Читать книгу Грядущая буря - Брендон Сандерсон, Роберт Джордан - Страница 4

Эгвейн встала и выпрямилась, спина словно в огне горела от ставших уже привычными ударов, нанесенных рукой наставницы послушниц. Она чувствовала себя ковром, из которого старательно выбивали пыль. Несмотря на это, девушка спокойно расправила белые юбки и, повернувшись к зеркалу, аккуратно промокнула уголки глаз. Всего лишь по слезинке в каждом глазу. Эгвейн улыбнулась своему отражению и вместе с ним одобрительно кивнула себе.

Серебристая поверхность зеркала отражала маленькую, отделанную темным деревом комнату за спиной девушки. Обстановка была весьма строгой – прочный табурет в углу, сиденье которого потемнело и истерлось от многолетнего использования. Массивный письменный стол наставницы послушниц с единственным толстым фолиантом на нем. Другой стол – узкий, стоявший позади Эгвейн, – украшала резьба, но гораздо большее внимание он привлекал к себе кожаной обивкой столешницы. Именно на нее ложились многие послушницы – и даже принятые, – чтобы понести наказание за непослушание. Эгвейн могла себе представить, как от бесконечных потоков слез постепенно темнеет столешница. Сама Эгвейн тоже не раз проливала здесь слезы.

Но не сегодня. Всего две слезинки, и ни одна не скатилась со щек. Не оттого, что ей не было больно, – нет, все тело просто пылало от побоев. Ведь чем дольше она отвергала власть над собой Белой Башни, тем сильнее становились избиения. Но с частотой и жестокостью наказаний росла и крепла решимость Эгвейн перенести побои. Она еще не научилась принимать боль так, как айильцы, но чувствовала, что близка к этому. Айильцы могли смеяться и под самыми жестокими пытками. Что ж, Эгвейн могла улыбаться после очередного наказания.

Каждый удар ремня, каждая вспышка боли были победой. А победа – всегда причина для радости, и притом не важно, насколько уязвлена гордость или как сильно горит кожа.

В отражении в зеркале Эгвейн также увидела стоявшую у стола позади нее женщину. То была сама наставница послушниц. Хмурясь, Сильвиана смотрела на кожаный ремень у себя в руках. На ее квадратном, лишенном возраста лице отражалась лишь тень удивления. Она рассматривала ремень как нож, который вдруг отказался резать, или лампу, которая не стала светить.

Сильвиана принадлежала к Красной Айя, о чем говорили кайма ее простого серого платья и бахрома шали на плечах. Она была высокой и крепкой, черные волосы зачесаны назад и собраны в узел на затылке. Во многих отношениях Эгвейн считала ее едва ли не образцом наставницы послушниц. Даже притом, что та назначала Эгвейн невероятное число наказаний. Возможно, именно поэтому. Сильвиана исполняла свой долг. Видит Свет, как мало в Башне тех, о ком можно так сказать в последнее время!

Сильвиана подняла взор и встретилась в зеркале взглядом с Эгвейн. Наставница послушниц поспешно отложила ремень и стерла с лица даже намек на какие-то эмоции. Эгвейн спокойно повернулась.

Сильвиана вздохнула, что было ей несвойственно.

– Когда же ты сдашься, дитя мое? – спросила она. – Должна признать, то, как ты отстаиваешь свою точку зрения, достойно восхищения, но ты ведь хорошо знаешь, что я буду наказывать тебя, пока ты не подчинишься. Должный порядок необходимо соблюдать.

Эгвейн постаралась не выдать удивления. Наставница послушниц редко заговаривала с ней, ограничиваясь обычно лишь распоряжениями или порицаниями. Хотя и раньше случались такие моменты…

– Должный порядок, Сильвиана? – переспросила она. – Можно подумать, он соблюдается в Башне повсеместно.

Сильвиана поджала губы, растянув их в тонкую ниточку. Она повернулась и сделала пометку в своей книге.

– Мы еще увидимся утром. Ступай ужинать.

Утром наказание последует за то, что Эгвейн обратилась к наставнице послушниц по имени, не добавив почтительного «Седай». И наверное, еще и за то, что, уходя, Эгвейн не присядет в реверансе. Они обе это знали.

– Я приду утром, – сказала Эгвейн, – но ужин подождет. Мне велено прислуживать Элайде за трапезой сегодня вечером.

Встреча с Сильвианой затянулась – Эгвейн принесла с собой внушительный список нарушений, – и теперь у девушки не оставалось времени поесть. Желудок протестующе ворчал.

На миг какие-то чувства отразились на лице Сильвианы. Это что, удивление?

– И ты раньше ничего мне не сказала?

– А это что-то изменило бы?

Сильвиана оставила вопрос без ответа.

– Значит, поешь, когда вернешься от Амерлин. Я дам распоряжение госпоже кухонь, чтобы тебе оставили поесть. Учитывая, как часто ты нынче подвергаешься Исцелению, дитя мое, тебе нужно питаться. Ни к чему, чтобы ты в обморок от голода падала.

Жестоко, но справедливо. Жаль, что она избрала для себя Красную Айя.

– Хорошо, – сказала Эгвейн.

– А когда поешь, – заметила Сильвиана, воздев палец, – ты вернешься ко мне – потому что проявила неуважение к Престолу Амерлин. Для тебя она никогда не будет просто Элайдой, дитя мое. – Она повернулась к своей учетной книге, добавив: – Кроме того, один Свет ведает, в какие неприятности ты к вечеру успеешь угодить.

Покинув тесную комнату и выйдя в широкий коридор с серыми каменными стенами и с выложенным красно-зелеными плитками полом, Эгвейн задумалась о последней реплике Сильвианы. Похоже, та ничуть не удивилась, узнав о визите Эгвейн к Элайде. Возможно, посочувствовала. Вряд ли Элайде понравится, коли Эгвейн будет так же перечить ей, как и всем остальным в Башне.

Не потому ли Сильвиана велела Эгвейн вернуться после ужина для последней порки? Учитывая приказ Сильвианы, Эгвейн обязана будет поесть перед наказанием, даже если Элайда назначит ей сотню плетей.

Это была маленькая милость, но Эгвейн была благодарна и за такое. Переносить ежедневные истязания было нелегко, а если вдобавок еще и оставаться без обеда или ужина…

Пока девушка размышляла, к ней приблизились две Красные сестры – Кэтрин и Барасин. Кэтрин несла в руках медную чашу. Очередная порция настоя из корня вилочника. Похоже, Элайда желала убедиться, что Эгвейн не сможет направить ни капли Силы, пока она сама будет ужинать. Эгвейн без возражений приняла зелье и выпила чашу одним глотком, ощутив слабый, но характерный привкус мяты. Небрежным жестом девушка вернула чашу Кэтрин, и той не оставалось ничего другого, как принять ее – словно она была королевским виночерпием.

В покои Элайды Эгвейн направилась не сразу. По иронии, затянувшееся наказание лишило ее ужина, но дало несколько свободных минут – и она не хотела приходить раньше времени, так как это сочли бы проявлением почтения к Элайде. Поэтому девушка и осталась возле двери наставницы послушниц с Кэтрин и Барасин. В кабинет должен был зайти еще кое-кто. Придет ли она?

Вдалеке по красно-зеленым плиткам коридора шли, сбившись в небольшие группы, сестры. Они опасливо поглядывали по сторонам, как зайцы, которым хочется выбежать на поляну пощипать травы, но они боятся таящихся в тенях хищников. Теперь сестры в Башне постоянно носили шали и больше не ходили поодиночке. Некоторых даже окружал ореол Силы, словно бы они опасались внезапного нападения злоумышленников даже здесь, в самой Белой Башне.

– И вам нравится все это? – неожиданно для себя спросила Эгвейн. Она посмотрела на Кэтрин и Барасин. Обе по совпадению были в той группе Айз Седай, которая захватила тогда Эгвейн.

– Что такое, дитя мое? – холодно спросила Кэтрин. – Задаешь вопросы сестре прежде, чем она позволит тебе заговорить? Тебе мало наказаний?

Основным цветом в ее одежде был красный, и носила женщина ярко-алое платье с черной отделкой в разрезах. Темные, слегка вьющиеся волосы каскадом спадали по спине.

Эгвейн пропустила угрозу мимо ушей. Что еще они могут ей сделать?

– Забудь на минуту о раздоре, Кэтрин, – сказала она, глядя, как проходившая мимо стайка Желтых ускорила шаг, завидев двух Красных сестер. – Забудь об угрозах и перестань упиваться властью. Отложи все это в сторону и взгляни вокруг. Ты гордишься этим? На протяжении столетий в Башне не было Амерлин, возвысившейся из Красной Айя. Теперь, когда у вас наконец-то появился шанс, вот что ваша предводительница делает с Башней. Женщины прячут взгляд от всех, с кем незнакомы, сестры не ходят по одной. Айя ведут себя так, словно воюют друг с другом!

Кэтрин фыркнула в ответ, но худощавая Барасин колебалась, бросая через плечо взгляды на группу спешивших дальше по коридору Желтых сестер. Некоторые из них косились на Красных.

– В этом виновна не Амерлин, – заявила Кэтрин. – А твои глупые бунтарки и их предательство!

«Мои бунтарки? – подумала Эгвейн, мысленно улыбнувшись. – Значит, теперь ты называешь их „моими“, а не считаешь меня несчастной принятой, которой задурили голову? Это что-то новенькое».

– Разве мы свергли с престола прежнюю Амерлин? – спросила Эгвейн. – Разве мы заставили Стражей пойти друг против друга? Мы не сумели сдержать Дракона Возрожденного? Или мы избрали Амерлин, настолько жадную до власти, что она приказала построить для себя дворец? Ту, из-за которой едва ли не каждая сестра боится, что может оказаться следующей, кого лишат шали?

Кэтрин не ответила, видимо считая ниже своего достоинства вступать в спор с простой послушницей. Барасин до сих пор посматривала вслед Желтым сестрам. Глаза ее расширились, в них читалось беспокойство.

– Мне кажется, – промолвила Эгвейн, – Красные должны быть не защитницами Элайды, а ее самыми яростными критиками. Поскольку все наследие, что оставит после своего правления Элайда, достанется вам. Не забывайте об этом.

Кэтрин посмотрела на девушку, яростно сверкнув глазами, и Эгвейн подавила досаду. Наверное, последние слова были излишне откровенными.

– Вечером явишься к наставнице послушниц, дитя мое, – распорядилась Кэтрин, – и объяснишь, как ты продемонстрировала свое неуважение к сестрам и самой Амерлин.

Эгвейн промолчала. Зачем она тратит время, пытаясь убедить Красных?

Старая деревянная дверь с шумом захлопнулась, заставив девушку вздрогнуть и обернуться. Гобелены по обе стороны двери слегка колыхнулись и замерли. Только сейчас Эгвейн поняла, что, выйдя из кабинета наставницы послушниц, неплотно прикрыла дверь. Слышала ли их разговор Сильвиана?

Дальше тянуть было нельзя. Похоже, Алвиарин сегодня не появится. Где же она? Алвиарин всегда приходила для наказания сразу после того, как наставница послушниц заканчивала разбираться с Эгвейн. Девушка покачала головой и двинулась по коридору. Обе Красные сестры не отставали – теперь они находились при ней постоянно, смотрели и следили за ней, за исключением того времени, когда Эгвейн посещала для обучения апартаменты других Айя. Девушка старалась делать вид, будто это ее почетный эскорт, а не тюремщицы. И старалась не замечать, как болит спина.

Все говорило о том, что Эгвейн побеждала в своей войне против Элайды. За обедом она слышала, как послушницы шептались о том, что старания Элайды удержать в плену Ранда с треском провалились. Произошло это несколько месяцев назад, и случившееся должно было оставаться в тайне. А еще ходили слухи об Аша’манах, связавших узами сестер, которых послали их уничтожить. Об этом задании Элайды тоже никто не должен был знать. Эгвейн предприняла шаги, чтобы обитатели Башни узнали об этих неудачах и не забывали о них, как и о несправедливом обращении Элайды с Шимерин.

О чем бы ни сплетничали послушницы, мимо Айз Седай слухи пройти не могли. Да, Эгвейн побеждала. Но она начинала терять удовольствие, которое когда-то испытывала от осознания своей победы. Какая радость в том, чтобы видеть, как Айз Седай трещат по швам и расползаются, как старая ткань? Кто станет радоваться, что Тар Валон, величайший из великих городов, переполнен отбросами и подонками? Какую бы ненависть ни испытывала Эгвейн к Элайде, она не могла торжествовать оттого, что Престол Амерлин правит так бездарно.

И вот сегодня вечером она встретится с Элайдой лично. Эгвейн медленно шла по коридорам, сдерживая шаг, чтобы не прийти раньше времени. Как ей вести себя за ужином? За девять дней в Башне Элайду она видела лишь мельком. Встреча с этой женщиной опасна. Если Эгвейн оскорбит Амерлин-самозванку, хоть на волосок преступив черту, то ее, того гляди, просто-напросто и казнить могут. Но унижаться и пресмыкаться она не станет. Эгвейн ни за что не склонит голову перед Элайдой, даже если это будет стоить ей жизни.

Эгвейн свернула за угол и резко остановилась, едва не упав. Коридор оказался неожиданно перегорожен каменной стеной, которую украшала красочная мозаика с изображением древней Амерлин. Она восседала на богато украшенном золотом троне и, обращаясь к королям и королевам, в предостерегающем жесте простирала перед собой руку. Табличка внизу гласила, что тут изображена Карайган Маконар, положившая конец восстанию в Мосадорине. Мозаика была смутно знакома Эгвейн, – когда девушка в последний раз видела ее, та находилась на стене в библиотеке Башни. Однако в тот раз лицо Амерлин не представляло собой кровавой маски. И с потолочных балок не свисали мертвые тела.

Кэтрин, побледнев, застыла рядом с Эгвейн. Никто не хотел говорить о том, как неестественным и пугающим образом менялись местами помещения и коридоры Башни. Происходившие трансформации служили безмолвным напоминанием о том, насколько внутренние раздоры и борьба за власть незначительны по сравнению с намного более страшными бедами, которые угрожают миру. Эгвейн же впервые видела, как не только переместился коридор, но и изменилась сама картина. Это шевельнулся Темный, и сам Узор содрогнулся.

Эгвейн повернулась и широким шагом пошла прочь от перегородившей коридор мозаики. Сейчас она не может думать об этих проблемах. Любая уборка начинается с того, что нужно выбрать одно место и сначала навести порядок там. Она свое место выбрала. Нужно во что бы то ни стало вернуть Белой Башне целостность.

К сожалению, путь в обход займет гораздо больше времени. Эгвейн с неохотой ускорила шаг; являться раньше не стоило, но и опаздывать нельзя. Обе ее надсмотрщицы тоже спешили следом, шурша юбками. Им пришлось вернуться, пройдя обратно через несколько коридоров, и по пути Эгвейн заметила свернувшую за угол Алвиарин. Она шла торопливым шагом, понурившись и направляясь в сторону кабинета наставницы послушниц. Значит, она все-таки пришла за наказанием. Но что заставило ее задержаться?

Миновав еще два поворота и пролет холодной каменной лестницы, Эгвейн оказалась в той части Башни, которая была отведена Красной Айя. Сейчас здесь пролегал кратчайший путь к покоям Амерлин. На стенах висели гобелены различных оттенков красного, пол был выложен плитками кармазинового цвета. Женщины ступали по коридорам с одинаково строгим выражением на лицах, словно то было элементом некоей форменной одежды, и тщательно укутав плечи шалями. Здесь, в апартаментах собственной Айя, где Красные сестры должны чувствовать себя в безопасности, они настороженно и подозрительно косились даже на деловито снующих мимо слуг с эмблемой Пламени Тар Валона на груди. Эгвейн шагала по коридору, жалея, что ей приходится торопиться – спешка придает ей испуганный вид. Но тут уж ничего не поделаешь. Добравшись до центра Башни, она поднялась по нескольким лестничным пролетам и наконец достигла коридора, ведущего к покоям Амерлин.

Занятость уроками и поручениями не оставила ей времени обдумать, как вести себя с самозваной Амерлин. Именно эта женщина свергла Суан, это она схватила Ранда, это она привела Айз Седай на край гибели. Элайда должна узнать ее гнев, должна испытать стыд и унижение! Она…

Эгвейн остановилась перед вызолоченной дверью, ведущей в личные апартаменты Элайды. «Нет».

Она легко могла представить, что будет тогда. Разъяренная Элайда бросит ее в темницы в подземельях Башни. Какая в том польза? Нет, еще рано идти на открытое столкновение. Иначе за кратким мигом торжества последует сокрушительное поражение.

Но Света ради, она не склонится перед Элайдой! Никогда Амерлин так не поступала!

Нет… не так. Амерлин делает то, что от нее требуется. Что важнее? Белая Башня или гордость Эгвейн? Выиграть эту битву можно, только если позволить Элайде думать, будто она близка к победе. Нет… Нет, выиграть можно только тогда, если Элайда решит, что битвы нет вовсе. Это единственный способ.

Хватит ли у Эгвейн сил весь вечер держать себя в руках и обуздать свои речи? Она не была в этом уверена. Но ей нужно, чтобы после ужина Элайда полагала, будто все у нее в руках, будто Эгвейн приведена к покорности. Лучший способ добиться подобного результата и сохранить хоть какое-то достоинство – вообще ничего не говорить.

Молчание. Сегодня оно будет ее оружием. Укрепившись духом, Эгвейн постучала.

Первой неожиданностью стало то, что дверь ей открыла одна из Айз Седай. Разве у Элайды нет для этого слуг? Эгвейн не узнала сестру, но лишенное возраста лицо, сразу привлекавшее внимание, не оставляло места сомнениям. Стройная, но пышногрудая женщина была из Серой Айя, на что указывала бахрома ее шали. Золотисто-каштановые волосы спадали до середины спины, но во взгляде читалась затравленность, словно бы в последнее время она находилась под грузом огромного напряжения.

Элайда была внутри. Эгвейн задержалась на пороге, глядя в лицо соперницы впервые с тех пор, как покинула Белую Башню вместе с Найнив и Илэйн, отправившись выслеживать Черных Айя. Казалось, это поворотное событие случилось целую вечность тому назад. Красивая и статная, Элайда будто бы утратила часть присущей ей суровости. Она сидела с царственной осанкой и едва заметно улыбалась, словно какой-то шутке, понятной ей одной. Ее кресло было почти троном – красного и белого цветов, украшенное резьбой и позолотой. На столе лежал и второй столовый прибор – вероятно, для той самой незнакомой Эгвейн Серой сестры.

Прежде Эгвейн не доводилось бывать в личных покоях Амерлин, но она вполне могла представить себе, как выглядели бы комнаты Суан. Просто, но не строго. Там нашлось бы место украшениям, дабы они демонстрировали значимость владелицы покоев, но притом не отвлекали внимания. При Суан каждая вещь исполняла бы свою функцию – возможно, сразу несколько. Столы с потайными ящиками. Настенные гобелены, одновременно служившие картами. Повешенные над камином скрещенные мечи, наточенные и смазанные – на случай, если понадобятся Стражам.

Наверное, картины, что предстали перед мысленным взором Эгвейн, – это чистой воды фантазии. В любом случае Элайда не только выбрала для себя другие апартаменты, но и роскошь их убранства бросалась в глаза. Просторная комната была обставлена еще не полностью – поговаривали, будто она едва ли не каждодневно прибавляла что-то новое к обстановке своих покоев, – но даже то, что уже тут имелось, просто кричало о богатстве. Стены и потолок украшали новые драпировки из шелковой парчи, исключительно красной. Тайренский напольный ковер с рисунком летящих птиц, был соткан так искусно, что его можно было принять за картину. По всему залу была расставлена мебель дюжины разных стилей и видов, каждый предмет украшали замысловатая резьба и инкрустации из драгоценной поделочной кости. Тут красовались переплетенные лозы, там – выпуклый зубчатый узор или извивающиеся змеи.

Но более, чем вычурная роскошь, возмущал палантин на плечах Элайды. На нем были полосы шести цветов. Шести, а не семи! Хотя сама Эгвейн так и не выбрала Айя, ее выбор наверняка пал бы на Зеленую. Но это обстоятельство не уменьшало ее гнева при виде накидки, с которой исчез голубой цвет. Никто не вправе распустить одну из Айя, никто – даже та, кто занимает Престол Амерлин!

Но Эгвейн удержала яростные слова, так и рвущиеся с языка. Эту встречу необходимо пережить. Ради Башни Эгвейн сумела вынести боль от ударов ремня. Под силу ли ей перенести высокомерие Элайды?

– А где же реверанс? И даже не поклонишься? – спросила Элайда, когда Эгвейн вошла в комнату. – Слышала, что ты упряма. Ладно, после ужина зайдешь к наставнице послушниц и расскажешь ей о своей оплошности. Что на это скажешь?

«Скажу, что ты сущее бедствие, грозящее разрушить все построенное прежде, напасть столь же гибельная и разрушительная, как все болезни, вмести взятые, что когда-либо обрушивались на город и его жителей. Скажу, что ты…»

Эгвейн отвела взгляд от Элайды. И – чувствуя, как стыд от содеянного сотрясает ее до костей, – склонила голову.

Элайда рассмеялась, восприняв произошедшее так, как и следовало.

– Честно говоря, думала, от тебя будет больше проблем. Похоже, Сильвиана все-таки знает свое дело. Вот и хорошо. Я уже начала волноваться, что она, как слишком многие ныне в Башне, отлынивает от своих обязанностей. А теперь займись делом. Я не собираюсь ждать ужина всю ночь.

Эгвейн стиснула кулаки, но не произнесла ни слова. У дальней стены стоял длинный сервировочный столик, уставленный серебряными подносами. Полированные круглые крышки, напоминающие купола, затуманились от пара горячих блюд. Там же находилась серебряная супница. Серая сестра по-прежнему стояла у двери. О Свет, у нее на лице явственно читался чистый ужас! Эгвейн редко видела подобное выражение у сестер. Что могло быть его причиной?

– Подойди сюда, Мейдани, – велела Элайда. – Так и будешь торчать у двери? Сядь!

Эгвейн сумела скрыть свое потрясение. Мейдани? Одна из тех, кого Шириам и другие послали шпионить в Белую Башню! Изучая содержимое каждого подноса, Эгвейн бросила взгляд через плечо. Мейдани подошла ко второму, меньше украшенному резьбой, небольшому стулу подле Элайды. Неужели Серые всегда так роскошно одеваются к столу? На шее Серой сестры сияли изумруды, а платье приглушенно-зеленого цвета было сшито из самого дорогого шелка, и покрой подчеркивал грудь Мейдани, казавшуюся особенно пышной при ее хрупкой фигуре.

Беонин утверждала, что предупредила засланных в Башню Серых сестер о том, что Элайда раскрыла шпионок. Так почему же Мейдани не покинула Башню? Что держит ее здесь?

По крайней мере, ужас на ее лице был теперь понятен.

– Мейдани, – отпив вина из кубка, промолвила Элайда, – что-то ты бледна сегодня. Мало бываешь на солнце?

– Я практически дни напролет провожу с летописями и историческими архивами, Элайда, – дрогнувшим голосом ответила Мейдани. – Вы ведь не забыли?

– Ах да, разумеется, – задумчиво протянула Элайда. – Неплохо бы узнать, как в прошлом поступали с изменницами. Обезглавить – слишком просто и безыскусно, на мой взгляд. Те, кто вносят раскол в нашу Башню и гордятся своим предательством, заслуживают особой награды. Что ж, продолжай свои изыскания.

Мейдани села, сложив руки на коленях. Не будь она Айз Седай, ей пришлось бы утирать пот со лба. Эгвейн помешала суп, сжимая разливную ложку так, что побелели костяшки пальцев. Элайда знала. Она знала, что Мейдани – шпионка, но тем не менее пригласила ее к себе на ужин. Чтобы поиграть.

– Поживее, девочка! – прикрикнула Элайда.

Эгвейн подхватила супницу за еще теплые ручки и понесла к маленькому столу. Она наполнила суповые тарелки коричневатым бульоном с грибами – «венцами королевы». Бульон столь обильно приправили перцем, что он полностью заглушал прочие ароматы. Столько еды уже испортилось, что без специй суп был бы и вовсе несъедобен.

Эгвейн действовала механически, как вращается колесо телеги, которую тащит запряженный в нее мул. Ей не нужно было что-то решать, что-то говорить. Она просто работала. Аккуратно налив суп, она взяла хлебную корзинку и положила по куску – посвежее – на каждое фарфоровое блюдце. Потом вернулась с двумя кружочками масла, вырезанными из большого куска двумя быстрыми и точными движениями ножа. Она ведь была дочерью владельца гостиницы, так что еду подавать умела.

Но, даже работая, Эгвейн кипела внутри. Каждый шаг был пыткой, и продолжавшая пылать болью спина была ни при чем. Физическая боль, как ни странно, сейчас казалась незначительной. Гораздо мучительнее было молчать, не позволяя себе возразить этой ужасной женщине, такой властной и такой высокомерной.

Когда две женщины приступили к трапезе – старательно не замечая жучков-долгоносиков в хлебном мякише, – Эгвейн отошла к стене и встала неподвижно, сложив руки перед собой. Элайда поглядела на нее и улыбнулась, приняв ее позу за очередной знак покорности. На самом же деле девушка не решалась шевельнуться, опасаясь, что любое ее движение закончится тем, что она ударит Элайду по лицу. О Свет, как это все невыносимо!

– О чем говорят в Башне, Мейдани? – спросила Элайда, макая хлеб в суп.

– Я… у меня нет времени слушать…

Элайда подалась вперед:

– Ну, наверняка тебе что-то известно. У тебя есть уши, и даже Серые сплетничают между собой. Что говорят о тех мятежницах?

Мейдани побледнела еще больше:

– Я… я…

– Хм. Когда мы были послушницами, Мейдани, не припомню, чтобы ты была такой тугодумкой. В последние недели ты меня разочаровываешь. Я начинаю задумываться, почему тебе вообще дали шаль. Может, ты никогда ее и не заслуживала.

Мейдани испуганно распахнула глаза.

– Я просто дразню тебя, дитя мое, – улыбнулась ей Элайда. – Ешь, не волнуйся.

Она шутила! Шутила о том, как вероломно лишила женщину шали, подвергнув таким унижениям, что та сбежала из Башни. О Свет! Что случилось с Элайдой? Эгвейн встречалась с ней раньше, она и тогда отличалась суровостью, но не была тираном. Власть меняет людей. Похоже, в случае с Элайдой престол заменил ее строгость и спокойствие на опьяняющую жажду власти и жестокость.

Мейдани подняла взгляд:

– Я… я слышала, что сестры тревожатся из-за шончан.

Элайда безразлично махнула рукой, прихлебывая суп.

– А-а. Они слишком далеко, чтобы чем-то грозить нам. Интересно, не действуют ли они втайне заодно с Возрожденным Драконом. В любом случае, полагаю, слухи слишком преувеличены. – Элайда бросила взгляд на Эгвейн. – Меня всегда забавляет, как некоторые верят всему, что услышат.

Эгвейн потеряла дар речи. Она и слова не могла вымолвить. Что сказала бы Элайда об этих «преувеличенных» слухах, когда бы холодный шончанский ай’дам сомкнулся на ее глупой шее? Иногда Эгвейн будто снова чувствовала на собственной коже этот ошейник – вызывающий зуд, не дающий пошевелиться. Бывало, от подобного ощущения тошнота подкатывала к горлу, не позволяя свободно двигаться, ее как будто вновь оставили взаперти, простой металлической петлей приковав к штырю в стене.

Эгвейн знала, о чем говорили ее сны, и знала, что они пророческие. Шончан нанесут удар по самой Белой Башне. Элайду же, очевидно, предупреждения Эгвейн не волновали.

– Нет, – произнесла Элайда, знаком велев Эгвейн принести еще супа. – Шончан проблемы не представляют. Настоящая опасность – в том неповиновении, которое выказывают Айз Седай. Что мне еще сделать, чтобы прекратить эти глупые переговоры на мостах? Сколько сестер нужно наказать, чтобы они признали мою власть?

Она сидела, постукивая ложкой по суповой чашке. Эгвейн взяла супницу с дальнего стола и вынула половник из серебряного крепления.

– Да, – вслух размышляла Элайда, – если бы сестры были послушны, в Башне не было бы раскола. Эти бунтовщицы подчинились бы, а не бросились врассыпную, как стая глупых перепуганных птиц. Если бы сестры слушались, Дракон Возрожденный был бы в наших руках и мы бы давно разделались с теми ужасными мужчинами, которые обучаются в своей Черной Башне. Как по-твоему, Мейдани?

– Я… Послушание действительно очень важно, Элайда.

Элайда покачала головой, пока Эгвейн наливала суп ей в тарелку.

– Это любому ясно, Мейдани. Я же спросила, что следует делать. К счастью, у меня самой есть идеи. Тебе не кажется странным, что в Трех клятвах нет упоминания о повиновении Белой Башне? Сестрам нельзя лгать, они не могут создавать оружие, которым одни люди будут убивать других, и не имеют права использовать Силу как оружие, кроме как защищаясь. Эти клятвы всегда представлялись мне слишком слабыми, какими-то необязательными. Почему нет клятвы повиноваться Амерлин? Если бы мы все дали такое простое обещание, скольких мучений и трудностей можно было избежать? Вероятно, уместно это пересмотреть.

Эгвейн стояла неподвижно. Когда-то она и сама не понимала важности клятв. Она подозревала, что многие послушницы и принятые сомневались в их полезности. Но теперь она, как и должно каждой Айз Седай, осознавала их значимость. Три клятвы составляли суть Айз Седай. Они заставляли Айз Седай творить благо для мира и, более того, ограждали их от обвинений.

Изменить клятвы… подобное будет невообразимой катастрофой. Должна же Элайда это понимать. Самозваная Амерлин снова принялась за суп, улыбаясь своим мыслям и, без сомнения, обдумывая четвертую клятву, требующую повиновения. Разве Элайда не видит, что такая клятва подорвет устои Башни? Из главы Айз Седай Амерлин превратится в деспота!

Гнев кипел внутри Эгвейн, дымился, как суп в ее руках. Эта женщина, эта… тварь! Она была причиной всех бед Башни, она разделила всех на лояльных ей сторонниц и тех, кого назвала мятежницами. Она виновна в том, что Ранда захватили и избивали. Она была сущим бедствием!

Эгвейн чувствовала, как ее трясет. Еще миг, и она взорвется и выскажет Элайде всю правду. Все это рвалось из нее, и она едва могла сдерживаться.

«Нет! – подумала Эгвейн. – Если я так поступлю, то моя битва окончена. Я проиграю войну».

И чтобы не дать себе сорваться, девушка сделала единственное, что пришло ей в голову. Она уронила супницу на пол.

Коричневая жидкость расплескалась по искусно вытканному ковру с красными, желтыми и зелеными птицами. Вскочив с кресла, Элайда с проклятиями попятилась от пролившегося супа. На платье ей не попало ни капли – очень жаль. Эгвейн спокойно взяла со стола полотенце и принялась вытирать лужу.

– Тупая неумеха! – рявкнула Элайда.

– Прошу прощения, – сказала Эгвейн. – Я не хотела.

И это было правдой. Она хотела, чтобы ничего этого не было, чтобы сегодняшнего вечера вообще не случилось. Чтобы Элайды не было у власти. Она хотела, чтобы не было раскола Башни. Чтобы ей не пришлось разливать суп по полу. Но ей пришлось так поступить, ничего другого не оставалось. И она разберется со всем этим, поэтому, опустившись на колени, и вытирала пол.

Элайда тыкала в девушку пальцем и брызгала слюной.

– Этот ковер, дичок, стоит больше, чем вся твоя деревня! Мейдани, помоги ей!

Серая сестра повиновалась без малейших возражений. Сорвавшись с места, она схватила ведро ледяной воды, в котором охлаждалось вино, и бросилась помогать Эгвейн. Элайда направилась к двери в дальнем конце комнаты, собираясь позвать слуг.

– Вызови меня к себе, – прошептала Эгвейн, когда Мейдани склонилась рядом с ней, помогая отчищать ковер.

– Что?

– Вызови меня, чтобы дать распоряжения, – тихо сказала Эгвейн, поглядывая на Элайду, стоявшую к ним спиной. – Нужно поговорить.

Поначалу Эгвейн намеревалась избегать салидарских шпионок, позволив Беонин действовать как своей посреднице. Но у нее было слишком много вопросов. Почему Мейдани не покинула Башню? Что планировали шпионки? Был ли еще кто-то из них приближен к Элайде и подвергнут такому же унижению, как Мейдани?

Мейдани взглянула на Элайду, потом вновь на Эгвейн:

– Может, иногда так и не кажется, девочка, но я все еще Айз Седай. Ты не можешь мне приказывать.

– Я – твоя Амерлин, Мейдани, – спокойно сказала Эгвейн, выжимая в ведро пропитанное бульоном полотенце. – И тебе лучше не забывать об этом. Если не хочешь, чтобы Три обета превратились в клятву вечно служить Элайде.

Мейдани посмотрела на нее, потом поморщилась от резких выкриков Элайды, подзывающей слуг. Бедной женщине в последнее время явно приходилось нелегко.

Эгвейн положила руку ей на плечо:

– Элайду можно остановить, Мейдани. Башня вновь будет едина. Я сделаю для этого все, что в моих силах, но мы должны быть бесстрашны. Распорядись, чтобы меня прислали к тебе.

Мейдани подняла голову, устремив на Эгвейн пристальный взгляд.

– Как… как тебе удается? Слышала, тебя наказывают по три, а то и четыре раза в день, а между наказаниями Исцеляют, чтобы пороть тебя снова. Как ты это терпишь?

– Я терплю, потому что так надо, – сказала Эгвейн, опуская руку. – Мы все делаем то, что должны. Я вижу, как нелегко тебе находиться здесь и следить за Элайдой, но знай, что твоя работа важна и ценима.

Эгвейн не знала, на самом ли деле Мейдани шпионит за Элайдой, но всегда лучше, если женщина считает, что ее страдания служат высшей цели. Похоже, Эгвейн не зря сказала эти слова – Мейдани выпрямилась, заметно приободрившись и кивая:

– Благодарю тебя.

Вернулась Элайда, за нею по пятам ступали три служанки.

– Пришли за мной, – снова велела Эгвейн Серой сестре, опустив голос до тихого шепота. – Я одна из немногих в этой Башне, у кого есть предлог, чтобы бывать в апартаментах разных Айя. Я могу исправить то, что было разрушено, но мне понадобится твоя помощь.

Помедлив, Мейдани кивнула и тихо произнесла:

– Хорошо.

– Ты! – рявкнула Элайда, шагнув к Эгвейн. – Ступай прочь! И передай Сильвиане, чтобы отхлестала тебя так, как ни одной женщине прежде не доставалось! Пусть она накажет тебя, потом сразу же Исцелит и отхлещет снова. Вон отсюда!

Эгвейн встала, передала полотенце одной из служанок. И направилась к выходу.

– И не думай, что твоя неуклюжесть спасет тебя от исполнения обязанностей, – продолжала Элайда ей в спину. – Ты вернешься прислуживать мне в другой день. И если прольешь хоть каплю, я запру тебя в темницу без окон и света на неделю. Тебе ясно?

Эгвейн вышла из комнаты. Была ли вообще эта женщина настоящей Айз Седай, всегда держащей эмоции в узде?

Однако ведь и сама Эгвейн не сумела сдержать своих чувств. Нельзя было допускать того, что ей пришлось пролить суп. Она недооценила, какой гнев у нее способна вызвать Элайда, но больше это не повторится. Продолжая идти, девушка успокаивала себя, сосредоточенно делая медленные вдохи и выдохи. Злость тут не помощница, от нее нет никакого прока. Нет никакого смысла сердиться на лису, которая залезла во двор и съела твоих кур. Нужно просто поставить капкан и избавиться от хищника. Гнев здесь бесполезен.

От рук Эгвейн все еще слабо пахло перцем и пряными травами. Девушка спустилась на самый нижний этаж Башни, где рядом с главными кухнями находилась трапезная для послушниц. В последние девять дней Эгвейн часто приходилось трудиться на этих кухнях; все послушницы обязаны были выполнять порученные им хозяйственные работы. Запахи этого места – уголь и дым, кипящие супы и резкий запах простого мыла – были ей хорошо знакомы. Да и не так уж они отличались от запахов кухни в гостинице отца Эгвейн, в родном для нее Двуречье.

Зал с белыми стенами был пуст, столы стояли неубранными, но на одном из них обнаружился маленький поднос, накрытый, чтобы его содержимое не остыло, большой крышкой. Подушечка тоже оказалась тут, послушницы оставили ее, чтобы мягче было сидеть на жесткой скамье. Эгвейн села, но подушку отодвинула в сторону, как поступала всегда, хотя и была благодарна за этот жест. Она сняла крышку с подноса. К сожалению, ее ждала всего лишь миска того же коричневатого супа. Ни кусочка жаркого, ни подливки или длинной тонкой фасоли с маслом, которые составляли ужин Элайды.

Но все же это была пища, и желудок Эгвейн был ей рад. Элайда не приказывала, чтобы она отправилась за наказанием немедленно, поэтому распоряжение Сильвианы поесть имело более высокий приоритет. Или, по крайней мере, служило достаточным аргументом в ее защиту.

Девушка ела одна, в тишине. Суп и вправду был острым, на вкус и по запаху в нем был один перец, но ничего против она не имела. Не считая излишка специй, суп был вполне неплох. Еще ей оставили несколько ломтей хлеба, пусть это и были горбушки. Если подумать, не худшая еда для того, кто вовсе не рассчитывал на ужин.

Эгвейн ела в задумчивости, слушая, как в соседнем помещении гремят кастрюлями Ларас и посудомойки, и удивляясь тому, какое спокойствие ею владеет. Эгвейн изменилась, что-то в ней стало другим. Воочию увидев Элайду, встретившись лицом к лицу с той, кто все эти месяцы была ее соперницей, она по-новому взглянула на свои действия.

У нее уже сложился план, каким образом она расшатает владычество Элайды изнутри и возьмет власть над Белой Башней в свои руки. Теперь же Эгвейн поняла, что подрывать авторитет Элайды незачем. Та прекрасно справится с этой задачей сама. Эгвейн без труда могла представить себе реакцию восседающих и глав Айя, когда Элайда объявит о своем намерении изменить Три клятвы!

Рано или поздно Элайда низвергнется с трона, с помощью Эгвейн или же без ее участия. Долг Эгвейн как Амерлин – не ускорить ее падение, а сделать все возможное, чтобы удержать Башню и ее обитателей вместе. Дальнейший раскол недопустим. Ее долг – остановить хаос и разрушение, которые угрожают им всем, и восстановить целостность Башни. Доев суп и обтерев стенки миски последней корочкой хлеба, Эгвейн поняла, что ей понадобятся абсолютно все средства, чтобы вернуть силы сестрам в Башне. Времени оставалось все меньше. Что сотворит с миром Ранд без ее руководства? Когда шончан нападут на север? Чтобы добраться до Тар Валона, им нужно пробиться через Андор, и какие беды и разрушения сулит их удар? Несомненно, еще оставалось время, чтобы восстановить Башню до шончанского наступления, но ни минуты нельзя терять понапрасну.

Эгвейн отнесла поднос на кухню, положила в мойку и сама вымыла за собой грязную посуду, заслужив одобрительный кивок от тучной госпожи кухонь. Затем Эгвейн отправилась в кабинет наставницы послушниц. Нужно поскорее покончить с наказанием; она еще собиралась навестить Лиане, что стало для нее обычаем. Постучав, Эгвейн переступила порог и обнаружила, что Сильвиана сидит за столом и при свете двух серебряных ламп листает толстую книгу. Увидев вошедшую Эгвейн, Сильвиана заложила страницу красной ленточкой и закрыла книгу. На потертой обложке виднелось название: «Размышления о разжигании огня» – история прихода к власти многих Амерлин. Любопытно.

Эгвейн села на табурет возле стола – нижняя часть тела тут же отозвалась резкой болью, но девушка даже не поморщилась, – и спокойно рассказала о произошедшем этим вечером, опустив то обстоятельство, что суп она разлила намеренно. Тем не менее Эгвейн не преминула отметить, что супницу она уронила после того, как Элайда заговорила о пересмотре и изменении Трех клятв.

Последние слова Сильвиана выслушала с весьма задумчивым видом.

– Что ж, – заметила наставница послушниц, вставая и беря в руки ремень, – Амерлин все сказала.

– Да, я все сказала. – Эгвейн встала и легла на стол, оголив нижнюю часть спины для битья.

Сильвиана чуть помедлила, а потом приступила к порке. Как ни странно, у Эгвейн не было даже желания кричать. Конечно, было больно, но кричать она просто не могла. Насколько же нелепым и бессмысленным предстало это наказание!

Она помнила свою боль, которую испытывала при виде сестер, когда те спешили по коридорам с затравленными, испуганными, преисполненными подозрительности взглядами. Она помнила, как мучительно было прислуживать Элайде – и молчать. Она помнила безграничный ужас от мысли о том, что все в Башне будут связаны клятвой повиноваться такому тирану.

Эгвейн помнила и свою жалость к бедной Мейдани. Ни одна сестра не заслуживает подобного обращения. Одно дело – заключить под стражу. Но измываться над нею, играть с нею, как кошка с мышкой, запугивать, намекая на предстоящие пытки? Это было невыносимо.

Каждый этот момент отзывался болью в душе Эгвейн, словно нож, вонзающийся в сердце. И пока продолжалось избиение, она понимала, что никакая телесная боль не сравнится с душевными терзаниями, которые она испытывала, видя страдания Белой Башни под властью Элайды. По сравнению с этой вечной пыткой ремень и плеть были просто смешны.

И Эгвейн начала смеяться.

Это был не вымученный смех. Это был не смех протеста. Это был смех неверия. Этому невозможно поверить. Как им в голову пришло, что избиение что-то решит? Это просто абсурд!

Ремень остановился. Эгвейн обернулась, – конечно же, наставница послушниц еще не закончила.

Сильвиана смотрела на девушку с выражением беспокойства на лице.

– Дитя мое, – спросила она. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Вполне нормально.

– Ты… уверена? Что творится у тебя в голове?

«Она думает, я потеряла рассудок от боли, – поняла Эгвейн. – Она бьет меня, а я хохочу».

– С головой у меня все в порядке, – сказала Эгвейн. – Я смеюсь не потому, что ты сломила меня, Сильвиана. Я смеюсь, потому что мое избиение абсурдно.

Лицо Сильвианы помрачнело.

– Разве ты не видишь? – спросила Эгвейн. – Не чувствуешь боли? Мучительной пытки – видеть, как вокруг тебя рушится Башня? Какое наказание с этим сравнится?

Сильвиана не отвечала.

«Теперь я понимаю, – подумала Эгвейн. – Я не осознавала раньше, что делали айильцы. Я думала, что просто должна быть сильнее, и это научит меня смеяться над болью. Но дело вовсе не в этом. Не сила заставляет меня смеяться. Понимание».

Допустить падение Башни, позволить распасться Айз Седай – боль этого уничтожила бы ее. Эгвейн обязана это остановить, ведь именно ей принадлежал Престол Амерлин.

– Я не могу отказаться наказывать тебя, – сказала Сильвиана. – Ты ведь понимаешь.

– Разумеется, – сказала Эгвейн. – Но напомни мне кое о чем. Что ты говорила о Шимерин? Почему Элайда забрала ее шаль и почему это сошло ей с рук?

– Потому что Шимерин согласилась и смирилась с этим, – ответила Сильвиана. – Она вела себя так, словно действительно лишилась шали. Она не боролась.

– Я не повторю ее ошибку, Сильвиана. Пусть Элайда говорит что хочет. Но это не изменит ни моей сути, ни сути любой из нас. Даже если она попытается изменить Три клятвы, найдутся те, кто будет сопротивляться, кто встанет против нее, кто будет держаться за то, что правильно. Поэтому, когда ты бьешь меня, ты бьешь ту, кто занимает Престол Амерлин. И это настолько нелепо, что заставит смеяться нас обеих.

Наказание продолжилось, и Эгвейн встречала боль, принимала ее и отметала как незначительную, с нетерпением ожидая, когда закончится порка.

Ей предстояло немало дел.