Читать книгу Купидон на вишне. Большой переполох в Лувре - Робин Каэри - Страница 4

Опытные путешественники говорят, что скорость, с которой мы можем достигнуть цели своего похода, зависит вовсе не от выбора кратчайшего маршрута, а от умения находить обходные пути. Граф де Сент-Эньян был одним из тех, кто знал наперёд, где и как можно обойти толпы придворных и просителей аудиенций в королевском дворце, так как мог прекрасно ориентироваться в расположении всех залов, покоев, галерей и коридоров Лувра. Ему были знакомы тайные переходы между покоями, даже и те узкие коридорчики, о которых ничего не подозревали слуги и гвардейцы, охраняющие дворец. Поэтому на своём пути от покоев короля к восточному крылу он предусмотрительно обходил стороной те залы и галереи, где в это же самое время дня собирались многочисленные толпы. Граф с невозмутимым видом неторопливо лавировал между суетливо сбившимися в кучки сплетниками и кумушками из числа придворных, которые повсюду сопровождали высокопоставленных вельмож, а также спешащими со срочными поручениями гонцами из прислуги, которые за день успевали пробежать по дворцовым коридорам расстояния, какие армия на марше не покрыла бы и за неделю. Выбирая узкие, полутёмные коридоры, граф не обращал внимания на то, что сопровождающий его паж едва успевал протиснуться между толпящимися в коридорах придворными. А те, хотя и с готовностью расступались перед господином обер-камергером, тотчас же плотно смыкали ряды, стоило ему пройти мимо. Любители строить глубокомысленные выводы буквально из воздуха, а также сочинители сплетен – все они тут же спешили поделиться своими догадками о том, куда именно направил свои стопы господин де Сент-Эньян. Ведь всем известно, что граф принадлежал к узкому кругу близких друзей короля. Увлёкшись этими пересудами, никто не посчитал нужным уступить дорогу личному пажу графа, который спешил вслед за своим господином. Его, словно тень, будто бы и не замечали вовсе, ведь он был всего лишь пажом, – ещё один юнец, питающий надежды на успех в придворной карьере!

– Не принимают! Заняты они! – резко прозвучал хриплый от криков голос.

Принадлежал он неприметному на вид молодому человеку, облачённому в костюм скромный, если не слишком дешёвый для взыскательного и привычного к изяществу и роскоши вкуса придворного. Он стойко держал оборону у входа в небольшой зал, который был выделен для проведения репетиций ансамбля Малых скрипок, который был сформирован по особому указу короля.

– А я требую пропустить меня! – тут прозвучало цветистое итальянское ругательство, при звуке которого даже у графа де Сент-Эньяна, многое слыхавшего на своём веку, порозовели щёки.

– Да что ты о себе возомнил, сморчок? Да ты хоть представляешь себе, кто я такой?

Замедлив шаг, граф неспешно приближался к ним, издали наблюдая за этой нелицеприятной сценой. Между тем попытки грузного мужчины прорваться сквозь живой заслон у дверей от звучной брани на смеси французского и итальянского языков перешли к решительным действиям.

– Ты ещё пожалеешь, что связался с Мандолини, коротышка! – проревел он, всей своей массой надвигаясь на стража.

Но прежде, чем продолжить атаку, толстяк избавился от ноши – огромных размеров футляра, в который он мог бы с лёгкостью впихнуть и своего противника. Бережно, будто это был ковчег со святыми дарами, он прислонил футляр к стене, и только после этого вплотную подступил к вжавшемуся в дверь молодому человеку, внезапно оказавшись на целую голову выше его и почти вдвое шире в плечах.

Опасаясь, как бы из этой нелепой ссоры не разразился нешуточный скандал, де Сент-Эньян властным тоном окликнул противоборствующие стороны:

– Господа, я прошу внимания!

Лица мужчин выражали единодушие в одном: ни один, ни другой не собирались уступать, и словесная ссора неизбежно должна была перейти в жестокую схватку, проще говоря, в драку. Но если допустить это, то шум у дверей в репетиционный зал неминуемо приведёт к праведному негодованию самого Люлли – человека, наделённого талантом настоящего творца, а поэтому обладающего и чуткой натурой, не переносящего любые посторонние шумы и помехи в момент своей творческой деятельности. Он обладал бурным темпераментом истинного сына Италийского полуострова! Вспышки его гнева всякий раз приводили к громким и будоражащим воображение придворных и парижан последствиям, замять которые было далеко не так просто. А уж если волна нелицеприятных слухов о новой экспрессивной выходке флорентийца не замедлит разлететься по всем приёмным и галереям Лувра, то и первые известия о них непременно дойдут до сведения кардинала-министра, а также и до ушей королевы Анны Австрийской. Придворные сплетники будут смаковать эти слухи, пересказывая их из уст в уста. И конечно же, каждый постарается преподнести в самом нелицеприятном свете как облик самого музыканта, так и характер покровительствующего ему короля.

Словом, в этой пустой склоке совершенно непримечательных людей граф де Сент-Эньян предвидел бурю новых упрёков и неприятностей как для Люлли, так и для Людовика, и, конечно же, неминуемую угрозу срыва, нависшую над новым замыслом балетного представления. Принимая всё это во внимание, граф чувствовал себя обязанным вмешаться в спор и предотвратить едва не начавшуюся драку.

– Что? – оглянувшись, толстяк, назвавшийся Мандолини, увидел вошедшего со стороны галереи, ведущей из центрального крыла дворца вельможу.

Господин обер-камергер не нуждался в представлении. Ведь по властному тону его голоса, уверенной манере держаться, а также по костюму из дорогой ткани и голубой орденской ленте, надетой через плечо, невозможно было не догадаться о важности его положения и принадлежности к королевской свите.

Мандолини сделал шаг в сторону. Но не отступил, а только попытался уступить важному вельможе проход к двери, чтобы затем, усыпив бдительность стража, и самому протиснуться в зал. И всё же из желания показать, что он не лыком шит и не позволит первому же встречному отдавать ему приказы, толстяк бесцеремонно выставил вперёд ногу, перекрывая проход к двери.

– А вы, сударь, кто такой?

– Это граф де Сент-Эньян – обер-камергер его величества! – выпалил подоспевший за графом паж, и смело встал между своим господином и невеждой из глухой провинции, который не знал элементарных правил вежливого поведения при дворе и дворцового этикета.

– Полагаю, вы желаете получить аудиенцию у господина Люлли, сударь? – спокойно стягивая перчатки по очереди с каждой руки, спросил де Сент-Эньян, давая тем самым понять, что инцидент был исчерпан после того, как его представили по всем правилам дворцового этикета. – Не желаете ли для начала назвать мне ваше имя? И попросите уже доброго господина Скармаччо доложить о вас. Уверяю, что он не откажет в вежливой просьбе.

– Да я сам… Зачем это мне посылать кого-то вперёд? Я и сам могу сказать за себя, – отступив ещё на один шаг, Мандолини протянул руку к прислонённому к стене громоздкому футляру.

– Это ваш инструмент, сударь? Вы – виолончелист?

– Да, ваша милость, – польщённый вниманием к его драгоценному инструменту, толстяк без дальнейших просьб отступил от двери и бережно взял футляр. – Это моя Чиччона. Она проделала путешествие вместе со мной из самого Милана! У меня имеются рекомендательные письма от епископа и от капельмейстера собора Сан-Джованни на имя директора королевского ансамбля Малых скрипок. Вот, они у меня здесь же!

– Стало быть, к маэстро Люлли? – уточнил де Сент-Эньян, наблюдая за сменой выражения лица миланца.

Этот наводящий вопрос был тот час же воспринят им в штыки:

– Да чтобы я представлялся какому-то там флорентийскому выскочке? Мандолини стоит большего! Пусть сам директор королевского ансамбля примет меня!

– Как интересно, – проговорил граф и с лёгкой усмешкой посмотрел на грузную фигуру виолончелиста. – Ну что же, посмотрим, примет ли господин директор вас и ваш драгоценный инструмент. Может быть, он даже согласится прослушать вас для приёма в королевский ансамбль Малых скрипок. Сударь, будьте любезны, пропустите нас! – заметив нерешительность стража, он кивнул ему. – Я здесь от имени его величества.

Толстяк молча сопел, а при упоминании о короле ссутулился, сделавшись в полтора раза меньше. Несмотря на крупные габариты, он сумел протиснуться вслед за графом в едва приоткрытые двери и с любопытством вытянул, насколько мог, короткую бычью шею, чтобы заглянуть через плечо этого благородного господина.

В зале полным ходом шла репетиция, и никто из музыкантов не услышал ни звука отворяемой двери, ни объявления о приходе высокого посетителя. Расположившиеся полукругом, скрипачи играли музыкальный пассаж, повинуясь ритму, который задавал дирижёр, стоящий перед ними точно в самом центре зала. Он размахивал руками увлечённо и самозабвенно, почти с диким остервенением, устремив отрешённый взгляд куда-то вверх. Казалось, будто он мог видеть сами небеса сквозь выбеленный плафон, верхние этажи, и даже через густую пелену из снежных облаков, собравшихся в небе над Парижем!

Де Сент-Эньян пересёк весь зал, остановился возле окна, и, повернувшись спиной к оркестру, опёрся руками о подоконник, заледеневший от холода, который проникал в зал сквозь многочисленные щели в оконных рамах. Граф внимательно слушал игру оркестра, не скрывая удовольствия от прекрасной музыки, и благожелательно улыбался. Он ни разу не шелохнулся до тех пор, пока не стихли финальные аккорды.

Наконец, когда замолкли струны последней скрипки, тишина, воцарившаяся в зале, показалась настолько же пронзительной, как и только что сыгранный пассаж из нового героического марша, сочинённого к предстоящим празднествам.

– Кто посмел? – громко выкрикнул дирижёр и обернулся к дверям, испепеляя гневным взором переминающегося с ноги на ногу толстяка, державшего в руках огромный футляр.

– Я – Мандолини из Милана, – проговорил тот хриплым, будто осипшим от внезапной жажды голосом. – С рекомендациями для господина директора.

Люлли, а это был именно он, посмотрел на него свысока и небрежным взмахом тонкой кистью руки указал ему на угол, противоположный от того места, где стоял граф де Сент-Эньян:

– Ждите там! Я сам позову вас, когда закончу.

Краснея и отдуваясь, толстяк поплёлся к указанному ему месту. Видимо он уже понял свою ошибку в отношении личности господина директора ансамбля и был этим крайне смущён. Более того, он выглядел весьма напуганным. Ведь Люлли – тот самый флорентийский выскочка, и был директором ансамбля Малых Скрипок! И это он всего лишь одним росчерком пера мог лишить любого всякой надежды стать придворным музыкантом!

– Ещё раз, господа! Начнём с третьего такта. И пятая скрипка слева! Я слышу, как вы всё время отстаёте. Если у вас есть другие устремления, кроме как играть в королевском ансамбле, то убирайтесь! Прочь! На выход! – выкрикнул он, при этом указывая вовсе не на дверь, а на окна.

Заметив расположившегося там де Сент-Эньяна, Люлли мгновенно стушевался и оставил своё место в центре зала. Едва ли не в два прыжка он подлетел к господину обер-камергеру, сияя самой счастливой улыбкой.

– Чему я обязан радости видеть ваше сиятельство?

– Многому, мой дорогой Люлли! – граф ответил ему кивком, с достоинством приняв почтительный поклон в свой адрес. – Очень многому!

– Всё что угодно, месье!

– Во-первых, его величество ждёт вас нынче же после обеда. На прогулке в садах Тюильри, – проговорил граф, не торопясь передать всё, что Людовик ожидал от своего придворного композитора.

– Если такова воля его величества! – с готовностью ответил Люлли и повторил поклон. – Желает ли король, чтобы мы играли для него во время прогулки?

– О нет, что вы! – поспешил возразить де Сент-Эньян, краем глаза уловив беспокойство музыкантов. – Мороз и ледяные ветры – не лучшие спутники для вашей прекрасной музыки, мой дорогой Люлли. Нет! Будет достаточно, если в компании с вами к этой королевской прогулке присоединится и мэтр Бошан.

– Бошан? – в чёрных глазах флорентийца сверкнули огоньки нешуточной ревности. – А что же потребуется от него?

– От вас обоих потребуется внимание ко всему, что пожелает сказать вам король. И готовность приступить к воплощению его новых замыслов!

Хотя граф и не слыл любителем напускать туман в отношении своих собственных намерений, и обычно оставался предельно открытым с собеседниками, но, представляя интересы короля, иной раз он не упускал случая произвести на слушателей максимально эффектное впечатление. Он сделал несколько шагов по залу, при этом с лёгким изяществом скользя по гладкому паркету на самых кончиках туфель. Демонстрируя великолепное владение телом, он балансировал на одной ноге, медленно вытягивая вверх другую ногу, плавно покачивая при этом руками. В довершение ко всему, он непринуждённо и легко исполнил разворот, распростёр руки в стороны и отвесил грациозный поклон перед замершей в восхищении публикой.

Впечатленные этой спонтанной импровизацией, музыканты не скупились на аплодисменты, используя для этого, кто ладони, а кто смычки, которыми они постукивали по струнам скрипок.

– Не хотите ли вы сказать, что речь пойдёт о новом балете, ваше сиятельство? – едва слышно спросил Люлли, боясь поверить улыбнувшейся ему долгожданной удаче.

– Именно так, мой дорогой месье!

Любезный тон и внешняя непринуждённость графа слегка успокоили музыканта. Он резким движением поправил упавшие на глаза пряди чёрных кудрей и оглянулся в сторону притихших в изумлении скрипачей.

– Синьоры! Господа! Нас пригласили исполнять музыку для постановки королевского балета!

– Берите выше, мой дорогой, – поправил его де Сент-Эньян. – Его величество задумал приготовить необычное представление для святочного вечера. Новый балет! Это постановка «Триумфа богов Олимпа». Она будет представлена как танцевальное шествие. Вам предстоит написать марши и музыку к танцам и самому шествию, а в дополнение к ним несколько гимнов для хора. Ведь вы справитесь, не так ли? Даже, несмотря на нехватку времени? Во всём остальном – средства, музыканты и танцоры – его величество просил вас не ограничивать себя ни в чём ради грандиозного воплощения этого замысла.

– Время, месье граф, не имеет значения! О нет! Если сам король дарует нам своё благоволение!

Пафос, с которым была произнесена эта фраза, несколько обескуражил музыкантов, которые уже предвидели настоящий кошмар ежедневных и еженощных изматывающих репетиций. По их лицам было видно, что готовность Люлли, скорее, пугала их, а никак не воодушевляла. И только продолжавший стоять в углу Мандолини разразился громкими аплодисментами, выкрикнув во всю глотку:

– Браво, маэстро! Воистину мы создадим самый красивый и блистательный балет! Мы сыграем музыку, которую не слышали ещё ни при одном дворе! Нигде во всей Европе!

Люлли посмотрел на смельчака, сурово хмуря тонкие брови.

– Кажется, это ваш новый музыкант. Он прибыл из Милана с особыми рекомендациями, – представил виолончелиста граф де Сент-Эньян, а сам лёгкой походкой, почти пританцовывая на ходу, направился к выходу. – И я рекомендую его вам! – добавил он, остановившись на секунду в дверях, – у него необычайное рвение. Возможно, что оно подкреплено и недюжинным музыкальным талантом. И не забудьте, дорогой Люлли! Король будет ждать вас и мэтра Бошана в садах Тюильри. Прошу вас не опаздывать, мой дорогой маэстро!

И уже выйдя из зала, де Сент-Эньян вполголоса проговорил, обращаясь и к самому себе, и к дожидающемуся в коридоре пажу:

– Хм, маэстро! А ведь недурно звучит, а? Почему бы и нет!