Читать книгу Где мимозы объясняются в любви - Ричард Брук - Страница 6

***

Доктор с аппетитом скушал первый круассан и уже протянул руку за вторым, когда его слух привлек осторожный стук в дверь.

«Мадонна, даже кофе уже не выпить спокойно!» – с легким раздражением подумал Эмиль, но тем не менее вслух сказал:

– Да, войдите!

Дверь пропустила в кабинет молодого врача-ординатора, с которым он поздоровался недавно в холле.

– Да, мсье Дюваль, слушаю вас. Что-нибудь срочное?

– Патрон, я не стал бы вас беспокоить, простите, но вот этот месье желает переговорить немедленно. – ординатор протянул Шаффхаузену визитку с гербом и затейливым вензелем. Ее обладатель определенно имел дворянское происхождение.

– Граф де Сен-Бриз… Что-то я недавно читал про этого графа или… или его сына. Кажется, пару месяцев назад виконта со скандалом выгнали из Сорбонны. Еще один новоявленный бунтарь из респектабельного семейства…

Он перевернул визитную карточку, повинуясь скорее привычке, чем любопытству. С той стороны была приписка от руки:

«Мне вас рекомендовал д-р Деникер, вы – моя последняя надежда».

– Хм… звучит, как ультиматум, а не мольба о помощи… Так кто пациент? Он сам или…? – спросил ординатора Эмиль.

– Не могу знать, он пришел один, но, возможно, пациент ждет в машине…

– Хорошо, Жан, передайте этому господину, что я его приму через десять минут. И еще, когда подойдет доктор Мелман, попросите его начать обход без меня, я присоединюсь после того, как приму нового пациента.

Ординатор ушел, а Шаффхаузен вернулся к прерванному завтраку и газете, но настроение уже было не то, и мысли невольно обращались к раннему визитеру.

«Граф наверняка дорожит не только своим мальчиком, но и своим добрым именем, иначе к чему было тащить его так далеко от столицы, на Ривьеру, а не в „Сальпетриер“, „Сан-Бернар“ или клинику Святой Анны? Впрочем, у Деникера они все же побывали и он отказался от этого пациента, стало быть, этот случай – не его профиль. Наркоман? Сексуальные перверсии? Или и то и другое… Что ж, пара месяцев при таком раскладе виконту обеспечена, ну, а его папаша раскошелится и на полугодовое лечение, лишь бы не возникло огласки и блудный, а точнее, блудящий сынок со слезами благодарности припал к отчим стопам… Чего-чего, а последнего обещать точно не буду».

Поразмыслив над тем, что ему еще только предстояло прояснить для себя, Эмиль допил кофе и позвонил в звонок, вызывая дежурную сестру. Она унесла поднос и передала Жану распоряжение проводить визитера в кабинет.

Молодой ординатор вышел в приемную и деликатно кашлянул, привлекая внимание знатного посетителя.

– Прошу вас, месье граф… Доктор Шаффхаузен примет вас.

«Еще бы он отказался… Наверняка корыстный сукин сын уже все посчитал, и цифра ему понравилась».

Сен-Бриз отбросил газету, встал и, посмотрев во двор через стеклянные двери, убедился, что черный «кадиллак» стоит на том же месте, а Мишель слегка приоткрыл окно и мирно курит сигару…

«Чудесная вещь – эти немецкие транквилизаторы…»

– Следую за вами. – граф жестом пропустил ординатора вперед и поднялся за ним по широкой мраморной лестнице до дубовых дверей с табличкой, обозначающей приемную главного врача и владельца клиники «Сан-Вивиан».

Переступив порог кабинета, он бегло оценил обстановку: все массивное, респектабельное, солидное, от шкафов и стульев до самого владельца, важно восседающего за большим столом и холодно смотревшего на визитера.

Доктор Шаффхаузен… Он не понравился Сен-Бризу с первого взгляда: немецкая морда, бюргер, протестант.

«Но дело свое знает наверняка…»

– Доброе утро, герр Шаффхаузен. Простите, что побеспокоил вас в неурочное время, но речь идет о жизни моего сына.

«Ах вот даже как! Молодой виконт доводит родителя идеями покинуть бренный мир? Еще любопытнее…» – пронеслось у доктора в голове. – «Да, Деникер наверняка не стал бы браться за суицидника с уже предпринятой попыткой… его практике не нужна летальная статистика… Мне она, впрочем, тоже не нужна, однако, сперва в любом случае нужно посмотреть на пациента. Судя по отцу, мальчик склонен к демонстративным манифестациям своей психической неуравновешенности…»

– Присаживайтесь, мсье граф. – Шаффхаузен привычно отточенным жестом указал посетителю на кресло, стоящее так, что севший в него оказывался развернут к доктору правой стороной тела. Он давно заметил, что правая сторона, ее жесты, мимика лица были гораздо более красноречивы, чем лицо анфас или левая сторона, более подконтрольная рассудку.

– Чем могу быть полезен вам и что угрожает жизни вашего сына?

Сен-Бриз сел в предложенное кресло и, нервно дернув шеей, сцепил руки в замок. Он знал, что должен сказать доктору все как на духу, но не мог сразу найти нужных слов, чтобы подступиться к такой деликатной теме.

– Жизни моего сына угрожает он сам, – наконец, медленно проговорил граф. Ему не хотелось смотреть на Шаффхаузена, и он уставился в окно. – За истекшие полгода у него было три попытки самоубийства… Две относительно честных и одна совсем честная. Последняя случилась в клинике «Сан-Бернар», спустя всего пару суток после его помещения туда, в самом начале курса исправительной терапии…2 Моего мальчика спасли, однако тамошние идиоты отказались лечить его дальше без применения… кхм… радикальных средств. Я не дал своего согласия на то, чтобы моего сына пытали электрошоком и окончательно превратили его мозги в желе… Какое-то время я пытался лечить его дома, но… не сумев свести счеты с жизнью, он сильно пристрастился к алкоголю и наркотикам. Увы, Эрнест и прежде не отличался воздержанием, но в последнее время его зависимость от… некоторых веществ стала пугающей проблемой. Я надеялся определить его в клинику доктора Деникера, однако тот настоятельно рекомендовал мне вас, а моему сыну – мягкий морской климат в качестве дополнения к основному лечению… И вот мы здесь и я… рассчитываю на вашу помощь, доктор.

Эмиль внимательно наблюдал за посетителем, за тем, как он волевым усилием скрывает свою неприязнь и страх, как неохотно преодолевает нежелание рассказывать о столь неприятных и позорных для известной фамилии фактах. Его прямая осанка и взгляд, устремленный в окно, лучше всяких слов сообщали Шаффхаузену о реальном отношении графа к «врачам-идиотам», неспособным исправить то, что он произвел на свет. Наверняка, такому гордецу неприятно было обнаружить у своего сына столь пугающее настойчивое стремление в объятия Танатоса…3

«Три попытки суицида, одна из них прямо в начале госпитализации… Деникер, конечно, испугался, что столь проблемный юноша предпримет и четвертую. К тому же, исправительная терапия… Юный виконт у нас еще и гомосексуалист? Что ж, достойный вызов, не всякий сумел бы принять его» – несколько самодовольно заключил доктор, а вслух спросил:

– Позвольте узнать, что вы имели в виду под словами «некоторые вещества»? Морфий, кокаин, героин?

Сен-Бризу захотелось ослабить галстук, но он не сделал этого – только сглотнул и с трудом перевел дыхание. Надо было отдать должное Шаффхаузену: он сразу ухватывал суть, задавал вопросы по делу и не лез с дурацким морализаторством.

– Нет, к счастью, не героин… Он не принимает опиатов, поскольку имел возможность увидеть, к чему приводит постоянное употребление. Я об этом позаботился, когда он закончил лицей. Кокаин. И еще… эта новая синтетическая дрянь… эл-эс-дэ или что-то в этом роде. Но в основном кокаин. Антидепрессанты, транквилизаторы, это в последнее время.

Шаффхаузен подумал о том, что папаша наверняка водил своего отпрыска в какой-нибудь богадельный притон, где опийщики мучительно корчились в ломках и отдавали богу свои иссушенные этой отравой души. Однако, этот урок все же не уберег молодого человека от экспериментов с другими наркотиками и химическими стимуляторами.

Массовая заокеанская эпидемия эйфорического просветления и дикого промискуитета под действием кокаина и синтетических амфетаминов исправно поставляла пациентов для психиатрических клиник по всей Европе. На таком фоне и волна суицидальных попыток нарастала с каждым годом. Чем сильнее кайф, чем глубже и ярче наркотический транс, тем отвратительнее его адептам видится обыденная реальность…

Граф наконец повернул голову и пристально посмотрел на Шаффхаузена.

– Неужели это все, что вас интересует, доктор?

– Это первое, что меня интересует, но не последнее.

Не поддаваясь скрытому желанию графа вступить с ним в конфронтацию, Эмиль задал отцу пациента серию уточняющих вопросов, чем надеялся вернее всего завоевать его доверие:

– Я так понимаю, мсье граф, попытки суицида ваш сын предпринимал в период детоксикации? Иными словами, когда не мог достать новую дозу? И как именно виконт пытался свести счеты с жизнью?

«Мог хотя бы воды мне предложить, чертов нацист!» – ощутив, что в горле стало сухо, как в Сахаре, Эжен тем не менее не стал унижать себя просьбой, медленно вдохнул и стал отвечать на вопросы в том порядке, в каком Шаффхаузен задавал их. В конце концов, он же не под судом. Он просто хочет, чтобы доктор сделал свою работу и помог сыну, если это еще возможно.

– Нет. Первые две попытки были еще до… До клиники. Первая в Лондоне, не удалась по чистой случайности. Принял снотворные таблетки, но не смог правильно рассчитать дозу, а сердце у него крепкое в отличие от желудка… Второй раз повторился уже в Париже, тогда он попытался отравить себя газом, но ему помешал мой слуга, которому я велел присматривать за ним. После того, как я с ним поговорил и поставил некоторые условия, он согласился пройти курс лечения. Но… как видите, помещение в клинику успеха не имело, только усугубило ситуацию, потому что там он себя едва не зарезал… вскрыл вены и едва не истек кровью… Все, чего я сумел пока добиться, это держать его под постоянным контролем и на транквилизаторах, но лучше ему не становится…

Тут Сен-Бризу впервые изменила выдержка и губы его скривились в мучительной попытке признать вслух собственное бессилие помочь несчастному мальчику справиться с его бедой.

Шаффхаузен подметил это, но никак не прокомментировал, и продолжил собирать сведения о своем будущем пациенте:

– Как давно он употребляет наркотики и алкоголь? Чем занимается? Он студент? Каков на настоящий момент его семейный статус?

«Вот оно… сейчас этот немец начнет ковыряться в нижнем белье несчастного мальчика… и ведь докопается до правды, гад!»

Сен-Бриз внутренне похолодел, как будто Шаффхаузен поймал его на лжи, хотя не сказал врачу ни слова неправды. Это было очень странное чувство, давно забытое… и весьма неприятное. Однако, устыдившись секундной слабости, граф глубоко вдохнул и ответил:

– Алкоголь Эрнест впервые попробовал в десять лет, за рождественским ужином. Наркотики… насколько я знаю, на старшем курсе Кондорсе4. Но попойки и веселые вечеринки начались позже, когда он закончил лицей и поступил в Сорбонну. Занимается тем же, чем и вся молодежь – чтением левацкой литературы, ниспровержением авторитетов и попытками изменить мир. Он у меня с детства смутьян, постоянно бунтует против старших, выступает зачинщиком беспорядков… Последняя акция протеста, которую он организовал со своими приятелями-троцкистами, очень не понравилась его преподавателям, и несколько месяцев назад из Сорбонны его исключили. Но вообще-то мой мальчик рисует. Очень неплохо рисует. И… он неженат и даже не помолвлен.

Эмиль слушал графа с неослабным вниманием, запоминая факты, что тот сухо выдавал в ответ на заданные вопросы.

«Пытался покончить с собой дважды путем отравления… третий раз резал себя… Лондон, Париж, „Сен-Бернар“… Что за транквилизаторы и кто выписал? Уточнить. Бунтует против авторитетов – не пережитый „эдип“, стало быть, родители в разводе или мальчик почти не общался с отцом в раннем детстве… Сейчас проверим. Ага, насчет Сорбонны моя память не подвела… Рисует? Чудесно, в качестве трудотерапии поручу ему расписывать часовню…»

Все, что отец говорил сейчас о сыне, было важным даже не с точки зрения постановки верного диагноза и выбора методов лечения. Доктор был уже почти уверен, что именно отношения отца и сына явились той благодатной для наркотиков и распутства почвой, которую оба они тщательно возделывали на протяжении долгих лет раздора… Следующий вопрос мог стать для графа неожиданным:

– Как давно вы разошлись с его матерью, мсье? – спросил Шаффхаузен, устремив на посетителя прямой немигающий взгляд.

– Что? Какое… как… черт возьми! Никогда бы не подумал, что развод с Элен отпечатан у меня на лице крупным шрифтом… Надеюсь, вы спрашиваете об этом не из любопытства, доктор? – невесело усмехнулся Сен-Бриз. – Если быть точным, мы расстались в сорок восьмом году, и официально развелись три года спустя. Но развод с женой никак не повлиял на мое отношение к сыну, уверяю вас. Я всегда делал для него все, что должен был… и все, что мог.

Граф мысленно выбранил себя за многословие. Выходило так, что он оправдывается перед этим холеным немцем, постепенно все глубже влезающим в его душу холодными пальцами. Эжен снова неприязненно взглянул на Шаффхаузена:

– Но какое отношение это давнее семейное дело имеет к тому, что происходит с моим сыном теперь? – и в его голосе явственно прозвучало раздражение. – Зачем ворошить прошлое, что это дает? Или же вы не хотите браться за него? Так и скажите, к чему морочить мне голову!

Вина выплеснулась из графа раздраженным тоном, и Шаффхаузен удовлетворенно кивнул, узнав то, что желал знать. Странное дело – отцы искренне полагают, что оставляя жен, но продолжая заботиться об учебе и материальном благополучии сыновей и дочерей, они обеспечивают им счастливое будущее. И искренне недоумевают, когда вместо отличных оценок и прилежания в учебе получают счета за разбитые стекла и машины… Или суицидальные попытки вперемешку с революционными идеями, кокаином и беспорядочными половыми связями.

Доктор заговорил строгим деловым тоном, пресекающим любые попытки графа вызвать его на ответные эмоции:

– Ваше семейное прошлое имеет определяющее значение, уверяю вас. И я возьму вашего сына в мою клинику при условии, что вы заключите со мной контракт на его лечение и содержание как минимум на два месяца. Далее мы будем смотреть на достигнутые за это время результаты, но хочу предупредить сразу, что в вашем случае лечение на условиях пансиона может продлиться до полугода, с обязательным дальнейшим консультативным сопровождением. Если вы действительно хотите, чтобы я и мои коллеги помогли вашему сыну.

Он сделал паузу, открыл папку и вынул из нее лист с текстом стандартного договора. Из другой папки вынул анкету и протянул оба листка графу де Сен-Бриз:

– Вот договор, я хочу, чтобы вы внимательно прочли его и при необходимости отметили, в какие его пункты нужно внести коррективы. Также я прошу вас заполнить анкету и ответить на данные в ней вопросы. Особенно подробно напишите, что вам известно о причинах, толкнувших вашего сына на суицидальные попытки.

Встав из-за стола, он прошел к окну и выглянул из него. Перед зданием клиники стояла дорогая черная машина, сверкающая чисто вымытым корпусом.

– Насколько я понимаю, вы ехали на машине не из Парижа, и потому наверняка располагаете возможностью бывать здесь. Это хорошо, особенно для периода реабилитации вашего мальчика. Кстати, я бы взглянул на его рисунки, если вы не возражаете…

Эмиль вернулся к столу и позвонил дежурной сестре. Она тут же появилась в дверях:

– Мадам Ламю, пожалуйста, подготовьте седьмой номер к приему нового гостя, и принесите мсье… граф, что вы предпочитаете, чай, кофе, минеральную воду?

Сен-Бриз, ошарашенный таким резким переходом Шаффхаузена от почти доверительной беседы к сухому языку цифр, взял протянутые ему листки и машинально просмотрел их, не особенно вникая в смысл написанного.

– Пожалуйста, кофе… Как можно крепче, без сливок и сахара. Скажите, доктор… Что касается причин… Об этом обязательно писать в анкете? – теперь его взгляд, устремленный на психиатра, стал почти умоляющим. Пальцы графа невольно сжались, нещадно комкая бумаги, губы дрогнули. На несколько секунд он забыл об извечной необходимости аристократа «держать лицо».

– Деньги и время не имеют никакого значения. Два месяца, полгода, год – не важно, я заплачу, сколько вы скажете, но умоляю вас, доктор – спасите моего мальчика!

Слух Шаффхаузена уловил надлом в голосе графа, когда он наконец-то действительно попросил о помощи, а не потребовал ее.

«А он любит сына, несмотря ни на что… И это дает шанс им обоим…»

– Мадам, принесите крепкий кофе. – сказал он медичке, и, дождавшись, пока дверь за ней закроется, взглянул на графа уже гораздо мягче, с сочувствием.

Хорошо понимая, что творилось сейчас в душе этого гордого мужчины, Эмиль решил облегчить ему задачу, сопряженную с необходимостью доверить бумаге что-то совсем тайное, то, что терзало графа куда больше, чем наркотики или революционные книжки виконта…

– Как я понял, причины вам известны, и они таковы, что вам очень нежелательно придавать их огласке. Хорошо, можете не писать, но я хотел бы знать об этом от вас, чтобы лучше понимать, как возможно помочь вашему сыну пережить то, с чем он не хочет смириться. Даю слово, это останется между нами.

Граф кивнул, давая понять, что верит слову Шаффхаузена, и других гарантий ему не требуется. Дождавшись, пока шаги медсестры затихнут в коридоре, Сен-Бриз медленно заговорил:

– Это наверняка покажется вам глупым и сентиментальным, доктор, но основная причина того, что мой сын теперь в таком состоянии… разбитое сердце. Его… любимый человек погиб несколько месяцев назад. И Эрнест упорно пытается последовать за ним. Он может сколько угодно строить из себя анархиста-социалиста, циника и революционера, но он – настоящий Сен-Бриз. Наш род восходит к девятому веку, в предках у Эрнеста – паладины и рыцари, певцы куртуазной любви. Да еще этот модный поэт… Жан Кокто… может быть, вы о нем слышали… с его идеями…

Эжен тяжело вздохнул и закрыл лицо руками. Он не чувствовал себя в состоянии выдержать взгляд Шаффхаузена и не сгореть от стыда.

– Мой сын был не просто влюблен, он был влюблен в… мужчину. Их связь продолжалась около пяти лет. Большую часть этого срока они жили вместе.

Эмиль понимающе кивнул, хотя Сен-Бриз и не мог видеть этого жеста, погруженный в свое отцовское горе. Сын-гомосексуалист – суровое испытание для человека, привыкшего считать, что у него все под контролем…

– Можете быть спокойны, мсье, эта информация не покинет пределов моего кабинета. Могу сказать, что я уже имел дело с подобными случаями, и, если это внушит вам надежду, добавлю, что успешно работал с такими пациентами, возвращая им радость нормальной половой жизни. Думаю, вы сделали правильный выбор, обратившись ко мне.

– Надеюсь, герр Шаффхаузен.

Граф уже справился с собой и взялся за чтение договора и заполнение анкеты. Возня с бумагами оказалась долгой, но Сен-Бриз знал, что лучше потратить время в начале, чем расхлебывать последствия своего невнимания в конце. В конце концов, «тут не о бабьих фижмах, о жизни речь». Сестра принесла отлично сваренный кофе, он сразу же взбодрил графа и придал сил.

Шаффхаузен не вмешивался, не торопил, только коротко и четко отвечал на уточняющие вопросы.

Да, что ни говори, а дело свое этот немец знал… И договор был составлен грамотно: права и обязанности каждой из сторон разъяснялись до мельчайшего пункта, что исключало разночтения и последующие утомительные споры в суде. Конфиденциальность и право на защиту репутации как пациента, так и врача, подчеркивалась особо.

Наконец, Сен-Бриз заполнил все графы в длинной анкете, поставил все необходимые подписи в договоре, положил ручку и протянул документы Шаффхаузену:

– Вот, доктор… К сожалению, я только приблизительно знаю ежедневную алкогольную дозу Эрнеста, и понятия не имею, как часто он мастурбирует, но полагаю, вы сами у него спросите обо всем, что я упустил. И что теперь? Я могу сходить за сыном?

Эмиль взял бумаги и бегло удостоверился в том, что граф расписался на них. Достав из дипломата золотой «паркер», он завизировал договор со своей стороны и вернул один экземпляр господину де Сен-Бризу.

– Спасибо за готовность сотрудничать с нашей клиникой, мсье граф. При необходимости что-то выяснить у вас, я воспользуюсь указанными вами номером. Пойдемте вместе к вашему сыну. Он сейчас на транквилизаторах, так? Тогда понадобится медбрат с каталкой, эти препараты сильно снижают координацию движений.

Шаффхаузен поднялся из-за стола, пройдя к дверям, жестом вежливости пригласил посетителя выйти первым и последовал за ним. Они вдвоем спустились в холл, там Эмиль велел дежурному врачу вызвать медбрата, и когда он прибыл, толкая перед собой кресло-каталку, все трое вышли во двор, где утреннее светило делало тени от кипарисов все короче с каждой минутой.

Приятный прохладный ветерок разливал над клиникой запахи моря и цветущей мимозы. День обещал быть чудесным…