Читать книгу Субботняя свеча в Ираке, или Операция «Микки Маус» - Рина Гонсалес Гальего - Страница 6

Если кто-то вам скажет, что сидеть у окошечка и принимать посылки – скучное занятие, то будьте уверены – человек не знает, о чем говорит. Я бы в жизни не променяла свое окошечко на сомнительное удовольствие водить почтовый грузовик. У себя на работе я вижу живых людей, а не их почтовые ящики. Мне нипочем дождь, злые собаки и безумные энтузиасты Второй поправки[1]. Конечно, работа сидячая, но с тремя детьми мне беготни и дома хватает.

Я знаю всех, кто регулярно приходит к нам на почту. Вот, например, мистер Хадсон. Каждую неделю он аккуратно высылает заказное письмо губернатору штата. Уже два с половиной года. Ему не нравится название нашей городской библиотеки, носящей имя известного филантропа. Этот персонаж, видите ли, воевал на стороне янки в гражданскую войну 150 лет назад. Никого, кроме мистера Хадсона, это не волнует. Еще нас часто навещает миссис Уорден. Она вяжет варежки и шапочки с инициалами – друзьям и на продажу. Судя по тому, как часто она появляется на почте с очередным заказом, дело у нее идет бойко. При виде мистера Орра мне хочется спрятаться под стол и не показываться. Мистер Орр рассылает брошюры преподобного Билли Грэма на общественных началах. При этом он всякий раз не забывает наставить в благочестии меня, начальника почты и всех посетителей.

Около года назад к нам пришла женщина, которую я раньше не видела. Крепкая, немолодая, коротко стриженная, в охотничьих сапогах. Она поставила на прилавок небольшую коробку и полезла в карман за деньгами. Я взглянула на адрес. Полевая почта 09354. Это в Америке или за границей?

– Это что за адрес такой? – спросила я.

– Это Ирак.

– Значит, заграничная посылка. Вы должны заполнить таможенную декларацию. Вот бланк.

Через несколько минут она принесла мне декларацию. Консервов – пять банок, носков – две упаковки, бритвенных лезвий – две упаковки, Библия – одна. Получатель – Джим Мэкерт, отправитель – Сара Мэкерт.

– У вас там кто? – спросила я, заклеивая коробку.

– Сын. Мы с мужем лесники, в глуши живем. У нас даже кабельного телевидения нет. Он хотел на белый свет посмотреть, вот в армию и пошел.

– А где именно он служит?

– Провинция Аль-Анбар, – вздохнула миссис Мэкерт.

– А почему вы посылаете ему Библию? Неужели там нет?

– Это наша Библия. Ее я ему на ночь читала. Он просил.

С тех пор не проходило и недели без того, чтобы болотно-зеленый грузовичок миссис Мэкерт не парковался около здания почты. Из нашего города в далекий Ирак шли конфеты, печенье, полотенца, гель для бритья. В каждую посылку вкладывался конвертик с письмом. Глаза миссис Мэкерт за стеклами очков смотрели мимо меня, в угол, где был подвешен телевизионный монитор. Там часто показывали новости. Миссис Мэкерт не отрывала взгляда от глинобитных развалин, от горящей боевой техники. Потом она благодарила и прощалась, а я говорила, что она может приходить смотреть новости в любое время, когда захочет. Миссис Мэкерт уходила, а я продолжала думать о ней и о ее сыне. И о своем сыне тоже. Его зовут Стивен. Он жив и здоров. Он отращивает бычка для выставки и на этой почве запустил занятия в школе. Он влюбился и, витая в любовных грезах, въехал на тракторе в канаву. Интересно, какие мысли приходят в голову миссис Мэкерт, когда она думает о своем сыне?

Как-то раз миссис Мэкерт принесла на почту две маленькие посылочки с одинаковым содержимым. Увидев на коробках знакомый адрес, я слегка удивилась:

– У вас что-то не дошло в прошлый раз?

– Да нет, все доходит, грех жаловаться, – улыбнулась миссис Мэкерт. – Просто у Джима там пара приятелей, которым посылки не присылают. Один с родителями не общается, второй вовсе – сирота. А женами они еще не обзавелись.

Этот разговор, как заноза, застрял у меня в голове. По дороге домой я думала об этих двух приятелях Джима Мэкерта и о других таких же, в сущности, мальчишках и девчонках, которые по разным причинам оказались на войне совсем одни. Конечно, голыми они там не ходят и голодными не сидят. Но как приятно, наверное, получить в посылке любимое печенье, вытираться не казенным, а своим, домашним полотенцем. А еще приятней знать, что кто-то ради тебя собрал посылку, отнес на почту, написал письмо. Что кто-то за тебя переживает. И как, наверное, тоскливо и горько тем, кто этого лишен.

Я стала собирать посылку. Моя дочка, первоклассница Эллен, узнав о моих планах, сказала:

– Я обязательно что-нибудь сделаю. Я умею шить подушечки для иголок и прихватки.

– Детка, солдатам не нужны подушечки для иголок и прихватки, – сказала я, не зная, смеяться мне или плакать. – Лучше вышей закладку для Библии.

Вскоре посылка была собрана. Наконец-то нашлось применение речам преподобного Билли Грэма, которые мистер Орр в нарушение всех инструкций оставлял на почте целыми пачками. Надо же было что-то напихать в углы, чтобы вещи по коробке не болтались. Надписывая адрес, я на секунду задумалась. Потом вывела: «Рядовому Джиму Мэкерту (передай кому-нибудь, у кого нет семьи)».

Рождественские праздники давно прошли. Зацвела магнолия на стоянке, наш почтовый кот Штемпель все чаще отправлялся на поиски приключений и возвращался ободранным. А миссис Мэкерт все ходила и носила посылки. Она похудела и осунулась. Но рука, заполнявшая декларации, никогда не дрожала, а голос, желающий мне доброго утра, был неизменно приветлив.

Настало лето. Стивен получил на сельскохозяйственной выставке вторую премию и окончил школу. Его девушка ушла к капитану футбольной команды, но, судя по всему, мой сын особо не страдал. На мои вопросы о планах на будущее, он уклончиво отвечал, что пока поработает на ферме, а там посмотрим. В августе я ушла в отпуск и мы съездили к родным на побережье. Дочка моего брата и моя Эллен целыми днями спорили, где лучше жить – на ферме или на берегу моря. Целыми днями только и слышалось:

– А на ферме можно кроликов разводить…

– А на море можно креветок ловить…

– А на ферме можно в сене валяться…

– А на море можно замки из песка строить…

– А на ферме…

– А на море…

Я вернулась на работу, и уже на следующий день пришла миссис Мэкерт. На этот раз при ней не было коробки, и она ни разу не взглянула на телевизор в углу. Но она улыбалась так, что я сразу поняла – ее сын в безопасности.

– Спасибо вам за все, миссис Эштон. Он уже на своей базе, и скоро его отпустят домой в отпуск. Я пришла сообщить вам это. Все семейство будет его встречать. Вы обязательно должны к нам прийти.

Так закончилась история моего знакомства с полевой почтой 09354. Во всяком случае, мне так казалось. В этот вечер я пришла домой поздно, и мое семейство пообедало без меня. Тем не менее, вместо того чтобы разбежаться по своим делам, они в полном составе сидели на кухне. Ждали меня. Я насторожилась.

– Что случилось?

Стивен встал. Когда это он успел так вырасти? Я уже смотрю на него снизу вверх.

– Мама, я записался в армию, – сказал мой сын Стивен.

Как это в армию? Почему? Все начало складываться в стройную картину. И неопределенность планов на будущее, и то, как легко он расстался с девушкой, и то, что он не поехал с нами отдыхать, сославшись на какую-то срочную работу. Наверное, пока мы отдыхали, он проходил собеседование и медкомиссию.

На следующий день, как обычно, я отправилась на работу. В голове снова и снова прокручивался вчерашний разговор с сыном.

– Зачем тебе это надо? – кричала я.

– Ну, мама… Ты сама меня всегда учила…

– Чему я тебя учила? Совать голову в духовку, которая вот-вот должна взорваться?

– Нет, мам. Ты учила меня не прятаться за чужую спину.

– Но я же не имела в виду, что ты должен сам искать неприятностей.

– Неприятности, мама, сами меня нашли. Они нас всех нашли одиннадцатого сентября.

Как будто это могло утешить. Я понимаю, в кого он такой. Мой отец добровольно пошел воевать во Вьетнам. Девочкой я часто ввязывалась в драки, потому что папу обзывали убийцей и агрессором. Тогда ветераны Вьетнама были не в чести. Папа садился рядом со мной, вытирал мои слезы своим платком и спрашивал: «Что ты плачешь, дурашка? Я долг свой выполнял». – «Папа, а что такое долг?» – спросила я однажды. Отец рано умер, не дожил до внуков. Стивен вырос и сам понял, что такое долг. Понял на мою голову.

Когда я в начале шестого вышла из здания почты, было темно как ночью. С севера надвигалась гроза, а мне надо было ехать домой, на юг. Я надеялась, что она меня не накроет.

Шлепнулись о лобовое стекло первые капли. Потом еще и еще, и вот уже я с трудом видела перед собой дорогу за завесой воды. Быстро заскользили дворники, я следила за ними глазами. Я следила за ними. Ширк-ширк, ширк-ширк, мой мальчик пошел в армию. Его пошлют в Ирак. Его могут убить. Ширк-ширк, ширк-ширк.

Почему все гудят? Что случилось? Как же я сюда выехала?.. Поперек движения. Совсем с ума сошла. Разноголосые гудки болью отдавались у меня в висках. Я медленно съехала на обочину и остановилась.

Не знаю, сколько я так просидела, опершись локтями о руль, обхватив голову руками, прислушиваясь к шуму дождя. Он барабанил все сильнее. Я подняла голову и увидела чье-то лицо в правом окне передней двери. Стриженые седые волосы, близорукие глаза за стеклами очков. Миссис Мэкерт. Вон ее грузовичок впереди на обочине стоит.

– Миссис Эштон, голубушка, что с вами? Вам плохо?

– Мой сын…

Я не помню, что было дальше. Помню только запах листьев и смолы, исходивший от куртки миссис Мэкерт, ее тихий голос и собственные слезы, которые, казалось, никогда не кончатся. Когда подъехал полицейский и посветил фонариком в окно нашей машины, я попыталась объяснить, почему мы, собственно, здесь стоим, но ничего вразумительного сказать не могла. Взглянув на меня, полицейский участливо спросил.

– Может, вам требуется помощь, мэм?

– Миссис Эштон только что узнала, что ее сын идет на войну, – сказала миссис Мэкерт.

Она знала, о чем говорит. Теперь я буду сама укладывать в коробку консервы и домашнее печенье, батарейки и стиральный порошок, бритвенные принадлежности и книги. Буду держать каждую вещь в руках на секунду дольше, чем нужно – потому что этими вещами будет пользоваться на войне мой сын. И буду писать на почтовом бланке страшный для каждой матери адрес: Полевая почта 09354.