Читать книгу Улисс три тысячи лет спустя. Современный миф - Римма Харламова - Страница 6

У Ули уже начинается жар, но он все-таки едет вместе со вторым лейтенантом Мелвиллом – командиром взвода – в Пенсильванию, к семье Стюарта. Маленький чистенький домик, крохотный садик, на крыльце качели, слышны весёлые голоса детей… Ули, командир отделения, выполняет свой долг, но как же ему страшно через мгновение разрушить этот мир… Лейтенант стучит в дверь (дверь, конечно, не заперта, как повсюду в таких тихих городках, но Ули и Мелвилл не входят, ждут). Голоса внутри стихают. На крыльцо выходит невысокий коренастый голубоглазый ирландец средних лет. Сразу понимает, какую страшную весть ему принесли эти молодые морпехи в парадной форме, лицо его каменеет, он остается в дверях, закрывая собой свой дом, свою семью, загораживая своих близких от слов, которые сейчас прозвучат… Лейтенант, запинаясь, произносит традиционную фразу: «Мистер МакЛейн, я бесконечно сожалею, но ваш сын, Стюарт МакЛейн, пал смертью храбрых, доблестно сражаясь в бою… Вам будет доставлен цинковый гроб с его останками». За спиной МакЛейна появляются пятеро или шестеро голубоглазых притихших мальчиков; старшему, наверное, не больше семнадцати. Откуда-то из кухни слышен женский голос: «Что там, Дункан, почту принесли? Я иду уже, иду!» МакЛейны расступаются, выходит круглолицая беременная женщина с улыбающимся младенцем на руках… Она смотрит на двух военных в парадной форме, ноги её слабеют, она медленно оседает на пол, не отводя взгляд от Ули и лейтенанта, словно пытаясь остановить их. Лейтенант Мелвилл шепчет: «Мэм, ваш сын героически погиб, спасая товарищей… вы простите нас, простите!..» Ули молча протягивает старшему из сыновей смертный медальон брата. Морпехи отдают честь, поворачиваются и уходят, чеканя шаг, оставляя за спиной неподвижную молчащую семью МакЛейнов, всё теснее прижимающихся друг к другу перед лицом непоправимого несчастья. Ули садится в машину вслед за лейтенантом и… теряет сознание.

…Белые стены, белый потолок, светло-зелёные одежды врачей и голубые – медсестер… Бесшумные шаги… Скрип каталок, на которых везут пациентов… Страдальческие стоны раненых и контуженных… Ули мечется в лихорадке: всё-таки он получил заражение крови – то ли от ногтей колдуна, то ли от зубов крокодила… Сколько Ули здесь находится – месяц? Два? Три? Или всего несколько дней, которые только кажутся бесконечными? Морфий дает сладостную возможность забыться хоть ненадолго, но дозу приходится постоянно повышать. Ули не может толком ни о чем думать, его воспалённый мозг мечтает только о том сладостном моменте, когда он получит очередную дозу морфия и уснёт.

Умереть… уснуть… уснуть и видеть сны, быть может? Откуда эти строки?.. Наверное, из пьесы любимого барда Пенни, кажется, его зовут Уилл Шекспир… Сны Ули после морфия бывают иногда мучительными, еще реже – утешительными и всегда очень странными, яркими, цветными, выпуклыми даже. Однажды приснилось Ули, будто плывет он (но теперь его зовут Одиссеем, по-гречески) на старинном деревянном корабле: скитаются греческие цари и простые воины после войны с Троей по далёким неизведанным морям. Говорят, в те времена корабли были деревянными, а люди железными… Страшная буря уносит корабль на дальний юг Европы, моряки высаживаются на неизвестном острове, где растет волшебный цветок лотос: вкус его плодов заставляет человека забыть обо всём в жизни и мечтать только о том, чтобы ещё и ещё отведывать лотос и спать, видя сладкие сны… На острове этом живёт целое племя лотофагов, которые ничего не делают, только едят лотос и спят. Они угостили лотосом нескольких спутников Улисса – и те отказались плыть дальше, не захотели возвращаться на родную Итаку, забыли родных и друзей! Однако осторожный Улисс и ближайшие его друзья не прикасались к волшебным плодам. Они насильно отвели на корабль тех моряков, кто попробовал снотворный лотос (о, как горько они плакали; ослабевшие, всё равно пытались сопротивляться – хватались за ветви деревьев и кусты по дороге, ногами загребали по земле), и вновь пустились в путь. Но как же тяжело вести корабль, когда две трети команды не могут прийти в себя, а только плачут и просят, просто-таки молят дать им плоды лотоса!.. Еще долго те, кто попробовали коварный дар лотофагов, выздоравливали после сладостной отравы подаренных лотосом снов…

Однажды ночью Ули внезапно просыпается. В этот раз морфий подействовал ненадолго. Или организм привык к нему? Постепенно, очень медленно возвращаются обычные чувства – зрение (зеленоватый бледный свет ночной лампы в палате), обоняние (резкий запах лекарств и жидкости для мытья пола), осязание (скользкая ткань простыни и грубое тонкое одеяло) и слух тоже!.. Ули слышит негромкий разговор в коридоре:

– Господи, что уж так парень мучается, дали бы сразу двойную дозу…

– Чтобы сразу и помер?!

– Лучше сразу, чем вот так вот…

– Ах, так, – думает Ули, – пожалели меня? А вот вам (Ули с трудом поднимает средний палец и показывает его неизвестно кому)! Не умру! И не буду спать, как эти… древние моряки… после лотоса! Я – морпех, дьявол меня возьми! Буду сражаться до последнего! Пусть кровь моя отравлена – ну так постепенно белые или красные кровяные тельца, какие там нужны для борьбы с ядом, выиграют эту битву. Не сдамся. Не засну. Не покорюсь.

Ночь за ночью Ули мечется на жёсткой госпитальной кровати в жару, но упорно отказывается от обезболивающих и снотворных лекарств. Он уже не теряет сознание; он до крови закусывает губы, чтобы не стонать, – и не стонет; он даже шепчет «Спасибо…» кому-то, кто обтирает его разведённым уксусом. Он сражается в очередной битве – и однажды понимает, что победил!

А когда Ули впервые садится на кровати и опускает дрожащие ноги на пол, он задевает дверцу тумбочки, – и оттуда падают письма в конвертах, надписанных твёрдой рукой Пенни.

Из писем Пенни:

«Мой любимый муж Ули, как ты, где ты? Мне приснился такой странный и страшный сон: как будто ты плывёшь на каком-то смешном деревянном парусном кораблике, совсем скорлупке, и у тебя такие смешные длинные волосы, и ты говоришь со своими товарищами на каком-то смешном древнем языке… Сердце моё твердо знает, что ты жив, но однажды оно, моё бедное сердце, дрогнуло и чуть не остановилось, когда Фео вдруг отказался от еды, сел и горестно завыл. Он не ел и пил больше недели, ужасно ослабел, почти все время спал, никого к себе не подпускал, кроме Телемака. Они даже спали вместе в обнимку. Как мне было страшно тогда!.. И вдруг недавно ночью Фео вдруг проснулся, с трудом поднялся на ноги, доковылял до миски с водой и за одно мгновение всю воду выхлебал! И еду всю тут же съел, и ещё попросил, и миску облизал, и ещё одну миску с водой полную выпил! И (не смейся!) я сразу почувствовала, что тебе лучше, где бы ты ни был…»

Ули попросил телефон, несказанно обрадовав медсестру, и позвонил домой. Ждал ответа (казалось, часы прошли в ожидании), тяжело дыша. Подошла его мама; услышав голос сына, отчаянно закричала, зовя мужа. В отдалении радостно лаял и прыгал Фео. Вот только Пенни после окончания университета уже улетела в Грецию на практику. Зато Телемак вполне отчетливо произнес: «Папа, когда ты домой приедешь? Папа, я скучаю!»

Из писем Пенни:

«Мой любимый муж Ули, как ты, где ты? В Греции я чувствую себя какой-то великаншей: конечно, я и в США была выше многих, но здесь, среди маленьких греков, я и подавно выше просто всех. Вообще греки оказались совсем другими, чем я ожидала, наглядевшись на изображения высоких, золотоволосых, атлетически сложенных эллинов (вот ты, мой Ули, – типичный такой древний грек!). Недаром же именно они изобрели Олимпийские игры. А теперь я поняла, что после нашествий разнообразных варваров (а кто не варвары-то по сравнению с древними греками?!) все народы перемешались, и на место эллинов пришли (или породнились с ними) римляне, македонцы, византийцы и, конечно, турки. Вот и не отличить сегодняшнего грека от сегодняшнего турка: в большинстве своём маленькие, смуглые, черноволосые, черноглазые, на коротких кривоватых ногах. А может такое быть, что люди измельчали ещё и потому, что им стало тесно? Вся эта Европа – ужасная толкотня народов, ужасная теснотища, гораздо ужаснее, чем скопления больших и малых штатов у нас на восточном побережье! А теснее всего, как мне кажется, как раз в Греции, расположенной, в основном, на множестве маленьких островков. А сколько там руин?! Сколько места они занимают, руины эти! Толпы туристов пыхтят, карабкаясь в гору, чтобы увидеть очередные развалины зданий и колонн…»

Вечером в отеле у Пенни еле хватило сил дойти до душа, но холодная вода (горячей почему-то по вечерам не было) быстро привела ее в чувство. Завернувшись в полотенце, Пенни расчёсывала влажные волосы перед зеркалом, когда увидела в нем отражение… ночного портье! Тяжело дыша, но пока что держась на безопасном расстоянии, смуглый курчавый грек пожирал ее жадным взглядом и страстно шептал: «О, Афродита моя, как ты прекрасна! И как одинока, о, я вижу одиночество в твоих тоскующих глазах… иди ко мне, я утешу тебя, сладостная богиня, своей пылкой любовью!» Пенни, не переставая расчёсывать волосы, спокойно ответила: «Я, может, и Афродита, но ты уж точно не Гименей. Отвали, пока в глаз не получил…»

Один маленький греческий остров (96 кв. км) в Ионическом море Пенни, конечно, должна была обязательно увидеть: прекрасную Итаку, родину и царство древнего героя, потомка богов Одиссея-Улисса. Однако в свой первый свободный день Пенни не смогла купить билет на паром: в кассе сказали, что боги сегодня против поездок, так что паром не ходит. И никакой другой транспорт не посмел нарушить волю богов. Греция, может быть, и стала большей частью православной и местами мусульманской страной, но её прежние боги никуда не делись, их присутствие чувствовалось повсюду!

Когда длинная загорелая нога Пенни ступила на скудную землю Итаки, она испытала странное чувство узнавания – дежа вю? Уже было? Уже была она здесь в какой-то из прошлых жизней, ходила босиком по этим пыльным дорогам, приносила дары богам в храме на горе, плавала на деревянных кораблях, ловила рыбу? Время потеряло свое значение. Здесь счёт идет не на века, а на тысячелетия: Итака обитаема с конца третьего тысячелетия ДО НАШЕЙ ЭРЫ, подумать только, в голове не укладывается…

С экскурсоводом повезло: туристов вела по Итаке Пелагия – серьёзная молодая гречанка, современная, энергичная, широко шагающая, с идеальным английским. Ей совершенно не присуща местная замедленность жизни, безмятежная неторопливая отрешенность, родовое уважение к мельчайшим желаниям тела и души: дескать, как это бежать куда-то, если ещё кофе не допили? О нет, эта ровесница Пенни торопится и жить, и чувствовать, и увидеть всё возможное и невозможное в сжатые сроки, чего и от своих туристов добивается. И как же ей подходит старинное имя, означающее Морская, здесь, на этом островке, изначально неразрывно связанном с морем! Глубокий голос Пелагии, несмотря на монотонность стандартного текста, через микрофон звучит почти музыкой (или это греческие названия и имена кажутся мелодиями?):

– В IX веке до нашей эры Итака становится важным торговым центром на перекрёстке морских путей, а также активно развивает строительство и гончарное производство и в архаическую, и в классическую, и в эллинистическую эпоху. Итака продолжает контакты с остальной Грецией и Востоком. В XV веке уже нашей эры Итаку захватывает Венеция, потом – пираты, которые в течение столетия используют остров как базу для набегов, а в конце XVIII века сюда приходят французские войска Наполеона, а всего через несколько лет остров захватывают англичане. С Грецией Итака воссоединилась, как и другие Ионические острова, в 1864 году, это самая знаменательная дата для острова. Все войны Греции были освободительными, мы сами никогда ни на кого первыми не нападали. Больше всего мы воевали с турками, с Османской империей за независимость Греции – и победили.

Как в любой экскурсии, находится в группе маленький вьедливый старичок и немедленно уточняет у Пелагии:

– А когда именно вы победили турков?

– Война за независимость, её ещё называют иногда Греческой революцией, началась в 1821 году и завершилась в 1832 году Константинопольским мирным договором, который провозгласил Грецию независимым государством. Любая война порождает героев, которые, может быть, иначе бы занимались тихими мирными делами. Так, замечательный греческий поэт Никос Карвунис, прославившийся своей мирной любовной лирикой, во время Второй мировой войны написал самый известный пеан Греческого Сопротивления – «Громыхает Олимп»…

Старичок негромко ворчит себе под нос:

– Прославился он, видите ли, лирикой своей, Карвунис какой-то, сроду не слышал ни имени его, ни лирики…

Экскурсанты останавливаются перекусить в небольшой таверне на берегу моря. Туристы старательно вчитываются в названия блюд, хоть и напечатанных по-английски, но совершшено незнакомых, и переспрашивают у Пелагии:

– А вот эти шашлычки, сувлаки, они из баранины или…? Ах, из свинины…

– А вот эта мусака, она из баклажанов и какого мяса? Ах, из любого…

– А вот эти рёбрышки, паедаки, они… Ах, только из баранины…

И, наконец, догадываются спросить Пелагию, какую рыбу лучше заказать (коль скоро попали в морскую страну…) – сардину, треску, хамсу, скумбрию, окуня или форель? Ах, можно любую, они все хороши…

Пелагия подсаживается за столик к Пенни и улыбается:

– Я Пелагия Каравиаму, родилась на острове Итака, училась в американском городе Бостоне, штат Массачусетс! Ты, наверное, тоже гид: так уважительно слушаешь?

– Я Пенелопа Адаму-Леванидис, родилась, выросла и училась в американском городе Итаке! Мы с тобой прямо землячки. Все зовут меня Пенни. Я – да, немножко тоже гид, в свободное время. У тебя какая-то знаменитая фамилия, верно?

– Даже странно, что кто-то в Америке эту фамилию знает… Мой прапрадед Василис Каравиас был гетеристом и майором русской армии. Под его предводительством полторы сотни кефалонийцев и итакийцев взяли в 1821 году город Галац, он теперь в Румынии. Это было первое сражение освободительной войны Греции против турецкого господства… Ты ешь, ешь, бараньи ребрышки здесь фантастически готовят, ты таких и не пробовала!

– Ну-у, как раз пробовала, мой муж их готовит тоже фантастически, только это жутко дорого… а что такое гетерия?

– Зря я тебя похвалила. Гетерия – это самая знаменитая греческая организация, в древние времена – союз знатных. А в новейшее время разные общества так назывались, но они все боролись против турецкого ига. Первая такая гетерия создана в 1795 году Константином Ригасом, но он рано умер. В 1814 году образовали новую гетерию, которая распространилась по всей Греции и Европейской Турции и начала готовиться к восстанию. Российский генерал греческого происхождения, князь Александр Ипсиланти собрал в Яссах гетерийский полк («священную дружину»), вторгся в Молдавию, но был наголову разбит турками при Драгашане. Спаслись только десятка два человек, во главе с капитаном Иордаки. Вскоре на Пруте потерпел поражение и другой полк гетеристов, под началом князя Кантакузена. Остатки гетеристов ещё продолжали бороться в лесах и горах Молдавии, но когда израненный Иордаки, чтобы не попасть в руки турок, зажёг монастырь Секку и сам сгорел под его развалинами, то и все остальные последние гетеристы тоже погибли.

– Америка тоже когда-то давно была английской колонией… у нас тоже была война за независимость. Интересно, теперь где-нибудь есть колонии чьи-нибудь?

– Нет, нету. Ни в Европе, нигде. Думаю, стало невыгодно колонии держать. А у тебя дети есть?

– Сын, маленький Телемак, это значит «далеко сражающийся боец». А у тебя?

– А у меня дочка, маленькая Полимния, это значит «песня». Подрастут – познакомим их!.. Ну всё, пора, все поели, пошли дальше. Друзья, слева вы видите Пещеру Нимф и монастырь Катарон. Ни нимф, ни монахов там теперь нет. Следующая пещера – Лоиза, в ней сохранились фрагменты раковин с надписями в честь богинь Артемиды, Геры и Афины; такая вся женская пещера. Справа – чистый источник Аретусы и Перахори: из-под земли бьет ледяной ключ, благословенный богами. Здесь же расположен средневековый, то есть для Греции совсем недавний, монастырь Архангелов.

– И что, архангелов тоже теперь нет?

– Здесь – нет. Здесь только боги…

Боевитая старушка в модных солнечных очках изумленно спрашивает Пелагию, показывая вперёд:

– А это что за могучие руины? Странное какое сооружение, мы ничего похожего нигде не видели…

Пелагия, довольная, интригующе понижает голос:

– А это был трёхуровневый дворец, принадлежавший легендарному Одиссею, царю Итаки и герою Троянской войны. Подобного ему действительно в мире нет. Он очень мощно и хитро построен, как будто вне времени. Видите, прямо в скале пробита лестница к морю? Сплошная скала, а широкие ступени вырублены идеально гладко, непонятно даже, какими инструментами; может, боги помогали. Дворец мог выдержать долгую осаду: крепость не хуже Трои. Здесь могли спрятаться практически все тогдашние мирные жители Итаки, а царь Одиссей со своими воинами мог защищать их. Внутри крепостных стен есть колодец, построенный в XIII веке до нашей эры, то есть как раз во время Троянской войны. Глубокий, как до сердца Земли. Воду из него до сих пор берут, чистую, холодную. Можете даже сами попробовать!

Пенни замерла. Внутри чудом сохранившейся высокой центральной части дворца царили сумерки, пока вокруг полыхало жестокое полуденное июльское солнце, беспощадно сжигавшее землю в трещинах и сухие растения Греции… Но сквозь проёмы наружной колоннады Пенни отчетливо видела туманные белые силуэты, медленно, словно в таинственном незнакомом танце, скользящие во мраке… во тьме времён. Воины… моряки… вооружённые короткими мечами, прикрывающиеся круглыми щитами… во главе их – огромного роста, величественный… Одиссей, герой Итаки! Божественный призрак повернулся лицом к Пенни и приветственно взмахнул мечом… Он тоже меня видит?! Улисс, мой Ули, любовь моя! Ни прошлые тысячелетия не смогут разделить нас, ни будущие войны!.. Мы – избранные, мы – потомки богов и героев, мы видим друг друга сквозь «замшелый мрамор царственных могил»!

Пенни молча стояла, обхватив себя руками, словно спасаясь от нежданного холода, и вдруг ощутила чей-то слабый вздох рядом, оглянулась, – остальные туристы, позабытые ею, застыли недвижно, глядя вдаль, глядя на прозрачных призраков прошлого, видя их, тоже видя, черт возьми! Они, что ли, тоже избранные, туристы эти?! Или нет никаких отдельных избранных людей, а просто есть Греция, и в Греции есть остров Итака, и вся эта божественная земля избрана древними богами?.. Во главе группы туристов гордо выпрямилась Пелагия, словно она не пересказывает гостям историю своей страны, а… именно ей, ей одной принадлежат древние дворцовые руины и современные рыбацкие деревушки, призраки былых героев и живые крестьяне, а главное – местные боги.

Из писем Пенни:

«Мой любимый муж Ули, ты ужасно удивишься, но один местный грек в отеле попытался меня соблазнить. Называл Афродитой. Обещал утешить своей пылкой любовью. Смешно даже представить, что кто-то из смертных мог бы прельстить меня – меня, вкусившую любовь того, кто спорил с богами и сражался плечом к плечу с героями..»