Читать книгу Полярные аргонавты - Роберт Сервис, Роберт Уильям Сервис - Страница 3

С тех пор, как я себя помню, я всегда был верен знамени Романтики. Она дала краски моей жизни, превратила меня в служителя грез и вершителя подвигов. Еще мальчиком, одиноко блуждая по поросшим вереском холмам, я часто слышал веселые крики игравших на лугу в мяч, но никогда не присоединялся к ним. Моя радость была полнее, драгоценнее. Я как сейчас вижу себя в те дни маленьким застенчивым мальчуганом в коротких штанах с головой, открытой горным ветрам, с пышущими здоровьем щеками и душой, погруженной в мечты. Я действительно жил в сказочной стране – стране эльфов и водяных, принцесс и блестящих рыцарей. Из каждого черного болота я ждал появления многоглавого дракона, из каждой мрачной пещеры – вещего ворона. На зеленых лужайках между цветов танцевали феи, а каждая роща и водопад имели своего местного духа. Я населял милый зеленый лес нестройными созданиями моей мечты – нимфами и фавнами, наядами и дриадами и нисколько не был бы удивлен, встретив в тенистой прохладе самого великого бога Пана.

Однако лишь ночью мои грезы достигали наибольшей яркости. Я боролся против тирании сна. Лежа в своей маленькой кроватке, я предавался очаровательной игре воображения. Ночь за ночью я сражался, праздновал триумфы, делил царства. Я изощрялся в подробностях. Мои суровые полководцы были для меня вполне реальными существами, в мои приключения сливались воедино самые разнообразные исторические эпохи.

Я обладал дивным даром фантазии в те дни. То был крылатый полет чистого детского воображения, для которого несуществующее полно истинного бытия. Но уже вскоре я перешел на следующую стадию моего умственного развития, и место воображения заняли желания. Меня привлекали современные аспекты Романтики, и по мере того, как я все больше проникался действительностью, способность грезить увядала. Как до тех пор я бредил странствующими рыцарями, корсарами и мятежниками, так затем я увлекся ковбоями, золотоискателями и исследователями новых берегов. Воображение мое рисовало картины, в которых я по-прежнему играл выдающуюся роль. Я жадно читал все, что мог найти относящегося к Дикому Западу, и мой затуманенный взор вечно блуждал над серым морем. Я мечтал о приключениях в чужих странах, о грозных опасностях, о геройских подвигах. При одной мысли об этом кровь во мне ликовала от восторга, и я едва мог дождаться дня, когда дорога счастья и приключений откроется для меня.

Как это ни странно, но в эти годы я никому не открывался. Гарри, который был мне братом и самым близким другом, посмеялся бы надо мною с обычным добродушием. Нас трудно было принять за братьев, так различны мы были по характеру и внешности. Это был самый красивый мальчик, какого я когда-либо видел, искренний, светлый и привлекательный, а я был черен, мрачен и ни в ком не вызывал особенного расположения. Он был лучшим бегуном и пловцом в округе и кумиром деревенских парней. Я не любил игр и вечно блуждал в одиночестве где-нибудь в зарослях вереска на холмах, почти всегда с каким-нибудь романом в кармане. Он был умен, практичен, честолюбив и прекрасно учился, я же, за исключением тех предметов, которые затрагивали мое воображение, был туп и ленив.

Тем не менее мы любили друг друга, как редкие братья. О, как восхищался я им! Он был моим идеалом и часто героем моих фантазий. Несмотря на свою положительность и благоразумие, он понимал меня, мою кельтскую мечтательность, ту боязливую замкнутость, которая служит щитом впечатлительной душе, и со свойственной ему чуткостью оберегал и ободрял меня. Он был таким ярким, чарующим; он согревал, как весеннее солнце, и освежал, как горный утренний ветер. Он казался мне совершенством – нежность, остроумие, энтузиазм, привлекательность и красота юного бога, все очарование мужественности жило в моем брате.

Так мы росли в этом западном горном краю, и жизнь наша была чиста и сладостна. Я никогда не бывал дальше маленького городка, где мы продавали на рынке наших овец. Мать управляла имением до тех пор, пока Гарри не подрос и не взялся за это с энергией и настойчивостью, которые приводили всех в восторг. Мне кажется, что моя милая мама немножко благоговела перед пылким, талантливым и деятельным братом. Ей также была свойственна задумчивая мечтательность, которая делала ее прекрасной в моих глазах, впрочем, и в действительности она была на редкость хороша собой. Особенно запечатлелся в моей памяти нежный цвет ее лица и глаз, синих, как темные васильки; она не была очень мужественна и находила большую поддержку в религии. Ее прелестный нежный рот всегда сохранял удивительно ласковое выражение; я никогда не видал ее сердитой: всегда кроткой, ласковой, улыбающейся.

Итак, мы были идеальной семьей: Гарри – высокий, светлый, привлекательный, я сам – темный, мечтательный, молчаливый, и между нами, связывая нас узами любви и дружбы, – наша ласковая, нежная мама.