Читать книгу Гербарий. Стихи - Роман Круглов - Страница 3

«Гербарий» – слово латинского происхождения, буквально – «травник», в обиходе означает коллекцию засушенных растений. Образцы высушивают не на воздухе, а под прессом, выравнивая их в одну плоскость. Здесь прослеживается некая аналогия с изобразительным искусством, чья задача – перевести пространственные впечатления трёхмерного мира в двухмерную плоскость листа. Процесс подобной конвертации, – а он относится и к литературе, – происходит также с применением пресса – воли художника, движимой силой мастерства. При этом, естественно, не обходится без определённых потерь. Автор нивелирует погрешности ведомыми и неведомыми ему способами, отчасти уповая на чуткость зрителя, читателя, что, безусловно, рискованно. Тот же, в свою очередь, душевными и мыслительными соками, насколько может, реанимирует «гербарий» в «живое растение» своих впечатлений и рефлексий.

В приготовлении ботанического препарата немаловажна сдержанность и благоразумие мастера, в создании художественного произведения – «гербария» чувств, мыслей и эмоций – эти качества необходимы вдвойне. Уравновесить давление в тисках ремесла и поэзии – вот главная задача художника в широком смысле. Автору проницательного ума, наделенного обострённым чувством пространства в парадоксальном сочетании бесконечности мысли в координатах ограниченности человеческой жизни, а именно таким предстаёт поэт Роман Круглов, трудно избежать меланхолического колорита. «Небеса говорят о себе тому, / Кто получше, / Потому я в своей глубине тону – / В грязной луже. / А во мне все черно и вычурно, / То есть ложно… / Только небо из лужи вычерпать / Невозможно».

Двояко восприятие подобных строк. С одной стороны, в них – исконно христианское, исповедальное, говорящее «обо мне, недостойном и многогрешном». С другой – признание тщетности усилий стать «получше», ирония на грани уныния. Восприятие изначальной сути данного стихотворного препарата требует от читателя душевного микроскопа высокого разрешения, распознающего, что перед ним – переложение молитвы надежды («Верую, Господи, помоги моему неверию») или иносказание безнадёжности, отчаянное унижение паче гордости «современного человека»? Вероятно, пространственно двоякий человек и есть главный герой книги Круглова.

Herba – по-латыни – «трава», а символическое изображение, обрамлённое растительным орнаментом, называют гербом. «Горечь – сразу цвести и ветшать, / Петь в томительном непостоянстве. / В перевернутом болью пространстве / Мне светло и бессильно дышать» – в данном четверостишье прочитывается экзистенциальный герб героя «Гербария», человека, находящегося в тисках томительного непостоянства (признак живой души и ума, дерзающих взглянуть за горизонт дня насущного). Человека, жаждущего знаний о мире и о себе, вопреки осведомлённости, что в большом знании – большая печаль: «Оторопь деревьев, судорога вод. / Осень лишнего не тронет, но свое возьмет. / Что ты лоб набычил? Знаешь ведь давно: / Не трагично все, обычно – мудро и смешно».

Но и в дне насущном, в судьбах земных, герой видит отражение Космоса, ибо силой познания и созерцания способен пребывать в отдалённых от хаоса обыденности сферах существования: «Асфальта сизого кусок / И от небес на волосок». Читая стихотворение за стихотворением книги «Гербарий» (напоминающие музыкальные периоды минимализма, варьирующие одну тему – «Жизнь летальна и локальна»), – невольно задаёшься вопросом – что в поэтическом «гербарии» Романа Круглова изначально есть / было «вечно зеленеющим древом жизни», становящимся «сухой теорией» – мудрость Экклезиаста, или эскапизм «Колобка»? «Иногда бывает так легко дышать, / (А не то, что думать, или говорить) – / Голова восходит, как воздушный шар, / Яркий, бесполезный, с гелием внутри. / Без плечей – бесстыдно, будто нагишом, / Катится по небу в солнечном бреду. / От проблем ушел и от себя ушел, / От тебя, Лиса, и подавно уйду».

Экзистенциальный колорит «Гербария» неоднороден. Возникают рефлексы своеобразной мудрой нежности – внимания к тонким связям «внутреннего» мира природы и человека: «Стол, тень от капель на стекле, / Букета зябнущий скелет. / Белесый день и талый свет / К закату ближе – ровный, желтый. / Ты понимаешь все живей / Серьезность маленьких вещей, / Таких как ракушка и желудь». Появляются блики радости обретения себя самого в способности поэтически пересекать параллели бесконечного вращения природы и одномерного полёта человеческой жизни – «Как память бывших встреч, легки / Святые эти пустяки. / И вот однажды вопреки / И логике твоей, и воле, / Хоть мир вокруг жесток и груб / Из желудя родится дуб, / Из ракушки возникнет море». В этих строках вырисовываются контуры возможного перехода из плоскостного ощущения лирическим героем Промысла, – того, что Бог определяет для жизни человека, – в объёмное его наполнение, которое зависит от способности человека промыслительно воспользоваться данной ему свободой творческого существования – Жизнью. Будут ли тонально наполняться эти контуры, и каким образом, автор не даёт определённого ответа, у него его просто нет, и в этом он предельно честен перед собой и читателем: «Жизнь знакома, словно почерк, / но читаю по слогам». Вдумчивому же и чуткому читателю, несомненно, будет интересен разбор «Гербария» Романа Круглова, составившего коллекцию из цветов и трав – дикорастущих, комнатных, аптечных – отчасти ядовитых. Александр Медведев