Читать книгу Рок в Сибири. Книга вторая. Повстанческая армия имени Чака Берри - Роман Неумоев - Страница 10

Осень 1986 года Тюменский рок-клуб встретил в обстановке организационного разгрома.

Существенным результатом проведённых Тюменским КГБ «внесудебных репрессий» был уход в армию Жевтуна, Шаповалова и Пахомова. Жевтун только окончил 25-ую среднюю школу. А Шаповалов и Пахомов являлись на момент осеннего призыва 1986 года отчисленными (бывшими) студентами ТГУ. Зимой 86-го и в начале 1987-го года казалось, что одержанная победа равносильна поражению. Немиров уехал в Надым к матери. Гузель Салаватова подалась в Питер. Рок-н-рольная жизнь в Тюмени, к огромному облегчению для многих ответственных товарищей совершенно, казалось бы, замерла. Все бы оно так, если бы не одно «но». Оставшийся, единственный отец-основатель клуба, Неумоев Роман, перешел на нелегальное положение, «затихорился» в своей квартире, на улице Рижской, и там, в этой квартире, возник тайный информационный центр. Деятельность клуба перешла в область самиздата. Это, кстати, тоже в человеческой истории уже было, и не раз. Наиболее яркая аналогия – история народа израильского. Когда евреи были рассеяны, а Иерусалим – сожжен, перед еврейскими лидерами встал вопрос, как в этих условиях сохранить народ, как общность. В любом случае, для сплочения, нужен «Центр». Этим центром могут быть: царь, правительство, столица. Ничего этого у еврейского народа, на момент возникшего рассеяния уже не было. Поэтому в качестве Центра была избрана Книга. Тора – вот тот центр, вокруг которого решили еврейские лидеры сплотить разбежавшийся по всему миру народ израильский.

Журналы самиздата – вот тот новый центр притяжения, вокруг которого надлежало сохранить рок-клубовских «овец» и не дать рок-н-рольному стаду рассеяться на просторах нашей Родины безвозвратно. Роман Неумоев и Игорь Селиванов – вот два человека, сохранившие зимой 1986 – 1987 года в Тюмени очаг рок-сопротивления. На моей квартире по адресу Тюмень, ул. Рижская, 58 мной и Селивановым, при поддержке фотографа – Вероники Филлипюк был создан подпольный центр, где, во-первых, был продолжен выпуск Немировского вестника «Проблемы ортолорингологии». Во-вторых, начали издаваться журналы «Сибирская язва», а затем «Анархия», и, в-третьих, сюда стекалась переписка от сосланных в армейскую ссылку рок-клубовцев. Немиров стал слать сюда свои материалы и руководящие «цу», как Ленин из Разлива.

Отлучение или потерянный рай

Один раз Игорь Владимирович, Юрий Игоревич и Игорь Викторович надрались с помощью пива до отменного состояния. Помыкались они туда-сюда и несолоно хлебавши, решили добираться до Юрия Игоревича. Тут Игорь Викторович, ровно иезуит какой-то, тихой сапой подобрался к Игорю Владимировичу и ну давай вокруг него кобелем танцевать, да ужом виться, в общем, начал ему мозги засирать. А Юрий Игоревич подошел к нему и строго спросил: «Ты чего кобелем пляшешь?» Игорь Викторович растерялся, как дурак какой-нибудь, и замолчал ни с того, ни с сего. «То-то же», – сказал Юрий Игоревич и пошел к себе, насвистывая. А Игорь Викторович подождал, пока он отойдет подальше, и ну давай по-новой. Тут Юрий Игоревич рассвирепел совершенно, вернулся и решил побить Игоря Викторовича. На что Игорь Викторович ответил, что как только Юрий Игоревич его побьет, он тут же отмутузит его еще сильнее. А Юрий Игоревич сказал, что он сильнее Игоря Викторовича оттаскает. А Игорь Викторович сказал, что уж тогда-то он ему спуски не даст. А Юрий Игоревич сказал, что он не потерпит. Игорь Викторович хотел в ответ гордо промолчать, но потом испугался и промолчал просто так.

И тогда Юрий Игоревич обвинил Игоря Викторовича в страшном. Он сказал, что Игорь Викторович был все время двуличным: он перед всеми притворялся очень умным, и никому не говорил, что он очень глупый, и довольно долго водил всех за нос. После этого Юрий Игоревич пустился во все тяжкие и чуть не сшиб автомобиль, который ехал по городу. А Игорь Викторович пошел ГОГОЛЕМ. Тогда Юрий Игоревич отменно закричал, чтобы Игорь Викторович ВОН, чтобы ВОН, ну то есть до такой степени ВОН… И показал пальцем, куда вон. А проходивший рядом пьяный поп-расстрига ухватил его за кисть, коснулся указательного пальца Юрия Игоревича своим и сказал: «СИЕ ЕСТЬ ПЕРСТ УКАЗУЮЩИЙ».

СОЮЗПОДЗЕМРОК

ГЛАВТЮМЕНРОКПРОМ

АРМИЯ повстанцев имени Чака Берри

Социально-музыкальный формейшен ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ

(приполярный филиал)

626711, Надым, Пионерская, 1—26;

Уренгой, тел. 1—81 (связь УТПС)

Ленинградским, Свердловским, Тюменским, Омским, Новосибирским, Казанским, Рижским,

Московским и прочим рок-организациям.

Стала поступать армейская корреспонденция от Шапы. Обнаружился еще один наш соратник, Артурка Струков, каковой тоже отбывал воинскую повинность в рядах СА и каковой, по обвинению в продаже налево армейского спирта был определен в штрафбат, то есть, фактически, на «кичу» (тюрьма). Ценность для рок-клубовской деятельности такого антигосударственного элемента не подлежала никакому сомнению.

Это стало ясно сразу.

Вот, где тюменские кгбешники, в очередной раз, проморгали. Если бы им удалось спровадить куда-нибудь еще и меня, тогда – все, Тюменскому рок-клубу, такому каким он был создан нами, наступил бы окончательный и бесповоротный конец.

Но не тут-то было. Оставшийся в Тюмени, один из отцов-основателей оказался недобитым, и, наоборот, сильнейшим образом рассерженным, и готовым к затяжной борьбе.

Да, господа Тюменские кгбешники, отравили вас ядом либерализма Горбачевы и Яковлевы. Нечего было либеральничать! Противника следует добивать. Политика полумер никогда не приводит к окончательной победе. Напрасно учил вас Владимир Высоцкий:

И это надо было делать вовремя. А момент был безвозвратно упущен.

Всю зиму велась переписка и печатались Информационные листки, то есть те же листовки. И вот к весне 1987-го года снова возникли условия для возобновления активной рок-деятельности и мы снова ощутили в себе силы выйти на тюменские улицы.

А все ж таки, это была победа! Маленькая победа жалкой кучки студентов над несколькими одновременно институтами могущественного государства. Какие-то неведомые потусторонние силы встали на защиту маленькой «Повстанческой Армии им. Чака Берри». Мощные шестерни государственного механизма, еще недавно перемалывающие всякого, осмеливающегося оказать этой машине малейшее сопротивление, сработали вхолостую…

Конечно, печально, что нескольких активных членов рок-клуба удалось отправить в ряды советской армии. Но это уже не могло нанести деятельности рок-клуба непоправимого ущерба и не означало ликвидации клуба как сообщества единомышленников.

Последним всплеском репрессивных мер тюменских властей была акция по разгону одного из уличных мероприятий клубовцев весной 1987 года. Операцией руководил непосредственно тов. Классин. Событие это довольно подробно описано в самиздатовской литературе того времени. Этому происшествию отведено центральное место в материалах журнала «Сибирская язва», откуда я привожу документальное свидетельство и описание всего происшедшего.

Новости этой весны.

Часть 2 (май) – 87

М. Немиров

1.05. Тюмень. Спортсквер.

«Улицы – наши кисти, площади – наши палитры!» – кричал всю вторую половину апреля вернувшийся со своих Уренгоев идиот Мирон Немиров. Оно и понятно – на Уренгое на улицах особенно не поторчишь. Результат не замедлил появиться: 3 мая все учебные заведения Тюмени были завалены прокламациями в страшном количестве тридцати экземпляров, оповещавшие о том, что 1.05 в 12°° в спортсквере социально-музыкальный формейшн ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ* будет представлять народу примерную структуру своего нового альбома» Быстрая жизнь в городе Урюпинске во все времена года в условиях обострения классовой борьбы», к работе над которым она приступила. Песни, которые уже сделаны, должны были быть акустически спеты, т.е. которые готовы только наполовину или и того менее, их должен был прочесть идиот и трижды герой poк-н-ролла М. Немиров самолично.

Придя на место, ИНСТРУКЦИЯ обнаружила, что народу по объявлению пришло довольно иного, но он какой-то странный. Уж шибко двухметровый и квадратный. Ну что ж, назвался груздем – полезай в кузов. Пелись и читались:

«Город Урюпинск», «Тинейджер», «Мы все в конце», «Где-бы, где-бы», «Имени крученных», «Весна», «Живой Немиров», «Девчонки», «Ленинградский рок-н-ролл», «Лето без денег», «Каждую ночь», «Осенняя влага»» «Желание иметь много денег», «Военкомат», «Человек в тундре».

Играли: Саша, Валера, Аркаша – гитары, Ромыч – вокал, Джаггер-флейта + портфель, по которому он стучал. Как оно все было? Так себе – ИНСТРУКЦИЯ не акустическая команда и под гитару не звучит. Опять же двухметровые квадраты, видимо, оказывали на игроков нервозное воздействие, поэтому игралось и пелось как-то вяло, особенно первая, панкообразная часть программы. 3ато здорово прошли развеселые песни – «Весна», «Девчонки», «Немиров», и «Ленинградский рок-н-ролл».

Сразу после начала, квадраты стали приближаться и охватили Инструкцию этаким кольцом. Реакция была на песни различной: одни откровенно скучали, ковыряли землю носком башмака и т.п., но не уходили: они были на работе. Другие внимательно слушали, пытаясь, видимо определить, под какую статью это подходит. А некоторые даже улыбались и притопывали в такт, время от времени морщась от мироновских матов, которые он написал в тексты. Помимо людей, которые пришли сюда работать, имелись и отдельные несчастные прохожие, которые смотрели на все это с глубоким сомнением. Помимо того, были, конечно, фаны, которые, впрочем, не слишком вяло-торчали все-таки было. Добродушного вида – но тоже двухметровый человек, сидевший на скамейке, навинтил на фотоаппарат огромный объектив и принялся все это дело увековечивать. Доверчивая Инструкция, падкая на славу, восприняла это как выражение одобрения, и Аркаша, подстрекаемый безответственным фаном, время от времени поворачивался к человеку и улыбался кривыми зубами. Зря он это делал, не будут его фотографии висеть над кроватью мирного любителя рок-музыки: как вскорости выяснилось человек, который снимал, тоже был на работе. После случилось вот что:

Мирон снял с Варелы роскошную буржуйскую шляпу и пошел по кругу. Подавали вяло, но 14 руб. 26 коп. он собрал. После чего ведомый под руку неизвестный широкоплечим человеком в штатском пошел в неизвестном направлении. Растерянная ИНСТРУКЦИЯ двинулась было за НИМИ вслед, но профессионально поставленный вопль «Стоять!» прекратил это ДЕЛО. Началась беседа. Человек в штатском, который был здесь на работе, тов. Петряев, как выяснилось из удостоверения, которое его было попрошено-таки предъявить, выражал недоумение. Поют, понимаешь ли. Одеты не по уставу. Тяжело ему это было, и в этом он решил ИНСТРУКЦИИ исповедоваться. Выслушав исповедь, ИНСТРУКЦИЯ все же двинула узнавать судьбу Мирона. Куда? Ну, братцы, не первый же раз замужем, в КГБ, конечно.

Придя на площадь, ИНСТРУКЦИЯ попыталась попасть во внутрь большого здания на углу. В ответ на такое бесстыдство ей было предложено быть посаженными в тюрьму для выяснения личности всех, у кого нет при себе паспорта. Мы свободные люди в свободном мире, т.е. в стране!» – пробовали возмущаться форманты». – «У нас не осадное положение, комендантского час нет, паспорта с собой поэтому кто ж носит-то?» – роптали они. «Ты щас эту погремушку свою проглотишь», – услышали они ответ /Маракас, который Ромыч держал в руке, имелся ввиду/». Однако вскоре Мирон появился наружу, живой, не битый, и даже веселый, и что с ним там было, пускай расскажет он сам.

Мирон:

– Ну значит, взял я шляпу и пошел, ну, подхожу к народу, который сидит на скамейке, нет, говорят, художественный уровень у вас низкий, – отвечают они. Тут подходит молодой человек в куртке, вынимает бумажник, вынимает из бумажника пять рублей, – пожалуйста!

Я был ошарашен. Ну-у-у, говорю… Тут ко мне подходит сбоку второй молодой человек и радостно сообщает: «А вот теперь вы нарушили закон. Проедемте! Что мне делать? Я пошел.

И идем мы, и я думаю: «жжеж Герой рок-н-ролла, так твою мать. А на самом деле безропотно идет как баран на заклание. Убечь?»

Убечь – это здорово, это герой рок-н-ролла в самом деле, но ведь не убежишь. И картина будет – герой рок-н-ролла, бегущий от милиции. А мимо едет черная «Волга» и товарищ делает ей знаки. «Ну вот – думаю – завезут сейчас куда-нибудь на черт знает куда на Белинского, будут там в бетонной клетке /«боксе»/ держать черт знает сколько, мурыжить, потом оттуда пешком переться через весь город ночью, – тоска-а-а! Кстати, вы замечали, что все отделения милиции всегда находятся черт знает где на отшибе. Куда трамвай не ходит и такси не возят, где пыль, бурьян да лопухи и под серым небом длинные серые заборы? Почему так, у вас есть теория? У меня есть и даже несколько.

«А». Для улучшения процента. Чтобы человеку нужно было семь раз отмерить, прежде чем решиться убить полдня на то, чтобы пойти заявить если ему, допустим, побили морду неизвестные гопники.

«Б». Для того чтобы как можно меньше народу знало, что там у них делается.

«В». Нет, тут я лучше прикушу язык. Молод я ещё.

Но тут мы сворачиваем на площадь, и я вижу, что ведут меня на угол Водопроводной и Урицкого. Ну, это уже легче. Это все-таки цивилизация.

Ну что? Провел меня товарищ в кабинет. Представился. Классов – его фамилия. Вынул «Уголовный кодекс». Дал прочесть статью 209-ю, часть вторую – «попрошайничество». От года до двух.

– Так против чего вы протестовали? – поинтересовался товарищ Классов. Что я мог сказать ему? Что петь мы любим? Что я стихоплет, и хочу стихи свои народу прочесть, чтоб узнать его о них мнение? Не поверил бы он мне, ой не поверил… Хватай все, что шевелится! Больше трех не собираться?! – Нешто есть такой закон, чтоб народу песни петь! Писано про это Антоном Палычем Чеховым, а толку-то. Грустно мне там было.

– Ну вот, смотрите, – попробовал я все-таки.. Вот город Тюмень. Грязный он, небо здесь серое, дома серые, люди унылые, не живут, а спят и не видят снов, а если и видят, так только те, что по телевизору. И что они счастливы? Ни фига они не счастливы, нудно им, только ж они думают, что такая уж у них планида, никак против этого не попрешь. Это у всяких Бельмондов – Сенкевичей жизнь интересная и с чудесами, а нам так и положено – покорно сереть под серым небом в грязном городе. Ну, а мы хотим чтобы было хоть немного веселее! Ну и поем поэтому. А вы нас хватаете. Чтобы как бы чего не вышло! Чтоб тишь да покой?

– Кто Вас хватает? – не согласился товарищ, милиционер. – Вы целый час пели, никто вас не трогал. Ваши ребята и сейчас там поют. А вас я задержал за нарушение закона. И будете вы отвечать по всей его строгости.

– Но это расправа! – пробовал возмущаться я. – Это расправа с человеком всего за то, что он пишет стихи. Товарищ начальник стихов не читает, значит – никому не писать! Вот если бы товарищ начальник писал сам стихи, тогда другое дело, тогда ну-ка всем стихи писать!

– Ну, вы из себя страдальца не изображайте! Страдальцем вы не будете. Будете вы обыкновенным уголовником по статье 209-й. Закон – это закон!

Тут раздался телефонный звонок. Судя по тону и по интонации, на том конце провода сидел большой начальник, и он был в ярости.

– Почему одного забрал? Почему остальных не забрал? – неслось из трубки гневное. – Их там двадцать человек было, всех брать было нужно! Почему по улице пешком вел? Почему не на машине? Люди же смотрели! Милиционер, забравший меня, держался, нужно признать, с достоинством:

– Я вам объясню, почему, но не по телефону, – отвечал он, нервно косясь на меня.

– Ну дождешься ты у меня! – раздалось из трубки, а потом гудки.

А мне стало совсем дурно. Милиционер был умен. В самом деле – как это интересно, представлял товарищ Большой начальник забратие всех? Подогнать машину и на глазах всего города, в самом его центре, в праздничный день крутить два десятка человек и запихивать их в машину? А поскольку сами бы они не скрутились, т. на глазах всего города бить, тащить по асфальту лицом и т.п.? И что бы, интересно, за обвинение товарищ Большой Начальник им бы потом предъявил? Что песни пели? Другое дело – товарищ Классин. Все очень логично: пока вы пели, мы вас не трогали, но вы нарушили закон – получи, чтоб другим неповадно было. И в самом деле, – посадят, чтоб другим петь неповадно было. И замаячила перед глазами моими тюрьма. И стало мне совсем печально.

Милиционер взялся писать рапорт, для начала он задал мне официальный вопрос: как я намерен трактовать свое поведение. Я спросил, Можно ли курить. «Да, пожалуйста. Вы – задержанный, а у нас задержанным предоставляется все необходимое: курево, трехразовое питание, помещение для ночлега. Но все-таки как вы объясните свое антиобщественное поведение?»

– А я, – говорю, – не попрошайничал. Мы просто пытались возродить традиции менестрелей с трубадурами – уличных певцов всяких. Ну я и вот – для поддержания образа. Но я не вымогал ни у кого денег. Я подходил только к своим, там только наши должны были быть люди – те, кого мы сами пригласили. А если там затесался ваш человек – то это просто провокация.