Читать книгу Валентин Понтифик - Robert Silverberg - Страница 13

Вторым признаком беды, который заметил Этован Элакка, стали опадающие листья с нийковых деревьев, и это было на пятый день после пурпурного дождя.

Сам по себе пурпурный дождь не мог считаться первым признаком беды. На восточных склонах ущелья Дюлорн он был самым обычным явлением: там на поверхность выходят пласты скуввы – мягкого песка, имеющего бледную красновато-голубую окраску. В определенные периоды ветер с севера, который прозвали Чесалом, вздымает этот песок высоко в воздух, где он висит по нескольку дней целыми облаками и придает дождю чудесный лавандовый оттенок. Поместье Этована Элакки располагалось в тысяче миль к западу от тех мест, на другой стороне Разлома, неподалеку от Фалкинкипа, и несущий песок ветер никогда не задувал так сильно на запад. Но ветру, как знал Этован Элакка, свойственно менять направления, и, быть может, Чесало в этом году решил посетить другую сторону Разлома. В любом случае из-за пурпурного дождя не стоило беспокоиться, он всего-то оставлял повсюду красивый песчаный налет, который смывал первый же обыкновенный дождь. Нет, первым признаком беды был вовсе не пурпурный дождь, а то, что в саду Этована Элакки погибли чувствильники, и случилось это за два-три дня до пурпурного дождя.

Событие извечно непонятное, но вполне обычное. Чувствильникам, для того чтобы завянуть, не требуется особых внешних причин. Эти небольшие растения с золотыми листьями и невзрачными зелеными цветочками, растущие в лесах к западу от Мазадона, улавливают эмоции. Если в пределах досягаемости их рецепторов кто-нибудь злобно закричит, или подерутся лесные звери, или даже, как утверждали многие, если мимо пройдет человек, замысливший серьезное злодеяние, этого будет достаточно, чтобы листочки растений сложились, как ладони в молитве, и почернели. Этован Элакка часто думал о том, что с точки зрения биологии в этом нет никакой пользы, однако имелась тайна, которую, несомненно, можно раскрыть при детальном исследовании, и он собирался рано или поздно взяться за такое исследование. Ну а пока же он просто выращивал чувствильники у себя в саду, потому что любил веселые золотистые отблески их листьев.

В поместье Этована Элакки царили порядок и гармония, и никогда за все время, что он выращивал чувствильники, они у него не гибли, это был первый раз. И причина была совершенно непонятна. Кто мог произнести недобрые слова у границ его сада? А если растения вывел из равновесия злобный зверь, то как и откуда он попал сюда, в провинцию, где есть лишь мирный домашний скот?

Этован Элакка превыше всего ценил гармонию. Этот землевладелец и фермер, шестидесяти лет от роду, высокий, стройный, седой, имел сугубо аристократическое происхождение. Его отец был третьим сыном герцога Массиссы и двое его братьев последовательно занимали пост мэра Фалкинкипа, но его самого никогда не интересовала управленческая карьера, и, вступив в права наследования, он купил большой, роскошный участок земли в безмятежной зеленой холмистой местности на западном склоне Дюлорнского разлома и там воссоздал Маджипур в миниатюре – во всей красоте, спокойствии и гармонии, присущих миру.

Он выращивал обычные для района культуры: нийк, глейн, хингаморты, стаджу. Основной упор делал на стаджу, потому что спрос на вкусный, питательный хлеб из клубней стажди никогда не падал, и фермеры Разлома едва справлялись с обеспечением потребностей почти трехсот миллионов жителей Дюлорна, Фалкинкипа и Пидруида и многих миллионов обитателей более мелких окрестных городов. Чуть выше по склону располагались плантации глейна – ряд за рядом густых куполообразных десятифутовых кустов, между их узких серебристых листьев свисали крупные грозди небольших, но вкусных голубых плодов. Стаджу и глейн издавна сажали рядом – корни кустов глейна насыщали почву азотом, затем дожди смывали ее вниз по склону, удобряя таким образом стаджу.

За рядами глейна находилась роща хингамортов, где из земли, словно пальцы, торчали сочные желтые грибовидные отростки, наполненные сахарным соком – они улавливали солнечный свет и снабжали энергией сами растения, что находились глубоко под землей. А вдоль границы владений Этована Элакки росли его знаменитые нийковые деревья, высаженные, как принято, группами по пять, образуя причудливые геометрические узоры. Он любил гулять между деревьев и ласково гладить их тонкие – не толще мужской руки – гладкие как шелк черные стволы. Дерево нийк жило только десять лет, в первые три года оно с невероятной скоростью росло, достигая сорокафутовой высоты, на четвертый год впервые распускались великолепные чашеобразные цветки, золотые, с кроваво-красной серединой, и с этого момента дерево в изобилии приносило плоды – белые полупрозрачные полумесяцы с резким запахом. Затем так же внезапно дерево умирало и за считаные часы превращалось в сухую палку, которую мог легко сломать даже ребенок. Плоды нийка в сыром виде ядовиты, но без них не обойтись при приготовлении столь любимых в гэйрогской кухне острых, грубых рагу и каш. Нийк по-настоящему хорошо рос только в Разломе, спрос на него не падал, и Этован Элакка прочно занимал место на рынке.

Земледелие давало Этовану Элакке ощущение полезности, но не удовлетворяло в полной мере его любовь к красоте. Поэтому он устроил частный ботанический сад и собрал там прекрасные и удивительные растения со всех концов света, какие только могли прижиться в теплом влажном климате Разлома.

Там были алабандины с Зимроэля и с Алханроэля, и естественные разновидности, и гибриды. Были танигалы и твейлы и дерево «Ночная красавица» из метаморфских лесов, на котором лишь в полночь на зимнедень появляются цветы во всем их ошеломляющем великолепии. Росли там пиннины и андродрагмы, пузырчатые деревья и резиновый мох, халатинги, выращенные из черенков, привезенных с самой Замковой горы, а также караманги, муорны, сихорнская лоза, сефитонгалы, эльдироны. Он экспериментировал даже с такими капризными растениями как огненные пальмы из Пидруида – они жили у него иногда шесть-семь сезонов, но на таком отдалении от моря никогда не зацветали, и с игольными деревьями с высоких гор, которые быстро засыхали без привычного им холода. Или странный, похожий на призрак, лунный кактус из Велализирской пустыни, который он тщетно пытался оградить от слишком частых дождей. Не обходил вниманием Этован Элакка и местные растения: он выращивал пузырчатку – странные раздутые деревья, что качались, как воздушные шарики, на толстых стеблях, и злобные древопасти из мазадонских лесов, поющие папоротники, капустные деревья; была у него и пара огромных двикк и полдюжины папоротниковых деревьев доисторического вида. А чтобы заполнить место, он небольшими клумбами высаживал чувствильники, чей скромный и нежный вид являл собой контраст с яркими и крепкими растениями, составлявшими основу его коллекции.

День, когда погибли чувствильники, начался вполне обычно. Утром Этован Элакка вышел, как всегда, на прогулку в сад. Ночью прошел небольшой дождь, но настоящие ливни обошли сад стороной, и в небе не было ни облачка. Зеленый свет восходящего солнца отражался от гранитных скал на западе. Блестели цветы на алабандинах, голодные с утра древопасти без устали клацали зубами и жерновами, торчащими наполовину из глубоких выемок в середине их огромных розеток. В ветвях андродрагм, трепеща малиновыми крыльями, порхали, словно яркие искорки, крошечные долгоклювы. Но, несмотря на все это, у него были дурные предчувствия: накануне ему приснился кошмар, в котором скорпионы, дхиимы и другие вредители разоряли его поля. Поэтому он почти не удивился, когда обнаружил бедные чувствильники почерневшими и смятыми после какой-то ночной напасти.

Следующий час до завтрака Этован Элакка проработал в одиночку, угрюмо выдергивая поврежденные растения. Стебли были еще живы, но чувствильники было не спасти – на месте увядших листьев никогда не вырастут новые, а если их срезать, то остальное растение погибнет от болевого шока. И поэтому он выдергивал их дюжину за дюжиной, с содроганием ощущая, как они корчатся от его прикосновений, а потом сложил из погибших чувствильников костер. После этого он собрал возле бывших клумб главного садовника и всех работников и спросил, знает ли кто-нибудь, что так обеспокоило растения. Однако никто не имел и представления.

Все утро он переживал гибель растений, но не такой Этован Элакка был человек, чтобы долго пребывать в унынии, и ближе к вечеру он успел купить в местном питомнике сто пакетов с семенами чувствильников: они продавались только семенами, потому что гибли при пересадке. На следующий день он лично высадил семена, и через шесть-восемь недель не останется даже следов от этого печального события. Тайна гибели растений так и осталась второстепенной загадкой, которая, может, когда-нибудь и разрешится, но, скорее всего, нет, и он выбросил ее из головы.

Через день или два произошло еще одно событие – пурпурный дождь. Явление редкое, но безвредное. Все единодушно решили, что так далеко на запад скувву занес переменившийся не в свой сезон ветер. Почти целый день все было в лавандовых тонах, потом песок смыло дождем – обыкновенным. Пурпурный дождь Этован Элакка тоже выбросил из головы.

Однако же нийковые деревья…

Он наблюдал за сбором плодов глейна – после пурпурного дождя прошло уже несколько дней, – когда к нему подбежал старший садовник, невозмутимый морщинистый гэйрог по имени Симуст. Он был, против обыкновения, очень сильно взволнован: змееподобные волосы спутаны, раздвоенный язык так и мелькал, будто вот-вот вылетит изо рта.

– Нийк! – кричал он. – Нийк!

У нийков серовато-белые листья, узкие, словно карандаши, они торчат вертикально, как ударенные током, небольшими пучками на кончиках черных двухдюймовых ветвей. Ствол прямой и тонкий, веток мало, и они будто изломаны. Топорщащиеся вверх листья завершают картину и придают нийку такой угловато-колючий вид, что его ни с чем не спутаешь даже издалека. И издалека, когда они с Симустом еще бежали к роще, Этован Элакка разглядел нечто до невозможности странное – на каждом дереве все листья смотрели вниз, будто это были не нийки, а какие-нибудь плакучие танигалы, или вовсе халатинги!

– Вчера с ними все было хорошо, – рассказывал Симуст. – Сегодня утром с ними все было хорошо! А теперь… теперь…

Этован Элакка добежал до первой группы высаженных пятерками деревьев и потрогал ближайший ствол. Он показался странно легким. Этован Элакка толкнул, и дерево упало, сухие корни легко вывернулись из земли. Он толкнул второе дерево, третье…

– Погибли, – сказал он.

– Листья… – заметил Симуст. – Даже на мертвых нийках всегда торчат вверх. А как сейчас – я никогда не встречал ничего подобного.

– Неестественная смерть, – пробурчал себе под нос Этован Элакка, – это что-то новенькое, Симуст.

Он бегал от посадки к посадке, пиная деревья наземь, после третьей группы нийков он перешел на шаг, а после пятой медленно побрел, опустив голову.

– Погибли! Все погибли! Мои прекрасные нийки…

Да, засохла вся роща. Нийки умирают быстро, вся влага уходит из их губчатых ветвей, но роща, засаженная поэтапно в течение десяти лет, не могла полностью погибнуть в одночасье, да и странное поведение листьев было необъяснимо.

– Мы должны сообщить сельскохозяйственному агенту, – сказал Этован Элакка, – а еще, Симуст, отправь гонцов на ферму Хагидона, и к Нисмэйну, и к этому, как его, который возле озера. Пусть спросят, не случилось ли у них чего с нийками. Уж не болезнь ли, а? Но ведь нийки ничем не болеют… Значит, какая-то новая болезнь, верно, Симуст? Свалилась на нас, как послание от Короля Снов.

– Пурпурный дождь, сэр.

– Цветной песок? Разве он может чему-то навредить? На той стороне Разлома он выпадает часто, но у них все в порядке. Ох, Симуст, нийки, мои нийки!

– Это все пурпурный дождь, – твердо произнес Симуст. – Он совсем не такой, как в восточных землях. Это был ядовитый дождь, и он убил все нийки!

– И чувствильники тоже? За три дня перед тем, как начался?

– Они очень нежные сэр. Может, они почувствовали яд в воздухе, когда дождь приближался.

Этован Элакка пожал плечами. Может быть… Может быть… А может быть, ночью из джунглей прилетали меняющие облик – на волшебных летающих машинах или на метлах – и рассыпали над землей какую-то колдовскую погибель. И такое может быть. В мире, состоящем из «может быть», возможно все.

– Что толку гадать? – с горечью сказал он. – Мы не знаем ничего. Только то, что погибли чувствильники и нийки. А что будет дальше, а, Симуст? Что дальше?