Читать книгу Северный шторм - Роман Глушков - Страница 5

Словно гангрена, неотвратимо пожирающая раненую конечность, двигались норманнские дружины вверх по Рейну. К сожалению, «сыворотка» была введена Пророком в зараженное тело Берлинской епархии слишком поздно и мелкими дозами. Такое неэффективное лечение не могло побороть заразу, что в мгновение ока парализовала все функции еще вчера пышущего здоровьем организма.

Судьба Дюссельдорфа один в один повторила судьбу Роттердама. Город был взят всего за четыре часа. Бронированные дружины Грингсона лавиной обрушились на плохо подготовленные к вторжению части Защитников Веры и рассеяли их по окрестностям. А те, кто намеревались стоять до конца, были похоронены в своих же окопах, которыми накануне был поспешно обнесен город. Снеся ворота Дюссельдорфа, норманны ворвались в него безудержной лавиной, и вскоре над городом взметнулся гигантский черный столб дыма, видимый даже в Бонне, – следующей цели свирепых «башмачников».

Бронетехника норманнов состояла в основном из сотни колесных БТР-амфибий «Радгрид», оснащенных сорокамиллиметровой пушкой и двумя легкими пулеметами, а также двух сотен таких же плавающих бронемашин «Ротатоск» с одним крупнокалиберным пулеметом на кузовной турели. Впереди этой сухопутной армады двигались дозорные на юрких и проходимых квадроциклах с пулеметчиком или гранатометчиком на пассажирском сиденье – незаменимый транспорт для диверсий и внезапных атак с фланга. Помимо этого, в Роттердаме были спущены на берег десять танков. Но все они были оставлены для обороны оккупированного города – главной военной базы захватчиков на северном побережье. Тащить с собой тяжелые танки Грингсон отказался – колесная бронетехника и двигалась резвее гусеничной, и горючего расходовала меньше. Что до прочего огневого и инженерного обеспечения, то оно состояло из мобильной минометной батареи да саперной бригады, имевшей при себе большой арсенал взрывчатых средств.

Противостоять такой ударной силе могли лишь хорошо оснащенные подразделения Защитников Веры, что дислоцировались в столицах епархий. Однако по всему руслу Рейна лежали только плохо укрепленные провинциальные города, неприступные разве что для байкерских банд. Вороний Коготь рассчитал для своего войска оптимальный маршрут, сберегая силы до Ватикана, на чьи всемирно знаменитые стены пятидесятиметровой высоты не замахивался еще ни один безумец. Слышал или нет Торвальд русскую пословицу «Смелость города берет», неизвестно, но для взятия Божественной Цитадели одной смелости ему было явно недостаточно.

Дюссельдорф и Бонн разделяли двести километров безжизненных, промерзлых пустошей. Десантные боты и проходимая бронетехника норманнов преодолели это расстояние за полдня. Однако, когда перед «башмачниками» показалась их следующая цель, стало ясно, что здесь Вороньего Когтя поджидают силы посерьезнее тех, что он разгромил при Дюссельдорфе. Бонн был окружен крупным формированием Защитников Веры Берлинской, Парижской и Новопражской епархий. На сей раз норманны, половина из которых при вчерашнем штурме даже не покидала лодок, дружно спешились и впервые за время интервенции не стали атаковать противника с ходу.

Бонн также защищала артиллерийская батарея, доставленная к его стенам блицмаршем из Парижа. Гордость Парижского архиепископа, грозная семерка восьмидесятимиллиметровых орудий представляла для «башмачников» реальную угрозу. Ситуацию осложняло и то, что город нельзя было обложить со всех сторон. Глубокий обрывистый кратер у его восточной стены препятствовал ударам с левого фланга, а русло Рейна, пролегающее вдоль западной стены, не давало возможности прорваться в город по реке. Единственная дорога в Бонн пролегала по плоской и хорошо простреливаемой равнине. Ее уже устилали присыпанные снегом крестьянские бороны – Защитники Веры проявили выдумку и позаимствовали у байкеров их безотказную тактику для остановки торговых грузовиков.

Смеркалось, но прибывшие еще днем норманны так и не показывались на глаза Защитникам. Нерешительность агрессора, что прятался под прикрытием холмов и излучины реки, приподняла боевой дух святоевропейцев. В город уже пришли известия о сформированной и выступившей в поход армии Крестоносцев, готовой задавить язычников количественным и огневым превосходством. Боннские Защитники Веры молились, чтобы им хватило сил и мужества дождаться прибытия подкрепления. Для этого требовалось продержать оборону как минимум четыре дня.

Стратегически выгодное расположение города и пушки парижан делали эту задачу выполнимой. Боты норманнов не могли безнаказанно пройти по реке мимо городских стен. Защитники предполагали, что Грингсон переправит технику на противоположный берег и попытается прорваться в Бонн через единственный мост. Поэтому на нем был выставлен плотный заслон, но на крайний случай оборонявшиеся обвязали опоры моста тротиловыми шашками. Так что, если на западном участке обороны дела пойдут совсем туго, брешь можно будет перекрыть намертво.

Только четыре дня требовалось сидящим как на иголках Защитникам Веры, чтобы сдержать лютого зверя. Все вероятные удары врага были просчитаны, все орудия пристреляны. Снарядов и припасов имелось вдоволь, надо было лишь не дать грязным язычникам приблизиться к городу. А они, как нарочно, подыгрывали Защитникам, не иначе как отложив атаку до следующего утра. По крайней мере, ни на этом, ни на противоположном берегах Рейна никаких вражеских маневров не наблюдалось.

Гром прогремел в два часа пополуночи, когда на стены города вышла новая смена часовых. Раскаты доносились из лагеря норманнов и напоминали скорее не стрельбу, а хлопки праздничного фейерверка, вспышек которого, однако, никто не видел. Что происходило в стане врага, со стен рассмотреть было нельзя. Защитники Веры, выскочившие по тревоге из теплых палаток, недоуменно всматривались во мрак, пытаясь выяснить причины странного шума. А полминуты спустя к какофонии присоединился идущий с неба пронзительный свист. Он также напоминал звук шумовых петард, разве что был гораздо громче и не стихал, а наоборот, усиливался с каждой секундой.

Пиротехника, которой норманны всполошили противника, предназначалась вовсе не для психологической атаки. Череда взрывов вздыбила землю в сотне шагов от городских стен, причем некоторые взрывы прогремели прямо в воздухе, на высоте нескольких метров от земли. Хлестанувшие по стенам осколки взбудоражили Защитников, большинство из которых лишь понаслышке знало о таком коварном оружии, как миномет. А уж под огнем минометной батареи не доводилось бывать никому из них.

Укрывшиеся в складках местности, норманны отнюдь не намеревались кидаться в бой, подобно своим предкам-берсеркерам. Произведя пристрелочные выстрелы, они подкорректировали прицелы минометов и уже следующим залпом накрыли весь северный участок оборонительного периметра: стены, усиленные рубежи перед ними, палаточные лагеря в черте города… А также арсеналы врага, до которых «башмачники» также с легкостью дотянулись при помощи своего чудо-оружия. Пронзительно свистящие мины пикировали на головы Защитников, разрываясь и в небе и на земле. Укрыться от мин можно было разве что в подвалах. Захватчики не жалели снарядов. Торвальд затем и приволок в Европу минометную батарею, поскольку знал, что без нее взять укрепленные города будет на порядок сложнее. Северный район Бонна щедро осыпался осколками, и хоть мины не могли разрушить городские стены, норманнам удалось согнать с них солдат противника.

Защитникам Веры пришлось совсем туго, когда одна из мин угодила в артиллерийский арсенал. Складированные неподалеку от ворот и готовые к отправкам на позиции, снаряды детонировали с такой силой, что сорванные с петель городские ворота вылетели из арки. Для Торвальда это послужило сигналом к штурму, и конунг немедленно отправил в бой передовую дружину. Идущие в атаку фьольменны заодно расчищали коридор для техники, убирая с ее пути замаскированные бороны. Протоптанный пехотой в снегу путь служил для водителей бронемашин отличным ориентиром.

Едва первая дружина ринулась вперед, минометчики прекратили утюжить прилегающую к городу территорию и перенесли огонь за его стены. Выжившие стражи внешних рубежей взялись вяло огрызаться, но им было уже не под силу сдержать напор «башмачников».

Комендант Бонна выставил на северном секторе обороны четыре из семи орудий, и только одно из них оставалось боеспособным. Два были уничтожены вместе с орудийными расчетами, а бойцы третьего спешно пытались перекатить пушку на запасную позицию, поскольку засыпанная землей старая стала теперь непригодной для стрельбы. Подключившиеся к бою норманнские снайперы перебили неудачливых артиллеристов, а их орудие так и осталось брошенным на дороге.

Надо признать, что мужественный расчет уцелевшего орудия сопротивлялся до конца. Защитники даже успели расстрелять все снаряды, придержав первую атакующую волну врага, пока их товарищи по оружию отходили в город. Сами артиллеристы, к сожалению (а может, и к счастью для них), до города не добрались и полегли бок о бок с теми солдатами, кто остался защищать ворота. Прекратившийся минометный огонь позволил Защитникам вернуться на стены, только это уже не спасло ситуацию. Захватчики хлынули в пробитую брешь под прикрытием подоспевшей бронетехники и взялись доделывать начатую минометчиками работу. Прорвав оборону Бонна, «башмачники» ввязались в уличные бои, где деморализованные Защитники Веры сдавали одну позицию за другой. От трех оставшихся пушек толку теперь было мало, и две из них перешли в руки норманнов, не успев сделать ни единого выстрела. Оставшееся орудие было в спешном порядке отбуксировано к епископату, где его вскоре уничтожили из гранатомета фьольменны «Датской Сотни».

К обеду Бонн был взят и стрельба на его улицах практически стихла. Лишь однажды город содрогнулся от раскатистого грохота. Это отступающая из города жалкая кучка Защитников взорвала за собой заминированный мост. Взрыв моста не причинил норманнам никакого вреда и был произведен скорее от отчаяния, нежели по стратегической необходимости – Вороний Коготь не собирался тратить силы на преследование поджавшего хвост врага.

После взрыва артиллерийского арсенала изрядная часть города и так лежала в руинах, но конунг не удовлетворился этим и приказал в назидание спалить Бонн дотла. Чего, кстати, Торвальд не сделал ни в Роттердаме, ни в Дюссельдорфе, хотя и тот и другой также оказали ему сопротивление. Город, чей возраст исчислялся двумя с лишним тысячелетиями, за пару часов был уничтожен подчистую. И когда над развалинами Бонна унялись пламя и дым, этот город уже ничем не отличался от развалин других городов, что встречались в раскинувшейся неподалеку отсюда пустоши.

Чем именно объяснялась ярость конунга – злостью от первых ощутимых потерь или желанием преподать урок, – Грингсон не уточнял. Однако те, для кого предназначался этот урок, усвоили его накрепко. В Мангейме – следующем укрепленном пункте на пути «башмачников» – их взору предстала совершенно иная картина.

Мангейм располагался в месте слияния Рейна с его правым притоком Неккаром и был на семьдесят процентов окружен водой. Он тоже мог бы стать для Торвальда крепким орешком. Но каково же было удивление норманнов, когда вместо орудийного огня их встретили распахнутые настежь городские ворота и мертвая тишина покинутых улиц!

Заподозрив неладное, Грингсон отправил в город дозорных. Возвратившись из рейда по безлюдному городу, они приволокли с собой пару бродяг-мародеров. Те подтвердили: да, действительно, все горожане покинули Мангейм сутки назад. Идущие от южных ворот следы и дома с оставленными наименее ценными вещами и записками, где Торвальда умоляли не учинять поджоги, также указывали, что город сдан победителям без боя.

Выслушав доклад дозорных, Вороний Коготь дал дружинникам на разграбление города три часа, после чего выступил в дальнейший путь. Грингсон внял письменным мольбам горожан и не стал сжигать Мангейм. «Мы не воюем с пустыми домами!» – изрек напоследок конунг.

Стоя на корме «Бельверка», Торвальд еще долго созерцал удалявшийся, будто мираж, безжизненный город. Лицо конунга при этом было мрачным. Он не соглашался с некоторыми ярлами, полагавшими, что боевой дух врага окончательно сломлен и армия Крестоносцев – это всего лишь агония упрямого Ватикана, не желающего признать свое поражение. Легкие победы не ослепили Торвальда. Он осознавал, что навстречу ему идут грозные силы, атаковать которые в лоб было равносильно самоубийству. Именно поэтому Грингсон и торопился в Базель – конечный пункт водного пути норманнских дружин и отправную точку их сухопутного рейда. А он ожидался на порядок труднее, поскольку впереди у «башмачников» лежали Альпы. В Базеле конунг планировал устроить свой второй плацдарм и оставить здесь речную флотилию. Третьей и последней остановкой норманнов должен был стать уже Ватикан…

Путь к Базелю проходил в тревожном ожидании. Ингъялд Хродмарсон, форинг оставленной в Роттердаме дружины, связался с Торвальдом через штабную радиостанцию и сообщил, что его город только что атаковали Защитники Варшавской и Брюссельской епархий. Удары велись с двух направлений – с моря и суши. Войска Пророка были полны решимости отбить у скандинавов их главную базу и потому перли напролом. Было очевидно, что Пророк основательно подготовил этот контрудар: Защитники не жалели боеприпасов и, похоже, собрали для штурма Роттердама бронетехнику со всех окрестных епархий.

Всю ночь пассажиры «Бельверка» не сомкнули глаз, слушая идущие с севера доклады. Успех боя носил переменный характер. Однажды Защитникам Веры даже удалось прорваться в город, но, хвала Видару, весь отряд закрепившегося у южных ворот противника был перебит до подхода к нему подкрепления. В конце концов, понеся крупные потери, святоевропейцы отступили и отозвали остатки своего потрепанного флота.

Итоги шестичасового боя были не слишком удачны и для норманнов, даже несмотря на их убедительную победу. Погибла треть дружины, был потоплен броненосец «Ньерд» и три легких крейсера, а также подбито четыре танка. «Башмачников» утешало то, что повторный штурм теперь ожидался не скоро. Отступив на безопасное расстояние, Защитники Веры зализывали раны и подсчитывали ущерб, который, даже по предварительным оценкам, выглядел разгромным. Северная армия Пророка нуждалась в срочном пополнении, а это требовало времени и средств.

Торвальд воздержался от поздравлений Хродмарсона с победой, но в целом остался доволен результатами боя. Приказав форингу отправить в Стокгольм корабль за подкреплением, Вороний Коготь сосредоточился на предстоящем взятии Базеля, который должен был показаться на горизонте уже к полудню.

На сей раз брошенный город не вызвал у конунга удивления, хотя вступать в него без разведки он все же не рискнул. Защитники знали, что выше Базеля флот врага не двинется: Рейн у истоков мелел, и если десантные боты могли проплыть по нему еще какое-то расстояние, то для танкеров с горючим река была уже непроходима. В связи с этим норманны были готовы к неприятному сюрпризу: в Базеле Защитники могли попытаться реализовать свой последний шанс взорвать неповоротливые танкеры, пока те не перелили топливо в сухопутные бензовозы. Однако город оказался таким же безлюдным, как и Мангейм.

Обезопасив порт и столкнув вниз по течению брошенный хозяевами речной транспорт, норманны загнали в освободившиеся доки всю свою флотилию. А уже затем взялись укреплять плацдарм в преддверии появления армии Крестоносцев, которая была уже не за горами…

– К нам движутся парламентеры, дроттин, – доложил Горм Фенрир конунгу вечером третьего дня пребывания норманнов в Базеле.

– Наконец-то! А я ждал их еще вчера, – признался Торвальд, развалившись в роскошном кресле местного епископа.

Вороний Коготь устроил в епископате штаб и руководил отсюда подготовкой ко встрече Крестоносцев. Однако по ночам епископат пустел, поскольку Грингсон со свитой предпочитали ночевать на «Бельверке» в неудобных гамаках. Этот суровый походный обычай – никогда не спать под закопченной крышей и не пировать у очага – был перенят видаристами от своих далеких предков-викингов и соблюдался неукоснительно. Ни одна даже самая роскошная кровать в Базеле не была до сих пор испачкана норманнскими одеждами. Да и очаги в домах разжигались лишь для обогрева, а не для хмельных застолий.

Впрочем, о застольях никто и не помышлял. К Базелю подступала огромная армия Крестоносцев, и норманны готовились дать ей отпор: досконально изучали местность, возводили по периметру города заграждения и рыли окопы для БТР, превращая бронемашины-амфибии в укрепленные огневые точки. Город был готов к отражению атаки еще вчера утром, однако Защитники опоздали на сутки. Торвальд предполагал, что знает, чем вызвано это опоздание. Крестоносцы наверняка стягивали к Базелю тяжелую артиллерию, которую по большей части приходилось волочить из Ватикана. Прогнозировать сроки такого марша зимой, через горы, можно было лишь приблизительно.

– Крестоносцы отправили к нам майора и двух лейтенантов, – проинформировал Фенрир Торвальда.

– Послать на переговоры со мной трех хольдов – выглядит как оскорбление, – нахмурился Грингсон. – Скажи, форинг, разве мы этого заслуживаем? Неужели мы и впрямь похожи на грязных варваров?

– Никак нет. Полагаю, ультиматум ватиканцев – это лишь повод для того, чтобы собрать разведданные, – ответил датчанин. – Будет неразумно впускать переговорщиков в город, дроттин. Прикажете гнать их в шею, когда подойдут к воротам?

– Зачем, форинг? – усмехнулся Вороний Коготь. – Веди ватиканцев прямиком сюда. Пророк собрался сровнять Базель с землей вместе с нами, а это можно сделать и без разведки. Да и что такое важное увидят Крестоносцы по дороге в епископат и обратно? Все, что им необходимо, они уже выяснили…

Парламентеров препроводили к Торвальду через двадцать минут. Конунг встретил гостей со строгим лицом и при полном боевом облачении. Майор Сардо – щуплый француз средних лет – и двое сопровождавших его молодых лейтенантов слегка замешкались, увидев наяву свирепого властелина севера, его легендарные «птичьи» глаза и татуированных на лысой голове воронов. Смятение Крестоносцев продлилось всего пару секунд, но от Торвальда оно не ускользнуло.

– Удивлен, майор? – поинтересовался конунг вместо приветствия, на которое ватиканцы, впрочем, тоже не стали тратить время. – Да, это я, тот самый вождь язычников, из-за которых вас выдернули из теплых казарм и отправили сюда пожинать славу и почести. Итак, я вас слушаю.

– Конунг Торвальд Грингсон! – Сардо приосанился и сразу же взял официальный тон. – Я уполномочен передать вам письменное требование истинного представителя власти господней на земле, Его Наисвятейшества Пророка – единственного человека, кому дано право говорить от имени Господа.

Майор подал знак, и один из адъютантов протянул ему кейс. Присутствующие на переговорах Горм и три его хольда насторожились и не спускали с парламентеров глаз, пока Сардо открывал кейс и извлекал из него большой красный конверт с печатью Пророка. И хоть кейс ватиканцев был заблаговременно тщательно проверен, Фенрир не исключал возможности того, что майор умудрился пронести в нем оружие. Было бы чересчур наивно ожидать от Гласа Господнего благородных методов ведения войны.

– Я прошу тебя, конунг, немедленно дать мне ответ на требования Его Наисвятейшества, – добавил Сардо, протягивая Грингсону бумаги.

– Разумеется, майор, – подтвердил Торвальд. – Я не собираюсь томить Пророка ожиданиями из-за столь пустякового вопроса.

Сардо стиснул кулаки, но промолчал. Вороний Коготь ухмыльнулся и передал послание ближайшему хольду. Тот сломал печать, аккуратно вскрыл конверт ножом, вынул сложенный вдвое гербовый бланк и, не обнаружив никаких коварных приспособлений вроде отравленных игл и тому подобного, вернул документ дроттину. Торвальд с равнодушным видом бегло прочел ультиматум, после чего обратился к главе парламентеров:

– Майор, я требую, чтобы ты зачитал мне это вслух.

– Я не вправе озвучивать заявления Его Наисвятейшества!.. – воспротивился было Сардо, но конунг перебил его:

– Я настаиваю, майор! Командование избрало тебя из множества достойных воинов для того, чтобы ты ознакомил меня с волей Пророка. Поэтому окажи честь, прочти мне это обращение, как подобает посланнику Гласа Господнего… Ну же, майор, приступай! Я весь внимание.

Сардо забрал у конунга послание и исподлобья взглянул на Фенрира, видимо, посчитав, что страдающий нервным тиком датчанин ехидно подмигивает парламентеру, подбодряя его. Затем майор судорожно сглотнул и, оттянув ставший вдруг тесным воротничок, приступил к чтению…

Обращение Гласа Господнего к «поборникам ложных языческих взглядов» было достаточно пространным. Даже для того, чтобы просто прочесть его до конца, требовалось терпение. Для Сардо, который и так весь исходил на нервы, объявление ультиматума превратилось в серьезное испытание, которое майор, к своему стыду, провалил. Грозное послание Пророка, обязанное вгонять в трепет любого неверного, звучало из уст парламентера сбивчиво и крайне неубедительно. Сардо прошиб пот, лицо декламатора покрылось багровыми пятнами, а дыхание его взволнованно участилось, отчего Крестоносец порой невольно обрывал речь на полуслове. Не прочти Грингсон предварительно документ, конунгу пришлось бы не раз переспрашивать Сардо о многих невнятно озвученных им деталях. Впрочем, о них было несложно догадаться и без подсказок.

Пророк требовал от Вороньего Когтя сдаться без кровопролития, взамен на что всем норманнам была гарантирована жизнь и депортация на родину. Естественно, их оружие и техника доставались Святой Европе в качестве компенсации за нанесенный ущерб. По мнению Его Наисвятейшества, это было просто немыслимой уступкой в адрес Грингсона. Также конунгу Скандинавии и его последователям предлагалось в необязательном порядке публично покаяться и отречься от языческих убеждений. После этого Пророк обещал всем видаристам прощение, возврат в лоно Единственно Правильной Веры и право проповедовать ее среди погрязших в язычестве скандинавов. Воистину грандиозные выкройки начертил Глас Господень для шкуры еще не убитого им медведя!

По окончании утомительного чтения майор выглядел так, словно не приехал в Базель на автомобиле, а прибежал трусцой. Было заметно, что Сардо упорно боролся со своей нерешительностью, однако ему никак не удавалось обуздать волнение. Даже адъютанты парламентера посматривали на него с сочувствием.

Грингсон поднялся из кресла, приблизился к Сардо, забрал у него документ и с нескрываемым превосходством полюбопытствовал:

– Что с тобой, майор? Неужели ты и впрямь решил, что командование отправило тебя на верную гибель? Или тебя беспокою не я, а грядущая битва? Удивительно: ведь ты же сам сейчас объявил, что армия Крестоносцев неустрашима, поскольку на ее стороне всемогущий Господь! Так это или нет, судить не берусь, но признаю, что ваши солдаты, с которыми мне довелось сражаться, – неплохие воины. Так почему ты дрожишь, майор? Разве Крестоносцы не верят в победу? Странно, что после столь проникновенных слов Пророка твоя вера не укрепилась… Взгляни на нас: наши боги сроду не говорят нам перед битвой ничего подобного, но тем не менее мы спокойны как никогда. В чем же дело? Может быть, солдатам Пророка не нравится рай, уготованный им после смерти? Очевидно, я прав. На твоем месте, майор, я бы точно испытывал отвращение от мысли, что мне придется вечность провести в таком унылом раю, как ваш.

– Так о чем мне доложить командованию? – спросил уязвленный Сардо, кое-как уняв дрожь в голосе. Если бы Апостол Защитников Веры вместо этих переговоров усадил Сардо на горячую сковороду, майор, наверное, чувствовал бы себя гораздо лучше.

– Доложи: пусть будут готовы скоро отправиться в свой недостойный рай! – без раздумий ответил Вороний Коготь. – Мы пришли сюда за тем, что принадлежит нам по праву. Отдайте Гьяллахорн, и тогда мы пощадим вас и вернемся домой. Иных условий мы не приемлем!

– Хорошо, я в точности передам ваши слова Апостолу Защитников Веры, – кивнул Сардо и откланялся. Добавлять что-либо еще Крестоносец не стал, поскольку счел, что его долг выполнен. И даже перевыполнен, потому что парламентер вернулся от норманнов целым и невредимым. На всем пути от вражеского штаба до ожидавшего его за городом автомобиля майор ежеминутно оглядывался – видимо, никак не мог поверить, что язычники не собираются приносить его в жертву своим кровожадным богам…

– Они в большинстве, но все равно не уверены в собственных силах, – подытожил Торвальд для Фенрира итоги коротких переговоров. – Мы для них словно дикий медведь, которого проще пристрелить издали из ружья, чем лезть на него с рогатиной. Но что будет стоить такой охотник, когда медведь подберется к нему и сломает ружье?.. Займись этим, форинг. Только не воспринимай мои слова буквально и не уничтожай без нужды главное оружие Крестоносцев. Буду тебе крайне признателен, если ты подаришь мне хотя бы один боеспособный трофей из их богатой коллекции. Я хочу, чтобы твои фьольменны выступили в путь прежде, чем трусливый майор доберется до своего Апостола.

– Задача ясна, дроттин, – с готовностью ответил Фенрир и повернулся к хольдам: – Кнут и Свейн, вы слышали приказ: через десять минут выступаем! Нильс, ты остаешься здесь… Разрешите идти, дроттин?

– Иди, форинг… Нет, постой секунду! Возьми-ка с собой моего сына и его русского друга. Ты их знаешь – ребята покладистые, обузой не станут. Заодно поучатся у вас кое-чему. Да и с вами им будет намного безопаснее, если ватиканцы нанесут удар прежде, чем вы доберетесь до места…

За две недели, что миновали со дня вторжения конунга Грингсона в Святую Европу, Ярослав немного привык к пропахшей адреналином и порохом атмосфере войны. На пару с побратимом княжич успел поучаствовать в штурме Дюссельдорфа и Бонна. Пусть в арьергарде, но стрелять по живым людям («Врагам! – всегда поправлял себя Ярослав, когда вспоминал об этом. – Я стрелял по врагам, которые только и ждали, чтобы вцепиться мне в глотку!») Ярославу и Лотару пришлось. Княжич, правда, не был уверен, что он в кого-либо попал, но, когда дружинники из их группы сталкивались с Защитниками Веры, он открывал огонь вместе со всеми. Поначалу просто за компанию, наугад. Но, перестав впадать в панику от грохота выстрелов и свистящих над головой пуль, Ярослав приучил себя экономить патроны и выискивать конкретную цель.

Лотар хвастался, что ему удалось подстрелить трех «ватиканских ублюдков». Дабы не ударить в грязь лицом перед побратимом и в то же время не слишком грешить против истины, Ярослав утверждал, что убил одного противника и одного ранил в руку. Разумеется, Торвальдсон все равно обсмеял столь скромные успехи товарища, однако признайся, княжич, что не видел, куда попадали его пули, сарказм Лотара звучал бы гораздо язвительнее.

Княжич мысленно воздавал хвалу Видару за то, что тот дозволял наносить боевую раскраску не только кровью лично убиенных врагов. Иначе после каждого штурма Ярослав сверкал бы непозволительно чистой для участвовавшего в бою видариста физиономией, а это выглядело бы весьма постыдно.

Наследник Петербургского князя втягивался в новую, непривычную для себя жизнь постепенно. И хоть зубы его уже не стучали от предчувствия близкого боя, далек был тот день, когда Ярослав с чистой совестью скажет, что сроднился с этим обществом, чей круг интересов ограничивался лишь соисканием воинской славы. Любыми методами и любой ценой, что измерялась только в человеческих… то есть вражеских жизнях.

Ярослав с облегчением замечал, что не он один пытается скрыть страх перед приближающейся армией Крестоносцев. Схватка обещала быть яростной, причем настолько, что матерые вояки признавали это даже до ее начала. По их словам, штурмы Роттердама, Дюссельдорфа и Бонна были лишь цветочками, мелкой военной рутиной. Заверения ветеранов вызывали в княжиче, помимо страха, также закономерное любопытство. Конечно, в идеале хотелось бы понаблюдать за грядущим «Рагнареком» со стороны, но и личное участие в нем будоражило кровь уже одной своей неизбежностью.

Ярослав поначалу не понял, куда позвал его Лотар, заставив собираться в жуткой спешке. Как и многие норманны, княжич ходил поглазеть на явившихся в Базель парламентеров, но не успели они покинуть город, как Лотар уже тащил Ярослава за собой, толкуя что-то о приказе отца и предстоящей побратимам ночной прогулке. Из всех ночных прогулок княжич любил лишь их с Лотаром регулярные визиты в одно увеселительное стокгольмское заведение под названием «У прекрасной Хносс». Им заправляла известная на всю Скандинавию фру Свонсен – красавица уже отнюдь не первой свежести, зато в ее подчинении находились лучшие в стране «богини любви», на любой, даже самый экзотический вкус. Другие ночные похождения, а особенно зимние, Ярослава не привлекали. Но приказу конунга княжич противиться не посмел.

Какая именно прогулка им предстоит, Ярослав догадался, когда он и Лотар в компании Фенрира и еще шестидесяти датчан нарядились в маскхалаты и под покровом темноты покинули Базель, отправившись на юго-восток. Количество идущих в рейд бойцов указывало на то, что «Сотня» выдвинулась не на обычную разведку. Дружина Горма явно намеревалась вступить в бой, зайдя Крестоносцам в тыл. Ярослав попытался втихаря выяснить у Лотара, в какой авантюре им суждено участвовать, но побратим приложил к губам палец и шепотом ответил:

– Горм скоро все объяснит. Вот увидишь, будет здорово. Отец приказал нам во всем подчиняться форингу, поэтому даже не вздумай ослушаться его приказа! Как прикажет, так и делай. И желательно без промедления.

Ярослав вообще-то и не помнил, чтобы за прошедшие месяцы он ослушался кого-либо из командиров. Подтвердив кивком, что все отлично понял, княжич двинулся вслед за Лотаром, а тот, в свою очередь, ни на шаг не отставал от хольда Свейна. Скрытый темнотой, Горм шагал где-то впереди, вместе с дозорными, и основная группа ориентировалась лишь по их следам.

Звезды – прилипшие к небосводу искры огненного Муспелля – светили ярко, однако не настолько, чтобы Ярослав мог уверенно ориентироваться ночью в незнакомой гористой местности. Но за время стоянки в Базеле датчане успели хорошо изучить округу и теперь двигались уверенно, не сделав за четыре часа пути ни одной остановки.

Княжич не носил хронометр, но предполагал, что первый привал Горм устроил около полуночи. Датчане расположились на склоне пологой горы, чтобы перевести дух, съесть по паре жирных галет и запить их несколькими глотками сладкой воды. Лотар и Ярослав перекусили вместе с остальными. Короткий отдых закончился также по приказу форинга, который заставил группу выдвинуться вверх по склону и залечь цепью на вершине горы, где уже вел наблюдение один из дозорных. Приписанной к «Сотне» молодежи Горм повелел держаться возле него.

Добравшись до вершины и завалившись вместе со всеми на снег, Ярослав сразу смекнул, в каком направлении им предстоит двигаться дальше. Несколько размытых огней мерцало во мраке приблизительно в километре от позиции датчан. Огни нельзя было принять за звезды: слишком низко и в правильном порядке они располагались. Их короткая цепочка повторяла плавные контуры гряды, над вершиной которой огни и растянулись. Между горой, где затаилась «Сотня», и той грядой пролегала еще одна, чуть пониже своей соседки. С нее можно было уже точно выяснить, кто и почему зажег в горах лампочки, но Фенрир не торопился подходить слишком близко к источникам непонятного света.

Форинг и хольды достали бинокли и взялись пристально изучать окутанную мраком округу. Ярослав и остальные с нетерпением ждали, что обнаружат их командиры. Княжич недоумевал, что они вообще могут рассмотреть в такой темноте.

– Как и предполагалось, на вершине той гряды проложена дорога, – прояснил обстановку Фенрир, продолжая наблюдать в бинокль. Негромкая речь форинга передавалась бойцами дальше по цепочке. – Эта дорога наверняка выходит на Центральный Торговый Путь, по которому Крестоносцы и доставили сюда батарею «Божий Гнев» – дальнобойные самоходные гаубицы. Позиция для нанесения удара по Базелю просто идеальная. Лагерь ватиканцев – к северо-западу от нас, Базель – точно на севере. До города примерно десять километров. Такие гаубицы могут накрыть цель и на большем расстоянии. В батарее – восемь орудий… Кнут, Свейн, я правильно посчитал?

– Все верно, форинг, – подтвердил Свейн. – Восемь крупнокалиберных гаубиц. Десять-двенадцать залпов – и Базелю конец. Надеюсь, мы успеем…

– Погоди, не спеши, – осадил Горм хольда. – Район оцеплен Защитниками Веры. Ближайший к нам сектор оцепления проходит у этой горы. – Форинг обвел рукой ближайшую гряду. – Наша задача состоит в следующем…

Да, такое занятие выглядело куда интереснее беготни по улицам и пальбы наугад при каждом предупредительном окрике! Действовать в команде со знаменитым Фенриром было весьма почетно, и сегодня Ярослав не имел права даже на мимолетную нерешительность. Им с Лотаром придется постараться, чтобы не разочаровать Горма.

В эту ночь Ярослав отринул все терзающие его сомнения насчет правильности жизненного выбора и полностью сосредоточился на происходящем вокруг. Княжич подползал с датчанами к логову врага, и сейчас отвлеченные раздумья могли стоить жизни не только Ярославу, но и остальным.

«Датская Сотня»! Самая одиозная дружина норманнов; слава о ней докатилась и до Петербурга. Княжичу были также знакомы презрительные прозвища датчан: головорезы без родины, вояки подводного королевства и вовсе для них обидное – норманны с мокрыми ногами. За такие оскорбления Горм и любой из его дружинников могли прикончить обидчика на месте, однако все эти нелицеприятные определения имели под собой основу.

В современном мире легенда об Атлантиде – грандиозном мифическом материке, канувшем в водах океана по вине неизвестного катаклизма, – дополнилась десятком ей подобных. Ирландия, Геркулесовы Столпы, Сардиния, Пелопоннес, Кипр, Малая Азия… Вряд ли Древние предполагали, что их потомки будут употреблять эти географические названия наряду с именем легендарной Атлантиды. В это число входили также полуостров Ютландия и остров Зеландия. Именно на них располагалась когда-то Дания – ныне не существующая страна, что могла бы с равным успехом войти как в состав Святой Европы, так и Скандинавии. Неглубокие воды пролива Каттегат скрывали под собой историческую родину Горма Фенрира и тех, кто по сию пору продолжал называть себя датчанином. Этим и объяснялась хроническая озлобленность норманнов с мокрыми ногами, которые, в отличие от цыган и байкеров, наотрез отказывались считать себя безродными бродягами.

Прирученное первыми конунгами Скандинавии, дикое воинское сообщество датчан на протяжении долгих лет защищало интересы своих правителей в их извечных конфликтах с собственными ярлами, частенько посягавшими на Корону Севера. Однако в последней борьбе за престол «Сотня» поступилась принципами и перешла на сторону того, кто импонировал датчанам куда больше. Можно даже сказать, что Фенрир сам содрал корону с конунга Буи и водрузил ее на голову мятежного ярла Торвальда. Это обстоятельство наглядно демонстрировало всему миру, кто в Скандинавии являлся реальной политической силой.

Ярослава восхищало, с какой легкостью приспосабливались датчане к любой боевой ситуации. Прямо не люди, а порождения многоликого злобного бога Локи! Их неистовые, но отточенные до мелочей штурмы вражеских укреплений являлись эталонными для каждого воинского подразделения. Но когда обстановка требовала тишины и скрытности, как, например, сегодня, яростные штурмовики преображались в похожих на тени следопытов. Княжич полз по-пластунски за хольдом Кнутом и, к своему великому стыду, признавал, что он, Ярослав, производит шума больше всей остальной группы. Странно, что его еще не наградили за это подзатыльником. Хотя, честно сказать, побратим сопел и скрипел снегом ничуть не тише. Но Лотару-то затрещину не отвесят даже в том случае, если он вдруг сам этого попросит.

Полуторачасовое наблюдение за охраной «Божьего Гнева» позволило вычислить периодичность движения патрулей и зафиксировать смену ранее не обнаруженного датчанами скрытого поста. Едва прежняя смена Защитников удалилась на отдых вместе с патрулем, Фенрир тут же отдал команду выдвигаться. У датчан было в запасе двадцать минут до появления следующего патруля, который неминуемо обнаружит ведущие к батарее следы и отсутствие двух часовых. Их следовало непременно устранить – пройти мимо них незаметно для такого количества дружинников не представлялось возможным. Но замаскированная наблюдательная позиция врага была определена, и к ней уже подкрадывалась пара фьольменнов. Основная группа в это время медленно продвигалась вперед. Обломки скал у подножия гряды позволяли датчанам проползти некоторое расстояние, оставаясь вне поля зрения часовых.

Достигнув крайнего обломка, Фенрир остановился и жестом придержал остальных. Минуты три Ярослав слушал лишь собственное дыхание, а затем в морозном воздухе раздались негромкие, но резкие звуки – такие, словно кто-то поблизости чихнул несколько раз подряд. Княжич, однако, догадался, что звуки эти – вовсе не чихание, а выстрелы, произведенные ушедшими в дозор датчанами. Теперь Ярослав получил представление, как будет стрелять его оружие с навинченным на ствол глушителем, которые Горм еще в Базеле раздал каждому идущему в рейд.

Как только выстрелы стихли, тут же неподалеку от Горма шлепнулся прилетевший со склона снежок – условный знак дозорных, оповещающий, что путь свободен. Больше елозить брюхом по снегу было необязательно. Датчане вскочили и, пригнувшись, перебежали открытое пространство. И хоть дружинники были уверены, что их присутствие вскоре обнаружат, они все равно старались ступать след в след – пусть враг сначала поломает голову, с какими силами ему придется вести бой.

Таким же маневром группа преодолела гряду, стремительно взбежав по каменистому склону, будто стая альпийских горных коз. Дозорные, обезвредившие часовых, ждали подхода основных сил, укрывшись в камнях на противоположном склоне. С этой позиции уже просматривались контуры огромных самоходных гаубиц, расставленных на вершине соседней гряды. В данный момент бойцы «Датской Сотни» находились уже внутри вражеского охранного периметра, и у Ярослава тревожно засосало под ложечкой – дожить до утра представлялось ему сейчас немыслимой удачей.

Ретивые дозорные притащили на место сбора группы одного из часовых, раненного в плечо, но еще способного оказать сопротивление. Молодой парень, возможно ровесник Ярослава и Лотара, лежал спиной на снегу, а конвоир придерживал захваченного коленом и затыкал ему ладонью рот. Увидев пленника, Фенрир довольно покряхтел и одобрительно похлопал отличившегося фьольменна по плечу. Присев рядом, Горм приставил глушитель автомата к глазу Защитника, после чего, перейдя на святоевропейский язык, торопливым полушепотом проговорил:

– Сейчас ты быстро и без запинки отвечаешь на мои вопросы и остаешься в живых. Замешкаешься на пару секунд – и я прострелю тебе голову. Понял?

И Горм подал знак фьольменну, чтобы тот освободил пленнику рот.

– Да! – закивал Защитник, вовсе не думая корчить из себя героя.

– Хорошо, тогда приступим… – начал допрос форинг. – Количество солдат в охранении?

– Две роты, – как и полагалось, без запинки ответил пленник. – Одна патрулирует, одна в резерве. Лагерь – у подножия той гряды, с противоположного склона. Командующий – полковник Леонетти.

Он указал в направлении орудийной батареи.

– Где расположена радиостанция? – Горм не сомневался, что Защитники Веры непременно притащат с собой передатчик. Армия Крестоносцев шла громить интервентов во всеоружии, и как минимум пара радиостанций у нее должна была иметься.

– У командира батареи майора Бенсона… – Пленник, к счастью, был осведомлен и об этом, хотя рядовой боец мог и не обладать такой информацией.

– Где сейчас майор Бенсон?

– В палатке, рядом с орудийными расчетами. Они находятся в постоянной боевой готовности и ждут приказа ударить по Базелю.

– Количество номеров в орудийном расчете?

– Три.

– Маловато!

– Богом клянусь, это правда! – затрясся от страха Защитник. – Орудие обслуживают всего три человека! Плюс еще восемь солдат из моей роты стоят на постах возле орудий и готовы помочь, если что…

– Ладно, верю, – согласился Фенрир, выпрямляясь и давая понять, что выведал все, что ему необходимо. – Здесь не передовая, в тылу можно штат расчета и урезать. Однако у орудий находятся все-таки по четыре человека, а не по три! Значит, сначала ты мне солгал.

То, что произошло затем, явилось для Ярослава полной неожиданностью. Отвернувшись от пленника, Горм в упор посмотрел на Лотара, прищурился, а после перевел взгляд на Ярослава. Княжич подобрался, весь исполненный нехороших предчувствий, и они его не обманули. Форинг выразительно указал ему глазами на дрожащего пленника и недвусмысленно провел пальцем по кадыку.

У Ярослава внутри все похолодело. Это был один из тех моментов, которые принято называть судьбоносными или переломными. Сейчас от расторопности княжича зависело его будущее. Безмолвный приказ Фенрира уточнений не требовал. Форинг в любом случае собирался расправиться с пленником, что бы тому ни обещал, – враг был хоть и ранен, но вполне способен поднять тревогу. Странно только, почему Горм не выбрал для этой грязной работы Лотара…

Все ясно: проверка! Проверка на благонадежность и силу веры! Кто знает, возможно, Фенрир нарочно пытался сломить дух русского княжича?

Не на того напал, кривомордый мокроногий норманн!

Ярослав передал оружие побратиму, извлек из ножен нож и, придав лицу каменное выражение, шагнул к вытаращившемуся на него пленнику. Охранявший его фьольменн предусмотрительно зажал перепуганной жертве рот и вовремя – та замычала и начала отчаянно вырываться. Еще один дружинник пришел на помощь княжичу и придавил обреченному Защитнику ноги. Обреченный на убийство Ярослав опустился на колено и, стиснув рукоять ножа покрепче, поднес лезвие к вздувшимся яремным венам пленника…

Даже Лотар вряд ли догадывался, каких усилий стоило Ярославу сохранять невозмутимый вид. И все же княжич проявил-таки небольшую слабость: прежде чем резким сильным движением распластать врагу горло и обагрить руки его теплой кровью, Ярослав закрыл свободной ладонью глаза жертвы и не убирал руку до тех пор, пока конвульсии умирающего не прекратились. Сам княжич смотрел в сторону, будучи не в силах взглянуть на деяния своих рук. И когда Ярослав снял ладонь с лица жертвы, он наконец-то осмелился взглянуть ей в глаза… После чего невольно отметил, что взгляд мертвеца он может выдержать без проблем.

Что ж, насчет своей причастности к гибели этого человека («Врага! Врага! Врага!») княжич уже нисколько не сомневался…

Испытание веры следовало довести до конца, благо для этого уже не требовалось особых усилий. Ярослав вытер нож об одежду мертвого Защитника, вложил оружие в ножны и только потом провел окровавленной пятерней по лицу.

«Вот уж не думал, что сегодня я буду первым, кто совершит ритуал Благодарения!» – невесело усмехнулся в мыслях княжич. Чувствовал он себя довольно скверно, однако его уже не мутило – сказывалась привычка.

Ярослав не удержался от искушения взглянуть, как отреагировал форинг на все произошедшее. Хитрый Горм явно подозревал, что Ярославу впервые приходится убивать таким жестоким способом. Фенрира не проведешь, он любого насквозь видит…

От взора датчанина веяло холодом, но презрения в нем точно не читалось. Спасибо и на том, форинг. Княжич прошел испытание, и это главное. А скверное состояние пройдет. Кровавая ночь еще не закончена и успокаивать вздыбленные нервы сейчас не самое подходящее время…

Дальнейшие события сорвались с места и понеслись во весь опор, будто табун взбесившихся лошадей. За остаток этой безумной ночи Ярослав мог не однажды стать героем или покрыть свое имя несмываемым позором. Ни того, ни другого не случилось. Княжич просто подчинялся приказам и не лез на рожон. Может быть, именно поэтому и выжил в Преисподней…

Восемь гаубиц, чьи лафеты представляли собой огромные гусеничные бронемашины, были нацелены на север и располагались в ряд с интервалом примерно в двадцать шагов. Огни, которые датчане засекли еще издалека, горели в маленьких палатках, где прятались от ветра орудийные расчеты. Тут же, на отшибе, стояла большая палатка. В ней, по всей видимости, отогревались майор Бенсон и командиры расчетов. Никому не хотелось мерзнуть в ожидании приказа Апостола, и потому, когда «Датская Сотня» проникла на вражеские позиции, у орудий прохаживались только продрогшие часовые.

Замыкавшие группу Лотар и Ярослав выскочили на вершину гряды последними и стали свидетелями лишь финала операции по захвату высоты. Она была взята в рекордно короткий срок: от силы за полминуты. Побратимы подключились к нападению позже всех и помогли пятерке Горма расстрелять в упор ближайшую палатку. Ее обитатели только-только обеспокоились криками сослуживцев, которых фьольменны уже шпиговали свинцом сквозь палаточный брезент. Часовые и артиллеристы погибли, так и не успев понять, что же случилось.

Майор Бенсон и составлявшие ему компанию командиры расчетов, разумеется, не спали, а, сгрудившись возле включенной в режиме ожидания рации, разгоняли дремоту горячим чаем и игрой в карты. Фенрир не собирался убивать их сразу, поскольку им уже была задумана немыслимая по дерзости авантюра, в которой Горму требовалась от врага кое-какая помощь.

Норманны ворвались в командирскую палатку со всех сторон, вспоров тент ножами. Ни о каком сопротивлении речь даже не шла. Кое-кто из офицеров от испуга ошпарился кипятком, кое-кто хотел вскочить и был сбит с ног прикладами, но половина командного состава батареи так и осталась сидеть, выпучив глаза и пооткрывав рты. Карточная партия завершилась для них общим проигрышем, насколько неожиданным, настолько и постыдным.

Перед тем как вытащить ошарашенных командиров из палатки, Горм распорядился занять круговую оборону и расчехлить принесенные фьольменнами с собой пулеметы и гранатометы. Скрытный этап операции грозил с минуты на минуту перейти в открытый бой. Если караул еще не обнаружил следов вторжения, то суета на вершине горы уже не могла пройти незамеченной. Лагерь патрульной и резервной рот располагался у подножия гряды, всего в двухстах метрах от захваченной норманнами батареи.

План полковника Леонетти, устроившего лагерь в одном из секторов периметра, был прост. По задумке командира, отдыхающая от несения караула рота резерва одновременно перекрывала часть подступов к охраняемому объекту. Рациональное решение? Вполне, думал Леонетти. Но, на свою беду, он не рассчитывал всерьез на то, что норманны возьмутся искать «Божий Гнев», скрытый в горах, вдали от Базеля. Вероятно, самонадеянный полковник был из тех ватиканских вояк, кто упорно продолжал относить интервентов к тупым варварам, а их успех объяснял непомерным везением и количественным превосходством. А пока Леонетти так думал, прямо у него под носом «варвары» просочились сквозь охранный периметр, захватили главный ударный козырь Крестоносцев, а вместе с ним и ближайшую господствующую высоту.

Первые выстрелы раздались со стороны, откуда пожаловали незваные гости. Поднявшие тревогу патрульные пока не видели врага и стреляли в воздух. Этим они извещали остальных, что на охраняемую территорию проникла группа посторонних. Но в лагере Леонетти уже поняли, что у орудий творится что-то неладное. Задрав головы, Защитники перекрикивали друг друга, требуя откликнуться кого-нибудь из артиллеристов или охранников. Датчане могли под дулом автомата принудить Бенсона ответить на призыв, только это не имело смысла – проверка обещала прибыть в любом случае. Поэтому Фенрир дал отмашку фьольменнам открыть по врагу огонь.

Шквальный залп по лагерю Защитников поначалу вызвал среди них панику, однако она быстро улеглась. Солдаты слегка потрепанной роты резерва ретировались с открытого пространства и, засев за скалами, повели ответный огонь. Сам Леонетти чудом выжил после того, как в командирскую палатку угодил гранатометный выстрел, и теперь взялся спешно планировать штурм. Позавидовать полковнику было нельзя даже в случае победы – норманны уже сорвали артналет, а если они еще и уничтожат гаубицы…

Леонетти застрелился через час из собственного пистолета. И хоть к тому времени Защитники еще не утратили шансы отвоевать батарею, это больше не имело для полковника значения. Допущенные Леонетти ошибки привели к тому, что он не только сорвал план грядущей атаки на Базель, но и стал виновным в гибели множества своих собратьев по оружию. Полковник предпочел не доводить дело до унизительного трибунала и пустил себе пулю в висок на глазах у подчиненных…

Фенрир оставил в живых майора Бенсона и командиров расчетов не для того, чтобы препроводить их в качестве военнопленных в Базель. Все, что хотел от них Горм, – это перенацелить гаубицы с северного направления на северо-западное и преподать дружинникам ускоренный курс стрельбы из незнакомых орудий.

Безусловно, склонить к измене Защитников Веры было не так-то просто. Но когда требовала обстановка, форинг датчан мог быть на редкость убедительным. Еще до того, как выдвинуть пленникам требования, Горм выбрал одного из них и жестоко расправился с ним при помощи ножа на глазах майора и прочих. После чего лаконично обрисовал, что требуется от выживших.

Пятеро, в том числе и сам Бенсон, наотрез отказались пособничать врагам. Фенрир рассвирепел, но у него не было времени повторять свои требования дважды, и он приказал казнить героев. На сей раз одним из палачей выступил Лотар. Он справился со своей задачей не хуже побратима, чему Ярослав совершенно не удивился – раз уж он прошел испытание кровью, то для Торвальдсона, воспитанного в семье великого воина, такой экзамен оказался и вовсе пустяковым.

Три Защитника Веры, отказавшиеся плюнуть в лицо Горму, изъявили готовность к сотрудничеству, попутно поведав датчанам о своих малых детях, беременных женах и прочих родственниках, которым просто не выжить без погибших глав семейств. Фенрира эти подробности абсолютно не волновали. Вытолкав пленников из палатки, он приставил к двум из них Ярослава и Лотара, приказав побратимам вышибить изменникам мозги, если те выкинут какую-либо глупость. Что конкретно под этим подразумевать, Горм не пояснил, и потому, как только подконвойный начинал мешкать, Ярослав для острастки сразу же охаживал его прикладом.

Адреналин, колотивший Ярослава с момента казни им часового, превратил княжича в такого же безумца, какими являлись все датчане. Ярославу тоже было наплевать на семью несчастного Защитника Веры. Все, чего желал сейчас княжич, – это выжить и не уронить достоинства перед дружинниками и побратимом, причем оба эти желания были неотделимы друг от друга. Прочее княжича не волновало. С ноющей совестью он собирался разобраться позже, и то если будет настроение слушать ее брюзжание.

Между тем на вершине гряды стало не по-зимнему жарко. Рота резерва объединилась с караульной ротой, и обе они усердно взялись поливать захваченную высоту свинцом. Защитники прятались за камнями и не рвались в лобовую атаку. Что они собирались предпринять, мог предсказать даже Ярослав. Наверняка группы Крестоносцев уже взбирались по склону гряды на безопасном расстоянии от батареи, после чего, выйдя на вершину, намеревались ударить по норманнам с обоих флангов. Тогда-то и начнется настоящая заваруха. Но пока летящий снизу свинец был не слишком опасен для артиллеристов.

У датчан имелось в запасе мало времени на постижение новой для себя науки, но они обладали природной предрасположенностью к быстрому изучению военных ремесел. Подгоняемая конвоирами, троица пленных наводчиков сверилась с таблицами и ускоренными темпами перенацелила восемь орудий на тот район, который на служебных картах Бенсона был заштрихован красными линиями, – место дислокации готовой к удару армии Крестоносцев. Обмануть Фенрира и направить огонь гаубиц в ином направлении наводчикам не удалось бы, и вот почему. Пока датчане-артиллеристы возились у орудий, Горм оперативно разобрался в устройстве вражеской радиостанции и теперь готовился слушать, что начнут сообщать ему – вернее, не ему, а покойному майору Бенсону – из штаба армии Защитников. От того, будет ли в этих сообщениях лишь недоумение или же панический испуг, зависело, насколько точно трофейные гаубицы накрыли нужный квадрат. Столь оригинальный и достаточно действенный способ координирования огня наверняка удивил бы тех ватиканских генералов, кто относил норманнов к неотесанным дикарям.

«Божий Гнев» открыл огонь до того, как штурмующие гряду Крестоносцы ударили датчанам во фланги. Ранее Ярослав не подозревал, что такое физическое явление, как звук, иногда бывает тяжелым и твердым, словно железобетонная плита. Нечто подобное обрушилось на княжича прямо из воздуха, когда восемь гаубиц нестройным залпом потопили окружающий мир в грохоте. Камни под ногами дрогнули, а голова наполнилась звоном, сквозь который оружейная стрельба стала казаться лишь стрекотом цикад. Несколько каменных оползней сошло с гряды, а с елей у ее подножия посыпались снеговые шапки. Ярослав не догадался заранее заткнуть уши и сразу же об этом пожалел. Однако живо смекнул, как в дальнейшем оградить себя от грохота: подобрав две стреляные гильзы, княжич плотно вставил их в уши, что позволило ему хоть как-то смягчить боль в барабанных перепонках, раздираемых ревом «Божьего Гнева».

Как и ожидалось, рация включилась незамедлительно. Горм с трудом расслышал сквозь гвалт, что именно кричит в эфир разъяренный командующий Крестоносцев. Даже не верилось, что такой благородный человек, как Апостол, знаком с грязной базарной бранью. Согласись покойный Бенсон пособничать врагу, от обещанных ему неприятностей майор застрелился бы гораздо раньше Леонетти.

«Бенсон, Леонетти! Что там у вас происходит? – примерно так звучали слова Апостола, если опустить все его ругательства в адрес горе-артиллеристов. – Кто дал приказ стрелять?! Вы же только что разнесли нашу понтонную переправу! Немедленно остановить огонь и проверить координаты!..»

Понтонная переправа, переброшенная Крестоносцами через Рейн, была отображена на картах Бенсона. Фенрир быстро сориентировался в обстановке и заставил пленных наводчиков немедленно исправить погрешность в наведении. Второй залп «Божьего Гнева» выдался почти идеальным, поскольку после него Апостол заверещал от злобы и ужаса, его голос перебивали доносившиеся из динамика разрывы. После третьего залпа радиопередача прекратилась – либо бесновавшийся от ярости Апостол был разорван снарядом, либо со всех ног бросился спасать свою шкуру. А уберечь ее под ураганным огнем восьми гаубиц являлось очень и очень проблематичным.

Далее новоявленные канониры повели огонь уже не залпами, а в зависимости от того, кто в каком темпе успевал перезаряжать свое орудие. Подсмотрев, как наводчики настраивают прицел, фьольменны начали сами вносить коррективы в стрельбу, дабы увеличить радиус поражения и уничтожить как можно больше разбегающихся из опасной зоны Крестоносцев. Грохот перешел в непрерывный шквал, и Ярослав пожалел, что не удосужился выучить заблаговременно язык глухонемых – княжич сильно сомневался, что когда-нибудь к нему возвратится слух. Ярослав втянул голову в плечи, но продолжал удерживать на прицеле своего подконвойного – мерзавец мог воспользоваться суматохой и рвануть вниз по склону, к своим. И пусть изменника ничего хорошего там не ожидало, кто знает, какая смерть покажется ему привлекательней.

Но выбирать смерть Крестоносцу не пришлось – костлявая сама нашла его, да к тому же проявила к предателю снисхождение. Ярослав поначалу даже не понял, что случилось с его подконвойным. Внезапно тот рванулся вперед, будто решил убежать, но, сделав всего шаг, споткнулся и ничком рухнул на снег. А через секунду княжич увидел, как из разверзнутого затылка Крестоносца хлынула кровь.

Ярослав резко повернулся, желая выяснить, кто прикончил его подопечного, и вовремя: прямо на него неслось что-то невидимое и быстрое, фонтанчиками разбрызгивая снег. Княжич метнулся в сторону, уступая дорогу этому стремительному нечто, и припал к земле. И только потом испугался, поняв, что в последний миг увернулся от пулеметной очереди.

Относительной безопасности, которая была на артиллерийских позициях, настал конец. Защитники взобрались на вершину гряды и теперь наступали на батарею с флангов. Перестрелять друг друга они не боялись – гряда в этом месте изгибалась дугой, а «Божий Гнев», как назло, располагался на самом ее изгибе. Датчане угодили под перекрестный огонь, но, в отличие от Крестоносцев, они уже закрепились на вершине, обустроив позиции в камнях и за бронированными корпусами гаубиц. Ватиканцам же приходилось идти в атаку по отлично простреливаемому пространству. Эта затея не выгорела, и после двух бесплодных попыток отвоевать высоту натиском солдаты Леонетти прекратили жертвовать собой. Их временно утешила промежуточная победа: враг блокирован, и ему уже никуда с этой горы не деться.

Потеряв подконвойного, Ярослав остался без дела и хотел было присоединиться к отбивающим нападение датчанам, но вскоре работа для княжича снова отыскалась. Перемещаться по позициям стало практически невозможно – отовсюду летели тучи пуль. Поэтому норманны отлеживались за укрытиями да поглядывали, не рванули ли Крестоносцы в очередную атаку. Но гаубицы, несмотря ни на что, продолжали свою адскую какофонию. Площадки для орудийных расчетов были обнесены бронированными бортами, однако это порой не спасало артиллеристов от шальных пуль. Едва Ярослав собрался обустроить себе позицию, как из-за борта ближайшей гаубицы высунулся дружинник, быстро огляделся и, заметив княжича, призывно махнул ему рукой, после чего мигом нырнул обратно. Ярослав чертыхнулся, но подчинился: заскочил на корпус самоходной установки и, не задерживаясь под огнем, сиганул через борт, под защиту брони.

Фьольменну, который его позвал, срочно требовался заряжающий, поскольку прежний лежал сейчас у орудия с простреленным горлом.

– Перекатывай болванку сюда и тяни этот рычаг, а потом отжимай и фиксируй этот! – проорал Ярославу стрелок-наводчик, поочередно указав на элементы зарядного механизма. Ничего сложного в этой работе не оказалось, и княжич без проблем справился с перезарядкой гаубицы с первого раза. Упавшую к ногам стреляную гильзу он безо всяких напоминаний вытолкал в специальное отверстие в полу, потому что еще снаружи заметил, как избавлялся от гильз его мертвый предшественник.

Грохот внутри бронированной коробки был и вовсе невыносимый. Ярослав хвалил себя за то, что не потерял гильзы-затычки, поскольку те, с которыми он сейчас имел дело, для подобных целей явно не сгодились бы. Лежащий на полу труп мешался под ногами, ботинки скользили по липкой крови, но княжич не обращал на это внимания. Обливаясь потом, он работал, словно заведенный. Ярослав старался не думать о том, что происходит снаружи, и надеялся, что успеет умереть до того, как почувствует боль. Он уже ни капли не сомневался, что въедет во врата Валгаллы именно на этом грохочущем стальном монстре…

Вороний Коготь вывел из Базеля дружины и бронетехнику сразу после полуночи, захватив с собой даже те «Радгриды», что дежурили в окопах у стен города. Разведка еще вечером доложила, где встала лагерем армия Крестоносцев. Наведя понтонную переправу, Защитники форсировали Рейн, продвинулись немного вперед и расположились на холмах примерно в пяти километрах от Базеля, ожидая, пока подтянется арьергард. Атаковать с ходу ватиканцы не стали – поход был долгим, и солдаты нуждались в отдыхе. Также необходимо было привести оружие и технику из походного состояния в боеготовность.

Грингсон считал, что убедил Крестоносцев в том, будто он собирается ждать их под защитой городских стен. Окопы, заграждения, огневые позиции… Парламентеры и ошивающиеся в округе вражеские разведчики видели, с какой тщательностью норманны готовятся к отражению штурма. Что ж, предстояло разочаровать Защитников – их планы менялись. Если штурм Базеля и состоится, то, во всяком случае, не в это утро.

Стратегия Грингсона была простой и гибкой. Пока «Датская Сотня» занимается поиском и уничтожением гаубиц, конунг приближается вплотную к расчехляющим оружие Крестоносцам и в пять часов утра, на рассвете, атакует их лагерь. «Божий Гнев» начнет удары по Базелю гораздо раньше, поэтому норманнам так или иначе необходимо держаться этой ночью подальше от города.

Состоявшийся артналет даст понять конунгу, что операция Фенрира провалилась и единственное в данной ситуации спасение северян от «Божьего Гнева» – это находиться ближе к врагу, сиречь вступить с ним в битву на относительно равных условиях, и пусть победит сильнейший.

Если же до пяти утра артналет не начнется, значит, Вороний Коготь может быть уверенным в успехе датчан и действовать по обстоятельствам: либо биться с Крестоносцами в поле до победного конца, либо отступить обратно в город и ждать их там. Уничтожение гаубиц развязывало Торвальду руки и уже позволяло диктовать врагу свои условия.

Бронированная армада норманнов двигалась по прибрежной долине Рейна, разрывая тишину зимней ночи ревом сотен моторов. Сошедшая с лодок пехота пересела на квадроциклы, а также на броню «Радгридов» и «Ротатосков». Нельзя было, конечно, подвести незаметно такое войско к позициям врага, однако Торвальд все равно приказал водителям не зажигать фары. Коварных препятствий на пустынной холмистой долине не имелось, да и шла армада не слишком быстро, дабы сохранить боевой порядок.

Штабной броневик Торвальда «Атрид» находился в арьергарде. На нем была установлена такая же, как на «Бельверке», радиостанция, которая должна была сопровождать Вороньего Когтя до стен Ватикана. В данный момент радист занимался тем, что пытался перехватить переговоры Апостола Защитников Веры с командиром «Божьего Гнева». В эфире царила тишина, хотя, по всем предпосылкам, артналет должен был начаться с минуты на минуту. Либо все распоряжения были уже отданы, либо у артиллеристов отсутствовала рация, что, впрочем, маловероятно – подобных игрушек у Пророка имелось куда больше, чем у Грингсона. Торвальд судил об этом хотя бы по тому, что, в отличие от Скандинавии, в Святой Европе вовсю пользовались телеграфом. Скандинавская наука возрождения технологий Древних двигалась в ином направлении. Грызущиеся между собой ярлы не жалели средств на производство оружия, которое ценилось ими куда выше, нежели средства связи. В будущем Грингсон намеревался исправить эту фатальную историческую ошибку, если, конечно, до того момента Видар не призовет его к себе.

Натянув на лицо теплую маску, Торвальд ехал на броневике, высунувшись по грудь из люка на башне. Конунг не любил прятаться в укрытии без веской причины; мягкий для северянина европейский холод такой причиной, разумеется, не являлся. Грингсон пристально всматривался во мрак, то и дело бросая взгляд на хронометр. Удалось ли Фенриру найти и захватить «Божий Гнев»? Все должно было выясниться с минуты на минуту…

Громовые раскаты и всполохи зарниц на юго-востоке заставили конунга нервно стиснуть зубы. Вот и ответ… Что ж, если Фенрир до сих пор не обнаружил гаубицы, теперь он их быстро отыщет. Плохо то, что «Божий Гнев» рассекретил свое местоположение и ко встрече норманнов там будут готовы во всеоружии. Поэтому никакой внезапности у Горма уже не получится. Вороний Коготь надеялся, что у осторожного и благоразумного форинга хватит ума поберечь бойцов и не штурмовать высоту под плотным огнем.

Грянувшая вдалеке канонада послужила для норманнов заранее оговоренным сигналом к остановке. Не заглушая двигателей, армада встала посреди поля, после чего ярлы повыпрыгивали из своих бронемашин и поспешили к броневику Грингсона для получения дальнейших распоряжений. А Торвальд обернулся и глядел в направлении Базеля, что обязан был вот-вот ощутить на себе всю мощь «Божьего Гнева».

Испугать Вороньего Когтя было не так-то просто. Отец Торвальда, воинственный ярл, павший четверть века назад в одном из сражений, приучил сына к любым превратностям войны. Поэтому Грингсона нельзя было выбить из седла даже во время редких, но случавшихся-таки с будущим конунгом поражений. Давно миновали те годы, когда Торвальд вздрагивал от грохота взрывов, и вот сегодня с ним вновь это случилось, как ни обидно было себе в этом признаваться.

Грохот, равного которому по силе конунг еще не слышал, ударил не за спиной, а где-то впереди. Мгновение спустя до норманнов докатилась сильно ослабленная холмами, но все равно ощутимая ударная волна, а звезды на юге застила непроглядная завеса снега и пыли, поднятых взрывами на огромную высоту. Земля содрогнулась несколько раз подряд, а спешившие к броневику дроттина ярлы замерли от неожиданности на полдороге.

Однако смятение конунга продлилось куда короче, чем эхо от разрывов.

– Го-ор-р-рм!!! – громогласно проревел Вороний Коготь, потрясая кулаками. – Хвала Видару, тебе удалось это! Удалось, любимец богов!.. – После чего крикнул, обращаясь к ярлам: – Все назад! Назад, слышите?! Отходим к берегу и ждем моего приказа! Выполнять! – И вполголоса добавил: – Молодец, форинг! Только смотри не ошибись с прицелом…

Новая канонада и новая серия взрывов прогремели через три минуты. На сей раз звезды померкли чуть восточнее, а грохот раздался гораздо ближе. Холмы надежно уберегали норманнов от взрывных волн, но не от комьев мерзлой земли, что дождем посыпались на то место, где только что стояли дружинники. С этого момента гаубицы уже били вразнобой, превратив утреннюю тишину в оглушительный звуковой террор, слышимый, наверное, за сотню километров. Пылевая завеса затянула всю южную половину неба. Ветер доносил пыль даже до излучины реки, куда отступили варяги, дабы «Божий Гнев» ненароком не зацепил и их.

Сквозь нескончаемую какофонию порой прорывались отзвуки менее мощных взрывов. Только по ним и можно было определить, что датчане палят не вслепую. В подвергшемся артналету лагере Защитников детонировали боеприпасы и баки с топливом, отчего обстановка там стала еще жарче. Но для Грингсона эти взрывы служили аккордами божественной музыки, ласкающей слух и конунгу, и его воинственным богам.

Внезапно десятки мельтешащих лучей света прорвались сквозь пелену пыли. Лучи дергались и метались во все стороны, словно в темноте, навстречу варягам бежал сейчас сторукий монстр, держащий в каждой руке по фонарю. Невидимое чудовище неумолимо приближалось, но ни один из норманнов не дрогнул, поскольку все они отлично знали, кто именно покажется через минуту из темноты.

При виде световых всполохов лицо Торвальда искривилось от злобы.

– Добить! – рявкнул он столпившимся у его броневика ярлам, которые немедля бросились к своим дружинам. – Ни одного не упустить! Всех до последнего отправить к их жалкому богу!..

Разъяривший конунга свет испускали фары множества автомобилей, несущихся из лагеря Защитников Веры. Водители Крестоносцев мчались напропалую, словно звери, что стремились удрать подальше от лесного пожара.

Приказ конунга эхом разлетелся по дружинам, и норманны ринулась наперерез противнику. При этом «башмачники» старались удерживать атакующий порядок, дабы стрелки в бронемашинах не угодили случайно в кутерьме из пушек по своим.

Первые вырвавшиеся из мрака вражеские автомобили напоролись на такой плотный свинцовый шквал, что обратились в груды горящего металла еще до того, как их водители сообразили, что происходит. Расправа над остальными – бронетранспортерами, легкими БТР и армейскими внедорожниками – протекала дольше, но и она походила скорее на масштабные стрельбы, нежели на полноценное сражение. Трудности возникли лишь с тремя танками, не слишком быстроходными и потому следовавшими последними. Пока гранатометчики на юрких квадроциклах сумели «зажалить» танки бронебойными снарядами, те успели подбить три «Радгрида» и раздавить гусеницами пять легких «Ротатосков».

На этом волна убегающих от «Божьего Гнева» Крестоносцев спала. Правда, ошалелые одиночки еще продолжали то и дело выскакивать из-под огня гаубиц, но их становилось все меньше и меньше. По приблизительным подсчетам Торвальда, за десять минут его дружинники уничтожили пятую часть всей вражеской бронетехники.

Рация на «Атриде» вдруг ожила, и осипший голос Фенрира потребовал дать ему переговорить с дроттином. Связь была отвратительной, но Торвальд разобрал, о чем спрашивает его Горм.

– В самое яблочко, форинг! – довольно прокричал ему в ответ конунг. – Прекращайте огонь – эти крысы уже разбежались по округе! Теперь наш черед давить их!..

– Все гаубицы захвачены, но мы окружены! – донеслось до Вороньего Когтя сквозь шум помех. – Требую подкрепления! Мы находимся в квадрате… Повторяю!..

– Держись, форинг! – обнадежил его Грингсон. – Подкрепление в пути!.. – И, высунувшись из люка, проорал посыльному на квадроцикле: – Ярла Маргада ко мне! Живо!..

За две с лишним недели войны Торвальд Грингсон не видел более прекрасного рассвета, чем этот. Солнце вставало над Альпами, и его лучи багровыми стрелами пробивались сквозь оседающую пыль и клубы черного дыма. Перед конунгом простиралась огромная, изрытая чудовищными воронками долина. Уже нельзя было определить, где именно находился на ней недавно лагерь Крестоносцев. Взорванная и раскуроченная техника усеивала все видимое пространство. Огонь доедал горящие покрышки и обломки деревянных автомобильных кузовов. Толстый слой пепла заметал останки человеческих тел. Теперь пепел укутывал долину вместо полностью растаявшего на ней снега. Тлеющие обрывки палаток саванами лежали поверх растерзанных трупов. То, что творилось здесь час назад, обещало войти в историю как самое сокрушительное поражение Защитников Веры со дня образования этого святоевропейского братства.

Торвальд решил, что Сверкающий Хьюки, который сопровождал его на «Атриде», непременно должен увидеть такую картину.

– Посмотри на это, Сверкающий Хьюки! – приподняв священную секиру, будто малого ребенка, обратился к ней Грингсон. – Жалкий бог Крестоносцев отвернулся от них! Он отказал в покровительстве истово верившей в него армии! Гляди внимательнее, Сверкающий Хьюки, и запоминай то, что видишь! Сегодня на пиру в Валгалле ты расскажешь о нашей победе Видару и Вали! Знал ли Мидгард что-нибудь подобное со времен Рагнарека? Нет! Но это лишь начало! Скоро великие боги увидят падение Ватикана, этого нового Миклагарда рабов, который презренные европейцы именуют Божественной Цитаделью! «Божий Гнев» у нас, и он готов повернуться против тех, кому служил верой и правдой долгие годы! Разве это может быть простым совпадением?.. Потерпи еще немного, Сверкающий Хьюки, и я отблагодарю тебя и богов так, как не благодарил еще никогда! Они снова будут дуть в свой Гьяллахорн, а ты изопьешь божественный нектар – кровь самого повелителя рабов, что величает себя Гласом Господним. Потерпи, Сверкающий Хьюки, и твое терпение будет вознаграждено!..

Несмотря на то что в лагере Защитников не осталось ни одной живой души, праздновать победу конунгу было еще рано. Вокруг Базеля шла сейчас грандиозная охота, какую в этих местах еще не видывали. Норманнские дружины колесили по окрестностям и методично уничтожали выживших Защитников Веры, кому удалось скрыться из зоны артобстрела. Таковых оставалось достаточно много, но они были разобщены и дезорганизованы потерей большей части командного состава. Норманны прикладывали все усилия к тому, чтобы не дать врагу объединиться. Остатки грозного воинства Крестоносцев окружались и немилосердно истреблялись. Каждому фьольменну не терпелось лично изловить Апостола Защитников Веры и доставить его к Вороньему Когтю. Воистину, щедрый получился бы дар – выше Апостолов в Святой Европе стоял только Пророк.

Но командующий армией Крестоносцев так и остался непойманным. Впрочем, мало кто из «башмачников» расстроился по этому поводу. И без того трофеев скопилось столько, что Торвальду было впору за голову хвататься. Оружие, боеприпасы, уцелевшая техника и, пожалуй, самое ценное – артиллерийская батарея «Божий Гнев» и несколько бензовозов. Последние были эвакуированы из-под огня неизвестными героями-Крестоносцами и потом отвоеваны не менее героическими «башмачниками», которые помешали окруженному врагу взорвать бесценные цистерны с топливом.

Битва, что началась с залпов «Божьего Гнева» и потом распалась на множество мелких стычек, длилась целые сутки. Норманны также понесли в ней потери, но эти потери не шли ни в какое сравнение с прогнозируемым уроном. Пророк уже не мог сформировать новую, равносильную погибшей армию, приди ему на подмогу хоть сам Всевышний. И если раньше святоевропейцы не верили, что норманны доведут войну до штурма Божественной Цитадели, то после тотального разгрома Защитников Веры под Базелем в этом перестали сомневаться даже отъявленные скептики. Наглый грабительский поход, каким считалось поначалу вторжение «башмачников», превратился теперь в трагедию национального масштаба. Северяне чувствовали себя в Святой Европе полноправными хозяевами, выставив беспомощным самого Гласа Господнего. Много призраков успело побродить по Европе за тысячи лет, и вот теперь на эту многострадальную землю забрел размахивающий кровавой секирой Призрак Видаризма…

Новая Мировая война, как назвали ее российские газетчики, продолжалась. Эпоха Стального Креста, что наступила в Европе двести с лишним лет назад, грозила завершиться уже в этом году. Что придет ей на смену, страшно было и предположить…

Чья-то тень заслонила солнечный свет, и Ярослав, зажмурившийся и греющий лицо в лучах утреннего солнца, встрепенулся. И тут же не на шутку испугался, спохватившись, что Фенрир вряд ли одобрит такое халатное несение службы.

К счастью, Ярослава побеспокоил не форинг. Да и, надо полагать, тому сейчас было вовсе не до княжича, придремавшего на посту у орудия. Горм докладывал конунгу по трофейной радиостанции об итогах операции и требовал выделить для «Сотни» из захваченной под Базелем техники несколько тягачей, поскольку некоторые из тех, что приволокли сюда гаубицы, пострадали во время боя. Бойцы покойного Леонетти не предполагали, что утром им придется уносить ноги от подоспевшего к датчанам подкрепления, и потому не уничтожили оставшиеся тягачи. А без них транспортировать «Божий Гнев» через горы было бы невозможно.

К Ярославу наведался на пост его побратим. Лотар остался не у дел, поскольку охраняемую им гаубицу только что погрузили на тягач и отправили в Базель. Нервозное дергание очнувшегося от дремоты княжича позабавило Торвальдсона. Он что-то произнес и потрогал себя за ухо. Однако Ярослав не разобрал ни слова, поскольку до сих пор пребывал в легкой контузии. Этим недугом страдали все без исключения герои сегодняшней ночи, кому пришлось услышать рев «Божьего Гнева».

– Не понимаю! Говори громче! – попросил Ярослав, с трудом различая даже собственный голос.

Вместо ответа Лотар рассмеялся, а затем поднес руку к левому уху Ярослава и, словно фокусник – монету, вытащил оттуда гильзу. Ту, которую княжич не вынул по забывчивости сразу же после приказа о прекращении артиллерийского огня.

Ярослав чертыхнулся, хлопнул себя по лбу и вытащил гильзу из правого уха. Хорошо, что побратим заметил это раньше Фенрира. Вот вышел бы конфуз, явись княжич на доклад к форингу с гильзами в ушах! Никакие бы оправдания не помогли – гарантированно получил бы по шее перед братьями.

– И что, так лучше? – смеясь, поинтересовался Лотар и отшвырнул гильзу в снег. Громкий разговор побратимов больше походил на перебранку, однако все вокруг беседовали сейчас на повышенных тонах: и оглохшие дружинники Фенрира, и фьольменны ярла Маргада, которые были просто вынуждены кричать, обращаясь к датчанам.

– Не очень! – признался Ярослав. – Поздно догадался уши заткнуть! В следующий раз буду умнее!

– Как самочувствие? – снова спросил Лотар. Выглядел он бодрее Ярослава, которому никак не удавалось унять ходящие ходуном руки.

– А у тебя? – ответил вопросом на вопрос княжич, кивнув на перевязанное предплечье Торвальдсона.

– Ерунда! – признался тот, повращав кистью раненой руки. – Кость цела! Жаль, в Базель только вечером доберемся! Боюсь, для нас с тобой к тому времени там уже работы не останется. Говорят, под городом этой ночью тоже весело было!

– Да уж, веселье… – проговорил Ярослав, глянув на укрытые палатками двенадцать тел датчан, лежащих рядком неподалеку. Трупы врагов были сброшены со склона, дабы не препятствовать погрузке гаубиц.

– Но ты был сегодня молодец! – похвалил побратима Лотар. – Если честно, я не ожидал, что ты так запросто разделаешься с тем ватиканцем. Ну как, теперь почувствовал вкус настоящей жизни? Это тебе не штаны в университете протирать!..

«Смотри-ка, бывалый! – раздраженно подумал Ярослав. – Сам-то небось тоже только сегодня вкусил «прелести» жизни, а уже в наставники метит! Погоди, зазнайка, вот сядешь в лужу, посмотрим тогда, кто кого поучать будет!»

– Хочу еще раз с отцом поговорить, чтобы он разрешил нам с тобой собрать собственную дружину, – продолжал Торвальдсон. – Думаю, теперь, когда Горм проверил тебя и меня в деле, отец нам не откажет. Я буду форингом, ты – моим старшим хольдом. Если бросим клич, увидишь: через пару часов уже сотню добровольцев наберем. Старики, конечно, к нам не пойдут, но молодежь потянется, это точно…

«А ведь и впрямь потянется! – мысленно согласился княжич. – Молодежи в войске у Торвальда действительно пруд пруди. Времена непредсказуемые: Лотар уже завтра может унаследовать Корону Севера. Кто из наших ровесников посообразительнее, тот живо смекнет, что ему даст в будущем вовремя оказанная Торвальдсону поддержка. Главное, держать нос по ветру и не упустить момент. Что ж, побратим, дерзай, коли уверен…»

– Хорошая идея, – высказал Ярослав одобрение инициативе Лотара и показал ему большой палец. – Не вижу причины, по которой отец тебе отказал бы.

– Значит, ты со мной, брат? – просияв, осведомился Лотар.

– Конечно, с тобой! – подтвердил княжич. – Всю жизнь мечтал быть старшим хольдом…

Конечно же, на самом деле Ярослав мечтал совсем не об этом. Но раз уж осуществление прежних грез стояло сегодня под вопросом, пришлось выдумать себе новую и утешиться ею. Как утешались дружинники Вороньего Когтя здешними шлюхами в разлуке со своими женами, к которым многим из норманнов уже никогда не суждено было вернуться…