Читать книгу Вдребезги - Римъ Эдельштейн - Страница 3

.

Кран протекал. Чтоб ему пусто было, куску дерьма!

Кап-кап-кап-кап-кап… Капли падали в раковину, но грохотали так, будто он сидел крепко привязанный к столбу, налысо бритый, и эти капли падают ему прямо на голову. И капают уже третий день подряд. Или третий месяц. Он точно не помнил, да и зачем что-то теперь помнить.

Стояла темнота, ведь он полностью занавесил все окна в своей квартирке. И свет не включал. Голова его болела почти постоянно, а из-за солнечного света (да и вообще любого), из глаз начинали течь слёзы. Невыносимая хрень. Долбаные мигрени.

Он медленно стал подниматься со своего дивана, ощущая тяжесть во всём теле, будто его накачали оксидом дейтерия. Все звуки сливались в один монотонный шум, на фоне которого резко выделялся стук капель о раковину. Где-то за стеной бубнил телевизор, где-то ухахатывались дети; лаем захлёбывалась собака. Дом жил своей жизнью, и даже если он сегодня сдохнет, мир продолжит вращаться со своей неугомонной скоростью. Завтра здесь по-прежнему будет бубнить телевизор за стеной, дети будут продолжать смеяться своими писклявыми голосами, а собака будет продолжать истошно лаять. И всё по кругу.

Он пошёл вперёд, вытянув руки перед собой, как будто был ослепшим старцем, а не молодым парнем тридцати лет. Где-то там впереди стоял стол, на котором покоилось его обезболивающее вместе с рецептом, выписанным седеющим доктором, постоянно подкашливающим и облизывающим свои губы.

– Дело плохо, – сказал врач. – Я не буду Вас обманывать, Михаил. Дело очень плохо.

Странно, но всю жизнь его только и обманывали. Начиная с ублюдской школы, переполненной такими вот визжащими детьми; потом экономический колледж, где ему дали кличку «Желток», регулярно пинали под зад и подкладывали собачье дерьмо в рюкзак. Потом его выкинули оттуда и чуть не упекли то ли в дурку, то ли в тюрячку… То есть, иногда ему всё же везло. В армию его не взяли, пошёл работать… О да, работа! Экономист получился из него хреновый, а поступать куда-то ещё денег не было, пришлось идти и работать. Конечно же, грузчиком, кем ещё. Не маникюрщицей же.

Он проковылял к столику, шатаясь, как пьяный. Стал шарить руками по его поверхности. Под руку попала коробка сильного болеутоляющего – она зашуршала. Он

открыл её и принялся вытаскивать оттуда таблетки. Надо ещё сходить за стаканом воды, может быть, кран хоть на мгновение заткнётся.

Когда он положил таблетки обратно, его деревянные пальцы коснулись пистолета, лежавшего на этом же столике. На ощупь оружие было как кусок металла, на деле же из этого куска металла можно было снести кому-нибудь башку…

Он поковылял на кухню. В этой темноте он ориентировался уже отлично. Как будто ходил так тысячу лет. Но скоро ему предстоит выйти на улицу. Предстоит выйти утром, а не ночью. Но обратно он вряд ли вернётся, так что об этом можно было не беспокоиться.

Раздался неимоверный грохот. Так рокотала артиллерия, не иначе. Бомбы! Бах-бах-бах! Сейчас всё разлетится к чертям! И когда приедут спасатели, он будет хрипеть под грудами развалин этой «хрущёвки», а спасатели не смогут расслышать его дыхание.

Михаил присел, прижав руки к голове, стараясь отгородиться от развернувшейся бомбёжки. Мир словно всколыхнулся, перевернулся, всё пошло наперекосяк… Однако плавно картинка стала собираться назад. Никакой бомбёжки не было. Кто-то колотил в дверь. Изо всех сил лупил своим кулаком прямо по центру его обшарпанной двери.

«Кто-то», – подумал Михаил и скривился в гримасе. Конечно же, он прекрасно знал, кто стучится в дверь его с толстой сумкой на ремне. Не почтальон Печкин, нет. И не цыгане, торгующие одеждой. Нет. Полоумная тётка с нижнего этажа.

«Та ещё мразота», – удовлетворённо отметил Михаил.

У неё было какое-то расстройство психики. Она регулярно вызывала сюда участкового, и что самое характерное, каждый раз он являлся, смотря на Михаила сверху вниз. Безучастным взглядом. Так смотрят дети на осу, которая не может пробиться сквозь стекло на улицу.

Она жаловалась, что «этот наркоман сверху» постоянно заливает её. Или что у неё воняет трупом, который лежит расчленённый в ванне «этого наркомана». Или что у него орёт музыка.

– У меня мигрень, – каждый раз оправдывался Михаил. – Вы не можете говорить потише?

– Вы посмотрите на него! – визжала тётка. Она ходила в какой-то серой пижаме, левый глаз был всё время прищуренный, а левую ногу она подволакивала. То ли инсульт её нагнал, то ли что. Было ей сорок или пятьдесят, Михаил не знал. – Потише ему говорить! Что ты тут такое делаешь? У меня штукатурка сыплется с потолка!

Участковый – зеленоглазый громила под два метра в синей куртке с высоким меховым воротником – смотрел на Михаила иногда очень пристально и подозрительно, как смотрит мать, заставшая своего сына за мастурбацией на фотку своей учительницы.

– Сигнал поступил, – говорил он. – Надо проверить.

– Проверяйте, только я прошу…

Участковый каждый раз входил и топтался своими тяжёлыми сапожищами, оставляя грязь на полу везде – в прихожей, на кухне, в ванной.

– Софья Калистратовна, всё в порядке, – заверял каждый раз этот громила. – Ничего не обнаружено!

– Он спрятал тело! – визжала она. – Он разрубил его на куски и смыл в унитаз!

«Почему её не сдадут в дурдом». Это даже не было вопросом, это было скорее тезисом какого-нибудь Эратосфена, подготовившего выступление перед сенатом на тему обезумевших тёток.

– Вы же знаете меня, – заискивающе сказал Михаил участковому. Последняя встреча

их произошла буквально за два дня до сегодняшнего утра. – У меня ничего…

– Ты знаешь, сколько преступлений у нас совершаются против пенсионеров? Против инвалидов? Против женщин? – огрызнулся громила в униформе. На поясе у него плавно покачивалась чёрная дубинка, а с другой стороны пояса виднелся коричневый квадрат кобуры под табельное оружие.

– Много, – предположил Михаил.

– И совершают их такие, как ты, – закончил участковый. – И я буду ходить к тебе хоть каждый день.

Михаил пожал плечами. Это был какой-то «Дюплекс», но ничего комедийного не происходило. Скорее, бредовый ужас. Например, соседка сверху – маленькая, забитая, брюнетка – постоянно получала люлей от своего мужа. Тот муж чем-то напоминал этого участкового – такая же верзила. Частенько у них что-то грохало в квартире, кто-то или что-то падало на пол, кого-то пинали. Но Михаил точно знал, что этот мужик в форме туда не сунется. Был уверен. Есть дела поважнее.

– Ходите, – выдавил Михаил и поспешил закрыть дверь.

За эти два дня ему стало гораздо хуже. Болезнь не спрогрессировала, а рванулась вприпрыжку к финишной черте. Теперь его накрывало чуть ли не каждые полчаса. Таблетки он грыз горстями и почти ничего не ел.

– Открывай! – заорала тётка.

Время где-то семь утра, может, минут пять восьмого. Всё повторялось, как много раз прежде.

Михаил прошаркал к двери и открыл дверь – заперта она была на один внутренний замок.

– Я соскучился, – сообщил он тётке, когда открыл дверь.

Та страшно пучила глаза с видом человека, знающего всё обо всём. Нет, Александр Друзь так не смотрит. Эта тётка знала что-то другое, будто это ей колдун назвал число девятнадцать, она произнесла его, и ей открылись все тайны ада.

– Ты опять за своё, – прошипела тётка голосом заговорщика. – Ну, ничего-ничего… Я уже позвонила Юрику, он едет.

Михаил жутко улыбнулся. Крыша у него знатно ехала, но не так, как у этой маразматички. Юрик, точно. Зеленоглазый громила с толстой папкой в руке. Наверное, там была куча дел, но прицепился он почему-то именно к этому парню.

– Что Вас не устраивает сегодня?

– Ты меня заливаешь, – сообщила полоумная. Она смотрела так, будто пыталась разглядеть в Михаиле безумие, которым сама была заражена.

«В любой дурости заложен смысл», – подумалось парню. Кто это сказал? Незлобин?

– Проходите, посмотрите, – предложил Михаил.

Сумасшедшая горгулья двинулась в квартиру, раскачиваясь, как пьяный матрос на палубе.

– У тебя темно, хоть глаз выколи!

«Было бы неплохо. И по горлу ещё разок двинуть».

– Что поделать, – вздохнул Михаил.

Он догадывался, что сегодня кто-то будет убит. Точка кипения. Вот как это называется. Звуковые волны наслаиваются друг на друга, пока стакан не лопается. Пар высвобождается до тех пор, пока котёл не взорвётся. Всему есть предел.

– Сухо, – сообщила тётка, возившаяся в ванной. Почему-то она не додумалась включить

свет.

– Конечно, – согласился Михаил. Он чувствовал, как воняет от этой тётки. Будто она мочится в свою пижаму. Может, так и было. Пока ещё он себя контролировал и знал, что сам тоже воняет – не мылся уж полмесяца.

– Юрасик скоро придёт, – повторила гостья. – И мы скоро зайдём снова.

Она пошаркала по плохо освещённому коридору с одной лампочкой. Она болталась на проводе, заставляя тени прыгать из стороны в сторону.

«Я тебе покажу», – решил Михаил. Он медленно вернулся в квартиру и зажёг свет, скривившись и застонав от боли, пронзившей голову. Сейчас надо было смотреть внимательно, как бы чего не забыть.

Он прошёл той же походкой, что и гостья. Походкой тяжелобольного. Вернулся к столу. Забрал остатки таблеток – сунул в свою джинсовую куртку. Пистолет тоже взял. Там было вроде бы четыре патрона… Или сто двадцать, он не мог знать наверняка, да.

– Где же они, – пробурчал парень и ушёл на кухоньку – облупившуюся, с серым холодильником и коричневым столом. Рядом булькала батарея. – Вот где.

Пачка сигарет. Синяя. Смятая. Внутри три штуки. Ну ничего, ему хватит покурить. Он сунул их в тот же карман, что и таблетки. Повернулся к холодильнику. На его дверце виднелся приклеенный скотчем листок бумаги.

«ПСИХОЛОГ СВЕТА КОРОЛЕВА. УЛИЦА ТРОЦКОГО, ДОМ 13»

«Дом 13. Звучит как название триллера».

Михаил скрипуче посмеялся.

– Ну что, сука, – сказал он холодильнику. – Посмотрим, сколько ты стоишь. Ты же моя последняя надежда… Посмотрим! Надеюсь, ты не забыла клятву Гиппократа.

Потом он ушёл обратно в ванную, что была ещё меньше, чем кухня. Кафель весь грязный, унитаз почернел от времени, как зубы подростка, разжёвывающего таблетки с кальцием. Зеркало, висящее над ванной, отражало бледную тень. Настоящий труп.

– А говорят, что зомбарей не бывает, – улыбнулся Михаил сам себе. Улыбка его всё ещё белых зубов мгновенно преобразила его. Парень даже испугался. Где-то внутри кольнуло желание жить. Пожить ещё немного, посмотреть на белый свет.

– Поздно, на тридцать лет слишком поздно, – прошептал Миша. – Иди домой, Бадди. Я работаю один.

В мультфильме очередность фраз была обратной, но главное – смысл, как говорят почитатели рэпа. Теперь уже ничего не исправить. Если только усугубить. Это как писать девушке, которая не испытывает к тебе симпатии. Ты можешь написать «я тебя люблю, я соскучился» или «иди ты к чёрту, мразота истеричная». Исход будет один и тот же. Ничего положительного.

Парень медленно нагнулся и подобрал с пола пробку для ванной. Он заткнул слив и открыл воду на полную сразу из двух кранов. Вода хлынула с адским шуршанием, сравнимым разве с теми тяжёлыми ударами в дверь. Ванна стала быстро наполняться.

– Я вам покажу, суки, кто я такой, – процедил Михаил, испытывая такое удовлетворение, какое не испытывал даже после прошедшего пятидневного запора. – Я вам всем покажу. Вы у меня попляшете.

Он пошёл под грохочущую симфонию льющейся воды.

– Нож, надо взять нож, – спохватился Михаил. – Это не «Last of Us». Мой не сломается.

Всё происходило медленно, как под водой. Пока он запихнул нож за спину (пистолет находился у него с левой стороны, а нож он сунул за правую), допил давно прокисшее

пиво и протопал к входной двери, вода с плеском полилась на кафель.

«Вода – это жизнь», – рассудил Михаил. Обычно он забывал запирать дверь перед тем, как уходить, ведь брать здесь всё равно было нечего, но сейчас он твёрдо помнил, что надо хорошенько замкнуть квартирку. Может, когда они откроют, у этой твари сгниёт потолок. И мозги.

Головная боль стала угасать. Внимание парня сконцентрировалось уже не на его прошлом, а на будущем. А с прошлым пусть разбирается психолог. Психолог, который ещё не догадывается, с кем он будет разговаривать.

..........