Читать книгу Заложники обстоятельств - Рита Славина - Страница 2

Середина рабочей недели близилась к концу. Маленькая стрелка дубовых настенных часов уже перешагнула грань с цифрой семь. На небе появились первые звёзды, изредка выглядывавшие из-за толщи гонимых ветром облаков.

К вечеру погода испортилась. То дождь, то снег безжалостно хлестали прохожих по незащищённым одеждой, открытым участкам тела. Те, кто всегда торопились домой, в этот вечер ещё быстрее спешили укрыться в теплоте манящих уютом четырёх стен. Остальные, привыкшие к праздности и веселью, при первой удобной возможности тоже не преминули покинуть неприветливые улицы и спрятаться по другую сторону подсвеченных вывесок, притягивающих надеждой кого-то утешиться бокалом бодрящей жидкости, кого-то – излить душу или послушать излияния других, кого-то – объединить эти два незамысловатые занятия в одно.

Но просторное помещение паба в ирландском стиле на тихой тупиковой улице, одна стена которого как раз и увенчалась – надо признать, при всей своей нелепости гордо увенчалась – дубовыми часами, были пусты. Или почти пусты. Из всего множества столов занятыми оказались всего три, что, по твёрдому убеждению хозяина заведения – бизнесмена Виктора Семёновича Ласницкого, применительно к его детищу не имело никаких отличий от описательного образа пустоты. Властного мужчину можно во многом упрекнуть, и даже обвинить – как в прошлых деяниях, так и в том, что совсем скоро весь штат сотрудников его паба будет вынужден обивать незнакомые пороги в поисках новой работы, – но в этот вечер, когда будущее казалось предсказуемым и не предвещало запутанных узлов и резких поворотов, его мнение о состоянии обычно кишащего подвыпившими толпами бара, исходя из расчёта выгоды, было вполне обоснованным.

Сумма конечного счёта с одного из трёх столов вплоть до последнего скромного рубля невзрачными цифрами проплыла перед разочарованным лицом официанта Тимы сразу, как только нежелательный оккупант его времени появился на пороге паба. Эта сумма не менялась уже который месяц, изо дня в день, с понедельника по пятницу, и равнялась она стоимости одной кружки самого дешёвого светлого пива.

Несколько месяцев назад через дорогу от стилизованного ирландского бара открылся не менее стилизованный – правда, под местечковый, веющий дешевизной дизайн – строительный магазин. Его сотрудник Степан, печальный продавец-консультант тридцати шести лет, выбрал заведение напротив в качестве места ежедневного уединения и вечернего досуга. Каждый будний день ровно в шесть пятнадцать он приходил в паб, занимал один и тот же стол в углу первого – более просторного – зала, заказывал кружку пива и безучастно смотрел на сменяющие друг друга картинки на экране подвешенной под потолок плазмы, зачастую не улавливая смысла увиденного из-за трансляции популярной зарубежной музыки вместо оригинального звукового сопровождения.

– Не хотите гренок к пиву? – спрашивали его по незнанию недавно принятые на работу официанты.

– Нет! – бурчал Степан.

– Кальмары в кляре или луковые кольца?

– Нет!

– Может, что-нибудь из горячего?

И каждый раз подобный диалог заканчивался одним и тем же усталым взглядом Степана, лучше слов говорящим: «Ты можешь весь вечер стоять и перечислять, что у вас есть в меню, но, кроме кружки пива, я больше ничего не закажу». Если, прочитав эту чётко обозначенную мысль, официант всё равно продолжал настойчиво демонстрировать знание ассортимента блюд, Степан посылал ему другой однозначный взгляд, выстраивающий перед глазами наивного работника паба ряд букв в их самом нежелательном порядке: «Никаких чаевых». После этого даже самый дотошный представитель кластера людей, нацеленных использовать весь багаж имеющихся у них в наличии средств для преумножения своего финансового достатка, предпочитал удалиться и забыть об одиноко сидящем мужчине.

С другим столом в глубине второго и последнего зала в пабе, хоть и не всё было так очевидно, но большой прибыли тоже ждать не приходилось. Зато печальными сидящих за этим столом совершенно точно никак не назовёшь. Четверо юношей и три девушки, многим из которых едва ли исполнилось двадцать, громко и в свойственной молодым людям экспрессивной манере обсуждали свои насущные дела. Как и в любой другой компании, стиль одежды этой был единым – ничего броского и вызывающего, каждый элемент – результат тяги к удобству и простоте: свободные свитера, подвёрнутые или укороченные джинсы, спортивная обувь и объёмные мешковатые рюкзаки.

Официант Влад, почти такого же возраста, как ребята за столом, питал симпатию к шумной компании, но знал, что ни большого счёта, ни каких-либо чаевых ждать не стоит. Так и случилось: за весь вечер к столу, с трудом вмещавшему семерых, он поднёс только два бокала светлого пива, один тёмного, маленький чайник зелёного чая и две порции чесночных гренок.

Последний третий стол, облагороженный присутствием людей, у самого выхода из паба заняли двое мужчин: не самые перспективные менеджеры не самой успешной компании, взявшие в привычку время от времени заканчивать свои рабочие будни в здешних стенах. Гриша и Слава случайно наткнулись на неприметный бар, как-то раз решив сократить длинный и утомительный путь от места работы до нужной остановки и завернув в тупик. Возвращаясь на основную дорогу, они попали под действие зазывающих чар иллюминации в виде пивной кружки и бутылки, то и дело наполняющей первую до краёв. Единственная мысль, возникшая при этом, не удержалась в тесных пределах холодного и печального подсознания и вырвалась наружу:

– Может, по пивку? – спросил Гриша.

– А почему бы и нет! – поддержал его Слава.

Так мужчины вошли внутрь и остались довольными проведённым вечером. С тех пор два друга, обременённые каждодневными тяготами и заботами семейной жизни, как минимум раз в неделю посещали полюбившееся заведение, оставив за его дверями настырные мысли, неизбежно заполнявшие их головы как глав постоянно терпящих нужду семейств. Но совесть, скрупулёзно отслеживающая количество и достоинство купюр в кошельках, не позволяла мужчинам уйти в полный отрыв от реальности. Поэтому их общая сумма по счёту редко когда выходила за пределы трёхзначной цифры.

Разочаровавшись чрезмерной бережливостью немногочисленных присутствующих посетителей и потеряв надежду на появление новых, три официанта вели оживлённую беседу у стойки бара. Единственная среди них девушка в такие моменты возносилась на вершину высоченной громады из радости и восторга.

Её в другое время неприметная персона попадала в столь желанное общество не просто мужчин, а «мужчин с идеальными параметрами, в полной мере соответствующими внешности голливудских кинозвёзд и внутреннему наполнению, присущему сильным мира сего или как минимум людям, близким к ним». Именно в таком ключе рисовались образы Тимы и Влада в идеализирующем воображении юной и неопытной Юлии, причислявшей себя к особам, лишённым шанса в течение более чем десятка секунд поддерживать увлекательную беседу с подобными юношами и с юношами вообще.

Причиной заниженной самооценки и развившихся на её фоне скованности и неуверенности девушки стало твёрдое убеждение, с ранних лет навязанное ей родителями и пышущей красотой старшей сестрой, в том, что её внешность – истинный образец куцости и недоразвитости.

– Возьми эту кофточку! Она точно подойдёт тебе, – во время очередного рейда отоваривания говорила мама Юлии Оксана Филипповна, указывая на свободный серый джемпер мужского типа с длинным рукавом, – она удачно скроет твои выпирающие ребра и тощие руки.

– Тебе не стоит так ярко красить губы! – утверждала сестра девушки Полина при виде вызывающего результата эксперимента придать её приветливой улыбке сочно алый контур.

– Сегодня по телевизору я услышала, что если в молодости женщина не красивая, то она становится красивой во второй половине жизни, – занудно-учительским тоном делилась Полина с младшей сестрой в следующий раз, – так что не расстраивайся, милая! И на твоей улице будет праздник… когда-нибудь потом.

В действительности приемлемая худоба, пшеничные волосы, ровный выбеленный тон кожи, мягко заострённые черты лица и светло-голубые зрачки, окаймлённые тёмно-синей нитью, в округлых глазах с короткими, но густыми насыщенно-коричневыми ресницами, при правильном оформлении в предметы элегантного женственного стиля могли бы сделать Юлию похожей на аристократку или звезду балета с выдающимися внешними данными. Но сложившаяся убеждённость в своей невзрачности в конечном счёте заставила девушку спрятаться за бесформенной одеждой, неизменно стянутой в скромный пучок гущей волос и отсутствием макияжа.

Предательский румянец, проступавший при первом же слове, обращённым к ней Тимой или Владом, обнажал внутреннюю натуру Юлии, раскрывая все её потаённые надежды и чаяния и давая повод молодым людям потешаться над девушкой. Такая потеха произрастала не из чувства злобы или желания откровенно унизить. Она была всего лишь попыткой скрасить свободные минуты скучающих юношей, заслуженно считавшихся привлекательными, но не в той степени, в какой представлялись в воображении своей мечтательной коллеги.

Оба молодых человека имели рост выше среднего, атлетическое телосложение и миловидные, почти женственные черты лица. Влад был коренастее и ниже, с тёмно-русой копной прямых волос и зачёсанной наверх чёлкой, в отличие от белокурого Тимы с его вьющимися прядями, небрежно ниспадающими на высокий лоб.

Не придавая сколько-нибудь важное значение беседам с Юлией, юноши таким незатейливым образом попросту убивали время, дожидаясь конца своей смены. Раздутые не по возрасту цинизм и прагматичность не давали им в полной мере оценить широту и красоту девушки, которая, несмотря на исполнение функций предмета для насмешек, была намного проницательней, чем казалась окружающим.

Юлия не питала пустых иллюзий на свой счёт и осознанно соглашалась на отведённую ей неприглядную роль. Тем не менее, она любила те недолгие мгновения, когда остальной мир исчезал, и перед ней оставались только две смазливые мордашки юных официантов, мгновения, когда внутри непритязательной натуры зарождалась надежда, что пренебрежение молодых людей – это всего лишь напускная маска, за которой где-то в глубине запутанных душевных коридоров, в самых непроходимых их частях, прячется, пусть ничтожно крошечная, но всё же симпатия.

Сейчас эта троица, искренне уверовавшая, что не имеет возможности исполнять свои прямые обязанности, в очередной раз впала: кто – в игру лживых заискиваний, кто – в чувство обречённых на провал надежд. Ещё не догадываясь, какую злую шутку сыграет с ними коварная судьба уже через месяц, Влад и Тима беззаботно шутили, периодически обмениваясь снисходительными улыбками при виде конвульсивных содроганий Юлии от напирающего смеха или её внезапно раскрасневшихся щёк.

Амплитудные перепады в речи официантов, как настырное жужжание комара – то отдалённым урчанием, то приближающимся накатом – доносились до человека по другую сторону длинной барной стойки – бармена Ксении. Девушка усердно пыталась сосредоточиться на протирании пивного бокала, чтобы забыть о тревожащем её предмете. Но все усилия камнепадом скатывались в бездонную пропасть. А непрерывная болтовня трёх коллег приводила её в состояние раскалённого раздражения.

Наконец, Ксения бросила бессмысленное занятие, потому как бокал она тёрла последние минут двадцать, и он и так сиял ярче подсветки на входе, и отошла в сторону от несмолкающих официантов. При этом она не отводила глаз от дверного проёма. На мгновение забыв о причине её максимальной сосредоточенности на этом узком проходе с не по размеру широкими откосами, девушка вспомнила своё первое появление в его тёмно-дубовых сводах. В тот момент после скользких ступеней и высокого уличного порога дверной проём, ведущий в первый зал, стал для неё последней преградой на пути к свету и теплу. Но, к её великому разочарованию, ни света, ни тепла Ксения здесь не нашла. Не иначе как полосой препятствий посчитала она тогда вход в паб, преодолев которую смельчаки попадают в мрачное полуподземное помещение с абстрактными полотнами на стенах, сомнительно напоминающими изображения ирландского трилистника.

Изначальная цель заполнения живописью простенков далёкого от творческой стези пространства таила в себе искреннюю тягу к славе новатора. Владелец паба Виктор Семёнович, отпраздновав своё сорокапятилетие, решил реализовать давно задуманную идею и открыть уникальный ресторан-бар в ирландском стиле. Исключительность своего заведения он хотел подчеркнуть как раз этими картинами с трилистником, стремясь таким образом добиться изысканного сочетания обстановки пивного ресторана и предметов популярного современного искусства.

– Я плохо разбираюсь в тенденциях, присутствующих сегодня в живописи, – говорил Виктор Семёнович уличному художнику, которому намеревался доверить создание картин, – поэтому хочу, чтобы вы, исходя из существующих модных веяний, написали нечто подходящее.

Художник-портретист, не распространяющийся на тему отсутствия у него специального образования, и правда был мастером своего дела. Но только своего – он был непревзойдённым автором портретов и абсолютным дилетантом в остальных направлениях живописи, где не мог похвастаться ни талантом, ни даже наличием элементарного понимания. Тем не менее, дабы не упустить возможности значительно улучшить своё финансовое состояние, за работу художник всё-таки взялся и, основываясь на своих знаниях об Ирландии, обозначенной лейтмотивом творчества, изваял то, что смог, но заказчику, презентуя результат, заявил:

– Вашему взору открывается совокупность пиковых идей абстракционизма и новаторской мысли!

Откликов у ценителей прекрасного ирландский паб, претендующий на добавление эпитета «культурный», разумеется, не нашёл, но заслужил популярность среди обитателей домов на тупиковой улице, которые и так бы посещали близлежащее питейное заведение, даже если бы его стены имели абсолютно заурядный вид.

Ксения же, последовав примеру большинства разборчивых людей и не оценив задумки предприимчивого бизнесмена, при первом появлении здесь пару месяцев назад, испытала лёгкое смятение от непонимания, как человек, одарённый способностями успешно руководить несколькими компаниями разных направлений, может считать нелепое сочетание несочетаемого хорошей уловкой для привлечения большего числа посетителей. Но вслух тогда девушка произнесла только: «Необычно…», как того требовал случай знакомства с потенциальным работодателем.

Несмотря на то, что Ксении уже было двадцать семь, она никак не могла определиться с выбором профессионального поприща, даже при том, что имела законченное высшее образование по специальности, в которой вполне бы могла преуспеть. Но девушка никак не мыслила себя в роли бухгалтера, обложенного кипами бумаг. Поэтому пару раз в год, вновь постигнув простую истину, что занимается не тем, чем должна, она полностью перечёркивала все свои прошлые достижения и сворачивала на другую профессиональную тропинку уже в новой ипостаси.

Работа барменом не была для Ксении как таковой попыткой найти своё место в жизни, а, по её собственному уразумению, всего лишь временным занятием исключительно для заработка и обдумывания дальнейших действий. Тогда она и представить не могла, что именно эта неожиданно подвернувшаяся ей должность станет для неё судьбоносной.

В паб Ксению пригласила её одноклассница, по совместительству жена Виктора Семёновича, при рождении зарегистрированная Эльвирой, но в школе прозванная Эллочкой. Поскольку второе имя больше подходило легкомысленной натуре девушки, впоследствии оно стало единственно возможным и официальным, прочно обосновавшись в графе паспорта «Имя».

Ксения случайно встретила старую знакомую в одном из торговых центров, и та, проявив невиданное чувство милосердия, вдруг предложила:

– А не хочешь поработать барменом в пабе у моего мужа? Он как раз вчера говорил, что там освободилось место.

Этим демонстративно подчёркнутым проявлением дружелюбия в действительности девушка пыталась показать своё превосходство над всегда и во всём преуспевающей в школьные годы Ксенией. Ситуации лучше, чем сложившаяся, скудное воображение Эллочки попросту не могло выдумать: как ещё можно было доказать состоятельность одной на фоне неудач другой, если только не возможностью устроить терпящую нужду Ксению на работу к богатому мужу цветущей Эллочки.

Пока последняя торжествовала, наслаждаясь счастливым случаем, выпавшем на её долю, Ксения, взявшая за правило не упускать предоставленных ей судьбой шансов, с искренней благодарностью приняла предложение и уже спустя неделю стояла за барной стойкой, всеми силами пытаясь воззвать к своему терпению, чтобы вынести все капризы Эллочки, которая после появления в пабе своей одноклассницы стала здесь частым гостем. Ещё через неделю, на радость не только Ксении, но и всему персоналу и даже некоторым посетителям, Эллочке опостылело проводить время в стенах скучного паба вместо элитных клубов и фешенебельных ресторанов, и она вернулась к своей обычной жизни, посчитав миссию унизить некогда успешную одноклассницу выполненной.

В этот пасмурный вечер среды, с трудом собравшей под крышей паба десять посетителей с необременёнными достатком кошельками, Ксения чувствовала себя комфортно, будучи частью коллектива, в котором она в свои молодые годы стала почти самой старшей по возрасту и куда с успехом влилась всего за пару дней, победоносно завоевав уважение и доверие разных его членов.

Юным официанткам девушка представлялась неким гуру в любовных делах, к которому они с завидным постоянством обращались за советом, чем удивляли саму Ксению, самый продолжительный роман которой длился три месяца. Представители мужской части коалиции официантов, бармены и повара, оставив тщетные попытки обольщения неприступной для них красавицы, за хорошенькой внешностью разглядели интересного собеседника и отзывчивую коллегу, готовую прийти на помощь там, где остальные бездействуют. В малочисленную категорию сотрудников старше девушки, помимо бухгалтера, которого она почти не видела, входили три охранника, нанятые, по общему признанию, за их молчаливость и угрюмый внешний вид. Все трое были отставными военными и держались особняком, вступая в разговоры с окружающими исключительно в рамках своих рабочих обязанностей. И даже от них Ксения получала одобрительные кивки и взгляды. А ответственный подход девушки к работе принёс ей благосклонное отношение со стороны Виктора Семёновича, лишив Эллочку возможности тиранить над своей одноклассницей в будущем.

Однако в момент, когда Ксения испытующе вглядывалась в дверной проём узкого прохода, у неё не было желания видеть и слышать ни одного из своих коллег. Её со всей необузданностью поглотило одно лишь только действо – она ждала. Ждала появления в тусклом свете входной лампы своего давнего друга Максима.

Их дружба насчитывала более десяти лет и началась ещё в школе, когда смышлёный, но не признающий никаких установленных правил старшеклассник Максим влюбился в невероятно красивую девочку на два года младше него. Девочка действительно была редкой красавицей: огромные иссиня-голубые омуты глаз, томно выглядывающие из-под плотной завесы чёрных густых ресниц, шикарная копна светло-русых волос, не по годам сложенная женская фигура в виде песочных часов, длинные аристократические пальцы и завораживающая улыбка.

Зная о своей врождённой, поистине подлинной красоте, девочка умело пользовалась ею и разбила не одно юношеское сердце. Надо признать, она делала это с большим мастерством и всегда вовремя – ровно до того момента, как до влюблённого мальчишки доходила мысль, насколько безгранично глупа юная красавица. Какой непостижимо восхитительной была её внешность, таким же невероятно бессодержательным был её мозг. Эту девочку звали Эллочка.

На интеллектуальном поприще Эллочка обзавелась всего двумя достижениями: осознанием своей красоты и изобретением модели владения ею так, чтобы прочно обосноваться в центре мужского внимания, избежав при этом нелестных толков о скудности её ума, и всегда иметь всё, что только могла она себе представить. В школьные годы последнее предполагало присутствие рядом с Эллочкой исключительно тех мальчиков, состояние родителей которых позволяло утолить бездонную жажду юной вымогательницы ко всевозможным предметам гардероба и видам развлечений.

Максим со всеми его выдающимися параметрами, тем не менее, никак не вписывался в рамки представлений Эллочки о её спутнике: его карманных денег едва хватало на один поход в школьную столовую. Каждый день родители выделяли Максиму ровно столько средств, сколько ему требовалось для покупки беляша, коржика и стакана чая. Эллочку такое положение дел совершенно не устраивало. Ей было абсолютно безразлично, насколько красив и умён человек, раскрывающий для её нужд карман с деньгами, лишь бы он его раскрывал и доставал оттуда как можно больше. Этим принципом Эллочка руководствовалась и всю свою дальнейшую жизнь, добавив в взрослые годы неважность наличия чувств любви, преданности, понимания и прочей лирической шелухи. Но в школе она отошла от своих убеждений и позволила Максиму занимать место своего временного сопровождающего в течение целого месяца.

– Нас с тобой ждёт счастливое будущее! Я дождусь твоего совершеннолетия, и мы уедем куда-нибудь в Канаду или Австралию, – говорил Максим своей возлюбленной.

А Эллочка, медленно хлопая ресницами, слушала его. Как он думал, слушала. На самом деле она только слышала и не всегда понимала высокий смысл слов влюблённого в неё мальчика. Однако корыстная девочка не торопилась высказать ему своё пренебрежение. За счёт Максима Эллочка пыталась исправить подмоченную репутацию: по школе поползли неизбежные слухи о том, что в этой прекрасной головке работает только одна извилина. Сама по себе новость нисколько не трогала юную красавицу, но распространяющиеся пересуды могли отпугнуть потенциальных ухажёров, способных не только говорить, но и сопровождать это действо тратой денег.

По несчастливому для Эллочки стечению обстоятельств, в её школе мальчики из богатых семей в своём превалирующем большинстве горели желанием видеть рядом с собой живое воплощение гармонии красоты и ума. Поскольку на практике наличие ума Эллочка подтвердить не могла, ей пришлось искать другие способы. Максим как раз вовремя появился на горизонте со своими высокопарными признаниями в любви. Он чудесным образом совмещал в себе два явления, которые с трудом удаётся объединить мальчикам в школьные годы: интеллект и популярность. Он с детства любил точные науки и много читал, но при этом ненавидел, когда ему говорили: «ты должен». От этого у Максима были постоянные проблемы с дисциплиной, что, с другой стороны, подарило ему уважение хулиганов, которые и ведают в школе вопросами популярности. В результате авторитет Максима стал общепризнанным явлением, и даже недолгое пребывание в качестве его пары могло внушить окружающим мысль, что Эллочка достойна внимания не только за свою внешность, но и за «богатый духовный мир».

Ксения, страдавшая обострённым чувством справедливости и наблюдавшая за тем, как умный, но временно ослеплённый мальчик не видит пределов глупости своей избранницы, решила помочь ему освободиться от пелены, застлавшей глаза.

– И вообще откуда я могу знать, как звали главу СССР, отправившего Пушкина в ссылку? Я же не жила тогда, – поставила точку в разговоре с Ксенией Эллочка, не догадываясь, что за дверями стоит ошеломлённый Максим.

Бурей накинувшееся на мальчика разочарование было настолько необузданным и буйствующем, что никакая красота не могла его заставить провести в компании наиглупейшей школьницы ещё хоть одну минуту.

Однако, в конечном итоге довольными остались все трое: между Ксенией и Максимом завязалась крепкая дружба, а Эллочке месяца, проведённого рядом со звездой школы, было достаточно, чтобы выстроить прочный плацдарм для ведения успешных боёв с искушёнными школьниками вплоть до самого выпускного вечера.

Ксения не в меньшей степени, чем Эллочка, была красива и в юные годы, и повзрослев. Но сила её привлекательности таилась не в больших глазах, пухлых губах или манящих формах. Ксения, скорее, притягивала к себе гармонией миловидного овала лица, осознанности взгляда, открытости улыбки и умения чувствовать состояние других и слышать их внутренний голос. Переливы струящихся каштановых волос выгодно оттеняли её карие глаза, наполненные пониманием и душевностью. Чувственный рот задавал тон подвижной мимике лица светло-песочного цвета с лёгким румянцем на щеках, которая моментально и в должной мере реагировала на внешние события, внушая окружающим доверие к хозяйке высказанных эмоций.

Девушка влюбила в себя не одного юношу, чем так и не смог никто ответить ей: многочисленные вспыхивающие симпатии, казалось, предвещавшие перерождение в более сильные чувства, так же быстро угасали в сердце Ксении, как и проникали туда. Во всех претендентах ей не хватало внутренней наполненности. Она стремилась найти своего человека: не идеального, бескорыстного и самоотверженного, а с многоступенчатой системой духовных взглядов, пусть даже не совпадающих с её. Нечто похожее Ксения смогла разглядеть только в Максиме. В качестве приятного бонуса, она обнаружила, что открытая для любых тем, пытливая душа молодого человека упакована в красивую внешнюю оболочку, сотканную из стройного подтянутого тела и правильно прочерченных линий лица. Максим был жгучим брюнетом с тёмно-зелёными глазами, искрами горящими под сводом густых чёрных бровей, озорной белоснежной улыбкой в рамке грациозно изогнутых насыщенно-розовых губ и прямым носом, украшенным едва выступающей горбинкой.

Однако с первого дня знакомства прозорливый внутренний голос, в унисон раздававшийся внутри каждого из ребят, неустанно твердил, что обоюдно желаемый роман между ними будет непродолжительным и в результате навсегда разъединит их судьбы в дальнейшем. Поэтому без толики сожаления Ксения и Максим выбрали другой путь и стали друзьями.

Ещё года три после окончания школы они были неразлучны. Но потом с течением времени обстоятельства сталкивали их с людьми разных интересов, всё больше отдаляя друг от друга: сначала ребята заменили частые встречи на частые звонки, затем звонки – на сообщения, потом и сообщений стало мало. В конечном итоге за последние два года Ксения и Максим ни разу не встретились, не созвонились и не написали друг другу ни одного слова.

Неудивительно, что когда пять дней назад в паб ворвалась взвинченная до предела Эллочка с требованием рассказать, где может быть Максим, Ксения испытала некоторое недоумение:

– Я же объясняю, что не видела его уже несколько лет, – который раз повторяла девушка, – могу только дать тебе его номер. Возможно, он до сих пор пользуется им.

– Этот? – Эллочка показала Ксении экран своего телефона, где под ёмким выражением в нарочито подчёркнутом формате прописных букв «У», «Р», «О» и «Д» с пробелами после каждой и жирной эмоциональной точкой в виде трёх восклицательных знаков виднелись знакомые цифры.

– Да.

– Он недоступен, я звонила! – девушка раздражённо постучала телефоном себе по ладони. – А адрес? Адрес ты его знаешь?

– Только старый. Они переехали с той квартиры куда-то на север. Куда точно, не знаю.

– А других друзей его знаешь?

– Я вообще не знаю, чем он сейчас занимается, с кем общается, влюбился ли, женился, развёлся. Я ничего о нём не знаю. Последний раз видела Макса года два назад перед новым годом. Встретились случайно. Оба торопились. Просто поздравили друг друга с наступающим и разбежались. Уже тогда я ничего не знала о его жизни, а сейчас тем более.

– Но как же мне быть?

Глаза Эллочки наполнились слезами. Она беспомощно опустилась на стул в глухой подсобной комнате, куда чуть ли не волоком затащила Ксению. Её длинные изящные пальцы нервно теребили ремешок от крошечной сумки. Естественный румянец на щеках сменился на бледное полотно, застлавшее всё лицо.

Такая откровенно экспрессивная манера выражения сначала ярости и нетерпения, потом упадка и разочарования была несвойственна беззаботной в другие дни Эллочке. Ксении даже на мгновение стало искренне жаль её: какое бы прошлое их не связывало, сейчас она перед собой видела человека, полного страдания и неподдельной печали.

Девушка уже хотела сказать, что знает номер телефона отца Максима, но, слегка наклонив голову, заметила стопку сложенных на полке кипенно-белых салфеток с окантовкой в виде повторяющегося узора трилистника. Память моментально озарилась ярким воспоминанием о том, как в первую неделю работы в пабе Эллочка заявила, что стол, за которым сидела её напыщенная компания, должна обслуживать Ксения. Когда девушка аккуратно раскладывала перед каждым гостем обычные зелёные салфетки, Эллочка выжидательно наблюдала, а после получения их всеми присутствующими попросила забрать обратно и поменять именно на эти с узором трилистника.

В тот вечер Ксения по распоряжению своей бывшей одноклассницы, будучи барменом, потратила не менее четверти часа на поиски злосчастных салфеток, трижды перемыла якобы не совсем чистые бокалы и с каждым новым позывом прожорливых гостей наполнить желудки принималась за озвучивание состава почти всего меню с обязательным уточнением ингредиентов, сервировки и времени ожидания. Но худшей пыткой для неё стала необходимость постоянно видеть сияющую надменным высокомерием улыбку Эллочки.

Живо вспомнив пренебрежение людей, сидящих за столом с такими же ядовитыми ухмылками, и прокрутив в голове их заносчивые высказывания о том, как «жизнь может раскидать людей: одним в руки бокал дорогого шампанского, а другим – блокнот и ручку», Ксения физически начала чувствовать, как атмосфера вокруг неё наполняется молчаливым торжеством справедливости. Дать Эллочке номер телефона Бориса Олеговича – отца Максима – означало бы нарушить достигнутое равновесие, и девушка отказалась от идеи, подрывающей основу беспристрастных весов правосудия.

– А что случилось? Зачем тебе Макс? Вы разве поддерживаете отношения? – звонкий голос Ксении прорезал гнетущую тишину, впустив в глухую комнату тонкую струю бодрящего воздуха.

– Да нет, встретились вчера в одном клубе, поужинали, – пробормотала Эллочка.

В следующее мгновение она резко повернула голову, направив на свою собеседницу полный неистовой ярости взгляд, и неожиданно начала кричать, впившись руками в стул, словно удерживая саму себя, чтобы не накинуться на Ксению:

– Он меня обокрал! Стянул самое важное! Хоть бы кошелёк взял, а он… Какой гад! Если Витя узнает, убьёт и его, и меня!.. А ещё хуже, больше не даст мне денег…

При осознании, что у неё могут забрать саму суть её жизни, Эллочка дала волю слезам: крупные капли градом потекли по щекам. Она с ногами забралась на стул и поджала колени к груди, уткнув в них голову. Обессилив, руки отпустили сидение, временно ставшее последним оплотом всего мира их хозяйки. Ремешок от сумки, обмотанный вокруг кисти левой руки, не давал полностью окунуться в омут отчаяния, и девушка начала интенсивно размахивать в разные стороны охваченной тисками рукой, чтобы надоедливый предмет, наконец, исчез с её пути. Когда это у неё получилось, и сумка стремительно полетела в аккуратно составленные бокалы под мартини из нового набора, Эллочка обхватила ничем не стеснёнными руками голову и придалась безудержному рыданию.

Ксения с грустью смотрела на то, как бокалы вдребезги разбивались о напольную плитку, в надежде, что хотя бы один устоит, помня, что накануне она разбила как раз такой же. Но чаяния не перешагнули грань реальности, и все двенадцать бокалов ждала одна участь.

Истерические содрогания Эллочки Ксения, довольная таким эффектом уравновешивания чаш весов справедливости, восприняла не более чем капризами избалованной девицы. Но участие в этой истории Максима, да ещё в таком неприглядном качестве, встревожило её.

«Безусловно, – думала она, – Макс – авантюрист. Но на банальную кражу, если, конечно, таковая была, его могла сподвигнуть только крайняя нужда, либо нечто, не вписывающееся в пределы моего воображения».

Однако корректно донести эту мысль до рыдающей рядом одноклассницы Ксения считала невозможным, да и бессмысленным: у той, очевидно, было своя правда.

Наконец, Эллочка устала растрачивать силы на слёзы, впустую проливаемые без возможности получения малейшей выгоды. Она расслабила напряжённые мышцы, и поток эмоций иссяк так же стремительно, как струя воды, текущая из крана, при её перекрытии. Дорогой макияж, благодаря природной красоте нанесённый только на глаза, нисколько не пострадал. Живой румянец вернулся на своё место. Эллочка небрежно встряхнула пальцами волосы, придав им объем, смахнула со щеки последнюю слезу и уже выглядела так, словно до этого пила кофе, а не билась в истерике, не зная, что ей делать.

Ксения редко когда завидовала людям. Но видя, как переливается перламутровая кожа и мирно хлопают длинные ресницы девушки, мгновение назад скрюченной, как засохший листок берёзы, она невольно испытала укол зависти.

– Вчера после этого он позвонил мне и сказал, что вернёт… ну то, что украл, – пролепетала Эллочка в свойственной ей манере растягивать слова, – но попросил неделю. Я говорила, что не могу так долго ждать. А он не стал меня слушать, просто сказал, что через неделю отдаст, и отключился. Сегодня звоню ему, чтоб спросить, неделю начинаем считать со вчера или с сегодня. Ведь вчера же всё началось, ну и пусть, что вечером, число-то же было другое. А он недоступен. Весь день звоню, он до сих пор недоступен. Вдруг не вернёт…

– Не переживай так! – Ксения медленно положила руку на плечо Эллочки, которая уже намеревалась запустить новый круг истерических страданий со всеми вытекающими. – Если Макс сказал, что вернёт через неделю, значит вернёт через неделю. Он – человек слова.

– Какого слова? – действительно не понимая, вопрошала девушка.

– Если он что-то пообещал, обязательно выполнит своё обещание, – ответила привыкшая к такому роду вопросов Ксения, по-учительски расставляя акценты и делая паузы.

– Хорошо, тогда буду ждать, – на этих словах Эллочка встала, ловко дёрнув хрупким плечиком так, что рука успокаивающей её девушки соскользнула.

Грациозно разрезая воздух, она направилась к выходу и уже хотела открыть дверь, когда Ксения спросила:

– А что он у тебя взял?

Эллочка медленно одарила своим недоверчивым взором всё помещение и закончила разговор вполне ожидаемой фразой:

– Не твоё дело!

Дверь захлопнулась, и Ксения осталась наедине с разбросанными по полу осколками стекла, некогда бывшими изящными бокалами.

В ближайший свой выходной девушка после безуспешных попыток связаться напрямую с Максимом позвонила Борису Олеговичу. Он сразу узнал голос школьной подруги своего сына.

Долгое время мужчина отказывался верить, что Максима и Ксению связывают исключительно дружеские отношения. С самой первой встречи он воспылал искренней симпатией к девушке, порою достигавшей таких же высот, как и отцовская любовь, и сразу поселил в своём сердце надежду, что её дружба с его сыном перерастёт в нечто большее.

Поэтому спустя многие годы услышав голос Ксении по телефону, мужчина наотрез отказался продолжать разговор в таком формате и пригласил девушку в гости. Уже через несколько часов они пили чай с блинчиками, которые впопыхах испекла Ксения, страстно любившая готовить и использующая любой удобный случай, чтобы продемонстрировать свои действительно неплохие навыки повара.

Мужчина провёл девушку на кухню, где они и устроились. Все многочисленные кастрюли и сковородки были аккуратно составлены и сияли чистотой. Но в убранстве крохотного помещения не хватало уюта, что невольно заставило Ксению спросить о Марии Фёдоровне – жене Бориса Олеговича и матери Максима.

– Машенька умерла, – печально пробормотал мужчина, ошарашив девушку, которая, моментально потерявшись в пространстве, вместо блюдца с вареньем макнула свёрнутый блин в кружку с чаем, – год назад… от тяжёлой, но, хвала Богу, недолгой болезни. Она так мучилась, что в последние дни просила только о том, чтобы это всё быстрее закончилось.

Ксения поняла, что не годы так беспощадно испещрили лицо Бориса Олеговича паутиной из крупных и мелких морщин. Это был результат его горя, горя мужчины, враз потерявшего любимую жену и источник нескончаемой энергии.

Однако в первые мгновения после получения печальной новости Ксения думала вовсе не о том, как незаслуженно рано ушла из жизни молодая женщина и как тяжело должны переживать её уход Борис Олегович и Максим, а о том, что никакие ухищрения людей не могут изменить предначертанного им пути.

Мария Фёдоровна была на семнадцать лет младше своего мужа и отличалась исключительной красотой, с возрастом не ослабевающей, а, наоборот, раскрывающей свои грани, как раскрываются лепестки лотоса по утрам. В полной мере наслаждаясь жизнью, женщина всячески избегала всего, что могло помешать этому: она не пила алкоголь, не курила, каждый день спала по восемь часов, ела здоровую пищу и три раза в неделю ходила в бассейн. Маниакальная боязнь подхватить инфекцию от окружающих заставляла Марию Фёдоровну с первым чихом оставлять сначала маленького, а потом и повзрослевшего Максима на попечение своего отца и перебираться на дачу, пережидая там активную фазу обычного простудного заболевания у сына или мужа. В зимний период, когда ветхий дачный дом невозможно было прогреть до приемлемой температуры, Мария Фёдоровна раскладывала по всей квартире нарезанный на тарелках репчатый лук и не подпускала к себе заболевших, забаррикадировавшись в спальне. Когда женщина, несмотря на все предпринятые усилия, всё-таки простывала, все домашние должны были сконцентрироваться на одной единственной цели – как можно быстрее вернуть приунывшую маму в здоровое состояние. Тем не менее, с Максимом Марию Фёдоровну связывали трогательные нерушимые отношения преданности, самоотдачи и безграничной материнской любви.

После пары минут размышлений до Ксении дошла мысль, разбередившая угрызения совести. Девушка почувствовала вину за то, что не была рядом с другом в сложный период скорби, вину, изменившую впоследствии ход её жизни.

– А как Максим пережил уход Марии Фёдоровны? – спросила Ксения после сбивчивой речи с соболезнованиями, с трудом подбирая слова, описывающие поддержку отцу семейства и горечь невосполнимой утраты.

– Тяжело… – едва слышно произнёс мужчина, – ему далось это… Нет, кого я обманываю, не далось. Я думаю, он до сих пор не осознал чувство потери до конца. Ты же знаешь, как они любили друг друга. Машенька жила… дышала Максимом. Она вложила в него всю себя целиком, без остатка. Она была его вдохновением, его опорой, флагманом, ведущим…

Борис Олегович замолчал. Сам того не желая, он затронул запретную для него тему скалистого пути к взаимопониманию в семье, которая после смерти супруги ещё больше обострилась и повисла гнетущей беспросветной дымкой вокруг его терзающегося сознания. Мужчина продолжил свою речь, эмоционально выплёскивая обиду из-за невозможности уже что-либо исправить:

– Да в некуда! Ведущим в некуда! Я, конечно, не хотел об этом говорить, но что тут можно скрыть. Ты сама всё прекрасно знаешь. Она заразила его микробом… мечтательности, что ли. Да! Микробом мечтательности, который мешал ей, а теперь и ему жить реальной жизнью. Какие-то недостижимые цели, неясные идеи, скачущие из крайности в крайность: то стать богатейшими людьми, то распродать всё последнее к чертям… А эта пресловутая душа. Что за идея, жить так, как велит душа?! Я бы ещё понял, если б эта душа имела конкретную цель, к которой они бы планомерно шли. Так нет же! Никакой определённости! Но разве так можно жить? В наше время, в наше-то время!.. Поэтому он так и не смог закончить университет. Видите ли, не хватает ему пространства для полёта мысли, чересчур много условностей, узкие рамки дозволенного.

Наверное, каждая семья обречена на присутствие в ней некой чертовщинки, сидящей как минимум в одном члене глубоко, так что и не знаешь о её существовании, или чуть под кожей, где капнешь, и она вырвется наружу во всей своей красе, кому-то привлекательной, а кому-то мешающей жить реальной жизнью. В семье Бориса Олеговича этой чертовщинкой, внедрившейся в самый аппарат управления духовным сознанием, были заражены сразу двое – Мария Фёдоровна и Максим. Мужчина с самого детства пытался привить сыну рациональное восприятие жизни со всеми её суровыми требованиями и условиями. Но мальчик был глух к словам пышущего здравомыслием отца, зато с охотой, как губка, впитывал своевольные идеи молодой матери.

Ксения всегда знала, что если бы не забота и попечение Бориса Олеговича, то эта семья давно бы обрела приют в стенах какого-нибудь учреждения для малоимущих: слишком уж непредсказуемой и непостоянной была их чертовщинка. При этом девушка была уверена, что, лишённые материальных благ, они совсем необязательно чувствовали бы себя менее счастливыми.

– Мы с ним и до этого не особенно ладили, – продолжил Борис Олегович, успокоившись после стремительного выброса пара негодования, – а теперь так и вовсе перестали разговаривать друг с другом… Он постоянно где-то пропадает. Порой вижу его раз в месяц… Вот последний раз видел в ночь с четверга на пятницу. Заявился в часа два, собрал немного вещей в сумку и начал искать. Что-то ищет и молчит. Все шкафы уже перевернул, а у меня принципиально не спрашивает. Я потом уже не выдержал, закричал: «Ну что ты ищешь?». Оказалось, загранпаспорт. Взял его и уехал. Не знаю, вернётся ли… Вещей взял немного. Наверное, вернётся… Надеюсь…

– Конечно, вернётся! – однозначно подтвердила Ксения, пытаясь заразить своей уверенностью мужчину. – Борис Олегович, ему просто нужно время. Раны заживут. Боль никуда не уйдёт, но она станет тише… осознаннее. Всё у вас наладится, не переживайте!

Девушка улыбнулась той самой улыбкой, которая заставляла людей верить ей несмотря ни на что. Выждав необходимую паузу, Ксения бодрым весёлым голосом добавила:

– Ещё женится ваш Максимка! На свадьбе погуляем!

– О большем я и не мечтаю! – изрезанное глубокими морщинами, худое лицо мужчины просияло, словно у юноши, уверенного, что его мечты обязательно сбудутся.

– Борис Олегович, к сожалению, мне уже пора бежать. Передайте, пожалуйста, Максу, когда он объявится, что мне нужно встретиться с ним. Пусть позвонит.

– Обязательно! Твой номер у меня теперь есть. Ксюшенька, ты забегай хоть иногда. Я всегда рад тебе… и твоим блинчикам!

– Хорошо, договорились! – ответила Ксения, смеясь при виде, как мужчина старательно пытается запихнуть себе в рот целый блин. – В следующий раз принесу вам блинный торт. Вкуснее я ничего не делаю!

Они распрощались.

В последующие дни девушка не выпускала из рук телефона, боясь пропустить звонок от Максима, который, в свою очередь, не заставил её ждать слишком долго.

Максим позвонил с неизвестного номера во вторник вечером. Он был неистово рад, что Ксения вновь появилась в его жизни: как раз она и могла помочь ему. В чем именно, молодой человек в самых таинственных и интригующих выражениях отказался говорить по телефону, но пообещал, что обязательно всё расскажет при личной встрече.

Как раз на этой неделе Ксения вызвалась подменить пару коллег и поэтому работала без выходных. Её смены длились до поздней ночи, и ребята договорились, что Максим сам придёт к ней в паб на следующий день в шесть вечера.

– Макс, только владелец этого паба – муж нашей Эллочки! – спохватившись, скороговоркой выпалила Ксения, едва не забыв, кто и каким образом побудил её возобновить отношения со старым другом.

В телефоне повисло непродолжительное молчание.

– Вот оно как, – не задумываясь, в чём причина упоминания имени школьной возлюбленной, медленно пробормотал Максим, – надо подумать… В котором часу точно ты заканчиваешь работу?

– По-разному, но раньше двенадцати последний месяц не освобождаюсь, даже в будни. И, конечно, к этому времени я без сил.

– И выходных нет… а нужно срочно… А красотка с мужем там вообще часто появляются?

– Его почти не бывает. Она иногда забегает, но не раньше десяти вечера.

– Тогда всё в силе! Завтра в шесть я буду у тебя!

– Но… – только и успела сказать Ксения, как до неё уже донеслись два прерывистых гудка.

Максим положил трубку.

Благодаря усталости от непрерывного разливания пива футбольным фанатам, ночь со вторника на среду пролетела незаметно, чем не ознаменовался день, который для Ксении длился вечность. Отсутствие посетителей, несмолкающее тарахтение официантов, унылые физиономии офисных клерков с одной стороны и продавца с другой тяжёлым грузом повисли на стрелках часов, не давая им двигаться вперёд.

Но часы шли, и маленькая стрелка достигла сначала шести, потом семи, а Максима по-прежнему не было. Ни один из его номеров – ни старый, ни тот, с которого он звонил накануне – не отвечал.

Ксения отошла в подсобную комнату. Она копалась в своей сумке в поисках зарядного устройства для телефона. Предугадывая внедрение повсеместного правила жизненного жанра, устанавливающего, что самые желанные вещи случаются в минуты отлучения от неустанного ожидания их прихода, девушка была готова в любую секунду кинуться обратно, держа в состоянии наивысшей концентрации все свои части тела и органы чувств. Неудивительно, что когда она всецело погрязла в бездонности своего аксессуара, до её слуха сквозь смесь из голоса Бруно Марса¹, хохота компании молодых ребят и бормотания официантов донеслись мелодичные звуки музыки ветра, подвешенной над массивной входной дверью.

Ксения бросила сумку и, спотыкаясь о всевозможные коробки, захламляющие узкий коридор к выходу в основной зал, выбежала под яркий свет барных ламп. Настоящая искренняя улыбка, лишённая и намёка на лесть или проявление хорошего тона, озарила лицо взволнованной девушки. По другую сторону барной стойки такая же улыбка сияла на столь родном и дорогом Ксении лице Максима.