Читать книгу Пятое время года. Избранное - Ринат Валиуллин - Страница 3

– Зачем ты меня целуешь, если не хочешь?

– А если хочу?

– Тогда можно без поцелуев.

Красивая голая спина белела статуей на фоне жёлтых обоев, женщина мыла посуду. Заниматься любовью не хотелось. Поцеловав её сзади в шею напоследок, я сел за стол и принялся наблюдать, как она работает.

Жена. «Неужели она создана только для этого?» – холодно подумал я, может от того, что ноги мои подмёрзли, а тапочки я так и не нашёл. Сидел за столом в одних шортах, в руках кусок сыра. В задумчивости крошил его на пол. Тапочки не выходили, но вышли тараканы мыслей, однако писать было не на чем, на глаза попалась толстая тетрадь с рецептами блюд, я её распахнул, и первое, на что наткнулся, была надпись «Чебуреки». Через минуту я узнал, что нужно для их приготовления: кефир, мука, масло, сода, соль и фарш. Перевернул тетрадь, чтобы начать писать с другой стороны, с чистой страницы. Если бы жизнь так же перевернуть и начать с чистого листа, пока ты ещё не стал чебуреком. А может быть, уже стал? Я снова посмотрел на чудную белую спинку, на которой женился и которая уже выключила воду и повернулась:

– Ты опять накрошил.

– У тебя красивая спина, – сделал я ход конём.

– Сыр на полу, а я мыла утром.

– Извини, пытался выманить тапочки.

– Они в коридоре, – не смягчилась от шутки жена.

– Значит, сыр был напрасным.

Жена вздохнула мокрыми руками о полотенце:

– Чай пить будешь?

– Когда я от чая отказывался? – поднял с пола крошки, снова собираясь стать хорошим, неизвестно зачем. Там, где меня и так любили, просто за то что я есть. – Может, чебуреки вечером сделаем? – выронил я ненароком.

– А ты мясо купил?

– Могу предложить своё, – напряг бицепс.

Я представил, как часть за частью закладываю в мясорубку беспокойные фрагменты своего тела. Жуть. Чем-то похоже на любовь, на секс.

– Не пойдёт, будет горчить от негодования, – заварила чай супруга. Я продолжил читать рецепт. «Потом смешиваем муку, соль и кефир, месим до получения однородной массы и даём отстояться. Далее надо разрезать тесто на равные части, размером с крупное куриное яйцо, и раскатать их на лепёшки». Вот и в жизни, когда ты доходишь до состояния однородной массы и уже не можешь себе позволить… Позволить мечтать, гонишь эту мечту, как шлюху: «Пошла на х… отсюда, от тебя одни неприятности и убытки», понимая, что ты – катыш теста, ты начинаешь разрываться на куски, разбиваться в лепёшку, лишь бы выбраться из этой неизбежности. Но поздно, потому что вместо тела уже фарш. То, что мы обычно называем плотью, которая уже кручена-перекручена, с луком и стрелами, со специями и солью, лежит на диване и смотрит телик. Фарш любит диваны.

Далее следовало выложить фарш на одной половине раскатанного теста и накрыть другой. Потом края слепляются, и можно отправлять полуфабрикат в кипящее масло. Через пять минут его надо перевернуть, ещё через пять чебурек готов.

Я вспомнил свой последний отпуск на берег моря. Нигде так не отпускает, как в отпуске, это как отпуск грехов. Нигде больше не хочется так грешить, как на отдыхе. Каждый полуфабрикат раз в год обязан съездить куда-нибудь далеко, чтобы полежать на горящей сковородке пляжа пять дней на спине, пять – на животе и поджариться как следует, приобрести цвет побед. Через десять дней чебурек готов.

Удивляясь такому случайному совпадению и своему близкому родству с чебуреком, я инстинктивно крутил в руках кусок сыра, пока наконец не засунул два пальца в его жёлтые дырки, как штепсель в розетку. Ничто так не привлекает мужчину, как отверстия, возможно оттого, что когда-то он с трудом выбрался из одного из них, чтобы потом всю жизнь посвятить возвращению. Домой, в норку, к кормушке, где тепло, где ждут, где ласкают.

– Ты что делаешь? – воскликнула с тревогой жена. – Он же задохнётся.

Я достал пальцы и понюхал.

– По-моему, у него гайморит.

– Вскрытие покажет, – хладнокровно взяла сыр из моих рук жена и разрезала на тонкие дырявые пластыри. Потом приклеила один из них к хлебу с маслом и протянула мне. Я откусил, всё ещё мечтая о чебуреках. Трудно есть бутерброд с сыром, когда думаешь о чебуреках.

– Ещё? – она уже стелила масло на другой.

– Что-то не хочется, – откусил я и положил на тарелку. – Может сделаешь сегодня чебуреки? Мясо я куплю.

– У меня цыплёнок размораживается, – кивнула она на тарелку у раковины.

– Они начали убивать птенцов, эти птицефабриканты. А из него не получится? – кивнул я на дичь.

– Ты мне предлагаешь его откормить?

– Ладно, курица так курица. Хотя две курицы на одной кухне – это уже перебор.

– Что ты сказал?

– Девушка, вы прекрасны, – положил я руку на её бедро.

– Вас это не касается, – легонько хлопнула Фортуна своей ладонью мою.

– Мяса, говорю, хочется, хочется мяса! Какой сегодня день недели? Пятница? Как быстро летит время, недавно только был понедельник, а завтра уже суббота. Я совсем не чувствую жизни, она просачивается сквозь пальцы где-то между кухней и спальней, работой и телевизором.

– Ты слишком много смотришь в экран, больше чем на меня, – подлила себе чаю жена.

– Глаза всё время ищут новостей, а ты неизменна. Даже не стареешь, – уставился я на неё.

– Это уже похоже на комплимент, – улыбнулась Фортуна первый раз за утро.

Жену звали Фортуной. Жениться на ней можно было только за одно это имя, если тебе не фартило всю предыдущую жизнь.

– Как долго ты сможешь на меня смотреть?

– Пока не отвернёшься.

– Я так и знала, что тебя привлекают совсем не глаза.

– Даже красивые глаза надо дозировать, – бросил я, покидая стол в надежде найти тапочки в коридоре. – Вот зараза!

– Что ещё?

– Твои туфли залезли на мои тапочки и уже размножаются! Ты посмотри, какие плодовитые. Откуда у нас столько обуви? – швырнул я ей из коридора, разглядывая незнакомую обувь.

– К нам же гости приехали, ещё в среду.

– Родственники?

– Не совсем.

– А я их знаю?

– Нет, даже я их видела всего один раз. Звонила тётушка Сара, это её сын с женой, просила принять на несколько дней.

– Мало нам своих детей, – пробурчал я себе в нос. – Они здесь уже живут, а я даже ни ухом, ни рылом. Вот так черте с кем жизнь и проходит.

– Ты же в Москве в это время был.

– Они к нам надолго?

– Не знаю, спрашивать как-то неудобно. Спят ещё, так что ты потише выступай.

– А что я такого сказал? Только то, что родственники меня уже достали, так они же нам ещё и не родственники, вообще непонятно что.

В этот момент заплакал телефон. Трубка лежала на кухне, и подошла жена. Судя по её удивлённым репликам, случилось нечто невероятное.

– Неужели апокалипсис? – вошёл я уже в тапочках.

– Хуже. Бред какой-то! Звонили из полиции, сказали, что сын наш пнул полицейского при исполнении, и нужно немедленно ехать за ним в участок.

– Растёт сынок.

– Растёт как сорняк. Это всё твоё воспитание. Точнее, его отсутствие.

– Где он нашёл полицейского в такую рань? И главное – за что? В десять лет я не был таким кровожадным. Наверное, очередная дурацкая игра с желаниями. Кто пнёт полицейского или кто ущипнёт учительницу.

– Нет, он перебегал дорогу в неположенном месте. Тот остановил его и начал читать мораль, а наш попытался улизнуть.

– Значит, ничего личного. Съездишь, они женщин больше любят.

– Чужих женщин всегда любят больше.

Жена довольно быстро оделась, я с ней потанцевал немного в коридоре, прощаясь, и добавил нежно:

– Мусор выкинь заодно.

Она любила прощаться губами. Не поцелуешь человека перед выходом, потом он целый день будет искать настроение. Так и стояла с мусорным пакетом в одной руке, с сумочкой в другой, а я её целовал. Жуткое зрелище. И тут ещё зашевелились гости. Дверь их комнаты смотрела в упор на входную. Она тихо отворилась, и из неё вывалился мужчина, поморщился как-то снисходительно, а может, он так улыбался с утра. Зачем улыбаться, если не умеешь. За ним женщина вздохнула чем-то несвежим: «Здрасьте». Мы в обнимку с мусором молча наблюдали, как два халата прошелестели в ванную.

– Что-то они совсем на детей не похожи, – сказал я на ухо жене.

– Так тёте Саре уже семьдесят, это же её дети.

– Чужие дети не только быстро растут, но и быстро стареют, – снова подумал я о чебуреках.

– Ну, пока, не шали там, в участке, – подбодрил я Фортуну, чтобы она не была так грустна. Нет ничего ужасней грустной фортуны.

Пошёл на кухню, где обнаружил на столе распахнутой кулинарную книгу, в которую я хотел что-то записать, но так и не успел.