Читать книгу Как не умереть в одиночестве - Ричард Роупер - Страница 4

За последние годы похороны подверглись нескольким попыткам ребрендинга – «Социальные похороны», «Муниципальные похороны», «Контрактные похороны», «Похороны по секции 46», – но ни одна из них не прижилась. Наткнувшись на выражение «Похороны неимущих», Эндрю счел его вполне подходящим, отдающим эхом прошлого и даже романтическим в каком-то диккенсовском духе. Он представил человека, жившего лет сто пятьдесят назад в какой-нибудь глухой деревушке – грязь да квохчущие куры, – павшего жертвой сифилиса, умершего в почтенном возрасте двадцати семи лет и сброшенного под всеобщее ликование в яму, дабы удобрить землю. То, что Эндрю довелось пережить на практике, произвело угнетающее впечатление чего-то совершенно бездушного. В наше время похороны по всему Соединенному Королевству стали правовой обязанностью местных органов власти в отношении тех, кто затерялся, ускользнул от ока государства и чья смерть привлекла внимание лишь по причине запаха разлагающегося тела или неоплаченных счетов. В нескольких случаях выяснялось, что в банке у покойника осталось достаточно денег для оплаты коммунальных услуг в течение еще нескольких месяцев после смерти, а значит, дом обогревался и разложение ускорялось. После пятого такого тяжелого случая Эндрю подумал, что, может быть, проблема заслуживает упоминания в разделе «Другие замечания» ежегодной анкеты «Оценка удовлетворенности работой». Дело закончилось вопросом, можно ли купить еще один чайник на общую кухню.

Другая фраза, с которой Эндрю хорошо познакомился, звучала так: «Девятичасовая пробежка». Его босс, Кэмерон, объяснил ее происхождение, сердито срывая пленку с разогретого в микроволновке бирьяни[1].

– Если умираешь в одиночестве… – дерг, дерг, дерг, – то тебя, скорее всего, и похоронят соответственно, в девять утра, когда и поезд можно задержать… – тычок пальцем, – и шоссе заблокировать… – еще тычок, – и это никому не помешает.

Годом раньше Эндрю устроил двадцать пять таких похорон (его высший годовой показатель) и присутствовал на всех, хотя, строго говоря, не обязан был это делать. Маленький, но многозначительный жест, говорил он себе, адресованный тем, кто не был связан правовыми обязательствами.

Но чем больше Эндрю наблюдал за тем, как на специально отведенном участке опускают в землю – порой, как в жутковатой игре «Тетрис», ставя один на другой три или даже четыре штуки, – незамысловатые гробы, тем чаще посещала мысль, что его присутствие ничего не значит и никому не нужно.

Сидя в автобусе по дороге в офис, Эндрю критически оглядел галстук и туфли, увы, знавшие лучшие дни. На галстуке темнело пятно неизвестного происхождения, упрямо не желавшее ни перемещаться, ни уходить. Туфли, хотя и хорошо начищенные, уже выглядели поношенными. Слишком много царапинок от камешков на церковных дворах, слишком часто кожа натягивалась в тех местах, где Эндрю поджимал пальцы, слыша словесные спотыкания викария. И туфли, и галстук придется заменить после ближайшей получки.

Теперь, когда похороны закончились, Эндрю постарался сделать мысленную закладку на имени Джон и фамилии Стеррок (все это он вспомнил, когда включил телефон). Как всегда бывало в такие моменты, судьба покойника разбудила в нем любопытство, и Эндрю, как всегда, попытался не поддаться соблазну и не заняться расследованием обстоятельств, благодаря которым Джон оказался в столь незавидном положении. Неужели в его жизни действительно не было племянницы или крестника, с которыми он обменивался рождественскими открытками? Или школьного приятеля, который звонил ему пусть даже только на день рождения? Но этот склон был скользкий, Эндрю же надлежало оставаться по возможности объективным – ради себя самого и хотя бы для того только, чтобы сохранить крепость духа до следующего несчастного, который закончит похожим образом. Автобус остановился на перекрестке. К тому моменту, когда светофор переключился на зеленый, Эндрю все же заставил себя попрощаться с Джоном.

В офисе он довольно сдержанно ответил на бодрое приветствие Кэмерона, хмуро кивнув в ответ.

Упав наконец в хорошо потертое кресло, успевшее за годы приспособиться к его формам, Эндрю испустил уже ставшее печально знакомым кряхтенье. С недавних пор, едва перевалив за сорок два года, он начал подумывать, что скоро, буквально через несколько лет, каждое физическое усилие, даже минимальное, станет сопровождаться теми или иными странными звуками. Возможно, таким вот ненавязчивым, деликатным образом природа напоминала, что теперь он официально приближается к среднему возрасту. Эндрю уже представлял, как в ближайшее время будет, едва проснувшись, начинать день со стенаний насчет того, какими легкими сделали школьные экзамены и как трудно купить кремовые чинос нужного размера.

Ожидая, пока загрузится компьютер, Эндрю краем глаза наблюдал за своим коллегой, Китом, который, разделавшись с шоколадным кексом, методично всасывал крошки глазури, прилипшие к его коротким, словно обрубленным пальцам.

– Как прошло? Хорошо? – поинтересовался Кит, не отрывая глаз от экрана, на котором, как уже знал Эндрю, либо выстроилась галерея актрис, имевших дерзость сделать уступку возрасту, либо что-то маленькое и мохнатое на скейте.

– Все нормально.

– Зеваки? – прозвучал голос у него за спиной.

Эндрю вздрогнул. Он и не заметил, как свое место за столом заняла Мередит.

– Нет, никого, – ответил Эндрю, не оборачиваясь. – Только мы с викарием. У него были первые похороны.

– Не лучший способ потерять невинность, – сказала Мередит.

– Уж лучше так, чем при полном зале плакальщиков, – заметил Кит, всасывая последнюю крошку. – Ты бы обделалась, а?

Зазвонил офисный телефон, но отвечать никто не спешил, и все трое остались на своих местах. Эндрю уже собирался взять трубку, но еще раньше нервы не выдержали у Кита.

– Да, регистрация смерти. Да. Конечно. Да. Верно.

Эндрю потянулся за наушниками и вывел на экран свой плей-лист Эллы Фицджеральд. Он лишь недавно открыл для себя «Спотифай»[2] – к восторгу Кита, который потом целый месяц называл Эндрю Дедушкой. Начать хотелось с классики, чего-то обнадеживающего и жизнеутверждающего. Выбор пал на «Летнее время». На третьем треке он поднял голову и увидел стоящего перед ним Кита. Из просвета между пуговицами рубашки выглядывала жировая складка.

– Алло? Есть кто-нибудь?

Эндрю снял наушники.

– Звонил коронер. Есть свежачок. Нет, не свежий труп. Они там полагают, что он умер несколько недель назад. Близких родственников вроде бы нет, соседи с ним не разговаривали. Тело убрали, и теперь хотят провести осмотр недвижимости. Срочно.

– Хорошо.

Кит сковырнул коросту на локте.

– Завтра тебя устроит?

Эндрю сверился с ежедневником.

– Могу прямо с утра.

– Ну, ты молоток, – сказал Кит и вразвалочку направился к своему столу.

«А ты – кусок ветчины, оставленный на солнце», – подумал Эндрю. Он вернул на место наушники, но тут из своего кабинета вышел Кэмерон и похлопал в ладоши, требуя общего внимания.

– Общее собрание, парни, – объявил он. – И да, да, не волнуйтесь – нынешняя миссис Кэмерон, по своему обыкновению, испекла кекс. Ну что, устроим перерывчик?

Троица отозвалась на предложение с энтузиазмом курицы, которую попросили надеть бикини из прошутто и заскочить в лисью нору. Уголок отдыха состоял из низенького, по колено, столика и двух диванчиков, от которых, непонятно почему, пахло серой. Кэмерон подумывал добавить парочку пуфов, но эта его идея осталась без поддержки, как и некоторые другие: вторничные пересаживания, негативная банка – «такая же, как и ругательная, но для негатива!» – и общие пробежки в парке.

– Я занят, – зевнул Кит.

Полное отсутствие энтузиазма с их стороны нисколько не обескуражило Кэмерона – последней его идеей стала банка предложений. Ее тоже проигнорировали.

Все устроились на диванчиках. Кэмерон разделил кекс, разлил чай и попытался занять сотрудников болтовней ни о чем.

Кит и Мередит втиснулись на диванчик поменьше, и Мередит смеялась над чем-то, что нашептывал ей Кит. Как родители различают варианты плача своих новорожденных, так и Эндрю начал различать тона в смехе Мередит. В этот конкретный момент ее пронзительное хихиканье указывало на то, что кто-то подвергается жестокому осмеянию. Судя по взглядам, которые эти двое бросали украдкой в сторону Эндрю, объектом обсуждения был, возможно, он.

– Итак, леди и джентльмены, – начал Кэмерон, – начнем с самого главного. Не забывайте, что с завтрашнего дня у нас новенькая. Пегги Грин. Знаю, нам всем пришлось несладко после ухода Дэна и Бетани, так что пара новых рук – это круто.

– При условии, что у нее не будет постоянных стрессов, как у Бетани, – вставила Мередит.

– И она не окажется такой же выскочкой, как Дэн, – проворчал Кит.

– Вообще-то, – сказал Кэмерон, – я хотел поговорить с вами о моей еженедельной – ту! ту! – он изобразил звук воображаемого рога… – интересной идее! Помните, ребята, вы все можете в этом участвовать. Какой бы безумной ни была идея. Правило только одно: она должна быть забавной.

Эндрю содрогнулся.

– Итак, – продолжал Кэмерон, – моя идея на эту неделю – барабанная дробь, пожалуйста! – каждый месяц мы собираемся у кого-то из нас дома на обед. Что-то вроде «Приходите на обед», но без последующего разбирательства. Поесть, немножко выпить, пообщаться – так у нас будет возможность укрепить неформальные межличностные связи, получше узнать друг друга, познакомиться с семьей и все такое. Мне уже не терпится поскорее начать. Что скажете?

После «познакомиться с семьей» Эндрю больше ничего уже не слышал.

– А ничего другого нельзя придумать? – спросил он, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

– О… – мгновенно приуныл Кэмерон. – Вообще-то, эта – одна из моих лучших идей.

– Конечно, конечно! – поспешил исправиться Эндрю. – Просто… может, просто сходить в ресторан?

– Слишком дорого, – сказал Кит, рассыпая крошки.

– Ладно, как насчет чего-то еще? Не знаю… «Лазерный лабиринт»? В него еще играют?

– Накладываю вето на «Лазерный лабиринт». Я не двенадцатилетний мальчишка, – заявила Мередит. – Идея с обедом мне нравится больше. Вообще-то, на кухне я – бог. – Она повернулась к Киту. – Держу пари, ты будешь в восторге от моей бараньей голени.

Эндрю почувствовал, как к горлу подступает желчь.

– Ну же, Эндрю. – Получив благословение Мередит, Кэмерон заметно оживился и даже попытался по-приятельски ткнуть Эндрю, в результате чего последний пролил на ногу чай. – Вот смеху будет! Изощряться не надо – никакого давления. И конечно, я буду счастлив познакомиться с Дианой и ребятишками. Ну, что скажешь? Готов, старик?

Мысли в голове у Эндрю уже неслись наперегонки. Должно же быть что-то, что можно предложить в качестве альтернативы? Рисование с натуры. Травля барсуков собаками. Да что угодно. Остальные теперь просто смотрели на него и ждали. Нужно что-то сказать.

– Черт возьми, Эндрю. Ты что, привидение увидел? – не выдержала Мередит. – Ну не может же быть, чтобы ты так плохо готовил. Диана наверняка чудесная хозяйка и уж, конечно, поможет тебе справиться.

– Ммм… хмм, – пробормотал Эндрю, постукивая кончиками пальцев.

– Она ведь юрист, если не ошибаюсь? – сказал Кит.

Эндрю кивнул. Может быть, в ближайшие дни в мире случится что-то, какая-то катастрофа, атомная войнушка, и все позабудут про эту глупость?

– У тебя ведь чудесный старый таунхаус на Далвич-уэй? – почти с ухмылкой спросила Мередит. – С пятью спальнями, да?

– С четырьмя, – отозвался Эндрю. Он терпеть не мог, когда Мередит и Кит вели себя вот так, объединившись в дуэт насмешников.

– Все равно, – подхватила Мередит, – большой симпатичный дом, способные и развитые, как все говорят, детишки и Диана, талантливая добытчица-жена. Ты у нас темная лошадка.

Позднее, когда Эндрю уже собирался уходить, так и не сделав ничего толком из-за постоянно отвлекавших мыслей, Кэмерон подошел к его столу и опустился на корточки. Похоже, это был один из тех жестов, которым его научили на каких-то курсах.

– Послушай, – негромко сказал Кэмерон, – знаю, тебе идея с обедами пришлась не по вкусу. Ты просто скажи, что подумаешь, ладно?

Эндрю еще раз переложил уже сложенные бумаги.

– Э, я к тому… Не хочу ничего портить… просто… Ладно, подумаю. Но если из этого ничего не получится, уверен, мы придумаем что-то другое… забавное.

– Вот это мне нравится. – Кэмерон выпрямился и, обращаясь ко всем, добавил: – Надеюсь, все со мной согласны. Так что, команда, вперед! Давайте не будем затягивать. Лучше раньше… Да?

Некоторое время назад Эндрю потратился на наушники с активным шумоподавлением для поездок на работу и с работы, так что теперь, видя сидящего напротив и жутко чихающего мужчину или орущего в вестибюле ребенка, протестующего против явной несправедливости, выраженной в том, что его заставляют носить не один, а целых два ботиночка, он как бы смотрел немой фильм с успокаивающим, пусть и не совмещенным хронологически, саундтреком Эллы Фицджеральд. Однако совсем скоро состоявшийся в офисе разговор снова закрутился в голове, соперничая с Эллой за его внимание.

«Чудесный старый таунхаус… способные и развитые детишки… талантливая добытчица-жена». Самодовольная ухмылка Кита. Презрительная усмешка Мередит. Разговор не отпускал, не отставал до самой станции и продолжился, когда Эндрю пошел купить продуктов на ужин. Там он в какой-то момент поймал себя на том, что стоит в углу магазина возле пакетиков с хрустящими хлопьями, названных в честь знаменитостей, и старается не закричать. Минут через десять, взяв и вернув на место четыре готовых ужина и чувствуя себя не в состоянии сделать выбор в пользу одного, Эндрю вышел с пустыми руками под дождь и направился домой, слушая голодное ворчание желудка.

Какое-то время он стоял, дрожа, перед дверью и, лишь когда терпеть холод стало невозможно, достал ключи. Такой день – когда он медлил у двери, уже вставив ключ в замок и затаив дыхание, – случался обычно раз в неделю.

Может быть, сегодня…

Может быть, сегодня все так и будет: милый старинный дом… Диана готовит ужин на кухне… запах чеснока и красного вина… голоса вечно цапающихся Стеф и Дэвида, а потом радостные крики, потому что… Папа пришел! Папа дома!

Запах сырости в коридоре ударил сильнее, чем обычно. Знакомые потертости и царапины на стенах, мигающий молочно-желтый свет ламп. Поскрипывая промокшими ботинками, Эндрю устало поднялся по ступенькам и нацепил на кольцо второй ключ. Поправил покосившуюся дощечку с цифрой два на двери и прошел внутрь, где его встретила, как и все последние двадцать лет, только тишина.