Читать книгу Вершина - Роман Елиава - Страница 2

Когда солнце стало клониться к земле, а дневная жара стала спадать, вместе с легким ветерком в жилище поэта принесло голос его друга.

– Гомер, ты здесь?

– Да, Ахиллес, приветствую тебя, достойный муж и мой преданный друг, заходи скорее, не стой на этом солнцепеке.

– Да, ты прав, скорее в тень, – сказал вошедший Ахиллес, вытирая пот со лба, обрамленного поредевшими седыми волосами. – Сегодня особенно жарко. Я принес вина, но оно совсем теплое.

– Я сейчас налью холодной воды из колодца, – ответил на это Гомер и вышел.

Ахиллес, кряхтя, а он был уже немолод, чтобы так далеко ходить по жаре, присел на табурет и огляделся. Он оторвал друга от работы, на столе лежали листы папируса, исписанные убористым почерком Гомера.

– Я вижу, работа у тебя идёт, – сказал Ахиллес, когда вошел поэт с большим кувшином студеной воды.

– Да, я закончил первую поэму, начал писать вторую, но пока не придумал для неё название. Нужно закончить начатое в Илиаде и рассказать, как мы все вернулись по домам после войны.

– Многие не вернулись, – мрачно вздохнул Ахиллес. Он немного отдышался, встал и взял со стола посмотреть один из листов папируса. Оба Аякса погибли, хитроумный Одиссей так и не вернулся домой.

– Ты думаешь он ещё жив? – задумчиво спросил Гомер, разбавляя принесенное вино колодезной водой.

– Кто знает, кто знает… Он очень умён, чтобы просто погибнуть или сгинуть где бы то ни было, – Ахиллес положил листок назад и почесал волосатую грудь под туникой.

– Я любил его, – сказал поэт, – но не стой, друг мой, присаживайся.

– Все любили Одиссея. Надеюсь, что он ещё жив, вернется к себе на Итаку, а затем поведает нам о своих приключениях. Да, наверняка, их было много.

– Могу себе представить, – медленно произнёс Гомер.

– Могу тебе поверить в этом, вы – поэты славитесь своим воображением, – Ахиллес отхлебнул разбавленного вина. – Уф, хорошо! Попробуй, Гомер.

Поэт задумчиво пригубил чашу и посмотрел на Ахиллеса. Тому стало явно получше, он расслабленно сидел на стуле, небольшой животик выпирал из-под туники. Никто не молодеет…

– Но что привело тебя ко мне, мой друг, в столь жаркий день? – спросил Гомер.

– Я давно собирался. Слышал, что ты закончил Илиаду, и её уже многие знают наизусть.

– Это так, нужно быстрее всё закончить. Стар я становлюсь. Глаза уже подводят, боюсь, ослепну раньше, чем закончу.

– Это я тоже слышал, – тяжело вздохнул Ахиллес, положив одну ладонь на свой животик. – Но если такое и случится, то любой готов будет помочь тебе. Стать рукою великого поэта – это честь.

Гомер отмахнулся, но было видно, что ему приятны слова друга.

– Визит мой как раз и связан с твоей поэмой, – продолжил Ахиллес.

– Как именно?

– Хотел я обсудить с тобой отдельные её моменты.

– Какие, например?

– В самом начале ты написал, если это верно мне прочитали:

«На день десятый Ахиллес созвал народ, по напущенью Геры.

Богини белокурой, что скорбию терзалась по гибнущим данайцам.

Когда ж собранье стало начинаться, явился и он сам,

герой наш, Ахиллес, ногами семенящий.»

– Всё верно, так я и написал, – сказал Гомер. Сама супруга Зевса направляла тебя.

– Так оно и было, я не возражаю, – сказал Ахиллес, – но ногами семенящий, это повторяется потом сотню раз в поэме.

– Это так, ты прав. Но такова твоя походка, Ахиллес, ты быстро передвигаешь ногами, ходишь быстрыми мелкими шажками, семенишь. Все, кто знают тебя, отмечают это, и моё дело, как поэта, описать каждого героя поэмы, отметив его отличительные черты и характеристики.

– Но, Гомер, друг мой, ты же – великий поэт, а Илиада – монументальное произведение, которым будут восхищаться тысячи поколений наших потомков! И ты пишешь – ногами быстро семенящий! Разве это поэтично?

– Да, ты прав, – задумался Гомер. А если так:

«В десятый день созвал всех Ахиллес на сбор,

ему внушила это Гера.

Богиня белокурая страдала, от гибели данайцев.

Когда народ уже собрался,

то перед ним герой наш, быстроногий Ахиллес,

мгновенно показался.»

– Быстроногий Ахиллес, – смакуя произнес гость. – Видишь, ты же можешь, когда захочешь? Ты, действительно, велик! Смысл тот же, а как звучит. Быстроногий!

– Ну вот мы и разрешили нашу небольшую проблему, – сказал Гомер, довольный, что угодил другу.

– Да, спасибо тебе, Гомер, только вот есть ещё один момент.

– Какой момент? – нахмурился поэт.

«Он в гневе меч свой обнажил,

и тотчас же Атрида бы убил.

Но много было их вокруг, не победить,

был вынужден себя он усмирить.»

– А здесь, что не так? Разве ты его убил? – изумился поэт.

– Да, ты прав, так и было, – начал успокаивать Гомера Ахиллес. – Но выглядит это, как будто я, Ахиллес, равный богам, испугался обычных людей.

– И что ты предлагаешь?

– Перепиши эти строки, Гомер. Ты же сам говорил, что мною управляли боги: Гера, Афина.

Гомер задумался, а потом прочитал:

«Он только меч огромный обнажил, чтобы убить Атрида,

явилась перед ним сама Афина, чтобы разум усмирить Пелида.»

– Так подойдёт? – спросил поэт.

– Так гораздо лучше, – согласился Ахиллес, – получается это не я испугался Агамемнона, а сами боги спасли его от моего праведного гнева.

Гомер тем временем закончил исправления:

«Ответил быстроногий Ахиллес богине,

как каждый день, как ныне,

я должен Гере и тебе внимать,

богинь великих волю исполнять.

Послушен я богам и гнев свой подавляю,

покорно меч свой острый опускаю.»

– Теперь, ты, наконец, доволен? – спросил Гомер Ахиллеса, беря в руки чашу с вином.

– Конечно! О чем говорить? Давай выпьем ещё вина, – ответил обрадовавшийся Ахиллес, подливая поэту. Но вот про дочь Брисея.

– Что ещё про Бресеиду? – Гомер остановился на глотке и отставил вино в сторону.

– Ты написал:

«Возрадуйтесь завистники мои, и вознесите славу Зевсу.

Но виноват во всем Атрид, не бойтесь, ближе подойдите.

Он вас прислал за Брисеидой к Ахиллесу.

Патрокл деву вам отдаст, вы с нею прочь тотчас уйдите.»

– А здесь то, что не так? – взволновано спросил друга Гомер.

– Получается как-то нехорошо. Не находишь? Агамемнон захотел забрать мою деву и забрал, без моего сопротивления. Я сам её отдал ему.

– Но так и было! – горячо воскликнул поэт. Разве нет?

– Конечно, так и было, – начал успокаивать друга Ахиллес. – Не драться же нам между собой из-за добычи! К тому же, сама она была так себе, вся ценность только в том, что дочь жреца.

– Раз так и было, что же ты тогда хочешь?

– Ты бы мог это как-то по-другому описать.

– Как, например? – Гомер недовольно посмотрел на Ахиллеса.

– Например, они выкрали её тайком, пока меня не было, – Ахиллес почесал зачаток лысины на своей голове.

– Нет! – жестко ответил поэт.

– Но, Гомер?

– Я сказал, нет! Это – важный эпизод поэмы, и я не пойду против своей совести. Не буду писать то, чего не было, и очернять Агамемнона воровством.

– Эх, – вздохнул разочарованный Ахиллес и отхлебнул вина. – Но напиши хотя бы, что я был в гневе, что ли?

– А вот это можно:

«У кораблей Ахиллес быстроногий лежал, о Брисеиде горевал,

он в гневе был и вспоминал, как стены Фив и Лирнесс разрушал,

чтоб получить добычу.

Как Эпистпофа и Минета побеждал, двух копьеносцев, сыновей Евена,

что сыном был Селепа.

Но скоро встанет он и вырвется из горя плена!»

– Мне нравится, – примирительно сказал Ахиллес. – Чувствуется, что я затаил обиду, но ещё встану и отомщу. И упоминание о победах совсем не лишнее.

– Я рад, что помог тебе, – облегченно сказал Гомер, поняв, что ему не придется переписывать значительную часть поэмы.

– Спасибо тебе, друг мой, спасибо. Ты не только увековечил мою память, а сделал её светлой для потомков, передав меня таким, каков я есть на самом деле, – поблагодарил друга уже изрядно захмелевший герой троянской войны.

– Не стоит благодарностей, друг мой, – совсем уже расслабился также подвыпивший поэт.

– Только вот Патрокл… – не глядя Гомеру в глаза, проговорил Ахиллес.

– А с Патроклом то, что не так? – насторожился, успокоившийся было, поэт.

– Ты написал:

«Проник он тайно, но решимо, пока отсутствовал там друг,

чтобы одеть его доспех прекрасный,

и в битву вырваться в нём вдруг, как Ахилесс,

в момент ужасный, троянцев разметать вокруг,

и корабли спасти ахейцам.»

– Да, Патрокл тайком одел твои доспехи и привёл мирмидонцев на помощь. Атака была отбита.

– Всё было не так, – возразил Ахиллес, заново наполняя чаши.

– Не так? Это же все знают. Почему, не так? – обескуражено спросил поэт.

– Патрокл бы никогда не сделал ничего у меня за спиной, – Ахиллес посмотрел в глаза Гомеру. – Это я разрешил взять ему мои доспехи, за что до сих пор себя виню. Нужно было наплевать на клятву и самому вступить в бой. К сожалению, многое понимаешь только спустя годы. Но я говорил ему: только помоги отбить нападение. Не нужно было затевать новую битву, а, тем более, идти к стенам Трои. Он меня не послушал, поэтому погиб.

Гомер громко вздохнул, он понял, что ему всё же придётся переписать часть поэмы.

– Друг мой, тебе тоже жаль Патрокла? – Ахиллес поднялся и приобнял Гомера. – Ничего, ничего. Но нужно как-то всё это исправить.

Гомер на мгновение задумался, а затем произнёс:

«В доспехи Ахиллеса облачиться, просил Патрокл друга своего,

чтобы троянцы ошибиться могли, приняв Патрокла за него.»

– А затем я понял, что ещё немного, и троянцы сожгут корабли, – кивнул Ахиллес. – И я разрешил ему одеть мои доспехи. Клятва, клятвой, а на чём домой возвращаться, скажи, пожалуйста? Они могли сжечь все наши корабли.

Гомер продолжил сочинять:

«Патрокл должен отличиться, внезапно понял Ахиллес,

Аякс не сможет сам отбиться, мешает громовержец Зевс.

А корабли уже пылают,

ахейцы к морю отступают.

Вскочил на ноги он, хватая рукою меч свой за эфес,

и протянул его Патроклу,

«Спеши, мой друг богорожденный, одень доспехи и спеши,

ты станешь мной, непобежденный, пожар на кораблях туши!

Быстрей в доспехи облачайся, пока я войско соберу!»

– Именно так и было, – закивал Ахиллес и погрузился в воспоминания, подняв взор к потолку. – Пока он одевался, я собрал людей.

« И мирмидонцы, жаждя боя, вкруг Ахиллеса собрались,

О, как же этой битвы все эти люди заждались!

Их поведёт Патрокл быстрый, а бой уже сейчас пьянит.»

Гомер закончил, и комната погрузилась в молчание. Каждый думал о своём. Ахиллес вспоминал Патрокла, а Гомер думал, что завтра на свежую голову нужно всё перепроверить, чтобы избежать противоречий в поэме. Затянувшееся молчание робко нарушил Ахиллес.

– Знаешь, Гомер, – медленно и задумчиво протянул он. – Я всё думаю о Гекторе.

– Что ты думаешь о Гекторе? – подозрительно спросил Гомер и икнул.

– Мы победили троянцев. Я убил Гектора. Правильно?

– Убил, – подтвердил поэт и снова икнул.

– Перестань, пожалуйста, выпей вина с водой, – сказал Ахиллес.

– Мне кажется, уже достаточно, – возразил, икнув, Гомер.

– Ладно, как знаешь. Только вот мы победили, а ты возвеличиваешь побежденных, в лице Гектора.

– Послушай, Ахиллес, – поморщился Гомер, – тебе вообще в моей поэме хоть что-то нравится, ты хоть чем-то доволен?

– Конечно, – искренне возмутился Ахиллес.

– Что?

– Например, вот это:

«Приам престарелый, годами усталый на башне стоял,

перед стенами Трои он видел героя, им был Ахиллес богу равный,

который крушил строй троянских сынов, ради собственной славы,

царь видел, как строй задрожал и бежал, осел он на камни и зарыдал.»

– Понятно, – проворчал себе под нос Гомер.

– Какие строки, какая в них сила и страсть! – мечтательно сказал Ахиллес. – Крушил троянских сынов! Но, давай, вернемся к Гектору.

– Хорошо, вернемся к Гектору, – устало согласился поэт.

– Гектор, если и не затмевает меня, то, по крайней мере, кажется равным.

– Но это противостояние! Твой враг должен быть достоин тебя!

– Ты, конечно, прав. Но нельзя, чтобы он был такой же мужественный и благородный, как я. Вдруг он кому-то понравится? И даже, как жертва, больше, чем я.

– Но ты же его убил, победил? Что ты ещё хочешь? – удивился Гомер.

– Измени его образ в поэме.

– Что? Я не понимаю тебя.

– Сделай его непривлекательным, например, трусом.

– Но он же не был трусом, – возразил Гомер.

– Возможно. Но мы победители! Мы пишем историю. Если мы захотим, чтобы он был трусом, то он таким и станет в глазах потомков.

– Подожди, – поэт пытался прояснить путающиеся от выпитого мысли. – Мы напали на Трою, разрушили город, ты убил Гектора, а теперь ещё хочешь исказить память о нём?

– Я должен быть главным героем, он не может быть равным мне во всём, – продолжал давить Ахиллес.

– Но ты победил и вернулся домой, а он погиб и остался погребен. Что тебе ещё нужно? – продолжал сопротивляться Гомер.

– Сделай его трусом.

– Я не могу, это же неправда!

– Ты сам творец своей поэмы, что ты напишешь, то и будет правдой на века!

– Ну, хорошо, – сдался под напором Ахиллеса Гомер, – ты никогда не отступаешь Ахиллес. Что именно я должен сделать?

– Помнишь, как мы встретились с Гектором перед схваткой?

– Конечно, это же я написал:

«Стоял он напротив Пелида, сама угроза и сила,

Гектор, сын Трои, смотрелся как бог!

Бесстрашный и мощный, нахмурен и строг!»

– Видишь, бесстрашный, как бог. Давай, он испугается меня и побежит.

– Что? – растерялся от такой наглости Гомер.

– Гектор увидел Ахиллеса, понял, что это его погибель, испугался и трусливо убежал. Я знаю, ты сможешь, Гомер, дружище, прошу тебя.

Гомер тяжело и устало вздохнул:

«В лучах восходящего солнца, блистали доспехи Пелида.

На правом плече у него пелионская смерть,

почувствовал Гектор дыханье Аида, не мог оторвать он свой взгляд от копья.

И вот захватил его ужаса трепет, не стал ожидать он удара врага.

Дрожа, повернулся к стене и в бега.

Пелид вслед за ним, словно хищная птица, нагнать,

непреклонно пытаясь голубку, чтоб когти вонзить и на части порвать.»

– Отлично, ты просто гений, Гомер! – расцвел главный герой троянской войны. Воистину великий поэт!

– И долго? – прервал восхваления Гомер.

– Долго что? – не понял Ахиллес.

– Долго он от тебя убегал?

Ахиллес задумался, налил себе ещё вина с водой и быстро выпил чашу жадными глотками.

– Три раза вокруг Трои, думаю, достаточно.

– Три раза вокруг города? – Гомер саркастически поднял брови.

– Да, – согласился, не уловивший сарказма, Ахиллес.

– Хорошо, а потом то он стал сражаться?

– Да, но его убедили в этом боги, что деваться некуда.

Гомер помолчал минуту и выдал:

«Я больше убегать не стану, отпор я дам тебе, Пелид.

Такое боги указали, такое честь моя велит!

Я трижды город оббежал, теперь готов к сраженью дух,

иду на смертный бой с тобою, покуда взор мой не потух.»

– Отлично, именно этого я и хотел! – Ахиллес вскочил и хлопнул Гомера по плечу. – А сейчас извини, я отойду по нужде, слишком много выпил.

Ахиллес засеменил на улицу. Гомер проводил его взглядом и снова вздохнул. Солнце уже скрылось, на улице было темно. Послышался приглушенный вскрик Ахиллеса и какие-то ругательства.

– Что случилось? – Гомер поднялся на ноги.

В дверном проёме появился силуэт Ахиллеса. Он вошёл, хромая, сел на табурет. Через секунду вынул из пятки длинный шип растения.

– Смотри, это растёт у тебя в саду, – показал он шип Гомеру. – Как же болит пятка! Это знак богов, что пора домой. Давай, обниму тебя, друг мой, на прощание. Надеюсь, новая поэма будет ещё лучше Илиады.

– Спасибо, Ахиллес за твои пожелания, а тебе хорошей дороги домой. Заходи в любой момент в гости, всегда рад.

– Конечно, конечно, как закончишь новую поэму, обязательно приду и обсудим, – пообещал Ахиллес, не замечая в сумерках, как побледнел поэт.

Гомер проводил друга, вернулся в комнату и зажег огонь. Он задумчиво посмотрел на исписанные листы папируса, а затем с решимостью сел за стол и достал чистый листок.

– Говоришь, что я сам творец своей поэмы, как напишу, так и будет? Говоришь, что пятка болит, – прошептал Гомер и задумчиво прикусил стилус.