Читать книгу Городской ужас - Роман Игоревич Сидоркин - Страница 2

Бывает такое настроение, что хочется не то в космос полететь, не то из окна выпрыгнуть. Владислав часто пребывал в таком, хотя мечтателем его можно назвать едва ли. Позывы к выходу за пределы существующих рамок бытия не оставляли глубоких следов в его сознании. Да, иногда хотелось чего-то «эдакого», но желание умирало в голове, даже не выродившись в осмысленный план. Они проявлялись только в частом ощущении несуразности жизни: как в книгах Пелевина. И молодой человек не испытывал к этому чувству симпатии.

На парах и работе, когда доводилось отрешиться от надоедливого внимания преподавателей и коллег, Владислав погружается в некое подобие транса, уходя во всплывающие из подсознания образы – примерно как при медитации, но без специальных поз и ритуального пения. Может это признаки развивающейся шизофрении, которая, как сообщает медицинский справочник, может вступить в силу к тридцати годам, а может просто мечтательные черты характера матери, которые спорили в его генах с практичностью отца – молодой человек сам толком не мог определить.

С таким характером трудно построить «нормальную жизнь», а именно замкнуть круг: работа, семья, увлечения. Ведь жизнь с таким состоянием ума превращается в колыхание поплавка на воде: он то погружается в реку фантазий, то выпрыгивает вверх в поисках компании и приключений, то несётся по течению, а иногда и против – воображая себя борцом с обстоятельствами.

Владислав осознал это ещё в десятом классе, но, как водится, дойдя до финальных курсов высшего образования, не нашёл жизненных ориентиров и даже не смог прикипеть к своей профессии. Менеджер по продвижению товаров на аутсорсе – занятие интересное, но не то, чему бы он хотел себя посвятить.

Пропустив весь семестр перед финальными экзаменами, он оказался в экстремальных условиях отработок учебных долгов и тонкой вузовской дипломатии, владение которой очерчивает зыбкую грань между реальными знаниями и признаками, по которым преподаватели «интуитивно» чувствуют, что человек «знает», и потому дают допуск к сессии, даже если студент реально ничего не знает.

К этому пионерскому способу создавать себе проблемы, а потом решать их он прибегает в течение всей жизни, чтобы как-то справиться со скукой. Поэтому в среде преподавателей он приобрёл имидж «очень неровно», как, покачивая головами, с нотками сожаления в голосе произносили старые девы.

Что же до личной жизни, то Владислав от случая к случаю перебивался случайными встречами и быстрым сексом – в основном с бывшими студентками своего факультета, по тем или иным причинам, его покинувшими.

Отношение к религии у Владислава было таким же, какое у большинства современных молодых горожан: религия не была для него объектом презрения или ненависти, как у молодых горожан в начале прошлого века, но не была и близка. Он не рассуждал о жизни в религиозных категориях. Он признавал важность этого социального института, но понимал, что его ключевая роль осталась в далёком прошлом, так что теперь она является символическим рудиментом. Ни следовать религиозным канонам, ни спорить с ними, у Владислава не было ни малейшего желания.

Русская демонология довольно бедна, не понятно по причине специфики православной доктрины или из-за отсутствия мощного мифологического фундамента, подобного тому, что имел Данте в качестве наследства от древних греков и римлян. Да и кому придёт в голову заниматься демонологией, кроме экзальтированных, одиноких и замкнутых подростков и несчастных женщин?

Владислав помнил, как в детстве мать взяла его к своей однокласснице, которая с семьёй жила в старой квартире ветхого панельного дома. Находясь в этой квартире, из которой те скоро переехали, она ощущала какое-то присутствие. Мать не могла сказать точно, что она чувствовала, но это было что-то нехорошее. Собака, подаренная им на грядущее новоселье, чем-то заболела и в течение трёх дней высохла и умерла накануне переезда. Владиславу было неприятно вспоминать четвероногий скелет, обтянутый кожей с участками облезшей шерсти и проглядывающими через синеватую кожу внутренностями.

Но сам он не верил в потустороннее и в мистические энергии. Поработав в отделе маркетинга, он научился не верить ничему, что прилетает в уши в виде осмысленных кем-то фактов, а большая часть мистической информации циркулирует в виде сентенций, так называемых, «учителей». Разговоры об этом его даже раздражали. «Вместо того, чтобы делать нормальную карьеру, кормить семью они занимаются какой-то хернёй, выпадают из жизни», – рассуждал он.

Он долго не мог поверить в случившееся. В принципе, он не верил до самого конца, исподволь думая, что слетел с катушек. Это то самое странное ощущение, когда делаешь что-то «как бы». Знаешь, что причина ситуации в чём-то другом, но всё равно отталкиваешься от осознанных тобой же, как ложные, фактов. Даже в финале своей истории его одолели сомнения – до того он не был готов поверить во всё случившееся.

Сразу после события во дворе на Тверской перед его мозгом стояла задача: классифицировать произошедшее. Что это было? Продукт выхлопа уставшего мозга, в попытке защититься от скучной реальности? Что-то иное?

Все манипуляции и передвижения тела можно было бы определить как результат галлюцинаций, но пропажа «Сникерса» была весомым аргументом в пользу вмешательства чего-то внешнего. Влад решил сходить на место и осмотреть его.

***

Была ночь. Ветер рвал ветки деревьев, двигая тени на стене комнаты. Накрапывал мелкий дождь, периодически ветер бросал эту морось в стёкла, в ярости, что человек отгородился от стихии. Владислав плохо спал. Что-то всё время мерещилось в стуке дождевых капель о карниз и в тенях, что складывались в чудовищные лица около его кровати. Было чувство, что к нему подступает что-то нехорошее.

Резко подняв голову, он окинул взглядом помещение – оно было пустым и только фонарный свет, вливаясь сквозь незанавешенное окно, создавал фон для теней на стене. Маленькая зелёная лампочка хромированного будильника мигала на комоде у противоположной стены. Нарочно далеко, чтобы надо было подняться и выключить противный механизм.

Воображение стало рисовать жуткие картины изломанных человеческих фигур, насекомоподобными движениями заползающих в его комнату. Но комната была пустой.

Влад принялся обуздывать воображение. Он научился делать это в детстве из-за назойливых мыслей и чудовищ, которых представлял себе под кроватью. Он воображал старый телевизор с выпуклым стеклом, который появился у них в большой комнате вскоре после его рождения, а затем выключал его. Рябь на какое-то время угасала, но потом телевизор снова включался.

На этот раз его раздражало дрожание веток за окном, биение капель воды о стёкла, фонарный свет, что, как назло, горит в три часа ночи.

Он ворочался около часа и, наконец, отвернувшись к стене и приняв позу эмбриона, почувствовал, что начинает успокаиваться и проваливаться в сон. В момент, когда засыпающий переходит в это чудесное состояние, где всё возможно, он ощутил присутствие. Такое чувствуешь, когда кто-то, кто сильно тобой заинтересован смотрит на тебя где-нибудь на остановке. Влад знал, что это просто часть информационного шума, что вечно шипит у него в голове, и поэтому не шевелился. Мгновение спустя, он почувствовал, что холодные щупальца проникают в его мозг и начинают высасывать жизнь. Он резко повернул голову и увидел в нескольких сантиметрах над собой блестящую в свете фонаря лысую голову с искажённой безумной яростью рожей и длинным алым языком, торчащим изо рта. В голове зазвучал чей-то вопль, и голова бросилась ему в лицо.

Владислав вскрикнул и вскочил на постели. Он по-прежнему был один в комнате, за окном шёл мелкий дождь, а ветки деревьев рисовали на стенах пляшущие тёмные узоры.

***

Утром Владислав, зная, что ничего не найдёт, стал обыскивать комнату в поисках следов чьего-то присутствия. Он заглядывал под кровать, открывал ящики комода, осмотрел шкаф – само собой ничего там не было.

Перед выходом, уже позавтракав, он зашёл в комнату, чтобы захватить с комода кое-какие вещи для работы и, уже отворачиваясь, приметил мелкую деталь, на которую в любой другой момент не обратил бы внимания. Кремовая штора, висевшая сбоку от окна, была вспучена со стороны улицы. Сначала он не понял, почему за это зацепилось его сознание. Потом в голове промелькнула мысль, что штора не могла быть выгнута с той стороны: у него уже давно стояли пластиковые окна, так что сквозняк с улицы не проник бы.

Виски стянуло, как будто обруч с закручивающимся механизмом сдавливал ему голову. Владислав подошёл к шторе и, собрав волю в кулак, резко отдёрнул её. За ней ничего не оказалось. «Может просто осталась складка после уборки», – попытался он себя успокоить, хотя прекрасно понимал, что мягкая ткань в принципе не способна самостоятельно поддерживать какую-либо форму.

Владислав бросил в рюкзак флешки, нервозно огляделся по сторонам, обул кроссовки и вышел из квартиры.

В это время кремовая штора заколыхалась, и на ней проступила выпуклость. Если бы кто-нибудь стал приглядываться, он бы увидел неровные очертания лица

***

После долгих часов интенсивной работы мозга организм требовал немедленной смены положения и воздуха.

Стояла неладная хмурая погода, но бывают дни, когда и она радует. Когда витает в воздухе что-то, содержащее намёк на свободу и грядущие перемены. В большинстве случаев такая атмосфера исчезает, не оставляя даже воспоминания о себе. Но на этот раз Владислава переполняла уверенность, что нечто должно произойти, причём нечто такое, что перевернёт всю его жизнь. Правда, он не знал на какой бок.

Выйдя из подъезда со стеклянными дверями, он вставил наушники и нажал на сенсорную кнопку. «Биопсихоз» и трансовые треки понесли его по волнам предчувствий и непонятных ожиданий, как будто он перестал быть человеком, а увидел себя сверху – комочком материи, перемещающимся из пункта в пункт, руководствуясь странными двухмерными мотивами. Прежде чем идти на место первого столкновения, Владислав зашёл в кафе и взял сэндвич. Внутри сидеть не хотелось – он вышел за дверь и принялся за ужин на верхней ступеньке, пропуская редких посетителей и шумные группы непонятно чему радующихся молодых людей. Один из подростков задел его плечом.

– Ты бы извинился, парень! – развернувшись, сказал Владислав.

– А ты не стой на входе, – ответил тот.

Мелкая морось стала заметна на фоне горевших в поздних сумерках фонарей. Владислав засунул в рот остатки сэндвича и, отлипнув от стены, медленно зашагал в сторону Тверской, где в одном из дворов встретился с пожирателем «Сникерсов». «Крабус… Почему Крабус? – подумал он. – Странное название пришло в голову, эти щупальца совсем не напоминают…» С громким сигналом прямо мимо него пронеслась скорая, Владислав едва успел отскочить. «Решили подобрать новых пассажиров?!», – с раздражением подумал он.

«Разрежь вены – стань свободным!», – неслось из наушников и раздражение на мир сгорело и захлебнулось в адреналиновой волне.

«Семь с половиной часов», – увидел он время на большом электрическом циферблате над гигантским глобусом.

Наконец, он стал узнавать приметы места, где повстречался с неизвестным. Теперь адреналин кипел в крови не из-за музыки, а из-за того, что, если он ничего не обнаружит, это будет означать, что он сошёл с ума, а если найдёт… Крабуса… Он не знал, что будет делать. «Собственно, для чего я сюда пришёл?», – подумал он. Но возвращаться было уже поздно. Он свернул за угол после окончания гигантского арочного прохода в один из дворов на Тверской.

***

Когда он проснулся, было так тепло и сладко, что долго не хотелось вылезать из-под одеяла. Так тепло, так безопасно… Ощущение блаженства от пробуждения, после которого не нужно вскакивать и куда-то идти, согревало внутренности лучше горячего чая после холодной моросящей улицы.

«А почему я, собственно, никуда не должен идти?», – вдруг подумал он. Отрезвляющий вопрос прокатился по телу, ежом проскребая себе дорогу от грудной клетки до паха. Владислав вскочил. Будильник почему-то не работал, он посмотрел на часы своего смартфона. Среда, 10:19 – сообщило ему устройство. Он быстро собрал вещи и, не позавтракав, выбежал на лестничную клетку. «Чёрт, и будильник не сработал, и…

– А как я оказался дома? – произнёс он вслух, поднимая глаза к белому потолку.

Держась за хромовую ручку вагона метро, между уныло стоявшими пассажирами, Владислав пытался восстановить события вчерашнего вечера.

За поворотом арки был обычный московский двор, утопающий в сумерках тёмной густой зелени. На асфальте одной из парковочных площадок он заметил участок, огороженный красно-белой лентой в полоску, натянутой между конусами. «Вероятно, это то самое…» «Молодой человек, что вы встали у выхода, дайте выйти!», – завопила маленькая неприятная женщина из-за спины. Лента и впрямь огораживала участок вокруг открытого люка, при этом поблизости нет крышки… Владислава обдала холодная волна страха. На этом месте память стала сопротивляться попыткам проникнуть глубже.

«Станция Маяковская», – пропел профессиональный женский голос. Владислав вышел вместе с толпой, и его понесло к эскалатору.

«То это место или нет?», – думал он, стоя возле колодца. – Если даже оно, то если полезу туда, кто-нибудь прицепится. Хотя, какое им дело…» Он пригнулся и, приподняв ленту, подобрался к колодцу, и, больше не раздумывая, стал спускаться по круглым железным перекладинам. Десять секунд спустя к сомнению добавилась ледяная рука страха, стянувшая волосы на затылке. Воздух стал более спёртым, становилось душно. «А зачем я вообще спускаюсь, что я буду делать внизу?», – он упорно задавал себе этот вопрос, а ответ также упорно ускользал от ищущей длани разума. К безумной влажности добавилась нота канализационной вони. Наконец, ещё повысившаяся влажность известила о том, что он у самого дна. Влад на миг задержался, а затем спрыгнул с последней перекладины. Знакомое всем, кто хоть раз делал шаг со ступеньки в полной темноте, чувство, что ты проваливаешься в пустоту захватило дыхание, но через долю секунды раздался всплеск и тёплая влага захлестнулась в ботинки. Было жутко душно, чувствовалось даже перемещение этого осязаемого воздуха. В голову совершенно не к месту пришла мысль, о том, каким образом это строилось в те далёкие времена, в начале XX или, тем более, в более ранние века.

После того, как он включил фонарик смартфона, пришло окончательное раскаяние: а что он собственно намеревается тут делать? Единственным доступным действием было – идти, и Влад пошёл.

Владислав не сразу посмотрел на часы: было уже 21:22. По его расчётам, он шёл около десяти минут, значит…

«А ничего это не значило тогда», – оборвал он свою мысль, сходя с эскалатора.

На гранитных ступеньках у выхода, как всегда, была давка – люди не могли поделить большое количество дверей на выходе.

На улице висела лёгкая, приятная прохлада – после духоты метро очень поднимает настроение.

Страх вспомнить всё, что было вчера, тянул как гиря на верёвке, но он не собирался сдаваться. Бодрыми шагами он дошёл до стеклянного входа в офисное здание.

В тепле офисного лабиринта, где вопреки всем крикам об уважении личности в «Нашей фирме», нет не то, что уважения, но и места для самой личности, стоит множество светящихся мониторов и жужжащих вычислительных машин. Каждая трудовая единица привносит свою лепту в ореол успеха собственников фирмы и питается пылинками этого успеха.

Маркетинговые агентства – это элитные заведения для тех, кто недостаточно талантлив, чтобы заниматься творчеством, недостаточно напорист, чтобы вести свой бизнес, но достаточно чуток и свободолюбив, чтобы ощутить настроения массового потребителя, не срастаясь с ним в одну массу. Почему, собственно Владислав и пришёл сюда. Это место не чуждое творчеству, хотя и специфической формы и иногда здесь выделяют отдельный кабинет.

Компания, в которой работал Влад, занимается продвижением товаров массового, но с претензией на «продвинутых», потребления, и уже долгое время была на коне. Так что у Владислава был свой небольшой, но офис.

Влад, пройдя через холл и поздоровавшись со знакомыми, вошёл в свой уютный уголок чуть в стороне от лабиринта тонких стенок, между которыми обитает планктон.

Сбросив рюкзак на пол, возле рабочего стола, он нажал кнопку включения на компьютере. По завершении загрузки, монитор выстрелил в глаза сообщениями о заданиях по мелочи – это ежедневно даётся в нагрузку к крупным проектам, за некоторые из которых отчитываться приходилось раз в квартал. Влад бегло пробежал их глазами – ничего, он успеет. Мысли понеслись во вчерашний день… Вдруг раздался звонок.

– Да?

– Коваленко, почему опоздал?

– Извините, Александр Викторович, плохая ситуация в метро.

– Раньше выходить надо. Есть прогресс по «змейкам»?

– Разойдётся как горячие пирожки! – бодро отрапортовал Владислав – идея хоть и бредовая, но вполне может зайти, а я запущу все скудные точки узнавания в мозгах потребителей.

– Ладно, смотри. До связи.

– До свидания.

Владиславу очень нравился либерализм, доходящий до разгильдяйства, царящий в компании. Если хоть на секунду допустить, что маркетинг – это разновидность творчества, то, как и всякое творчество, он не может существовать в несвободной атмосфере. Это было уже второе крупное опоздание за последние две недели.

Наконец, он сел и начал вспоминать.

Влажность стоит такая, что воздухом можно захлебнуться. Он бесполезным движением вытер лицо – всё равно через несколько секунд с него польются ручьи. В поле зрения попадает лишь то, что выхватывает фонарик из космической темноты канализации. «А что я там искал?», – снова задал он себе этот вопрос. Странно, он помнил, что задавал себе этот же вопрос ещё там, под землёй, но не помнил, ответил ли на него. Вода ручейками просачивается через стены и стекает в болото, которое достаёт уже до колен. По голове непрерывно бьют вонючие капли. Через несколько десятков метров канализационная вонь стала острее.

«Зачем я сюда спустился?»

За поворотом вода стала резко подниматься и уже доходила до верхней части бёдер. Абсурдность происходящего не даёт сосредоточиться и наконец осознать, что он тут ищет. Где-то впереди послышался всплеск, он остановился. Ничего необычного не было, только эхо разносит всплески воды от его ног и шлепки падающих капель. Он идёт дальше, и когда начинает с трудом передвигать ноги в мутной воде, слышит параллельный своим шагам звук. Впереди идёт кто-то ещё. Тело охватила дрожь, заставившая мелко трястись нижнюю челюсть. С трудом успокоив себя мыслью, что возможно тут ходят диггеры, он пошёл дальше, предварительно направив свет фонарика вперёд, повыше. Не то, чтобы свет фонаря доставал до дна, когда он светил чуть ниже, так, что было видно ноги до колен, но это помогало создавать визуальный ландшафт дна в голове, чтобы не оступиться. Он пропустил момент, когда вода температуры человеческого тела поднялась до пояса, до того уровня, когда тело человека принадлежит воде. Он споткнулся и выронил смартфон в воду.

Какое-то время Влад стоял, давая глазам привыкнуть к темноте. Бессмысленно: тьма была абсолютной. Вдруг он уже не услышал, а почувствовал движение чего-то сопоставимого по размеру с человеческим телом. Оно ушло под воду. Тело было физическим, потому что он ощущал движение в толще воды. Странно, но сердце не выпрыгивало из груди – на этот раз оно замерло, как будто затаилось. Вдруг в глубине зажёгся свет. Это точно не его смартфон – у того не было водозащиты. Свет из глубины стал приближаться. Он увидел руку, держащую прямоугольник смартфона. Тот вынырнул, слепя и не давая разглядеть кто перед ним. Прошло две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять секунд… Свет оставался на месте, и человек впереди не двигался и не заговаривал.

В дверь постучали.

– Да?! Крикнул Владислав напряжённо.

– Слав, пойдёшь на обед? – задала вопрос миленькая рыжая головка, просунувшись в дверь.

– А… Нет, спасибо. Я сегодня опоздал, позавтракал тоже поздно, – соврал он. – Позже перекушу.

Дверь закрылась. Последнее воспоминание не желало покидать кладовку памяти.

Вдруг его дёрнуло как от удара током.

Из густой тьмы, образовавшейся за источником света, в освещённое пространство стало вплывать лицо. Он догадался кто это едва кончик носа и подбородок оказались в его полосе. В покрытое светом пространство втиснулось его собственное лицо, только глаза смотрели глухо, не содержа в себе ничего человеческого. Секунду оно смотрело на него двумя чёрными колодцами, освещённое фонариком снизу. А потом его собственные губы в отражении выдали мёртвенную улыбку с чёрным провалом рта. И больше Владислав не мог вспомнить ничего из этого вечера.