Читать книгу Время истекло - Роман Корнеев - Страница 7
XXI
52 Мекк
ОглавлениеВосхождение было волшебством. Будто какая-то сила уносила его под самые небеса, растворяя в их неземном сиянии, растворяя настолько, что он переставал ощущать себя собой, разделять собственные мысли с дыханием окружающей его вселенной. Даже самые эти мысли постепенно гасли, исчезая в далёкой дали, оставляя после себя лишь жалкий отголосок былой сущности, тихое эхо населявшей его некогда личности, которую он для простоты именовал собой.
Но нет, только тут, на самом верху к нему приходило запоздалое понимание, насколько иллюзорно и тщетно человеческое автовосприятие. Сколько ни вглядывайся в зеркало бытия, ты увидишь там не себя, но лишь собственное отражение, тусклое, искажённое, далёкое от правды. Затяжной монолог в голове – тоже не ты, а лишь бессмысленное эхо мигрирующих сквозь зону Брока внешних сигналов, лишь по недосмотру воспринимаемых тобой за собственные мысли, настойчиво звучащие у тебя промеж ушей.
Сны о снах и мыслях в глубине этих снов.
Они были ничуть не реальнее той яркой многоцветной вселенной, что окружала его сейчас, напротив, они были донельзя тусклы и тоскливы, и уж тем более они не были тем, что можно было называть «собственным я». Истинного себя он бы не смог так легко заглушить, отодвинув на самый край бытия и замерев там в безумном восторге.
Что может быть реальнее, вещественнее, зримее и правдивее тех чувств, что порождал процесс восхождения?
В конце концов, любой зрительный, звуковой, тактильный или иной сигнал из так называемой объективно существующей реальности, прежде чем попасть в высшие нервные центры и быть там интерпретированными сотней триллионов нейронных связей, до того миновали десяток ретрансляторов в примитивных участках мозга, которые донельзя искажали и без того небогатую человеческую способность видеть, слышать и ощущать окружающее.
Не стало исключением и обоняние. Миндалина кормила височные доли ерундой, большинство генов обонятельных рецепторов у предков человека были сломаны ещё до последнего разделения генеалогического древа приматов, но добила обоняние не промышленная революция и не засилие бытовой химии, а страшные пандемии две тысячи двадцатых. Ковид, марбург, зика. Если не считать горстки «нюхачей», большая часть населения Земли не почувствовали бы теперь даже вони гангренозного разложения собственных конечностей, покуда их собственная плоть, пропитанная инъекциями автоматически подаваемых через помпу антибиотиков и противовоспалительных, не начала бы распадаться у них на глазах.
Так впервые за две сотни миллионов лет существования млекопитающих целое поколение хомо сапиенс утеряло всякую способность к восприятию запахов. Человек, чьи гипертрофированные лобные доли когда-то выросли из обонятельных центров амфибий, человек, почитавший собственную личность базирующейся именно в этих центрах принятия решений, разом остался без главного стимулирующего сигнала извне. В темноте папоротниковой подстилки мезозойских хвойных лесов наши предки теряли цветное зрение и ориентацию в трёхмерном пространстве, но при этом развили обоняние настолько, что оно почти заменило им и слух, и зрение, и пока высшие авиалы принимали решения гипертрофированными участками зрительного четверохолмия среднего мозга, прото-млекопитающие из клады синапсид превратили свои обонятельные луковицы переднего мозга в то, что у человека стало лобными долями неокортекса.
Высшие центры речи, восприятия, моторики и осознанного мышления, идеальный инструмент познания и завоевания мира у миллиардов людей разом остался без своей самой базовой функции. Пандемии породили всеобщую аносмию, и дивный новый мир людей без обоняния вызывал у специалистов тихую панику.
Выросшее с аносмией поколение не просто обрушило рынок парфюмерии, но могло в итоге запросто выродиться в интеллектуально сниженных гоминид уровня парантропов – годных много и вкусно жрать белково-углеводную массу, но вряд ли способных самостоятельно её производить. К началу Войны за воду на фоне общепланетарного кризиса стали поступать первые неутешительные данные о тотальном снижении когнитивных способностей детей с аносмией. Человек без обоняния неминуемо тупел.
Но решение нашлось неожиданно легко и быстро. Те нервные связи, что простаивали из-за отсутствия внешних сигналов, можно было стимулировать транскраниально, стоило активировать у человека в мозгу пару лишних генов. Ещё пара лет форсированных исследований в области магнито- и фотогенетики, и первый пациент с врождённой деградацией лобных долей послушно (а как иначе, с таким-то анамнезом) лёг в аппарат.
Так началось первое в этом мире восхождение.
Аиста гнездо на ветру.
А под ним – за пределами бури —
Вишен спокойный цвет.
(здесь и ниже: Басё, перевод: В. Маркова)
В темноте и тишине депривационной камеры разом вспыхивали мириады образов, не столько визуальных, сколько именно обонятельных, он будто разом вспоминал сотни незнакомых ароматов из тысячи разных мест, в которых он никогда не бывал, и эти ароматы пробуждали в его мозгу нечто, похожее на сон, только никакой это был не сон, потому что и он не спал, и то, что он видел, никогда не существовало, а значит не могло появиться ни в каком, даже самом сказочном сне.
Обыкновенно пациент в камере ощущал нечто вроде гигантской горы выше звёзд, по склонам которой приходилось карабкаться, но с каждым шагом, с каждым метром подъёма и гора исчезала под ногами, и шаги превращались во взмахи невидимых крыл, и мир вокруг оборачивался безбрежным морем из мыслеобразов, восторженных чувств и кристально чистых идей, что вспыхивали и исчезали в бесконечном танце трипа. Восхождение было волшебством, доступным каждому. Идеальным стимулятором без вредных последствий. К тому же совершенно легальным.
Восхождение будто раз за разом разбирало твой мозг на отдельные нейроны и тут же собирало вновь, выстраивая новые связи и приводя в порядок старые. Быстрее. Выше. Сильнее. Средний айкью после каждого сеанса в среднем по популяции повышался на три пункта. Уровень счастья в контрольных группах зашкаливал.
Одна проблема. Аппарат был дорог, и пусть его пытались разрабатывать буквально все, от «Аннапурны» по «Янгуан» через весь алфавит, большинство прототипов до сих пор оставались так плохи, что через раз вызывали у пациентов судороги и шквальные приступы эпилепсии. В народе особо лихой славой пользовалась модель «Тойоты» под кодовым именем TCIM-16, которая угробила полторы тысячи человек, прежде чем её запретили к эксплуатации. По сути, полностью безопасной из массовых аппаратов считалась только машинка консорциума из пяти корпораций, прозванная в народе «Белая вдова» за характерный внешний вид.
Их производили мало, ничтожно мало. Семьдесят тысяч штук в год на всю планету. Среди детей поначалу разыгрывали каждый новый сеанс в лотерею, и очередь на плановое посещение медцентра, где стоял такой аппарат, растянулась на годы. Процветал рынок нелегальной стиму-техники с жуткими побочками и сомнительной эффективностью. Если бы всё шло дальше, комунидадес Росинья с гарантией погрузились бы во мрак мезолита в течение следующего поколения, поскольку своевременной вакцинацией от нейропатогенов тут и не пахло, а деньгами – тем более.
Неудивительно, что эта территория с тех пор считалась землёй Корпорации.
Корпорация разработала свой аппарат (не менее легендарную «Шаперон руж»), дешёвый, надёжный, компактный, неприхотливый в эксплуатации, хоть и считавшийся среди знатоков восхождения слишком грубым, после него неудержимо хотелось вдрабадан обдолбаться чем попало, лишь бы не ощущать так остро неустроенность этого мира. Аппарат не проходил никакую сертификацию и, кажется, вообще официально не производился. Но только в комунидадес Росинья таких стояло триста штук, и хотя сеанс тут стоил столько, что за эти деньги даже в самом злачном притоне Рио можно было сторчаться досмерти, местные амигос дель амигос предпочитали накопить и смиренно дождаться очереди, даже не думая лезть со своей «крышей».
Оно стоило того.
Но вот чего делать не стоило, так это прерывать сеанс.
Хрустальные выси и волшебные красоты с одного удара обрушились, погребая его под собой.
– Омбре, леванта!
Драммер в ответ невразумительно промычал. Его разобрали, но не собрали. Ке диабо ты творишь, омбре сраный, сказано же было, собираемся в шестьсот по местному.
Под веки Драммеру словно толчёного стекла насыпали, разглядеть что-то внятное в полумраке салон-вагона было затруднительно, да и то сказать, ночь на дворе. Как ещё поперёк очереди сюда попадёшь. Плати втридорога, просачивайся между смен, любителей восхождения в комунидадес и опричь тебя полно.
Так, вот стоит с виноватым видом стиму-техник в чёрной шапочке набекрень поверх биосьбюта, даже через изоляционную маску его взгляд выражал вящее неудовольствие. Ну, ми пердои. Потом сочтёмся.
А вот и тот, кто Драммера так неурочно разбудил.
Недовольная рожа «нюхача» с по-обыкновению заткнутыми широкими ноздрями, от которых уходили за спину кислородные проводки. Дело было, разумеется, не в социальной дистанции и вообще не в том, что «нюхач» опасался местной микробиоты. По странному стечению обстоятельств среди агентов Корпорации прошивки вакцин распространялись поперёд свежих штаммов с упреждением в полгода, если не год. Кому расскажи, сочтёт тебя теоретиком заговора.
Заговор, конечно, тут был ни при чём. Помпы Корпорации всегда были заправлены самым топом, рискованным, но они и так каждый день рискуют, пара лишних процентов смертности не в счёт. Был бы Драммер лет на десять старше, тоже ходил бы, как этот «нюхач», повсюду с заткнутыми ноздрями. Потому что реально воняет.
В мире почти что поголовной аносмии не особо стремились мыться, зато повсеместно галлонами лили всякую дрянь, чтобы хоть что-то можно было унюхать.
Драммер машинально потянул носом воздух.
Нет, опять ничего. В теории, эта машинка могла на время улучшать и собственно ощущение запахов. Но не сегодня, и не вот так, с обломом на полдороги.
Так, подвижность глаз возвращается, и писк в ушах утих, можно было двигать, по дороге поговорим.
Драммер, не говоря «нюхачу» ни слова, выбрался из «шаперона», сдирая с себя клеммы индуктора. На вены лучше не смотреть, наверняка в деталях видны сквозь кожу, всё контраст активатора. Теперь три дня чёрным ссать.
Куртку на плечи и ходу, под барабанную дробь дождя.
Мунсун в Рио – дело такое. Лучше дома сидеть, а не куда-то тащиться.
А вот и транспорт. Три чёрных вездехода «Джи И».
Драммер обернулся на «нюхача», ке диабо, они договаривались не светиться, но тот только в раздражении рукой махнул, двигай, мол.
В кабине второго вездехода помимо водилы торчал ещё один хмырь, тоже типичный местный «физи» – бритый чёрный затылок лоснится тремя потными складками, наверняка оба бывшие амигос дель амигос, где Корпорации ещё рекрутировать людей, не в «Арселор» же. Хотя, и там не без своих людей, конечно, но свободных агентов в любом случае лучше набирать с рынка.
Кто ещё способен в четыре сотни утра молча сорваться по звонку личного «ай-би», ну или не совсем молча. Драммер отчётливо слышал недовольное ворчание с передних сидений. Ну, ему по этому поводу точно не стоит предъявы кидать, сам такой подставы не ожидал.
«Нюхач» между тем не спешил садиться, всё переругивался о чём-то с ещё двумя «физи» из соседних вездеходов, те размахивали руками, хватали его за рукав куртки и разевали рты, «нюхач» морщился, но стоял на своём.
Драммер повертел себе шеей, похрустел спиной, вроде понемногу устаканивается когнитивочка. Даже прерванное на середине восхождение работало – резвее бежали мысли, улучшалась координация, опять же в смысле релокации долговременной памяти сеанс – вполне себе заменитель хорошего двадцатичасового химического сна. Просыпаешься всегда чумной, зато ближайшие пару суток будешь как огурец.
Побежали в голове и детали дела. Агентка из наших, причём не просто так, а с самого верху, иначе причём бы тут был Драммер, зачем-то попёрлась в Рио на территорию «Арселор», и вот уже вторые сутки как тишина. Фотка прилагается, что-то знакомое, но смутно. Может, пересекались когда-то. В Корпорации как, оперативная группа всегда под задачу собирается, никаких вась-вась, сработали-разбежались, вместо имён одноразовые позывные. Вот «нюхач» у них в этот раз был по погонялу «портной», а в прошлый (в комунидадес Росинья и народу-то поди максимум миллиона два, разумеется, так или иначе будешь со всеми своими помногу пересекаться) – в прошлый он мог быть и «сапожник» и «пирожник». С этими двумя «физи» Драммер тоже уже наверняка знаком, только они ему без интереса, детей ему с ними точно не крестить.
Бледная от злости рожа «нюхача» меж тем всё-таки втиснулась в кабину вездехода, тут же завелись и поехали, Драммер же не стал ни о чём расспрашивать, надо будет, сам скажет. Но «нюхач» покуда тихарился, уставясь в вирт, только «ай-би» помаргивал и глаза слезились под маской, будем надеяться, что не от вони всех троих.
Наконец оторвавшись от переписки, или чего там, «портной» обернулся к Драммеру, только когда уже повернули вниз, на объездную. Вообще так себе конспирация, три огромных чёрных вездехода прут на всех парах от комунидадес в сторону чужой территории.
– Поступил сигнал от агента, пришлось форсировать.
Тогда понятно, чего его так дёрнули. Драммер быстро пробежался глазами по трассировке. Негусто, но кое-какие метки промежуточных хопов сохранились, и да, с каждым часом след будет всё бледнее. Ни внедрение нормально не организовать, ни отход.
– Сообщение было приложено?
– Угу, стандартный сингл-файр, типа все ва рапидаменте.
Без деталей, значит. Ладно, и не с таким работали. И теперь понятно, зачем нам такая толпа «физи». Будут вместе с «портным» прикрывать мою задницу.
К слову о заднице.
– Сколько у меня?
– Окно? Минут семь наверняка, прежде чем засекут.
Драммер присвистнул.
– Негусто.
– Должно хватить.
И посмотрел так насуплено.
Ха, должно хватить. Вольно ему рассуждать.
«Нюхачи» в качестве резонной компенсации собственной нормальности получали практически полную толерантность к стиму-технике. Хоть дырку им в черепушке сверли, хоть вектора им коли, один фиг ничего не выйдет. Все связи, что могли быть простимулированы, у них к двадцати годам уже наработались, все обходные пути спешат сказать баиньки и спокойно отмереть. К сорока годам у среднего индивида связи окончательно стабилизируются, у кого выжило поболе других, тот молодец и наверняка когда-то учился в университете, но сделать с этим материалом что-то внятное покуда никому не удалось, даже лабораториям Корпорации. Не дать отмереть тому что есть, вот ты уже и не пациент с альцгеймером, но не более. В итоге страдающая аносмией основная популяция, при некотором везении, внезапно оказалась в более выгодном положении чуть ли не суперлюдей в сравнении с бедолагами-нюхачами, то есть это ему, Драммеру, теперь лезть в самое логово, и это ему «должно хватить». Вот спасибо.
Впрочем, чего зря бухтеть, работа есть работа.
– Разъезжайтесь по команде.
Уже погружаясь в вирт под тревожное попискивания своего «ай-би», Драммер услышал, как на крыше их вездехода заворочалась фазированная решётка антенны. Понятно, почему в качестве транспорта выбрали неповоротливые «Джи И», с такого расстояния да ещё и на ходу лупить вслепую – тяжкая работа для наводчика. Ладно, ребят, не подведите.
И послушно нырнул.
Логи уходящих пакетов скользили мимо него подобно вагонам скоростного трансконтинентала, если его наблюдать с пригородного полустанка, держите ваши сомбреро, амигос. Триггеры паттернов ответа уже начинали мелькать где-то в глубине, но мало, слишком мало. И далеко.
– Поехали!
Ке диабо, выворачивая, крузовик подпрыгнул на ухабе и логи тут же прервались чёрной полосой. Что они там творят?
– Ровнее. И ближе.
Поток снова двинулся, надо начинать.
Подчиняясь команде Драммера, генератор запросов принялся нащупывать известные уязвимости. Если сигнал сумел пробиться изнутри, значит, есть хороший шанс, что «Арселор» экономит на админах.
Хоп! Первый пошёл, один из пакетов благополучно проскочил файервол, на ходу модифицируя собственные заголовки. Это ж чего, брешь полугодовой давности, неужто до сих пор не прикрыли?
Так, теперь закинуть туда микросервис, и опачки, наружу пошёл простенький, но стабильный пинг.
– Есть проникновение, я пошёл внутрь.
Молчат, сопят. Ладно, всё равно не до них сейчас.
Сколько там, говорите, у него времени?
Таймер мигал на первых секундах второй минуты. Семь минут, фильао да пута. Ох, «нюхач», ох ты ж мастер всё спланировать.
Серая мгла вирта накрыла его с головой.
Внутри было тесненько, но чистенько.
Шпалеры мэйнфреймов, колонны шлюзов, транспортные магистрали. То, куда он забрался, даже близко не было публичным сервисом, больше походя на лабораторную ферму для каких-то базовых расчётов. Куда же это агентку занесла нелёгкая… обыкновенно это за тайнами Корпорации носились специалисты по промышленному шпионажу со всего мира, но чтобы наоборот?
Логи пакетов теперь обрели структуру, методично обшаривая окрестности в поисках следов того сообщения. Шлюзы, внутренние адреса, порты доступа, ке диабо, время тикало, а прогресс остановился на первом этапе.
– Мне нужно ещё хотя бы минуты две.
Драммеру показалось, что сквозь рёв форсированных движков он расслышал матюги с переднего ряда.
– Времени нет, по нам уже вовсю работают. Работай, будем крутиться, сколько сможем.
Кажется, это пропала связь с первым вездеходом. А быстро они, будто готовились к атаке. Что бы там не случилось, теперь с прикрытием стало совсем е руим.
Если «Арселор» решился погасить вездеход на общей территории…
И тут ему всё-таки повезло. Буквально краем глаза он заметил мелькнувшую в логах знакомую сигнатуру. Точно, пользовательский терминал всяко должен подписывать сообщения, а вот этот почему-то этого не делает, как будто его оператор забыл приложить при логине свой сертификат, а терминал ему почему-то позволил это сделать.
Наша агентка поработала, не иначе.
Драммер быстро сверил метки в том самом «рапидаменте», а что, похоже.
Повторный взлом прошёл как по учебнику, никакого брутфорса вслепую, сформировать запросец, бац, и вот он уже внутри. Только пользовательский терминал, вирт тут выглядел бедненько, но уже без мозголомной промышленной топологии оптических линий.
Одна проблема. Терминал был пуст. Кто бы тут не покопался, он давно свалил.
И тут у него словно взорвался «ай-би».
Сквозь истерику тысяч одновременно поступающих сигналов Драммер только и смог, что проскрежетать:
– Меня ломают.
Вырубить какофонию удалось лишь с третьей попытки – тот, кто валил сейчас весь этот спам ему в уши, был настроен весьма решительно. Атака шла сразу по всем доступным каналам, даже, кажется, с небес что-то сыпалось, как будто там тоже знали, кто это здесь позволил себе так мощно засветиться.
Правило хакера номер раз, если тебя засветили с неба, гаси всё и уходи ногами.
Увы, Драммеру этот рецепт успеха совсем не годился.
Но зачем агентка рисковала собой, отправляя отсюда пустое сообщение, которое наверняка могло её спалить, но в итоге решила не дожидаться, когда её найдут? В этом не было логики.
Он оглянулся, серая мгла вирта была такой же сухой и пустой, как и всегда.
Что-то он упустил. Что-то важное. Здесь должна быть закладка. Такая, чтобы заметили только свои.
Он принялся шарить во всех стандартных местах, где можно было без палева дописывать кастомную дату, но ничего не находил.
И тут до него дошло. Здесь было не просто чисто. Здесь было слишком чисто. Чистенько. По обыкновению в подобных терминалах по всей оси валялись всякие огрызки временных файлов, следы старых кэшей, обрубки нештатно завершившихся сессий и нештатно же применённых диффов. Тут же не было и следа чего-либо такого, будто кто-то нарочно подчистил за собой и ушёл, оставив открытой дверь и подтерев за собой все логи.
Чтобы что?
Второй вездеход пропал с радаров. Семь минут истекли.
И тут до него дошло. Этот терминал взломали. Значит, диффы всё-таки есть, и они должны остаться в месте взлома. Вот его собственный кусок кода, а вот и, да, вот чужой код.
Уже отправляя его самому себе на «ай-би» с пометкой немедленной ретрансляции наверх, Драммер успел расслышать, как с жутким воем и скрежетом вездеход повело куда-то в оффроад. Бунта мерда, да куда вас там…
Секунду спустя их накрыло, разом вышибая Драммера и из вирта, и из кресла, с размаха впечатывая его лицом в расправляющуюся перед ним подушку безопасности.
Мелькнула мысль: как же он себя разогнал, раз всё так ме…
Мелькнула и пропала, сменившись чернотой.
В ладоши звонко хлопнул я.
А там, где эхо прозвучало,
Бледнеет летняя луна.
Восхождение на этот раз ощущалось иначе. Его словно обули в раскалённые испанские сапоги, нет, словно заточили в железную деву, и прямо в этом пропитанном страданьем средневековье отправили творить его сизифов труд. Только вместо камня был он сам, его неподъёмное тело, его одеревеневшие мысли, его ставшие бессильными крылья.
Сложнее всего было сделать первый шаг.
Туда, где с самого тёмного дна еле проблескивала меж туч старая луна. Туда, где его ждала осточертевшая свобода. Туда, где всё было возможно и ничто не было запрещено.
Где властвовал Ромул и его Корпорация, откуда спускали директивы, всегда предельно точные и всегда в последний момент.
Как высоко, как невозможно далеко.
Но он всё-таки шагнул вперёд, до стона, до разрыва связок напрягая скручиваемые узлами мышцы. Потом ещё и ещё раз.
На этот раз восхождение не делало его ни умнее, ни быстрее. Как не добавляло ему новых образов к размышлению или светлых мыслей для любования на чёрный день. Напротив, с каждым шагом он словно что-то терял, отрезая позади себя очередной ломоть прожитой жизни. Раз, и позабыто далёкое детство. Два, и отброшена прочь юность. Три, и промелькнула полная приключений и катастроф жизнь вольного агента.
Неважные детали улетали прочь подобно осеннему листу в ураган.
Застарелые психологические травмы растворялись в небытие, подобно вчерашнему сну.
Планы на жизнь становились не нужными.
Яркие эмоции тускнели и гасли вдали.
Оставалось только восхождение.
Трудное. Тяжкое. Невыносимое. Бессмысленное.
Зачем ему это? Зачем?! Ке диабо!
Но он находил в себе силы сделать новый шаг, на ходу теряя самого себя и всё-таки вытаскивая из ямы то, что осталось.
Это тянулось целую вечность, но он не сдавался, пока снова не показалась луна, пока небо не раскрылось над ним серой линзой, пока он не перестал чувствовать собственные ноги. Тогда он рухнул на землю и боком пополз вперёд, цепляясь за сухую траву липкими пальцами, только не останавливаться, иначе его догонит этот невыносимый смрад…
В ноздри Драммеру наотмашь ударила сладкая вонь горелой плоти пополам с копотью и кислятиной ржавого железа. От этого мучительного коктейля глаза заливало едкими слезами, а желудок выворачивало, но Драммер всё равно продолжал ползти. Надо же. Он снова, впервые за почти тридцать лет, чувствовал запахи. Это удивительное обстоятельство бодрило, хотя, конечно, он всё равно то и дело отключался, снова начиная своё долгое восхождение.
Хотя, в этот раз ему не пришлось переносить всю тщету сизифовых трудов в полном одиночестве. Кто-то грубо схватил Драммера за шиворот и грубо поволок по земле, разворачивая лицом к закопчённым небесам.
Как интересно. Рядом что-то заухало, это один из «физи» от пояса по-македонски лупил с двух рук в белый свет, как в сентавочку, отходя к ближайшему укрытию.
Кажется, «физи» при этом что-то кричал, сорвав с себя маску, но Драммер никак не мог ничего расслышать, только короткое ух-ух-ух, с которым досылались из стволов маслины.
Как же он себя разогнал, раз всё так медленно.
Драммер скосил залитые щипучим потом глаза.
Да, вот их полыхающий вездеход, наполовину развороченный прямым попаданием, наполовину смятый ударом о выступ скалы.
Неудивительно, что он так ослаб, целым выбраться из такой заварухи. Но кто же его там волочёт?
Краем глаза Драммер различил рукава куртки «нюхача».
Ага.
Тот пыхтел от натуги и на вялые оклики подопечного не реагировал.
Да погоди ты, я сам.
Но первая попытка встать на ноги не удалась, завершилась неудачей и вторая.
Драммер как мог сильнее вытянул шею, но ничего интересного не разглядел, тогда пришлось протянуть перетянутую кровяной коростой, но всё-таки хоть немного послушную руку, чтобы тоже ничего толком не нащупать.
Ниже паха начиналось какое-то неинтересное и дурно пахнущее месиво, наскоро перетянутое крест-накрест латексным жгутом.
И тут Драммера всё-таки вывернуло прямо себе на грудь. Разбираться, что с другой рукой, и почему он её тоже не чувствует, внезапно расхотелось. То-то помпа так трудится, аж скрежещет.
Фильао да пута. Да остановись ты!
И тут «нюхач» всё-таки затащил Драммера за какой-то камень и, сипло дыша, над ним склонился:
– Ты живой там?
Драммер кивнул, не тратя остатки сиплого дыхания на ответ.
– Транслировать успел?
Снова кивок.
– Лежи здесь, кавалерия уже на марше.
С этими словами «нюхач» растворился в клубах лениво заволакивающей всё вокруг гари. Где-то в отдалении продолжало ухать, но Драммера эти звуки по-прежнему не интересовали.
Почему кому-то есть дело до несчастного файлика, огрызка стоковой библиотеки, который не глядя хакнули и так же не глядя переслали? Что туда поместила оставшаяся по ту сторону агентка или кто-то из её людей? Почему «Арселор» предпочёл ради всей этой ерунды, этого дурацкого проникновения на пустом месте на задворках задворок мира, посреди промзоны на самой границе Рио и комунидадес Росинья?
Снова ухнуло. На этот раз так, что Драммер даже соизволил из последних сил обернуться.
Над промзоной бледным сферическим грибом вспухала ударная волна, подсвеченная снизу красным. Вот, что его только что тряхануло. Неядерный заряд. Три килотонны. Сейсмическая волна вшестеро быстрее ударной. Значит, у него ещё есть секунд десять. Это много.
Значит, дело не в файле. Агентка что-то нашла. Что-то такое, что стоило и её жизни, и всех наших.
Это хорошо.
Плохо то, что Драммер никак не мог вспомнить её имя. Ну же, ты читал досье, да и наверняка слышал это имя раньше. Не безымянный полевой агент, а бери выше, с самых верхов. Соратник Ромула. Элита Корпорации, её боевой и интеллектуальный кулак. Она пробралась туда в одиночку и сумела добыть то, что нужно, прежде чем они успели отреагировать. А он даже её имени вспомнить не может.
Ну же, тебе всё равно нечем заняться, покуда из тебя утекает, смешиваясь со сладкой едкой вонью копчёного мяса, твоя собственная жизнь.
Лилия. Её звали Лилия Мажинэ.
Ударная волна завершила его восхождение раньше времени.