Читать книгу Одиночество - Рикардо Гуиральдес - Страница 4

Моя лошадь

Это была креольская грузовая лошадь.

Она жила ради равнины.

Ее копыта были пьяны зеленью, и вечер однажды, в золотистых сумерках, влюбился в ее глаза.

Ее вскормила пампа, мятликом и клевером, и она тяжело дышала в жажде горизонта.

Линия, вечная линия, там, где покоилось небо.

На рассвете, когда ночь забывала свои звезды, она била мордой в золотую грудь, а по вечерам выбивала листы света.

Мечтательница, она вращала землю напором копыт; миру она задавала ритм.

Так ли это было на самом деле? Какая разница, если жила она недостижимым!

Триптих

Рассвет

Ночь, полная звезд; сонные, они еще мерцают, чтобы уснуть в насилии дня.

Огненный мухоед, багряная капля, начинает свое путешествие в синеве.

Диск света, непобедимый в восхождении, ранил, широко разорвав, облака, что висели над ним.

Облака кровоточат.

Полдень

Атмосфера, пропитанная солнечными атомами, тверда – и потому непригодна для дыхания.

Голубиная песня успокаивает монотонностью скорбного ритма.

Вдали, смутное, колышется поле.

Солнце, с огромными раскрытыми крыльями, парит неподвижно над миром.

Молитва

Овцы возвращаются с поля. Отстающие, самые дряхлые и больные, – словно точка большой белой фразы, которая, кажется, испаряется в пыли, обездвиженной спокойствием воздуха.

Таинственный час.

Медленно, лежа на равнине, засыпает ночь.

Легенда

Река сказала иве: «Я – жизнь, и в своем непрерывном течении я обновляю чувства».

И дерево сказало реке: «Я – поэт, разве ты не видишь, как я украшаю тебя, распуская в молитве над тобой строфы моих ветвей?».

И сказала река: «Ты можешь отправиться со мной, ты подаришь мне красоту своей песни, а я тебе – волшебство новых красот».

И ива согласилась; но с первым напором воды, хрупкая листва разбилась о камни.

И сказала ива: «Оставь меня, даже если я стану мгновеньем радости в твоем беге, я не могу, не разбившись, следовать за тобой все время».

И река, для которой ива уже стала бременем, перенесла ее в спокойный уголок.

Ива окрепла, и ее листья стали целовать воду.

Река продолжает свое бурное течение, но, оказываясь перед поэтом, смиряет неистовство, и воды, лелея корни, создали заводь.

Роковое волшебство окутывает это спящее место. Проходящая девушка не должна поддаваться его безмятежному зову.

Одиночество

Сиеста

Голубые твои глаза. Голубые и широкие, как медленное желание, когда усталость всей своей тяжестью давит на твои опущенные веки.

Это так!.. Пребывая в монастырском экстазе твоего взгляда, я хотел бы, чтобы душа моя отдохнула в мягкой тени, которую собирают твои ресницы.

А в это время ставни нашей комнаты одеваются солнцем.

Вечер

В безмолвном безразличии заката пампы поет баск.

Он вспоминает о склонах, и каменистых спусках, и о спокойных долинах или маленьких деревнях.

Голос плохой, сбивается. Ритм косы разрывает песню непрекращающимся волнообразным падением, словно говоря о том, что она – ничто в этом плоском безразличии заката пампы.

Овцы блеют, возвращаясь в овчарню, баск продолжает петь. Ничто!.. Отражаясь в душах, умирает солнце.

Покой

Вечер, вечер,

падает вечер.

Долог, так долог,

как цепенеющий полог:

ни звука не раздается —

так взгляд утопает в колодце.

Крик