными, а оппозиция мужчина – женщина, которую они исследуют, социально сконструирована. То же самое можно сказать и о семиотических исследованиях гендера, которые ведутся с конца 1970-х годов.

В других вариантах категориального подхода в качестве социальной основы выступает упрощенная нормативная модель семьи. Именно такая семья становится фокусом исследований большинства феминистских теорий домашнего труда, принадлежащих к марксистскому направлению. Такой подход свойственен также оригинальному анализу патриархата как экономической системы, предложенному Кристин Делфи. Здесь категории конструируются социальным институтом брака, и суть отношений между ними состоит в том, что муж присваивает прибавочную стоимость, источником которой служит неоплачиваемый труд жены. Еще одним примером подобной концепции является психология женственности Нэнси Чодороу, сознательно построенная на попытке найти социальное, а не биологическое основание для психоаналитического объяснения эмоционального развития детей. Здесь основой отношений между категориями считается разделение труда по признаку пола при уходе за детьми.

Несмотря на всю изобретательность этих авторов в разработке социальных объяснений, общая картина гендера, которую они получают, ненамного отличается от простой биологической дихотомии. Категориальное представление о гендере является наиболее очевидным, когда категории могут считаться биологическими, а отношения между ними – коллективными или стандартными. Именно такова модель Браунмиллер «изнасилование – все мужчины – все женщины» или интерпретация порнографии у Дворкин «мужчины, обладающие женщинами».

Следует заметить, что биологический редукционизм не обязательно приводит к категориальному подходу. В некоторых работах по транссексуальности, например, исследователи рассматривают биологические основания отклонения от традиционных категорий. Но обычно теории биологических оснований (биограмматики) приводят к крайним формам категориального подхода, поскольку большинство авторов (ошибочно) считает, что репродуктивная биология четко разделяет людей на две разные категории.

Категориальный подход возник из ряда источников: структурализма, биологизма и простого риторического обращения к широким ясным категориям, удобным для политической мобилизации. Он сохраняет свою значимость, потому что отвечает потребности в четкой альтернативе либеральному феминизму и теории ролей. Для изучения и решения некоторых проблем рассмотрение гендера в терминах «внутренне не дифференцированных общих категорий» является в первом приближении совершенно адекватным. В этом смысле описательные работы о неравенстве полов в сфере образования, профессиональной занятости, охраны здоровья и по уровню доходов достигли явных успехов.

Проблемы начинаются, когда исследование не идет дальше первого приближения; когда категории мужчина и женщина принимаются за абсолютные и не подвергаются дальнейшему рассмотрению или уточнению. Ведь существуют проблемные области, где категориальный подход совсем не работает или приводит к ошибкам. Самым распространенным примером здесь является, видимо, анализ, осуществляемый в терминах стандартной нормативной семьи. Было проведено достаточное количество феминистских исследований по благосостоянию, которые подорвали установки, лежащие в основе большинства мер официальной экономической политики и социального обеспечения, а именно такие: все или почти все живут в нуклеарных семьях; у каждой (или почти у каждой) женщины есть (или должен быть) мужчина, который ее обеспечивает; наличие детей предполагает наличие мужа.

В центре другого варианта теории категорий находится типичный индивид. Характерным примером данного подхода является интерпретация сексуальности мужчин во многих работах по насилию над женщинами. Сюда же можно отнести стремление объяснить загрязнение окружающей среды, бездумное использование природных ресурсов и угрозу ядерной войны личной агрессивностью и жестокостью типичного мужчины.

Интуитивные представления исследователей, лежащие в основе данного подхода, безусловно, верны. Жадная до власти и эмоционально тупая маскулинность действительно составляет часть социальной машины, разрушающей окружающую среду. Именно эта машина опустошила половину прекрасного острова Тасмания, произведя вырубку лесов и построив гидроэлектростанцию. В исторических исследованиях, подобных работам Брайана Исли, прослежена тема маскулинности, контроля и власти в развитии науки и техники, кульминацией которого явилась атомная бомба. Но рассматривать эти и другие явления как прямое следствие маскулинности – значит упустить из виду существование социальной машины, превращающей данную форму маскулинности в деструктивную силу, разрушающую окружающую среду. (Ведь в другие периоды истории агрессивная маскулинность не приводила к радикальной деградации окружающей среды.) При подобном подходе упускаются из виду формы организации общества, которые наделяют один конкретный вид маскулинности главенствующим положением в гендерной политике и в то же время маргинализируют другие. Кроме того, при подобном подходе не анализируются социальные процессы, которые изначально порождают этот вид маскулинности.

Анализ гендера через типичного индивида представляет собой одно из проявлений того, что Эстер Айзенстайн называет ложным универсализмом. Она формулирует проблему следующим образом:

В определенной степени привычка к подобному способу мышления является неизбежным результатом потребности представить гендер как легитимную мыслительную категорию. Однако слишком часто она приводила к анализу, основывавшемуся на узком опыте белых женщин среднего класса, но претендовавшему на суждение обо всех женщинах и от имени всех женщин, белых или черных, бедных или богатых.

Построенной таким образом теории свойственна сильная тенденция смешивать различные периоды истории и разные части света. В таких текстах, как «Гин/экология» Мэри Дэли, «Женское сексуальное рабство» Кэтлин Барри и им подобных, приводятся примеры патриархатных зверств начиная со сжигания женщин в Индии, уродования гениталий в Африке, бинтования ног в Китае и заканчивая порнографией в Соединенных Штатах Америки. Все эти явления описываются как примеры проявления одной и той же базовой структуры. В таких теориях всемирное измерение гендерных отношений представлено как общая универсальная структура патриархата.

Убеждение, что в каждой стране и в каждый исторический период обнаруживается одна и та же структура, привело рассуждающих таким образом западных феминисток к классическим этноцентристским позициям. Как указывают критики, например Калпана Рэм, объяснение обычая самосожжения вдов, которое основано на расистских западных источниках, представляет индийских женщин как пассивно страдающих от этого зверства и не принимает в расчет их сопротивление, мобилизацию и цели, не отдает должного ни самой проблеме, ни индийским женщинам. Вполне возможно сочетать ясное осознание эксплуатации и подчинения женщин и идею фундаментального характера социальных изменений, необходимых для их устранения, с одной стороны, со столь же ясным осознанием культурных различий в формах угнетения и стратегий борьбы с ними, с другой. Именно такая позиция утверждается, например, в Предварительном отчете о семинаре по феминистской идеологии и структурам, проведенном в 1979 году в Бангкоке Азиатско-Тихооокеанским центром ООН «Женщины и развитие». Однако такой подход выходит за рамки теории гендерных категорий.

Можно интегрировать понятия класса, расы и национальности в теорию гендерных категорий, если эти структуры тоже понимать как категориальные. Это предполагает создание перекрестной классификации по нескольким переменным сразу – обычный шаг для количественной социологии. Главная операция при этом – логическое умножение, результатом которого является классификационная сетка, где размещают разные группы индивидов. Простая двухмерная перекрестная классификация стоит в центре работы Толсона о маскулинности.

Например:

Трехмерная перекрестная классификация лежит в основе последних исследований о тройном угнетении, которое испытывают неанглоязычные работающие женщины:

В такую схему можно добавить любое число измерений. С увеличением числа измерений их становится труднее отобразить на бумаге, но с ними можно легко справляться с помощью компьютера. И все же чем сложнее перекрестная классификация, тем жестче связан анализ со статической логикой категорий. И это усугубляет проблему, которая возникает в теории гендерных категорий при рассмотрении делений внутри самого поля гендера, т. е. делений, которые конституируют гендерные категории.

Самая заметная проблема здесь – политика выбора сексуального объекта. Гетеросексизм и гомофобия должны рассматриваться среди ключевых моделей гендерных отношений. Очень трудно начать борьбу с господством гетеросексуальности, используя категориальную модель гендера. Можно установить новую перекрестную классификацию, где деление гомо/гетеро пересекается с делением женщина/мужчина. Однако при категориальном анализе нет оснований помещать это деление на первое место. Перекрестная классификация запутывает проблему, поскольку логически приравнивает женскую гомосексуальность к мужской. Но есть все основания полагать, что между ними есть существенные различия не только в формах выражения, но и в том, каким образом они первоначально возникают. Как показывает разнообразный опыт участия лесбиянок в движении за освобождение геев, солидарность мужчин и женщин в движении против угнетения со стороны правильного общества нельзя считать чем-то самим собой разумеющимся. Иначе говоря, логическая перекрестная классификация никак не коррелирует с формированием социальных интересов.

Теория гендерных категорий обычно делает акцент на конфликте интересов, но испытывает затруднения при объяснении способа становления интересов и того, как люди сопротивляются структурам, определяющим интересы. Признание социального конфликта в рамках этой теории весьма схематично. При рассмотрении ряда проблем категориальный подход недостаточно хорошо раскрывает движение и противоречивость внутри гендера как социального процесса.

Важно также иметь в виду политические импликации категориального подхода. Одна из двух главных разновидностей теории гендерных категорий – академическая, или стратификационная, – приводит к политике увеличения доступа женщин к разным областям жизни путем роста числа женщин – политических лидеров, женщин, играющих важные роли в юриспруденции или управлении бизнесом. Но такой подход не дает никаких конкретных оснований оспаривать социальное устройство, порождающее сложившееся положение дел. В этом отношении его практические последствия мало отличаются от стратегии реформы ролей, предлагаемой либеральным феминизмом.

Движение за освобождение женщин, как и наиболее радикальные теории гендерных категорий, несомненно, подвергли сомнению существующие властные отношения. Им, однако, свойственна тенденция представлять ситуацию как всё или ничего. Подобно теории революции в духе большого взрыва, которая имплицитно заложена в марксистском структурализме, категориальный подход представляет отдаленное будущее и отдаленное прошлое лишенными угнетения, стремится все мрачные стороны настоящего связать с проявлениями власти мужчин и подчинения женщин. Вследствие этого женщинам предлагается метафизическая солидарность (все женщины…), вездесущий враг (все мужчины…) и необходимо вытекающий отсюда вывод, что борьба при существующих сегодня отношениях бессмысленна, поскольку структура и категории являются универсальными. Так как большинство женщин в силу своих жизненных обстоятельств не могут избежать отношений с мужчинами, на практике эта позиция выливается в неразрешимую дилемму внутри феминизма. Именно поэтому женское движение на протяжении ряда лет испытывает ощутимое напряжение вокруг вопросов чистоты и вины.

К теории, основанной на практике

В конечном счете, при категориальном подходе власть может приниматься во внимание, но при ее анализе исключается элемент практической политики: выбор, сомнения, стратегия, планирование, ошибки и преобразования. Этим категориальный подход похож на традиционную народную культуру. Именно практическая политика отсутствует в народной комедии войны полов: из века в век мужья грешат, жены ворчат, свекрови придираются, девушки кокетничают, юноши остаются юношами, и так будет во веки веков, аминь. Что бы люди ни предпринимали, ничего не меняется. В более сложных вариантах категориального подхода практическая политика маргинализируется скорее логически, нежели комически. В работах, подобных «Гин/экологии», конкретное направление гендерной политики рассматривается как логическая необходимость, вытекающая из внутренней природы патриархата, а не как выбор стратегии.

Выбор всегда подразумевает сомнение и возможность ошибки. Таким образом, для дальнейшего развития теории гендера необходимо придать полный вес практическому характеру политики и в то же время сохранить признание значимости власти, которое в теории категорий составляет важный шаг вперед по сравнению с теорией ролей.

Для обоснования практической политики нужна такая социальная теория, которая дает понимание переплетения жизни отдельного человека и социальной структуры и не сводится при этом к волюнтаризму и плюрализму, с одной стороны, или абсолютизированному категориальному подходу и биологическому детерминизму, с другой. Такая задача была лучше всего выполнена в художественной литературе и автобиографических сочинениях, посвященных гендерным отношениям. В книгах «Золотой дневник» Дорис Лессинг, «Конец стыду» Ани Мoйленбельт, «История Твиборна» Патрика Уайта, «Дочь Бергера» Надин Гордимер, присутствует сильное осознание принудительной власти гендерных отношений (и других структур, таких как класс и раса), ощущение чего-то такого, что оказывается жизненным препятствием. И тем не менее это что-то не есть некая простая абстракция, это что-то реально существует в других людях и их поступках со всей их сложностью, неоднозначностью и противоречивостью. И эта реальность служит постоянным объектом воздействия и преобразования – как в приятном, так и в неприятном для человека отношении.

В принципе мы знаем, как ввести этот способ понимания в социальную теорию, поскольку аналогичные проблемы возникли и в других областях знания. В классовом анализе они возникли в споре между структурой à la Альтюссер и историей à la Томпсон. В теоретической социологии они возникли в ходе полемики между сторонниками символического интеракционизма и этнометодологии, с одной стороны, и сторонниками теории систем и функционализма à la Парсонс, с другой, а совсем недавно – в дискуссиях о Леви-Строссе и структурализме. Основу решения этой проблемы можно найти в работах Сартра, Косика, Бурдье и Гидденса и других теоретиков, для которых главным объектом внимания выступают взаимосвязи структуры и практики. В целом проблемы категориального подхода можно разрешить с помощью теории практики, сосредоточивая внимание на том, что́ люди делают, когда они создают социальные отношения, в которых живут. Волюнтаризм можно преодолеть, сосредоточив внимание на структуре социальных отношений как на условии всех практик.

Несмотря на то что ни одна теория гендера формально не излагалась в этих терминах, некоторые теоретики феминизма и освобождения геев и еще большее число полевых исследователей начали заниматься подобного рода анализом. Их исследования не считаются единой школой, а их политические взгляды и стратегии очень разнообразны. Поэтому стоит привести некоторые примеры, чтобы показать те основания, которые предлагаются для развития теории в этом направлении.

Одним из пионеров в данной области была Джулиет Митчелл. Во втором разделе ее подзабытой теперь книги «Женское сословие» описывается социальное положение женщин на основании четырех структур, в каждой из которых возникает определенная форма угнетения. Эта мысль имеет большое значение для понятия структуры, которое будет обсуждаться в Главе 5. Частично под влиянием работы Митчелл американская исследовательница-антрополог Гейл Рубин разработала формальный сравнительный анализ системы отношений, посредством которой женщины подчинены мужчинам. Хотя в ее анализе пологендерной системы наблюдается движение к абстрактному структурализму, ее статья 1975 года «Обмен женщинами» более ясно, чем любая другая работа, показывает, какой может быть системная социальная теория гендера.

В своем знаменитом эссе «Принудительная гетеросексуальность и существование лесбиянок» Адриенн Рич указывает на значимость социальных отношений, которые женщины выстраивают между собой, в противовес тем отношениям, которые они выстраивают с мужчинами. Ее понятие лесбийского континуума приближается к теории категорий, но к нему можно подходить и исторически. Это одна из проблем, которые изучает Джилл Мэтьюз, исследуя историческое конструирование женственности в Австралии в XX веке. В своей книге «Добродетельные и безумные женщины» она использует записи психиатрических лечебниц для изучения влияния изменяющихся идеалов женственности на жизнь конкретных женщин. Она подчеркивает историчность женственности (и соответственно мужественности) как жизненного опыта, а не просто как навязанных правил, и связывает семейные отношения лицом-к-лицу с крупномасштабными тенденциями демографических, экономических и культурных изменений. Еще одна работа, в которой описаны макропроцессы, – книга Дэвида Фернбаха «Путь по спирали» – содержит социальный и реляционный анализ того, что обычно рассматривают как предсоциальное желание (или антисоциальное поведение). Сделав главным объектом своего изучения гомосексуальные отношения между мужчинами, автор рассматривает современный процесс формирования гомосексуальной идентичности в контексте истории гендерных отношений начиная с неолита. Его работа во многом умозрительна, но нет сомнений, что она больше похожа на реальную историю, чем миф о происхождении различий между полами.

Вместо того чтобы задавать вопросы о происхождении различий между полами и конечных основаниях, на которые нельзя найти ответа, авторы перечисленных работ рассматривают проблему организации гендерных отношений как протекающего в настоящее время процесса. Они считают, что структура не дана заранее, а складывается исторически. Отсюда вытекает возможность разных способов структурирования гендера, отражающих господство разных социальных интересов. Отсюда также вытекает разная степень внутренней согласованности или непротиворечивости структурирования гендерных отношений, что отражает изменение уровня неприятия сложившихся гендерных отношений и сопротивления им. Гендерная политика укоренена в самом основании структуры гендерных отношений. В рамках данной структуры развиваются кризисные тенденции, которые материализуются в радикальной гендерной политике. Эти вопросы служат отправной точкой для Части II, где предпринята попытка разработать подход к структуре гендерных отношений, основанный на практике.

Однако теория практики этим не исчерпывается – в ней также обращается внимание на историчность гендера на уровне личной жизни человека. Мысль о том, что формы сексуальности являются социальными конструкциями, возникла в работах радикальных историков[6], в дискурсивном анализе[7] и в интеракционистской социологии, не говоря уже о работах Маркузе. Женственность и мужественность как структуры характеров людей следует рассматривать как исторически изменчивые. Ничто не может помешать появлению нескольких форм полового характера в одном и том же обществе и в одно и то же время. Я считаю, что многообразие форм женственности и мужественности – это основополагающий факт гендерных отношений и способ проявления гендерных структур в жизни. К этим вопросам мы обратимся в Части III, где развивается основанный на практике подход к личности.

В заключение данной главы обратимся к еще одной проблеме. Главная трудность в понимании историчности гендерных отношений – устойчивое мнение о том, что исторически инвариантная структура встроена в гендер в силу половой дихотомии тел. Именно к этому допущению в конечном итоге восходит теория половых ролей и бо́льшая часть разновидностей категориального подхода. Социальная теория бессмысленна или в лучшем случае периферийна, если она допускает, что базовые факторы являются биологическими. Таким образом, для теории гендера отношение между телом и социальной практикой представляет решающий вопрос, который необходимо прояснить прежде, чем анализировать структуру социальных отношений.

Примечания

Теории внешних факторов

(с. 61–68). Делфи (Delphy, 1977, р. 25) обсуждает догматический характер тезиса о «приоритете класса»; ее критика осталась незамеченной. О китайской семейной политике см.: Stacey (1979) и (Crol (1983). Об основных положениях теории социального воспроизводства гендера см.: Mitchell (1975); Kuhn and Wolp (1978), Группа женских исследований Центра современных исследований культуры (Centre for Contemporary Cultural Studies Women’s Studies Group, 1978) и Burton (1985). Критика, развиваемая в данной главе, основана на общей критике теории воспроизводства, см.: Connell (1983, глава 8). Теоретические трудности феминизма марксистского направления в Великобритании подробно рассмотрены в: Barrett (1980). О практических кампаниях социалистического феминизма в этой стране см.: Coote and Campbell (1982) и Stevens (2013). Наиболее глубокая из известных мне критика понятий «дуальных систем» содержится в: Young (1981). Более подробно о связи между патриархатом и капитализмом см. в: Connell (1983, главы 3, 4 и 5).

Теория половых ролей

(с. 68–77). Бем (Bem, 1974), а также Стайнманн и Фокс (Steinmann and Fox, 1974) приводят примеры смешения понятий половых ролей и характера полов, а Весли и Весли (Wesley and Wesley, 1977) – понятий половых ролей и полового различия. Карриган, Коннелл и Ли (Carrigan, Connell and Lee, 1985) дают очерк истории идей, связанных с половыми ролями. Аргументация в данной главе основана на общей критике теории ролей в: Connell (1983, глава 10) и ее изложении применительно к половым ролям в статье Карригана, Коннелл и Ли (Carrigan, Connell and Lee, 1985), а также на анализе понятия половой роли у Францвей и Лoуи (Franzway and Lowe, 1978) и Эдвардс (Edwards, 1983).

Список семейных ролей приводится в: Nye et al. (1976). Вопрос об «агентах социализации» обсуждается более детально в Главе 9 настоящей книги. Плек (Pleck, 1981) рассматривает ролевую теорию как альтернативу психодинамике. Дэвид и Брэннон (David and Brannon, 1976) приводят примеры скрытого приравнивания мужских ролей к женским. Эдвардс (Edwards, 1983) дает исчерпывающую критику представлений о «девиантности» в теории половых ролей. Об изменении половых ролей см.: Lipman-Blumen and Tickamyer (1975) и Pleck (1976). Одним из любопытных ответвлений этой дискуссии стала литература, претендующая на то, чтобы быть историей половых ролей, например: Branca (1978). Мое доказательство неспособности теории ролей отвечать истинным критериям историчности было сформулировано в дискуссиях с Тимом Карриганом и Джоном Ли.

Теория гендерных категорий (categorical theory)

(с. 77–86). Остроумно аргументируя в защиту сепаратизма, Джонстон помогла артикулировать лесбийство как политическую проблему (см.: Johnston, 1973, р. 276). Виллис (Willis, 1984) дает превосходную историческую картину возникновения категориальной концепции гендера в рамках освободительного женского движения. Объяснение отношений воспроизводства с точки зрения категорий достигает своей вершины в: Bland et al. (1978). Работы Мани (Money, 1970) служат примером исследований девиации в духе биологического детерминизма. Реймонд (Raymond, 1979) демонстрирует замечательный пример теории, которую категориальная политическая логика толкает к биологическому эссенциализму. Категориальный подход как риторика хорошо показан в работе Спендера (Spender, 1982). Работы Балдок и Касс (Baldock and Cass, 1983) и Кэмпбелл (Campbell, 1984) относятся к тем многочисленным феминистским исследованиям, которые подрывают нормативную модель семьи. О маскулинности и агрессивности см.: (Farrell, 1974), Dinnerstein (1976) и Kelly (1984); в: Connell (1985a) аргументация дана в расширенном виде. Высказывание о ложном универсализме взято из: Eisenstein (1984, p. 132). О сложности интересов в движении геев см.: Gay Left Collective (1980) и Thompson (1985, глава 3).

К теории, основанной на практике

(с. 86–93). Об образах «битвы полов» см. знаменитое эссе Оруэлла об открытках Дональда Макгилла (1941)[8]. Связь между стратегией и сомнением гораздо яснее в низовой радикальной политике (grass-roots)[9], чем в радикальной теории; ср. Alinsky (1972). История Томпсона более ценна как модель, чем как аргумент против структурализма (Thompson, 1978), хотя в ней есть некоторые интересные моменты. Я попыталась дать критическую оценку теорий практики Сартра и Бурдье в: Connell (1983, главы 5 и 8). Критика поисков «порождающего ядра» («generative nucleus») (см.: Lefebre, 1976, р. 73–91) была важна для разработки цельного исторического подхода к структурам власти.