Читать книгу Приближение. Рассказы - Роман Красильников - Страница 6

Я вышел из университета в хорошем настроении. Голова после таблетки перестала болеть, впереди был обед (рассольник или борщ?), солнце било в глаза, отражаясь на мартовском насте.

И, конечно, до сих пор грела эйфория от полученной премии. Скандал, случившийся на церемонии, меня не касался, свою награду я успел получить до него. А что было дальше? Суета, возмущенные крики, охрана.

В этом хаосе я смотрел только на него – нашего благодетеля, и меня поразило, насколько спокойным он оставался. Только что ему в лицо были брошены обидные, несправедливые слова, а он всего лишь улыбнулся в ответ и ждал, пока охрана сделает свое дело.

В новостях, конечно же, этот момент не показали (и правильно). Что случилось дальше с девушкой, которая устроила эту выходку? Мне врезалось в память ее бледное лицо, два красных полумесяца вместо губ и напряженная нервная улыбка, сквозь которую прорывался дрожащий голос. Да, она боялась, она знала, что с ней будет, этаким вестовым Крапилиным. Ты хорошо начал, но плохо кончишь, Крапилин. Правда, на колени она так и не встала.

Получается, друг другу противостояли две улыбки. Одна спокойная, царственная, а другая напряженная и истерическая. Кто кого? Надо признать, девушка была красива в тот момент, под своим «газовым колоколом». Черное каре, веснушки, тонкая фигура и сжатые кулачки. Я ведь не мог видеть ее руки из-за длинного парня на первом ряду, но уверен, что там были сжатые кулаки.

Невольно я уставился на такое же черное каре, идущее передо мной. И фигура была подходящая, охваченная синей курткой, а внизу – сапожками до колен. Та, наверное, тоже ходит без шапки – подумал я, но обгонять и заглядывать в лицо (как иногда делал) не стал. Где та бедняжка сейчас? Ну что ж, сама виновата. Когда на власть нападают, она защищается как умеет. Иначе исчезнет стабильность, и мы потеряем страну.

Преследование черного каре настолько увлекло меня, что я свернул во двор. Но проход был сквозным и не мешал мне добраться до обеда. Рано или поздно она отвернет в сторону, я увижу незнакомый профиль и пойду по своим делам.

И вдруг я заметил пару подозрительных типов. Вроде бы и одеты они были прилично (пальто и шапки), но слишком уж косо посмотрели в нашу сторону, а один держал руки за спиной. Мгновение спустя они решительно двинулись нам наперерез.

Вначале я подумал, что они по мою душу. В голове пронеслось: кого же я отчислил в прошлом семестре, кого лишил стипендии на бюджете? Но почти сразу стало понятно, что их целью было черное каре.

В кино и книгах (например, в акунинском «Шпионе») это происходит быстро и весело. Раз, два – и злодеи повержены. Но в тот момент во дворе не было чемпиона-боксера – только девушка и преподаватель вуза, обладатель Государственной премии Российской Федерации для молодых ученых.

Не инстинктивно, а следуя примерам из фильмов и представлениям о долге, преодолев накатившийся страх, я сделал несколько быстрых шагов и встал между девушкой и типами. Тогда тот, что держал руки за спиной, замахнулся.

Я думал, там будет пистолет, нож, бомба. Что еще могло рисовать воображение преподавателя истории?

Мне в глаза брызнула темная жидкость, и я потерял зрение от боли и неожиданности.

Когда эти два типа подступили ко мне, я подумала, что все кончено. А я-то гадала: почему меня отпустили? Не исключаю, что по личному приказу. Разумеется, прикончить меня следовало не в сердце нашей родины, а где-нибудь в подворотне…

Но между мной и этими людьми, откуда ни возьмись, вырос какой-то молодой человек. Слава Богу, что оружием оказался не пистолет, не нож или граната – все бы сгодились для такой соломинки, как я, – а банка зеленки. Негодяи облили беднягу с ног до головы и убежали. А мне достались лишь изумрудные брызги на щеке…

Зеленка… Оружие негодяев. Так они помечают двери и лица врагов власти. С чем же сравнить ее? Разве что с дегтем, которым вымазывали ворота у провинившихся девиц в деревнях. Современное варварство, направленное против свободы. Не с этим ли боролся мой отец?

Но, попав в глаза, как известно, она становится опасной. Теперь мой неожиданный защитник нуждался в заботе. Я попробовала промыть ему глаза водой из бутылки, однако лучше ему не стало. Он вспомнил, что через два квартала находится поликлиника, и мы побежали туда. Я держала его за руку и думала об одном: только бы не ослеп, только бы не ослеп…

В регистратуре спросили как да что и отправили в травмпункт. Его завели к врачу, а я осталась в коридоре. Знакомые мысли снова полезли в голову…

Долго ли это будет продолжаться? Меня выпустили через несколько часов допроса. Мне даже не предъявили обвинение. Неужели он меня простил? Простил… А я его нет. И никогда не прощу.

Мой отец говорил: береги платье снову… Дальше обычно продолжала я. Но что такое честь в современном мире? Редкие истории, рассказанные СМИ с полей преступных и бессмысленных войн?

Отец знал, что такое честь. Поэтому он слег, когда узнали, что его университет со столетней историей закрывают, «присоединяют путем слияния» – так, кажется, говорили? Сердце шалит – сказал доктор и добавил: понаблюдаем. Через два дня отец умер. На похороны пришел весь «неэффективный» вуз и стоял у гроба, потупив глаза, утирая слезы. А потом отправился дальше – приспосабливаться, привыкать «продавать себя», «оказывать образовательные услуги клиентам».

Какой же дикий этот новый язык? Он выворачивает наружу все мое нутро. И это я должна считать великим и могучим? Да Абрамян в седьмом классе лучше говорит на русском! И мысли у него хоть и хитрые, но добрые.

Меня позвали…

Я не заметил, как она стала мне близка. Какое-то время я не мог ее видеть, но мог слышать. Вместе с голосом в палату входил едва уловимый запах женщины, как я понял позже и надежно утвердил где-то в себе – ее запах. Вместо благодарностей теперь звучали ободряющие разговоры, рассказы о том о сем.

Может, дело было в том, что тогда я был свободен? Какие-то прежние отношения не хотелось вспоминать и казалось: вот оно, то самое. От этих мыслей бабочки порхали в животе. И не только.

Что я узнал о ней? Учит детей в школе. Пишет стихи. Предложили опубликоваться в центральной газете. Заметили. Дали такую же премию, как и мне. Решила свести личные счеты с благодетелем и устроила скандал. Не понимает, почему отпустили (для меня-то его милосердие не в новинку). Я тоже не понимаю. Смех.

Вначале она неуверенно касалась моей руки, потому начинала встречу с рукопожатия. Наконец, и я взял ее за руку.

Глаза мне спасли, только зрение сильно село. Выписали очки (и они мне идут).

Мы стали встречаться после больницы. Ходили в кино, гуляли. И тут моя карьера пошла в гору: предложили заведование кафедрой, и я не отказался, хотя должность была, как говорили, расстрельная, в свете грядущей аккредитации.

Ее любовь стала, если можно так выразиться, моей отдушиной. Голова шла кругом от нагрузки и проблем. И где-нибудь в середине недели или в воскресенье я заваливался к ней совсем обессилевший, отрывал ее от тетрадок и проводил ладонью под футболкой – по позвоночнику вверх и вниз. Как художник, я прорисовывал контуры ее тела вначале пальцами, затем губами. Она была хрупка, как соломинка, но в ней билось значительно больше, чем мог себе представить Паскаль, – мыслей, чувств, страсти, красоты.

Он лежал рядом, и меня накрывали привычные мысли….

Вот он патриот, а я либералка. Он говорит, что власть дала ему все: образование, работу, карьеру, гранты. У него нет причин не доверять ей. Он считает, что те, кто не приспособился, сам виноват. Вокруг одни враги, а Россия сосредоточивается. Есть ли какая-нибудь страна, которая по-настоящему демократична? Идет раздел ресурсов. И Россия – лакомый кусочек…

Экономика должна быть экономной. Кто заявку лучше оформил – того и грант. Человек человеку волк. Выживает сильнейший. Нужно уметь работать и зарабатывать. Закончилось время слабых – настало время активных и эффективных. Естественный отбор…

На каждый его тезис у меня находился антитезис. Бумаги, а не дело. Коррупция, а не развитие. Изоляция, а не сотрудничество. Война, а не культура. Лозунги, а не репутация. Фальшивые показатели, а не живой человек. Отсутствие смысла…

И поначалу это были жаркие споры. Но, как известно, у влюбленных любые споры заканчиваются одним. Я ждала этих сред, этих воскресений, чтобы спорить и любить, спорить и любить. И когда он спал, пробежаться глазами по его лицу, рукам и дальше. Даже дети заметили, как я изменилась. Сказали: похорошела…

Во мне было слишком много воспоминаний, которые мешали все отпустить на самотёк. Например, многие люди не могли мне простить того, что я получила премию. Одна заявила: я бы на твоем месте отказалась, как можно брать это из рук тирана! Но у меня был свой план…

А теперь еще и брат позвал меня к себе. Что же будет с нами?

Я сделал трудный выбор. Фактически – между родиной и любовью. Я выбрал последнее. Наверное, этот шаг еще долго будет мучить меня. Не предательство ли это?