Читать книгу Наша Рыбка - Робин Фокс - Страница 5

Знаете, как мне стало известно о том, что Иришка была в курсе моего краткосрочного – в пятнадцать минут – романчика с Дроздовой? Она снова стала пропадать, говорила холодно, чаще ездила к каким-то друзьям, а с нашими общими знакомыми встречалась тогда, когда с ними не было меня. Я две недели пытался выяснить, что происходит, и только тогда она выпалила мне в телефонную трубку, что все знает. Я даже не почувствовал вины – так был измотан. Но все же уговорил встретиться, и, когда мы увиделись с глазу на глаз, опять поддался слабости, умолял о прощении, клялся ей в любви. И она разжалобилась. На самом деле ей не за что было обижаться, она меня не любила. Она держала меня под рукой из-за какой-то выгоды. Я должен был догадаться об этом, но так боялся, что без нее моя жизнь пойдет к черту, что всеми силами закрывал глаза на ее свинское поведение.

О моем благополучии заботился только Петя. Он один знал, что нужно было что-то делать, чтобы вытащить меня из этой паутины. Он был голосом моего страха, повторяющим: «Она тебя не любит, она тобой пользуется». Я возражал и сопротивлялся ему, как мог, но, когда страхи обретают голос, тело и душу, с ними очень тяжело бороться.

В октябре, в его дождливой середине, я как-то вычитал в интернете про один семинар по режиссуре. Семинар подходил к концу, осталось всего одно занятие, но я все равно решил сказать о нем Пете, зная, что тот увлекался подобными событиями.

– Хочу! – воскликнул он. – Когда?

– Завтра, в шесть вечера. Правда, предыдущие два урока мы пропустили, но можно сходить на этот.

– Сколько стоит?

– Полторы.

– Хм, – задумался Петя. – Ну, вообще-то, я уже договорился завтра приблизительно в это же время потратить приблизительно такую же сумму.

– Что это значит?

– Лерка позвала куда-нибудь сходить вместе. Вроде пообещал уже.

– Лерка? Я правильно понял?

– Нет, неправильно. Не Лерка, а Лерка.

Лера училась вместе с нами. Она сохла по Пете с первого курса. Странно, почему он только сейчас решил куда-то с ней пойти, ведь и до этого у него было полно возможностей.

– Значит, романтическое свидание? – Я зачем-то сыронизировал.

– Э-э-э, не думал об этом с такой стороны. А у тебя какие планы?

– Один я точно не пойду на семинар. Тем более я не так уж хорошо разбираюсь в режиссуре.

– Тогда пошли с нами.

Вот, это снова было очередное звено в цепочке событий. Мы с Петей не заговаривали о Дроздовой, не вспоминали о том, что между нами было, словно мне правда все это приснилось. А теперь он предлагал мне пойти вместе с ним на встречу с Леркой, и я ясно различил в его голосе намек. Я, естественно, был против всяких таких извращений. В этом плане я придерживался очень консервативных взглядов: успешные и образованные мама с папой, сестры-медалистки, полная семья, любовь, рестораны, конфеты-букеты, свадьба и много детишек. Что там еще в списке?

Короче. Я согласился пойти с Петей.

Пообещав Иришке, что это было в первый и последний раз, сказав ей, что все произошло «по пьяни», я с совершенно трезвой головой, даже без уговоров, решил встретиться с этим психом Воронцовым и влюбленной в него одногруппницей. Ненавидя себя за внезапную страсть к такого рода приключениям, за то, что мне, откровенно говоря, снова хотелось оказаться с Петей и какой-то непонятной девицей в одной койке, я еле дотерпел до следующего дня. Петя прислал мне адрес кафе. Я вышел на станции «Китай-город» и уже через несколько минут был на месте.

Но ничего особенного про наше совместное свидание с Лерой я рассказать не могу. Скажу только, что она очень удивилась и даже сначала немного расстроилась, увидев меня. А у Пети не было никакого подготовленного плана на наш счет. В итоге, конечно, ничего не получилось. То ли из-за того, что мы слишком долго разговаривали об университете, то ли из-за туалета, который оказался слишком тесным для троих, мы просто разошлись по домам, оставив официантке приличные чаевые.

Эта неудача не помешала мне опять испытать мерзкое чувство стыда и вины. Я почувствовал себя грязным извращенцем. Так я и заявился домой.

– Котик пришел! – Маринка передразнила мамин голос. – Ну? Где был? Что делал? Что это от тебя так воняет, ты же вроде не куришь!

– Я был в кафе.

– С кем?

– С друзьями. – Я пошел в ванную умываться, сестра за мной. Мне было совестно на нее смотреть.

– А, конечно! Это они все курят, а ты просто рядом стоял. Тебе, вообще-то, Иришка звонила. Сказала, ты не отвечаешь.

– Да? Наверно, не слышал. Все, Марин, выйди. Я хочу помыться.

– Помыться? Вот это новость! – ответила она. Через пару секунд из комнаты уже доносилось ее пение.

Я вытащил из кармана телефон. Экран высвечивал два пропущенных вызова от Иришки. Как странно, раньше я всегда слышал ее звонок…

* * *

Все вокруг завалило снегом. Мы вышли на узкий белый тротуар и пошли вперед.

– Меня зовут Ярославна.

– Ярославна? Это отчество?

– Ха-ха. – Она сверкнула глазами. – Всю жизнь мне приходится что-то отвечать на эту шутку.

– Прости. – Петя пошел на попятную. – Дурацкая шутка, верно. Ярославна… Это прямо как в «Слове о полку Игореве». Кстати, это Игорь. – Он указал на меня рукой. Кажется, ему очень понравилось это «совпадение» наших имен.

– Очень приятно. Ну а тебя как зовут?

– Петя.

– Петя и Игорь…. Откуда вы знаете о Вигеланде? Я-то думала, он мало кому знаком. Я как-то видела его скульптуры, но не запомнила имени. А сейчас вот в журнале наткнулась…

– Для нас он очень даже известен. Мы недавно как раз беседовали о скульптуре.

– Вот как?

– Мы учимся на искусствоведов, – вставил я, чтобы не ломать дальше комедию. Когда это мы недавно беседовали о скульптуре? Когда трахали Дроздову?

– Правда? Это же здорово! – Она прямо просияла. Если бы я знал, что это может производить такое впечатление на девушек, я бы почаще рассказывал о том, на кого учусь. – А на каком вы курсе?

– На четвертом. А ты?

– Я на первом. Журналистика.

– Классно. Интересная профессия?

Мы дошли до сквера, хотя «сквер» – это слишком громкое слово для подобного места: так, небольшой пятачок между двумя дорогами и несколько лавочек под деревьями.

– Тебя все, наверно, спрашивают что-нибудь про глаза?

– Да, конечно, – ответила Ярославна Пете. – Все.

– Это не линзы?

– Нет, у меня правда глаза разного цвета.

– Очень необычно.

– Да, но уж лучше бы оба они были синие. Надоело, что все, кто замечает этот дефект, меня разглядывают.

– Разве это дефект? По-моему, очень красиво.

– Ты бы сказал то же самое, если бы так не считал?

– И все-таки ты смотрела на нас в метро, – снова заладил Петя, уходя от обвинения.

– Да. Я видела, что Игорь улыбался. Это было очень забавно: все сидят серьезные, кто читает, кто спит, а он улыбается.

Мне вдруг стало тепло.

– А потом он так смешно вскочил и побежал к дверям, что я чуть не засмеялась.

– Да, я его еле поймал.

Мы все переглянулись. Носы у нас были красные, губы потрескавшиеся. Мы одновременно усмехнулись.

– Дикий мороз сегодня, – сказал я после паузы, и Ярославна потерла руки в перчатках.

– Да. Но я могу еще немножко погулять. Пока пальцы совсем не отвалятся.

– Твоим пальцам ни в коем случае нельзя отваливаться. Но мы даже не можем пригласить тебя где-нибудь посидеть, потому что уже в обед проели все деньги, правда? – Петя толкнул меня локтем. – Мы же не ожидали, что сегодня повстречаем фанатку Вигеланда.

– Ничего страшного, мне все равно скоро домой.

– Нет, погоди. Мы должны что-нибудь придумать. Что, если я приглашу вас всех ко мне? Правда, кроме чая, у меня ничего нет. Здесь недалеко.

– Ты живешь поблизости?

– На «Измайловской». Три минуты от метро.

Меня пробрала дрожь. Я уже забыл, чего можно было ждать от Пети. Ярославна согласилась на его предложение, и внутри меня что-то опять начало метаться и бунтовать. Я чувствовал, что все шло не так, как нужно. Она не должна была соглашаться. Она не должна была ехать с нами. Беги, девочка!

«Ладно, – сказал я сам себе, – если Петя станет распускать руки, я его остановлю».

От этого обмана мне сразу стало легче.

Я познакомился с Петей в институте. Мы попали в одну группу и сразу нашли общий язык. О, да! Малодушные слизняки обрели друг друга. «Ботать» мне предназначалось с самого рождения, семья-то, как-никак, интеллигентная. А в Петиной судьбе просто случился незапланированный сбой. Воронцов познакомил меня со своими друзьями. Григорий, Иришка, Вадик – это все они. Из моих личных знакомых там только Серега Морозов, и все. Друзья его тоже, кстати, были «на удивление». Если б я ничего о нем не знал, то подумал бы, что такой тип скорее ошивается по подворотням и смело катится вниз по наклонной, а не просиживает штаны в Третьяковке.

Петя, в отличие от меня, учился на бюджете и постоянно где-то подрабатывал, потому что очень нуждался в деньгах. Самой большой его слабостью были дорогие коллекционные книги об искусстве, на которые он за раз мог потратить всю зарплату. Что еще сказать? Мы учились прилично, в меру прогуливали, в меру запаздывали со сдачей курсовых, но исправно посещали все выставки, ходили на встречи с художниками и писателями, поэтому считались студентами, подающими надежды.

У Пети были большие глаза, он верил снам и каждый раз рассказывал их мне. Неправдоподобную ахинею с кучей деталей и слишком уж логичным поведением всех и каждого в его сне.

А еще он заливал все вокруг кровью, которая постоянно шла у него носом…

…Мы очень скоро добрались до Петиного дома, и теплый подъезд показался нам райским курортом. Мне нравилось, как пахло в этом подъезде, – свежей побелкой и плесенью. Здесь как будто витал дух старинных подземелий, маленьких европейских музейчиков, уводящих в подвалы с земляным полом.

– Вообще-то, тут живет моя бабушка, – сказал Ярославне Петя, доставая ключи от квартиры. – Но сейчас ее нет дома.

– Это похоже на квартиру пожилой аристократки. – Ярославна разулась и поглядела по сторонам. Нас окружала антикварная расшатанная мебель.

– Она такая и есть, моя бабуля. Пожилая аристократка. Ванная там. Мойте руки и идите на кухню.

Он побежал ставить чайник, а мы остались вдвоем греть пальцы под струей горячей воды в ванной. Я заметил, что Ярославна смотрит на мое отражение в зеркале с улыбкой.

– Почему ты все время молчишь? – дружелюбно спросила она.

«Потому что ты сделала глупость, согласившись идти с нами».

– Стесняюсь, – ответил я и начал усердно вытирать руки.

Наконец мы добрались до кухни.

– Садись, – сказал ей Петя. – Ты пьешь зеленый? Черный тоже есть.

Она села на табуретку и сложила свои маленькие ладошки на коленках.

– С сахаром? Лимон надо?

– Нет, лимон не надо, спасибо.

Я тоже сел на свободный стул и стал смотреть за ней, за тем, как она насыпает песок себе в чашку. Без пальто она была еще крошечнее, вся такая хрупкая, как китайская вазочка. Она сильно отличалась от моей Иришки, похожей на приторную конфету. Все в ней было по-другому. Я попытался угадать очертания ее фигуры под толстым вязаным платьем, и мне показалось, что тела там вообще нет, – такая она была маленькая.

– Где сейчас твоя бабушка?

– В гости уехала, – сказал Петя, открыв холодильник. – Любишь такие пирожные? Есть еще вот эти. У моей бабушки много родственников. Некоторые из них живут в других городах. Она постоянно всех навещает. Это у меня в нее страсть к путешествиям.

– Ты любишь путешествовать?

– Да.

– Где-нибудь был недавно?

Мы с ним переглянулись.

– Да, вот были летом в Италии.

– Вместе?

– Да.

– Вдвоем?

– Никто с нами и не поедет, – уклончиво ответил я. – С нами совсем не круто. Мы же искусствоведы.

– Зануды, одним словом, – добавил Петя.

– Значит, вы смотрели достопримечательности?

– Мы… – Мы опять обменялись взглядами. – Стыдно признаться, в первый день так нажрались, что просто провалялись в номере, пропустив все, что только можно. Но зато потом все нагнали сполна. И больше не велись на белое вино в жару.

– Нажрались? Не похоже на вас.

По моей спине пробежал холодок. Неужели можно было настолько заблуждаться на наш счет? Мне показалось, что Петя тоже немного растерялся. Он, видимо, как и я, вспомнил, до чего довела нас наша последняя попойка.

Ярославна тем временем достала из сумки телефон и несколько секунд безразлично смотрела на него.

– Совсем забыла, что я его выключила, – сказала она себе под нос.

– Зачем? – спросил Петя.

Она задумалась и долго ничего не отвечала, потом внезапно сказала:

– Здорово, что никто не сможет до меня дозвониться, иногда это очень полезно. Как будто я на день попала в какой-то другой мир, где у меня нет ни друзей, ни родственников. Вам никогда не хотелось прожить хотя бы день из чужой жизни? Вот сейчас мне никто не звонит, и такое ощущение, что никого как будто и нет. Я могу говорить вам все что угодно. Может быть, я никакая не студентка? И не журналистка? Вы вообще ничего обо мне не знаете, поэтому сейчас я могу быть кем захочу.

«Да-а, мы тоже можем говорить тебе все, что взбредет нам в головы. Главное, чтобы у тебя сердце не выскочило от удивления, когда ты поймешь, какие мы на самом деле».

– Хотя… нет, – тем временем продолжала она, – все-таки вам стоит знать, что мама у меня есть, и мне правда не мешало бы ей позвонить. Здесь есть домашний телефон?

Она набрала номер и дождалась ответа.

– Алло, мам. Это я. Я ненадолго зашла к друзьям из института. Да, меня проводят. Нет, я не с ним. Ну просто не с ним, нет. Да, здесь есть мальчики, они меня проводят. На телефоне села батарейка. Ладно. – Она повесила трубку и повернулась к нам. – Ну вот, все. Теперь вы будете моими друзьями из института.

– Погоди-погоди, кто тебе после этого поверит, что ты учишься в институте?

– И правда! Кем тогда вы мне будете?

– Надо над этим подумать. А вообще, можно использовать эту идею и снять занятный фильм.

– Но мы, к сожалению, пропустили семинар по режиссуре, – сказал я.

– Вы увлекаетесь кино? – Ярославна взяла еще одно пирожное.

– Немного.

– Сейчас все увлекаются кино. Особенно арт-хаусным. Арт-хаус вообще в моде.

– Образованным людям хочется смотреть умные фильмы, фильмы с идеей. И зачастую идея рождается без хорошего бюджета.

– И во всех ли есть идея?

– Нет. – Петя покачал головой. – Надо действительно в этом разбираться. Я слышу скептицизм в твоем голосе, так? Ты не любишь кино?

– Люблю. Но несколько фильмов, которые я видела в последнее время, были слишком мрачными. Уныние, чернуха, вы понимаете. Меня это угнетает. Я знаю, что всем этим гораздо легче воздействовать на людей, но все равно не могу оценить такое кино по достоинству. Люблю старые фильмы.

– Французские?

– Французские очень странные.

– Есть немного. А вот Игорь любит драмы.

Они оба повернулись ко мне. Я потерял нить их разговора и услышал только про драмы.

– Ну да, – буркнул я.

– Я тоже люблю драмы, – сказала Ярославна, и ее голос отчего-то немного изменился. – Но редко смотрю. Если только представить, будто все происходит на самом деле… А ведь драмы в кино и драмы в жизни – совершенно разные вещи, да? Ты бы не хотел, чтобы с тобой произошло то же самое, что и с героем какого-нибудь трагичного фильма?

– Иногда жизнь кажется пустой, – ответил я. – Сейчас я бы точно не хотел никаких потрясений, но иногда бывает, что хочется.

– Может, посмотрим кино? – вдруг предложил Петя.

– Не знаю, смотря что…

– Пойдемте в комнату, я поищу. Точно записывал что-то для бабушки.

Ярославна взяла кружку с недопитым чаем и пошла за нами. Телик располагался в большой комнате, уставленной старыми добротными сервантами. За стеклом тускло поблескивали корешками подарочные издания книг по искусству, которые обожал покупать Воронцов.

– Сколько здесь книг! – Ярославну сразу привлек их вид. – Художники, художники… вот и скульптура… Твоя бабушка тоже увлекается искусством?

– Да, но это все мои книжки, – ответил Петя, роясь в ящике. – Бабушка единственная обрадовалась моему поступлению. Мама не хотела, чтобы я был искусствоведом. Ей кажется, что это бестолковая профессия.

– А папа?

– Как насчет «Амели»? Ты смотрела «Амели»?

– Нет, но мне сто раз про нее говорили. Мне должно понравиться?

– Определенно!

* * *

На этом заканчивается мой пост от седьмого ноября.

Странно, что я так и не написал того, ради чего его начал.

Прежде чем я расскажу по памяти, чем все-таки на самом деле закончился тот осенний вечер, надо кое-что добавить. Помните Леру? Ту самую, с которой у нас ничего не получилось в кафе? Так вот, потом у нас с ней все было нормально. Здесь же, в этой квартире Петиной бабушки. Всего за несколько дней до появления в нашей жизни Ярославны.

Итак, седьмое ноября. Диван перед телевизором был обит гобеленовой тканью, изображавшей жизнерадостную фламандскую деревушку. Я сел с краю, прямо на чей-то дом. Фильм «Амели» я видел уже не один раз, поэтому в экран почти не смотрел, а все только думал о Ярославне, рука которой лежала рядом с моей рукой на голове веселого пастуха. Я мысленно просил ее бежать от нас, грязных извращенцев, – порождений нашего грязного города.

Всего неделю назад тут была Лера… Правда, фильм мы ей смотреть не предлагали. И тогда я не заметил, что жители вышитой деревни глядят на меня так враждебно.

– Вы зовите меня Ясна, – сказала Ярославна. – А то Ярославна и правда звучит как отчество.

– Ясно, – сказал Петя и тут же добавил с улыбкой: – В смысле яснО, а не ЯснА.

Интересно, зачем я нужен был Воронцову? Он же так легко находил с девушками общий язык. Зачем ему нужен был я в роли свидетеля и соучастника? Чего он хотел от меня? Зачем втягивал меня в свою жизнь? Что это было за отклонение? А я? Кем я был, если соглашался на все это? Или, может, это было совершенно нормальным явлением в мужской дружбе, и я просто об этом не знал? Ха-ха.

Добрый французский фильм, конечно, не мог не произвести впечатление. Надо быть совсем бесчувственным, чтобы не любить «Амели», – и вам вряд ли удастся меня в этом переубедить. Ближе к середине Петя выключил свет и предложил разложить диван, чтобы было удобнее смотреть. Я сказал ему, что идея – полный отстой, и мы останемся сидеть, как сидели? Нет.

Я так разволновался, что уже не мог понять, чего хочу. Было бы лучше, если бы фильм вообще никогда не кончился и мы просто так продолжали бы лежать рядом, еле-еле касаясь друг друга пальцами. Ясна улыбалась, глядя в экран. Я долго искоса наблюдал за ней, рассматривал ее лицо, короткую челку, одежду. На ней были красные колготки. Я подумал, что Иришка никогда бы не стала ходить в красных колготках.

К тому времени как лениво поползли титры, я пребывал в состоянии, близком к панике. Может, вам покажется, что мне просто не нравилась девушка? Она мне понравилась сразу – с той самой минуты, когда я только увидел ее в метро. И меня начинало подташнивать, едва я представлял, что Воронцов будет ее трогать.

– Ну как? – Петя потыкал в пульт, и экран телевизора стал ядерно-синим. В его потустороннем свете я увидел, что Петина голова лежит на плече Ясны.

– И правда хороший фильм. И почему я раньше сопротивлялась и отказывалась его смотреть? После него мне захотелось в Париж, а ведь многие говорят, что там вообще нечего смотреть, кроме Лувра. Я в это не очень верила, конечно, а теперь не верю совсем.

Петя встал, вынул диск из плеера. Ясна тоже было поднялась, но мой друг не дал ей даже слезть с дивана: он поймал ее за руки и приблизился к ее лицу.

– Мне нравится, как от тебя пахнет. Что это за запах? Мандарины?

Я видел, что пальцы их рук были сплетены. Она не двинулась с места, точно застыв, и только хлопала ресницами, пытаясь высмотреть что-то в его глазах. Петя прижался к ее губам, но она не ответила на его поцелуй, хотя и не отвернулась. В ней происходила какая-то борьба. В тот момент она стала понимать, в чем дело… Давай, маленькая, соображай скорее… Я тебе ничем не помогу…

Мне показалось, что Ярославна дернулась, но ее руки были тесно зажаты в Петиных пальцах. Она медленно обернулась на меня. А что я должен был сделать? Я сидел, будто пригвожденный к дивану вилами, пиками и косами жителей фламандской деревни, и даже не мог пошевелиться. И в глаза ей смотреть не мог – меня смущали ее разноцветные радужки. Мне казалось, что я должен непременно смотреть в какой-то один из ее глаз: в карий или в синий. Но не знал, как выбрать, в какой.

Интересно, что, если она начнет кричать и вырываться? Отбиваться? Плакать? Что мы будем делать? Совершать преступление?

Петя опустился на диван, потянул ее к себе. Его руки ослабили хватку. Тут она снова повернулась к нему и вдруг медленно и даже нежно провела по его щеке пальцем, хотя ее пальцы слегка дрожали – это я увидел.

– Ты очень красивый, Петя. Редко встретишь такого красивого мужчину. – Она сама забралась к нему на колени. – И… что же у нас тут происходит?

Я думал, что Петя скажет что-нибудь, но он смотрел на Ясну и ничего не отвечал. Я предполагал, что он найдет слова, – эта скотина всегда умела находить нужные слова, чтобы усыпить бдительность собеседника. Например, мог бы ответить, что сегодня день из другой жизни Ясны и что она должна сделать что-нибудь такое, чего не делала раньше. Но он даже опустил руки и перестал тискать ее бедро. Так, в тишине и темноте, мы просидели несколько долгих мгновений, потом я заметил, что Ясна делает какой-то жест рукой, и различил наконец, что она манит меня ближе. Я кое-как привстал с крыши деревенского дома и подполз к ней. В темноте мою шею обвили ее руки (да, все-таки вздрагивающие!), и она поцеловала меня. Появилось ощущение, будто за это седьмое ноября я прожил целую долгую жизнь, и теперь кто-то невидимый и как будто давно знакомый прикасается ко мне, нежно тянет за волосы за затылке – пусть даже и просто от страха.

Я снова ощутил Петино присутствие рядом, Ясна потянулась к нему. Все шло не так, как я и говорил. Что это были за нежности? Разве ради этого мы все затеяли? Но я не успел додумать эту мысль: крошечные ладони снова принялись трогать мое лицо, пальцы скользнули по векам, касаясь ресниц. Медленно, пребывая в состоянии, которое даже и возбуждением назвать было нельзя, я нащупал сквозь плотное вязаное платье худенькую талию, затем пояс лифчика – это значило, что у Ясны под одеждой все же было тело!

Внезапно моя рука, осторожно ползущая по ее груди, наткнулась на маленький жесткий комочек. Я пощупал свою находку, но, так и не поняв, что это, решился посмотреть Ясне в глаза.

– Здесь цепочка. – Она взяла мою руку, приложила ее к своей шее, и я ощутил прохладное прикосновение металла. – Тяни за нее.

Я подергал за цепочку и вытащил из-под вязаного воротника платья крупную золотую подвеску. В смутных бликах света из окна мне удалось разглядеть в ней рыбку. Она была сделана прямо как настоящая, с подвижными мерцающими чешуйками и круглыми глазами.

– Это рыба?

Петя взял подвеску в ладонь.

– Да, – ответила Ясна. – Золотая.

– Здоровская, – сказал мой друг. Хорошо, что его легче легкого можно было отвлечь блестящими побрякушками. – Как живая. Вся двигается.

– Да. Это подарок.

– От кого?

Ярославна молчала несколько секунд, а потом сказала:

– От полковника Аурелиано Буэндиа.

Сейчас очень забавно это вспоминать. Услышав ее ответ, я вдруг нервно рассмеялся. Сначала, конечно, пытался сдержаться, но не получилось. Не понимаю, что тут было смешного. Мы втроем, в темноте, в пустой квартире, занимаемся непонятно чем, а она вдруг говорит такое! Мне было очень весело.

– Он у нас ценитель… интеллектуального юмора, – произнес Петя.

– Ценители интеллектуального юмора – вымирающий вид, – отозвалась Ярославна.

– Ясно. В смысле, яснО, ты поняла…

Я только смог успокоиться, как услышал откуда-то издалека звонок телефона. Мобильник глухо вибрировал в кармане куртки в коридоре и издавал трели, призванные возвещать мне о том, что Иришка желает со мной пообщаться. Вместо меня на ноги вскочил Петя и понесся в темный коридор.

– Стой, сволочь! – крикнул я.

Естественно, было уже поздно. Я слышал, как он роется в моих карманах. Я обнял Ясну и положил подбородок ей на плечо, снова почувствовав, как ее бьет еле ощутимая дрожь.

– Алло! Н-да, это Петечка, – сказал язвительно Воронцов. – А что, ты разве не со мной хочешь поговорить? Нет, не позову, поговори со мной. Нет, поговори со мной.

Я закрыл глаза и безнадежно усмехнулся.

– Кто это звонит? – спросила меня еле слышно Ясна.

– Тоже кто-то вроде Аурелиано Буэндиа, – сказал я. – Я бы назвал еще кого-нибудь из этой книжки, но не помню остальных имен.

– Да, у меня все прекрасно, – продолжал Петя. – Как всегда. Да не могу я позвать Игоря! Нет его. Так вот и нет. Он забыл у меня свой мобильник. Ну да. Пока, спи сладко.

Он швырнул мой телефон куда-то в темноту.

– Послушайте, – подала голос Ясна, оттягивая вниз свое пушистое платье. – Мне пора уходить.

Мы замерли.

Ярославна слезла с кровати и включила свет. Я поглядел на Петю – у того было удивленно-грустное и какое-то глупое лицо. Но чему он удивлялся? Неужели не понял с самого начала, что ничего не получится?

– Уже поздно. За меня будут дома волноваться, – сказала Ясна. – Я пойду.

– Постой, мы тебя проводим. – Петя поднялся вслед за ней.

– Нет-нет, не надо.

– Но… такая темень на улице!

«Ха-ха, где это видано, чтобы маньяки провожали девушек до дома! Воронцов, ты идиот».

– Не надо. Меня есть кому встретить.

Она очень быстро обулась и накинула пальто.

– Пока, – сказала она.

– Пока, – как-то безразлично ответили мы хором.

Ярославна не обняла нас. Она была нам совсем чужой. Мы видели ее впервые. Она открыла дверь, самостоятельно справившись со сложным замком, и вышла, как мне показалось, слегка пошатнувшись, а мы так и остались стоять на коврике в прихожей, кажется, не успев даже заметить то мгновение, в которое она исчезла.

Я тогда подумал, что ее как будто и не было, и мне стало очень хреново.

Так закончилось седьмое ноября.