Читать книгу Мой побег в Эльдорадо - Роман Корзун - Страница 18

Однажды, как обычно, пришел в бесплатную столовую поесть и встретил своих уже старых знакомых из Молдавии. Ту самую парочку, что показала мне все прелести параллельного Рима. Они находились в компании одного на вид угрюмого и недоверчивого парня и представили нас. Звали парня Василий. Немного выше меня, коренастый, неулыбчивый. Он был тоже из Молдавии, но не из Кишинева, а с периферии. Нравы и культура тех людей несколько отличались от столичных. Люди прямолинейные, в целом спокойные, хоть иногда и вспыльчивые. Относящиеся к русскоязычным из Молдавии с некоторым непониманием. Находясь в совершенно другой среде, чем в столице, им трудно было понять, что Кишинев – это не просто другой город или регион, а другая страна, с преобладанием немолдавской культуры, и поэтому невозможно было в столице выучить государственный язык. На периферии же всё наоборот – там русским языком владели плохо.

Однако благодаря службе в Советской армии Василий знал русский язык довольно хорошо, замечался лишь легкий акцент. Парень был постарше меня, около тридцати лет, но выглядел лет на пять моложе. На щеках – следы от перенесенной в детстве ветряной оспы. Хмурый взгляд, неторопливые движения тела, напоминающие ленивца. Оказалось, на тот момент он жил в моей первой ночлежке и собирался переходить в следующую, где уже ночевал я. Приехал в Италию сравнительно недавно и тоже попросил политическое убежище. Был он, конечно, благодаря связям с соотечественниками информирован более меня по приезде. Но и я ему смог рассказать о чем-то новеньком, например, про центр для беженцев при англосакской церкви. Впоследствии я подружился с этим парнем. Мы стали ездить на трудовую биржу и часто вместе возвращались в центр для беженцев, где в основном играли в настольный теннис. Он меня, в свою очередь, познакомил со своими земляками Валерой и Ваней, которые были то ли друзьями, то ли братьями или какими-то родственниками. Оба высокие, Ваня несколько худощав и моложе. И хоть они не были внешне очень похожи друг на друга, но всё равно почему-то казалось, что они родственники. Оба темноволосые, томноокие, с одинаковой усмешкой на одну сторону. По прошествии некоторого времени мы все оказались в той самой Джумбо-ночлежке. Все понимали, что рано или поздно надо будет уходить, особенно мне, потому что срок уже поджимал – больше двух месяцев редко кому удавалось там прожить. Для администрации нужны были очень убедительные аргументы для этого, и мы их предоставить не могли.

Поэтому однажды мы все дружно пошли к коммунистам, офис которых находился совсем рядом с нашим нынешним местом временного проживания. Там нашим куратором была назначена одна молодая рыжеволосая девушка: открытая, жизнерадостная, дружелюбная, с невероятным запасом энтузиазма и желанием помочь. Она безо всяких бюрократических проволочек и проверок, с полным доверием и пониманием отнеслась к тому, что мы нуждаемся в новом месте жительства, и уже буквально на следующей встрече радостно сообщила, что у нас будет жилье! Так как нас было четверо, то ей удалось довольно легко найти для нас комнату в одной квартире, которая снималась специально и исключительно для беженцев. Необходимым условием было легальное нахождение в Италии, то бишь действующий вид на жительство.

Квартира находилась рядом с Термини, тоже в центре, прямо на площади Витторио Эмануэле, напротив парка. По его периметру росли высоченные пальмы, которые навсегда остались запечатленными в моей памяти. Их листья на вершине были немного бледными, а четверть из них – вовсе высохшими. В этом парке также действовал строгий запрет ходить по газону или находиться на нем. Трава в Риме – для красоты, ее мять нельзя. Стоило только попробовать встать на траву, как тут же из ниоткуда появлялась группа карабинеров, которые мило, но уверенно просили перебраться на асфальт. Квартира, куда мы переехали буквально за считаные дни после того, как переступили порог офиса коммунистической партии, превзошла все наши ожидания!

Во-первых, месторасположение – в центре, совсем рядом с базарчиком, где все продукты в несколько раз дешевле, чем в прилегающих к вокзалу Термини супермаркетах. Бананы, которые слегка начинали чернеть, можно было просто забирать бесплатно. Но и зрелые обходились ненамного дороже, чем бесплатные. Помидоры, цитрусовые, большие зеленые оливки, рыба, сыр, вяленое мясо – всё было в изобилии! Единственное, чего нам не хватало, это хорошего вкусного хлеба (хлеб в Риме продавался только белый и только с сухой коркой). Во-вторых, сама квартира была огромной! Точно даже не помню, сколько там было комнат, так как ни разу не обошёл всю квартиру. Наша – приблизительно 20 квадратных метров – располагалась прямо у выхода. Чуть правее находилась общая кухня, а ещё немного дальше – ванная и туалет. Нас проживало четверо в комнате. В каждом углу по кровати. Места было предостаточно, так что мы друг другу практически не мешали. За обитателями этой жилплощади присматривал итальянский студент, которому приходилось жить с нами. Но у него была отдельная комната для одного человека. По всей видимости, он, кроме жилья, ещё получал какую-то зарплату. Звали его Мануэле, внешне он мне очень сильно напоминал Квентина Тарантино. Был довольно забавным. Бывало, сидим в комнате, а тут чья-то ладонь ныряет в проём открытой двери. Потом полностью рука, нос и постепенно вся голова: «Ciao ragazzi, andiamo a caccia!»[22]

Мне было интересно с ним общаться с целью интеграции и лучшего понимания местного населения. Мы, бывало, выходили вместе погулять на улице, он хотел, чтобы я для него знакомился с девушками. Правда, ничего путного из этого не выходило. Мы общались ещё на разные философские темы. Но эта относительная дружба не давала нам никаких поблажек. Из квартиры нужно было уходить самое позднее к десяти утра. Если только не наша очередь дежурить, т. е. убирать квартиру. Убирать свою комнату, кухню и ванную, что были в общем пользовании. Тогда можно было уйти и ближе к обеду. Но потом, к пяти-шести вечера, можно было возвращаться. То есть тем самым мотивировали чем-то заняться.

С нами жили, в отличие от других мест, в основном индусы и пакистанцы. В этой квартире разрешалось проживать до трёх месяцев. Кому-то удавалось и больше, но надо было иметь хорошие аргументы или железные нервы, как у одного из индусов, «проживавших» с нами. Он безо всяких аргументов, но точно с хорошими нервами, просто внаглую решил остаться в квартире. Никто не мог его выгнать. Он ещё долго, после того как мы уже заселились, лежал в коридоре на кровати, оказывая таким образом своего рода мирное сопротивление. Я всего один раз видел, когда он с нее поднялся. Он постоянно там лежал. И его никто не мог оттуда прогнать. Даже днем в виде исключения оставался. Просто как мебель. Но даже самые терпеливые когда-то теряют терпение. И через две недели после нашего заселения (а поговаривали, что этот человек так уже чуть ли не три месяца «живет») его силой выставили на улицу. Просто вынесли вместе с кроватью. Он так и пролежал ещё какое-то время на улице, но к вечеру его уже там не было. И в нашей квартире воцарилась более спокойная атмосфера, то есть снялось напряжение и восстановился порядок.

Как-то мои соседи по комнате познакомили меня ещё с одним парнем из Молдавии. Он был из той же деревни, что и Валера с Ваней, звали его Гена. Ментально, однако, он больше напоминал мне жителя Кишинева. И, как оказалось, он жил в Кишиневе одно время. Парень был тоже высоким и чернявым, добродушным, постоянно улыбался, чем и выдавал запущенное состояние своих почерневших зубов, пораженных кариесом. Жил он где-то в городе с ещё несколькими румынами на съемной квартире. В отличие от нас, он чаще работал, хоть и тоже не постоянно. Но, живя в Риме уже достаточно долго, знал разных работодателей, у которых периодически появлялась работа. Поэтому у него была определенная денежная стабильность. Мы стали часто видеться, он навещал нас или же мы выходили куда-нибудь в город. В этом случае обычная программа – это пиво с крупными «малосольными» ярко-зелеными оливками, которые продавались на развес за прилавком прямо на выходе из супермаркета.

В центре для беженцев при англосакской церкви я также познакомился с одним таджиком. Он был очень маленького роста, как говорится, метр с кепкой, а если точно, метр пятьдесят. Звали его Джав. Он был очень отзывчивым и добрым человеком. Очень дисциплинированным. По утрам бегал по 15 километров. Любил марафоны. Как-то даже участвовал в Римском забеге. Но, видимо, ввиду отсутствия надлежащих документов ему разрешили бежать только половину пути. И победил тогда, как всегда, какой-то эфиоп, Moges Taye. А мог ведь и Джав… Я тогда верил, что он был способен если не на победу, то по крайней мере на достойное место. Кстати, причины побега из Таджикистана были идентичные моим – уклонение от армии. Но в отличие от моих проблем в его стране всё было намного напряженнее и опаснее: во-первых, местные исламисты, во-вторых, граница с Афганистаном. Шансы у него удачно выйти из положения на родине были гораздо меньшими. Мы с ним как-то быстро нашли общий язык и подружились. После неудачных ожиданий на бирже труда совместно направлялись в центр для беженцев, где основное время проводили за игрой в настольный теннис.

Оказалось, что у таджиков и курдов очень похожи языки. Общались они без особых проблем. Таким образом, география общения расширялась. Хотя по большому счёту разные языки не являлись преградой для общения: практически все знали итальянский или английский. Но знакомства через друзей были, есть и будут гораздо эффективнее. В центре для беженцев преподавали английский. Готовили к выезду из Италии. Я редко встречал какого-то беженца, который собирался оставаться в этой стране. Все собирались ехать дальше. Мечта номер один – Канада, реальная цель номер один – Англия. Потом следовали Голландия и Германия. Причем Голландия казалась более привлекательной. Я и Джав тоже как-то решили совместно продолжить наше путешествие, искать счастья в другой стране. На кону оказалось три страны на выбор – Англия, Голландия и Швейцария. Последняя была самая загадочная и не часто обсуждаемая среди беженцев.

Единственное, что я раз услышал, так это то, что беженцы в Швейцарии живут как вареники в масле. Один камерунец на полном серьезе утверждал, что после того, как ты приезжаешь в Швейцарию, тебя поселяют в пятизвездочный отель до рассмотрения твоего дела. Но отказывают почти всем, разве только если ты не приехал из страны, где идет война. Непонятна была также ситуация с языком. На каком языке говорят в Швейцарии? Ходили слухи, что это какой-то свой язык, который невозможно выучить. Таким образом они отличают своих от чужих. И всё же Швейцария имела одно большое преимущество – реалистичность попадания в эту страну.

Канада оставалась мечтой номер один практически для всех, с кем бы я ни общался. Но попасть туда было почти нереально. Я всё ещё стоял в очереди в конторе, которая организовывала эмиграцию в Канаду, но не был уверен, что смогу дождаться когда-нибудь этого счастливого дня. Кроме того, хоть надежда и тлела, но шансы, что ожидаемый вскоре ответ от итальянского правительства окажется положительным, стремились к нулю. И тогда мне придется покидать пределы страны и я не смогу дождаться счастливой повестки о разрешении уехать на постоянное место жительства в Канаду. Так что решение надо было принимать уже сейчас. Как-то с Джавом мы кинули жребий, куда же предстоит наш дальнейший путь. Решение после многодневного анализа принималось между двумя странами: Швейцария или Англия. Жребий выпал на Швейцарию. Мы переглянулись… Потом скептически скривились и решили, что нет, мы всё же поедем в Англию…

Незадолго до получения решения от итальянских властей, которое я должен был забрать из окружного суда, вышел закон, позволяющий остаться нелегальным и относительно легальным мигрантам типа нас. Для этого нужно в течение ограниченного времени найти работодателя, который бы гарантировал принятие иностранца на работу. После чего правительство выдавало вид на жительство на два года. Это был реальный шанс. Подобные амнистии проходили в Италии не раз. Однажды уже такое было, и один мой знакомый из православной церкви рассказывал об этом. Когда-то он тоже жил на птичьих правах в качестве просящего убежище и ночевал где попало. В основном в поездном депо, в стоящих поездах. Как-то раз проводилась облава карабинеров, и всех, кто ночевал в ту ночь в депо, арестовали и привезли в участок. С ним были люди разных национальностей, и из этой группы ни у кого не имелось вида на жительства. Его выдали всем в штемпельном режиме с правом работы на два года. Когда дошла очередь до моего знакомого, то выяснилось, что у него уже есть вид на жительство. И неважно, что он был никчемным и срок его действия истекал через пару месяцев. Вот же кусал он себе потом локти, что показал этот документ!

Мне тоже не особо повезло с этой амнистией. Найти работодателя, который бы за меня поручился, я не мог, как ни старался. Постоянная работа была очень редким явлением. И даже итальянцы считали себя очень счастливыми, если находили постоянное место. Появиться в обществе в грязной робе строителя или маляра было престижно: у тебя есть работа, а значит, ты счастливчик, у которого ещё и водятся какие-то деньги. Джав в каком-то смысле тоже оказался в этой компании. Он нашел себе работодателя. Поработал у кого-то садовником, и вдруг ему сделали предложение: жить в маленьком садовом домике и охранять территорию загородного дома. Заодно и наводил порядок в саду. Зарплата была очень низкой. Итальянец мог заработать столько за 2–3 дня, а Джаву для этого нужен был целый месяц. Но зато он жил и питался бесплатно. Даже одежду ему какую-то бесплатно привозили. Но самое главное – он получил вид на жительство на два года и теперь был свободным человеком. Относительно свободным.

Видеться мы стали очень редко. Его отпускали на выходные, и то не на каждые. Должен заметить, что телефонами, тем более мобильными, мы не пользовались, и поэтому местом встречи был всегда центр для беженцев при англосакской церкви. Целью Джава теперь стало скопить за два-три месяца какие-то деньги и отправиться в Англию. С его видом на жительство можно было сделать это без особых преград. И этот день наступил: он купил билет, успел попрощаться с нами и отправился в Англию. После этого я больше ничего о нём не слышал.