Читать книгу Жанна. Фантазия в стиле готики - Рина Львовна Хаустова - Страница 3

Сегодня, отходя к Богу, я обращаюсь к тебе, Филипп, король Франции, чтобы сказать тебе о каре, что постигнет тебя, папу и твой народ за невинную кровь рыцарей Христа. Не пройдет года, и вы уйдете к Богу – твой палач, твой папа и ты… Не пройдет трех лет – за тобой последуют твои сыновья. Сто лет войны, чума и голод и чужеземцы будут править на твоей земле, а священный елей святого Ремигия станет отравой для французских королей, что воссядут вслед за тобой и твоими детьми. Пройдет век и безумие воцарится на престоле, и Безумец лишит наследства сына. После смерти святого безумца во Францию придет посланник, чистый, как Лилия. Он вернет корону французским королям, принесет Мир и Великой победой искупит державу. Пусть сын Безумного отца отдаст в Париже тому, кто послан Богом все, чем ты, преступный король, желал владеть, что получил, чем не смог и чем не будешь владеть никогда.

Писано в парижском Тампле,

восемнадцатого марта, года 1314.

Жак де Моле.

Дофин Карл поднимается. Подходит. Долго смотрит в глаза монсеньору. Спрашивает вежливо, а в глазах насмешка:

– Вы верите в подлинность этого письма?

– Вне всяких сомнений – это подлинное письмо!

– Вы так думаете? Почему?

– Я не думаю, я знаю. Пергамент хранился в архиве собора города Реймс почти сто лет. По повелению умирающего короля его доставил в Реймс Пьер де Латиль, епископ Шалона. Как известно, он был другом детства короля Филиппа и присутствовал при его кончине. Когда я стал архиепископом Реймса, документ передали мне вместе с остальными важными документами.

Дофин Карл молчит. Протягивает руку за пергаментом. Беззвучно шевеля губами, читает. Делает резкий жест рукой.

– Это не может быть правдой!

– Это подлинное письмо. Оставьте сомнения, мой любезный Дофин. Оно продиктовано последним Великим магистром ордена рыцарей Храма. Судя по тому, что достоверно известно, после того, как Жак де Моле на паперти собора Парижской богоматери публично заявил о невиновности ордена, обвинил короля в неправедном суде и отказался от помилования, дарованного королем, Его вернули в подземную камеру в замке Тампль. Там он продиктовал посланному королем Филиппом личному секретарю его величества, метру Майару, этот текст. Сразу после того, как секретарь отбыл, старика сожгли. Мне хотелось бы напомнить вам факты. Они упрямы.

Монсеньор негромко свистит. Повинуясь этому, едва слышному звуку, из тени мгновенно выступает человек. У него внимательные глаза преданной собаки. Он, не переставая кланяться, подает Монсеньору список, и вновь растворяется во мраке. Монсеньор держит в руках бумагу, но не глядит в нее. Видно, что знает на память каждый пункт. Он неторопливо перечисляет:

– Великий магистр сгорел в огне 1314 года. Почти вслед за ним по неизвестной причине умирает канцлер и хранитель печати Гийом Ногарэ, организовавший процесс над орденом. Видимо его магистр называет в письме палачом. Затем, и снова по неизвестной причине, на свидание с Богом отправляется Папа Климент. Потом умирает король Филипп. Все уходят в течение года. Вскоре по разным причинам все трое сыновей короля покидают этот мир. Ветвь королей Капетингов отмирает. На трон восходят Валуа. Английский король, внук короля Филиппа и сын его дочери, объявляет себя королем Англии и Франции. Далее – сто лет несчастий и неудач. Чума. Голод и бунты…

Монсеньор неспешно загибает пальцы. Губы Дофина кривятся и он прерывает с досадой:

– Когда не было чумы и бунтов?

– Верно. Но что скажет о прозрениях Великого магистра сын безумного отца?

Монсеньор поднимается из кресла и произносит мягко, почти кротко:

– Или вы не слышали, мой дорогой Дофин, что всех королей Франции, короновавшихся в Реймсе после короля Филиппа, называют «проклятыми королями»? Разве вы сами не чувствовали никогда, что над жизнью ваших предшественников и над вашей тоже, висит темная неумолимая рука рока? Вы никогда не чувствовали обреченность, которая держит в плену ваши дела, ваши помыслы и вашу жизнь?

Дофин бледнеет. Всматривается в глубину себя. Видит много мучительного, того, что хотел бы не вспоминать. Трясет головой.

Ходит кругами по залу, то останавливаясь надолго, то вновь возобновляя бег. Он похож на лиса, взявшего след. Вдруг улыбается легкомысленно. Говорит:

– Быть может, письмо все же написано уже при моем отце? А вас обманули?

– Исключено.

– Почему вы не допускаете это?

– Со дня смерти короля Филиппа письмо хранится в Реймсе. Его содержание известно с того времени… Я готов засвидетельствовать это перед Богом. Оставьте сомнения. Думайте о том, что делать!

– Что делать? – голос Дофина звучит насмешливо.

– Именно – что делать! Если вы оставите свое неверие, поверите в подлинность этого документа, то поймете – ваше время приходит.

Дофин меняется в лице. Трет щеки, стирая улыбку… Окунает глаза в документ. Внимательно идет по ровным строчкам. Об одну претыкается. Отрывает взгляд. Спрашивает:

– Этот посланник от Бога, чистый как Лилия – кто это?

– Это покажет время. Пусть он придет. Церковь сумеет распознать его.

Дофин кивает.

– Хорошо! Допустим, я поверил в посланника. Что я должен ему отдать?

– То, что хотел и чем не смог владеть король Филипп!

– Что он хотел? Это известно?

– Это известно! Титул Великого магистра, его власть, знаки его власти и золото ордена.

– Где мне взять все это? – Дофин вновь становится насмешлив, а тон резок и зол.

– О знаках власти ордена Храма мне ничего неизвестно, моя власть ничтожна и не простирает рук за пределы Шинона, а золото ордена, как мы знаем, долго искали после кончины короля Филиппа, да так и не нашли.

Он лукаво прищуривается:

– Да и будь у меня золото ордена, я не ждал бы посланника с небес! Я бы вооружил и послал против англичанина войско, более многочисленное, чем бывает камней на морском берегу…

Монсеньор прерывает насмешливую речь Дофина:

– Реликвии скрыты в тайных местах, известных архиепископу Реймса, а золото ордена спрятано в сокровищнице кафедрального собора…

– Что!!!

Дофин Карл застывает на месте. Когда он начинает говорить, голос из тихого шепота понемногу вырастает в крик:

– У вас золото ордена! Я всегда это подозревал! Церковь! Церковь владеет золотом ордена! И скрывает это! А тем временем государство гибнет! Это ли не предательство! Это ли не измена! Предатели! Предатели!

Он трясет сжатыми кулаками. Его гнев громогласен и отдает подмостками.

Монсеньор невозмутим. Неторопливо кивает головой. В глазах запряталось презрение. Он тихо роняет рассудительные неторопливые слова:

– Хранить – не значит владеть, мой дофин. Золото ордена отдано в благословенные руки церкви на хранение. Сейчас вы потребуете отдать реликвии и золото вам. А мы ответим – нет.

Лицо Дофина наливается синевой. Монсеньор продолжает кротко:

– Мы скажем – нет, потому, что все золото мира не поможет тому, кто проклят, чьи помыслы, даже самые благие, обречены на поражение и позор. Мы скажем – нет, потому, что эти реликвии и золото предназначаются не вам. Что стоит Государь без Божьего благословения? Золото утекает через его пальцы в песок небытия. Нет, мы должны позаботиться, чтобы они попали в указанные в документе руки. Великий магистр завещал свой меч и корону не вам, а тому избраннику, кто много лет спустя придет в Шинон, чтобы снять проклятие и вступиться за королевство и королевскую кровь. Так пожелал распорядится Бог и Он завещал нам сделать это!

– Бог? Или Жак де Моле, которого осудила церковь?

Монсеньор молча смотрит на взбешенного Дофина. Поднимает палец, тихо грозит. Постой жест, почти отеческий.

Дофин отступает. Трет щеки руками. Понемногу опоминается. Идет к монсеньору. Смиренными губами касается пасторского перстня. Отступает. Садится в кресло напротив. Он деловит:

– Как они попали в Реймс, монсеньор?

– Дорогой, причудливой, как жизнь.

– И все же?

Не дождавшись ответа, говорит просительно:

– Расскажите. Я хочу знать все об этом деле.

Монсеньор быстро прикрывает глаза веками. Невозможно понять – как он относится к внезапному смирению Дофина. Смотрит в огонь. Начинает задумчиво:

– От вас у преблагой церкви нет тайн. Слушайте! После того, как рыцарей арестовали и обыскали одну за одной, их резиденции, не нашли ни золота, ни знаков власти магистра. Рыцарей пытали, но дознаться не удалось. Из простых храмовников никто того не знал. Высшие молчали. И тех и других пытали без перерыва, но не узнали ничего. Они признавались в чудовищных грехах под пыткой. Чего только не наговорили о себе! Но о сокровищах молчали. Король Филипп, сам желающий стать Великим магистром ордена, был в гневе. Правда открылась год спустя, здесь, в Шиноне.

Монсеньор встает и, разминая затекшую от долгого сидения руку, неторопливо ходит по залу. Муаровая сутана ползет за ним, вкрадчиво шелестя.

– Вам, вероятно известно, что здесь, в башне Кудрэ, были заключены пять руководителей ордена вместе с самим Жаком де Моле. Стены башни хранят об этом лете особую память – знаки, которые, по преданию, начертал на стенах сам великий магистр или его спутники. Эту башню часто посещают разные люди – отцы церкви, прорицатели и философы, пытаясь разгадать тайну знаков. Одни говорят, что это колдовская тайнопись, в которой зашифрованы соблазнительные и ужасные пророчества о золоте, о власти, о конце времен. Другие полагают, что это карта, на которой начертана тайна пропавшего золота ордена Храма и его реликвий…

Монсеньор замолкает задумчиво. Вдруг улыбается по детски:

– Я сам в дни юности провел перед этими таинственными знаками несколько ночей.

– И что? Вам что-то открылось?

Монсеньор отвечает, уклончиво качнув зрачками:

– Если и есть в знаках скрытый смысл, Богу не было угодно открыть его мне, своему слуге… Но более склоняюсь я к тому, что это не более чем занятие для рук, чтобы успокоить истерзанный пытками ум и бесполезно искать в этих знаках откровения, либо знака свыше…

Монсеньор крестится. Продолжает:

– Итак, летом Шинон посетил король Филипп в сопровождении Ногарэ и королевского палача метра Фрибо. На второй день пыток мессир Рембо де Каромб, командор Заморья, выдал место, где были спрятаны сокровища ордена и в ту же ночь проколол себе горло заточенной на камне пряжкой от плаща. Его тело бросили в реку. По его указаниям сокровища отыскались в тайном подвале парижского Тампля. Свою находку король скрыл, не желая делиться с папой Климентом. И скрывал сокровища почти семь лет. Уже после смерти Жака де Моле, после смерти Ногаре и папы, он в час смерти приказывает письмо, реликвии и золото отдать на сохранение святым отцам в Реймс. Святые отцы разделяют сокровища и скрывают их в разных местах, сведения о которых передают по наследству реймсские епископы.

Дофин заводит за спину оледеневшие вдруг ладони:

– Золото ордена, какое оно?

– Обычное золото, мой Дофин. Желтый бес в доброй старинной чеканке. Его много. Очень много! В летописях реймсской епархии осталось упоминание о том, что для того, чтобы его вывезти из Парижа, понадобилось несколько десятков повозок.

Дофин бегает по залу, потирая на ходу руки. Подходит к столу и снова берет в руки документ:

– Реликвии ордена – что это?

– Это меч Великого магистра и его корона. Очень древние. Их история восходит к основанию ордена в Иерусалиме. Меч принадлежал некогда Готфруа де Бульону, а корона – тот самый венец, что отверг великий рыцарь, когда его хотели провозгласить королем Иерусалимским. Корону венчает огромный красный камень – в прежние времена знаменитый на весь христианский мир, кровавый карбункул рыцарей ордена Христа. С этой святыней связано много легенд. Корона, якобы, приносит всемогущество тому, кто оденет ее на свою главу с Божьего благословения. Ходили разговоры, что с королем Филиппом случился удар именно в тот час, когда он попытался увенчать свою голову этим венцом.

Дофин ведет пальцами по строчкам документа. Палец дрожит, то замирает, то возносится вверх на несколько строк, то снова падает вниз и вновь дрожит, Возбуждение рисует на его бледном лице багровые пятна:

– Почему в письме Жак де Моле называет моего отца святым? Разве он не обычный сумасшедший? Ведь он же просто Безумец? А?

– Вспомните – разве не называют вашего отца в народе Благословенным королем? Разве не говорят – глас народа – глас Божий?

Каждый ответ монсеньора Дофин сопровождает утвердительным кивком. Он словно отбивает какие-то одному ему понятные пункты.

– Значит, мне нужно ждать появления посланника от Бога? Тогда я получу несколько десятков возов золота в монетах старинной чеканки? И долго ждать?

Монсеньор следит за Дофином внимательным взглядом. И молчит. Дофин еще раз вперяет глаза в документ. И не отрывая глаз от красивой вязи слов, нанесенной на пергамент искусной рукой личного секретаря последнего короля династии Капетингов, говорит вопросительно:

– Прежде должен умереть мой отец…

– Он уже умер.

Голос Монсеньора прозвучал буднично, серо. Дофин по-прежнему не отрывает взгляда от пергамента. Но дрожащие руки вдруг замирают. Спрашивает внезапно потускневшим голосом:

– Когда?

– Вчера вечером.

– Где?

– В своем парижском замке. На руках мадемуазель Одинетты.

Дофин оставляет документ. Подходит к камину. Смотрит в огонь. Поленья трещат, сыплют яркие искры на каменный пол.

Падают. Гаснут. Падают. Гаснут.

Проходит время, прежде чем Дофин прерывает молчание:

– Он говорил перед… уходом что ни будь?

– Ваш отец? Да!

– Что говорил мой отец?

– Что беден, как ни один человек во французском королевстве. Казалось, эта мысль доставляла его величеству большое удовольствие. Он повторил ее несколько раз.

Дофин усмехается с горечью. Проводит рукой по лицу. Словно смахивает с него приставшую липкую паутину. Спрашивает осевшим голосом:

– Он вспоминал меня?

– Да. Он много думал о вас в час смерти.

– Что велел передать мне отец?

– Он велел вам терпеть, молиться и ждать. И велел передать вам это…

Монсеньор вытягивает руку. Дофин берет из руки шкатулку. Открывает. В шкатулке лежат любимые четки отца. Четки Безумца. На нить нанизаны мелкие раковины, морские камушки, высохшие ягодки рябины переплетенные с бесценным жемчугом, и всякая дребедень… На глаза Дофина набегают слезы. Он зло смахивает их.

– Что-то еще?

– Последними словами его были слова – «Я победил Англию!»

Дофин улыбается. Губы трясутся. Он спрашивает неуверенно:

– Он ведь был сумасшедшим, не так ли?

Проводит рукой по запылавшему внезапно лбу и шепчет почти просительно:

– Он ведь был сумасшедшим – мой отец?

– На надгробье решили написать – Карл Благословенный, король Франции.

Дофин не отвечает, молчит. Монсеньор говорит тихо:

– Его похоронят в Сен Дени, в королевской усыпальнице.

– Когда?

– Через три дня. В среду.

Дофин чувствует, что мгновение – и он зарыдает. Упадет и будет биться головой о каменный пол. Хватает свой плащ. И перерубает нить разговора:

– О дальнейшем поговорим после!

Разговор закончен. Монсеньор согласно наклоняет голову. Дофин бежит к лестнице. На пути спотыкается о неподвижные тела стражников. Замирает. Не обернувшись, произносит с насмешкой:

– Вы, я вижу, отравили мою стражу, Монсеньор?

– То, что я рассказал вам, предназначено только для ушей Дофина. Ваши стражники выпили вина и спят.

Дофин смотрит в лица стражников. Лица искажены сном. Они кажутся беспомощными и глупыми. Дофин не отрывая глаз от их лиц, говорит глухо:

– Я хочу золото ордена, я хочу победы над притязаниями Англии и я хочу быть коронован в Реймсе! Я хочу быть королем Франции! Чего хотите Вы, монсеньор?

– Я хочу увидеть лицо Бога!

Дофину кажется – он ослышался. Переспрашивает:

– Что?

– Я хочу видеть того, кто придет. Посланника Бога. Я хочу видеть все – и его начало и его конец.

Дофин молчит. Потом спрашивает:

– Больше ничего?

– Больше ничего!

Дофин пожимает плечами.

– Хорошо! Вы остаетесь. Мы вместе подождем вашего посланца небес. Я, Буржский король, даю вам должность канцлера и хранителя печати при моем дворе.

Дофин еще раз задумчиво смотрит на неподвижную стражу. Осторожно обходит разбросанные тела. Из темноты появляется человек с собачьим взглядом. В его руках факел. Он пытается помочь Дофину спуститься. Дофин отталкивает его. Спускается по лестнице. Его догоняет голос Монсеньора:

– Спокойной ночи, – и после мгновенного колебания, голос добавляет – сир!

Дофин вздрагивает. Машет рукой. Выходит во двор. Останавливается под луной. Стоит. Ловит ртом злой холодный ветер. Луна колдует над ним, ворожит, взмахивая прозрачными рукавами туч.

Он стоит растерянный. Злой. Бледный. Несчастный.

Внезапно, словно решившись на что-то, тихим шагом крадется к башне, нависшей над рекой.

Ни одна живая душа не встречается на его пути. Темным призраком входит в башню. Чуть не наступает на тела. В мертвенно-синей темноте стражники кажутся мертвыми. Дофин поднимается по лестнице. Замирает на пороге.

Лунный свет чертит на белесых пористых камнях бледный круг. Черные кресты решеток едва проступают из тьмы. Дальше, в глубине стен – чернота.

Дофин снимает со стены факел и освещает комнату…

В бойнице, над сводом, чья-то терпеливая рука выдолбила в камне знаки. Сейчас они дрожат, наполняются жизнью в колеблющемся свете огня.

Дофин видит рыцаря, стоящего возле креста… карбункул в сиянии солнечных лучей, пять восьмиконечных крестов, выложенных журавлиным клином, указывают куда-то вниз… Две фигуры, склоняясь друг другу, тайно делятся сокровенным. На других камнях он видит отпечатки поднятых ладонями вверх человеческих рук. Копья и распятия. Выше написано на латыни – «Мы просим прощения у Господа!» Взгляд Дофина соскальзывает вниз и останавливается на выбитой в камне лилии…

Догорающий факел чадит. Дофин Карл бросает его на каменные плиты и ощупью спускается вниз. Расталкивает пинками перепуганных обитателей башни.

– Кто сделал это?

Он указывает пальцем вверх. Стражники в кособоко натянутых со сна кольчугах, кривятся перед ним в полутьме. Они не понимают. Дофин ведет их вверх. Тычет пальцем.

– Кому из вас известно, кто начертал наверху знаки? Не бойтесь, отвечайте смело и тот, кто расскажет, получит от нас милость!

От горстки стражников тут же отделяется один. Ярко освещается лицо в пунцовых пятнах.

– Отец мой, – начинает он, и голос его то и дело прерывается и взвизгивает по щенячьи, – служил верой и правдой вашему отцу, а дед мой деду вашему и прадеду, а прадед мой начинал службу свою при короле Филиппе Красавце. При нем появились в башне эти знаки, сир… а начертал их…

Стражник весь напрягается и торопливо, боясь растерять слова, договаривает подпрыгивающей скороговоркой:

– … а начертал их Жак де Моле, Великий магистр ордена рыцарей Христа, в те времена, когда по приказу короля его пытал в стенах этой башни метр Робер Фрибо, королевский палач.

Дофин смотрит на стену. Взгляд упирается в лилию, выбитую в камне.

Ночь ухает. Стонет. Дофин не может уснуть. Он чувствует – отец стоит под окном спальни. Согнутые плечи стегает дождь. Отец завернут в плащ странника… Он пришел прощаться. Дофин боится подойти к окну и посмотреть вниз. Но знает – отец там. Стоит. Ждет. Хочет говорить…

Дофина пробирает холодный озноб.

Он плачет.

Ему жаль отца, который умер и которого он больше не увидит никогда…

Горланят рассветные петухи. В башню робко втекает утренний свет. Отец уходит.