Читать книгу Без иллюзий - Роман Павлович Искаев - Страница 3

Тихий августовский день шуршал опавшими листьями, пуская их в бег по тротуару. Город замер, задержал дыхание. Все его жители уехали в отпуск в соседнее Приморье. Оставили позади пустые квартиры, дома, магазины, улицы, дороги, кинотеатры, музеи, библиотеки; позабыли воспоминания, задвинули подальше работу, спрятали мысли, отложили тревоги и заморозили планы на будущее; взяли с собой только предвкушение безмятежного отдыха.

Конец лета был совсем близок. Уже давно прошла июльская духота, заставлявшая случайных гостей или деловых людей, приехавших в командировку, громко восклицать:

– Это же надо! Мы думали будет, как в штольнях зимой, даже захватили с собой шарфики и новое термобельё, а здесь совсем как в Таиланде! И как вы тут от духоты не превратились ещё в размокшую ветошь?! Это же надо!

Говорили они одно и то же. Затем снимали с себя пиджаки, через пять минут закатывали рукава белоснежных рубашек, а ещё через минуту ослабляли галстук и сдерживали желание броситься в сверкающие фонтан на площади Ленина, чтобы смыть с себя пот, кажется взбитый прямыми ударами солнца в жёлтую пену.

Особо приветливые дальневосточники предлагали вернуться в январе, чтобы не пропадал зря шарфик, тем более купленное термобельё. Зимой можно здорово охладиться и даже эскимо не потребуется для этого, достаточно будет откусить кусочек смёрзшегося воздуха, но все неизменно отказывались. Испуганно улыбались, вжимали головы и смотрели на часы, как будто зима должна была упасть на плечи едва стрелка покажет без пяти минут двенадцать.

Или просто подсчитывали оставшееся время до самолёта. Скорее сбежать отсюда.

Кончились и сезонные, августовские дожди, превращавшие Амур в безбрежное море, семиметровые деревья в торчащие кустики над коричневыми водами, а город в Копенгаген, но без каналов, зато с ревущими потоками дождевой воды, низвергающихся с крутых сопок, на которых расположился Хабаровск и бурлящими новостными рассылками от МЧС.

– И это всё ещё один и тот же город? Разве в нём мы были месяц назад? Это же надо! Может быть, пилот самолёта ошибся и привёз нас совершенно в другое место?

– Точно ошибся! Тот город стоял на берегу реки, а тут Тихий океан! И, готов поклясться, был виден самый настоящий кит-горбач! Может быть, мы попали в Патагонию и сейчас бухнемся на мыс Горн?

Так, стоя на высоком крыльце гостиницы, куда ещё не добралась поднявшаяся вода, захватившая бульвары внизу, лежащие между сопок, ошарашенно спрашивали те же самые люди, удивляясь разительным контрастам, наложенным друг на друга, как шов на шерстяном пальто.

– Нет, – улыбались местные жители, – это всё тот же город, вы не ошиблись. Просто прошёл целый месяц.

– Месяц? Может быть десять тысяч лет? Никак не меньше, не может за месяц так измениться погода! Вы ошиблись!

– Не ошиблись, отнюдь.

– Это же надо! Это же надо!

Случайные гости или деловые люди качали головами, дрожали мелкой дрожью, ёжились от пронизывающего, злого ветра. Ведь, помня своё прошлое посещение этого странного места, расположившегося с края карт, куда редко доходила указка учителя географии, они были одеты в лёгкие ситцевые брюки или юбки, тонкие рубашки или блузки, глаза прятали за чёрными солнцезащитными глазами, а кожу за толстым слоем крема от загара.

– Это же надо! Это же надо! – доносилось со всех окон гостиниц и иллюминаторов самолётов.

Однако, всё это прошло. Перевалив через пик, наступил другой август – бархатный. Иногда он приходил двадцатого числа, а иногда задерживался до самого последнего дня, с силой выталкивая со своего пути тут как тут оказавшуюся осень. Если сильно повезёт, дыхание его доберётся до середины сентября, а то и до самого его конца и захватит кусочек октября, прежде чем будет сметено порывистым ветром с Охотского моря и завалено пудовыми хлопьями снега. Такими, что один ком запросто укроет целую машину.

Подходило к середине время отпусков, когда город становился пуст и переставал существовать, как лопнувший воздушный шарик. Можно было спокойно идти посреди автомобильной дороги и не бояться, что хоть одна машина проедет мимо. Можно было петь, кричать, прыгать, ходить на руках и кататься в продуктовых тележках – никто всё равно не увидит и не покрутит пальцем у виска. Можно было зайти в кафе и выбрать совершенно любой, какой понравится столик и уснуть за ним, пока не появится такой же сонный, удивлённый посетителю официант.

Загрузившись в большие и маленькие автомобили, прихватив с собой грядку шумящих детей, спасательные круги с головами уток, палатки и целый чемодан пилюль; заполонив поезда, самолёты, автобусы – жители города уехали в Приморье, загружая местные дороги стихийным потоком, всё равно как антилопы Гну мчавшиеся на водопой.

***

Лёша уже вернулся с моря. Целых две недели с родителями он отдыхал на самом юге. Бултыхался в бирюзовом море, прозрачном, как горный хрусталь и столь же свежем, без приторного тепла экваториальных вод. Охотился за морскими звёздами, ежами, собирал ракушки и отполированные морем стёклышки; спал на камнях, подложив под голову мягкую перину из солнечных лучей; поднимался на скалистые утёсы, садился на край, свешивал ноги и смотрел на горизонт, где небо уходило под море, а море поднималось в небо; считал звёзды в высоте чернильной выси и сделал несколько неудачных попыток дождаться рассвета, засыпая за полчаса до того, как тусклая полоса света делила темноту на небеса и землю.

Оставалась всего какая-то неделя до начала учебного года, когда Лёша услышал тот необычный скрип.

Ни от дверных петель смазанных лишь раз в жизни на фабрике, после чего дверь сотню тысяч миллионов раз открывалась, захлопывалась, распахивалась, приоткрывалась или неделями стояла на одном месте, когда жители дома уезжали в отпуск; ни от оконных петель торчащих на улицу, где им приходилось бороться с солнцем, воздухом, дождём, снегом, насекомыми и самим мальчиком, утром и вечером открывающим окно настежь, чтобы дать волю своим фантазиям, копившимся в его комнате; ни от скрипучих половиц, сотню лет лежащих на одном и том же месте – подумать только: никогда не видящих ничего, кроме выкрашенного краской потолка! – и принявших на себя невообразимое количество шагов, прыжков, ударов ног или кресла-качалки, скрипящей так лишь из-за того, что она создана для скрипа, как и старые тела бабушек и дедушек покоящихся в ней и обдумывающих свою долгую-долгую жизнь, крохотной жемчужиной нанизанной на бесконечную иллюзорную спираль времени, просто потому что ни половиц, ни тем более кресла-качалки не было в доме.

Нет.

Скрип Лёша услышал даже не от самого себя, а ведь он любил издавать разные звуки, подражая гоночному болиду, проносящемуся по старой кирпичнице или свисту южноамериканского жука, притворяясь медведем или становясь огромным, неповоротливым лайнером посреди металлического северного океана, а затем с шумом реактивного двигателя взмывая вверх, сквозь набухшее брюхо огромного, серого великана Циклона.

Ничегошеньки подобного.

Лёша услышал скрип из воздуха. Из пустоты посреди комнаты. Из единственного места, где ничего не было и не могло быть.

Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы что-то, что может издавать скрип, было прикреплено, прикручено, приклеено, приляпано или прибито к воздуху? Это невозможно. И всё же из этого невозможно послышался скрип.

Мальчик как раз лёг в постель после вкусного обеда. Сделал он это не абы почему или потому что был ленив, как боров, сделал он это чтобы как следует дать возможность перевариться целой веренице сосисок, политых ведёрком злой горчицы, удобренных сверху горкой рожек с сыром и присыпанных помидорами, огурцами и сладким перцем.

В тот самый момент, когда начал накатывать блаженный сон, именно тогда Лёша совершенно отчётливо услышал скрип. Как бы не был загружен живот и как бы не были цепки объятия послеобеденного сна, мальчишка подскочил и уставился в точку посреди комнаты.

Ничего. Даже сфокусироваться на какой-нибудь пылинки нельзя было. Поэтому, как не старался Лёша, но видел он противоположную стену, на которой висели плакаты с космическими кораблями Союз, Протон, Ангара, были прибиты полки до верху загруженные собранными моделями спутников, самолётов, танков и кораблей, книгами, какими-то приборами, инструментами, запасными частями, линзами разного диаметра и искривления; в добавок ко всему лежала изолента красного цвета, валялись спичечные коробки и просто спички, провода и пыльные банки, наполненные густой жидкостью. В общем всё, что необходимо мальчугану девяти лет летом, пока не начался учебный год.

Только не было того, что могло бы прорвать воздух и издать скрип.

Может быть, то скрипели молекулы? Или чьи-то мысли, загнанные ветром к нему в комнату? А может быть то была дверь из другого измерения, а потому невидимая ему? Как он мог увидеть, скажем, что происходит в десятом обычном или пятнадцатом свёрнутом измерениях, не говоря о самом близком пятом?

Вдруг… А вдруг это вообще ему только показалось?

– Ну, уж дудки! – тут же было отметено это предположение, как самое невероятное из всех возможных. Не могло показаться.

Только зашоренный взрослый ставит такое предположение вперёд, ребёнок же всегда отставляет его в самый конец и ещё щёлкнет по нему пальцем, чтобы оно откатилось подальше.

Лёша сосредоточился. Напряг и направил уши в сторону центра комнаты, прищурил глаза, чтобы перевести работу мозга на слух. Спустя минуту он был уверен, что температура тела поднялась на добрый десяток градусов. Биохимический процессор в его голове заработал в режиме аврала.

Целых десять минут Лёша сидел на краю кровати и не шевелился. Уши, ставшие локаторами, точно такими, какие улавливают малейшее микроволновое излучение космического фона, слышали буквально всё. Даже целлофановый пакет, пролетевший мимо окна, был зафиксирован ими раньше, чем увидели глаза. А то, как моргнул воробей, сидевший на ветке в десяти кварталах от его дома, он услышал одновременно с тем, как увидела это тощая уличная кошка, наблюдавшая за птицей и надеющаяся на скорый обед. Звук турбореактивных двигателей летящего пассажирского лайнера на высоте «десяти тысяч» был слышим им так же отчётливо, как если бы самолёт пролетел по соседней улице.

В конце концов уши его устали так, словно поднимал ими пудовые гири.

Тряхнув головой, Лёша медленно опустился на постель. Пролежав так какое-то время, он закрыл глаза, для большей убедительности фыркнул, показывая, что ему вовсе не интересно и вообще пора спать. И только расслабился, только сон подкрался к нему со стороны и уже хотел прилечь рядом, как скрип послышался вновь!

Вновь он раздался из центра комнаты, из воздуха. Из пустого – пустого ли?! – воздуха.

Лёша подскочил на ноги, как взведённая пружина; но больше ни дуновения, ни звука. Как будто ветер пропал из города, накрытого большим, стеклянным колпаком.

И всё же скрип кто-то издал. И он играл с ним в прятки. Лёша это понял и улыбнулся. Теперь осталось только понять правила игры.

Несколько раз всё повторилось вновь. Полудрёма, скрип, резкий подъём. Скрип, резкий подъём. Затухающий скрип. Тишина.

Откуда, откуда же он?!

Когда солнце заглянуло через окно в комнату, Лёша сидел на краю кровати, думая о чём-то. Спать больше не хотелось, зато у него был план.

На следующий день город совершенно не изменился. Всё так же тёплый ветер с юга гнал по тротуарам сухую опавшую листву, всё так же дороги были пустынней, чем в тундре, за северным полярным кругом. Все кто мог – плескались в море за восемьсот километров от дома.

На этот раз на обед были котлеты с рисом. Рис Лёша не очень любил, однако в три с половиной ложки съел всё, что было в тарелке, одним большим глотком выпил сладкий чай, даже не прикоснувшись к шоколадным конфетам, и понёсся в свою комнату.

Перед дверью он замедлил бег, а подошёл уже совсем на цыпочках. Осторожно взялся за ручку, приоткрыл дверь, заглянул в щель. Лёгкий шелест, волнение воздуха. Как будто что-то парило посреди комнаты, но тут же спряталось. Лёша почувствовал это.

Игра началась.

Не вбивая пятки в пол, как обычно, а на носках, Лёша подошёл к кровати, лёг на спину. Не стал закрывать глаза, а полежал так, глядя на трещинки в потолке. Сколько раз он по ним пробегал взглядом! То представляя их глубокими каньонами, то космической дорогой ретрансляторов, ведущих от одной звезде к другой, то сетью виртуальных тоннелей, по которым он пробрасывал самого себя, превратившегося в миллиарды единиц электрических импульсов.

Почувствовав, что вместе с ветерком через форточку с улицы стал заглядывать сон, Лёша повернулся на правый бок так, чтобы видеть комнату. Закрыл глаза.

Электронные часы на столе успели отсчитать сотню секунд, прокачав через свой простенький процессор тысячу тактов, когда Лёша оказался на границе миров.

И именно в тот самый момент, между сном и явью, когда растворяется чёрный контур и один мир причудливо вливается в другой, когда можно увидеть то, что нельзя контролируя разум, когда всё – всё! – становится реальным, послышался скрип.

Лёша ждал его, поэтому не открыл глаза, не стал подскакивать и озираться по сторонам, не стал вести себя, как взрослый. Остался лежать на боку, замерев в чудном мире: не проваливаясь дальше, но и не выскальзывая из него.

Тогда, убедившись, что на этот раз мальчик никуда не делся, скрип раздался вновь. Лёша улыбнулся. Он теперь знал, как услышать его и увидеть. Главное не упустить. Не потерять его, не спугнуть.

Услышать и не разрушить.

Не вставая с кровати, не открывая глаз и не проваливаясь в глубокий сон, Лёша пошёл на звук. То громче, то тише, но с каждым шагом он становился отчётливее. По пустынному городу, где не было ни одного человека – никого, кто мог бы сказать, что так нельзя, что надо приземлиться, перестать витать, что это не принято, что… ещё тысячи и тысячи «что», «но», «нет», «нельзя», «должен»! Нет! Здесь их не было.

И наконец полилась мелодия, совсем не похожая на скрип вначале. Точно великолепный гитарный виртуоз играл на скрипке, а мастер скрипки взял в руки виолончель. Они заиграли удивительную симфонию, негодную для консерваторий, но пленяющую любого ребёнка.

Звучала она так, будто раскрылась для того только, кто может слушать её. Кто расшифровал. Кому хватило фантазии.

И где-то тихо шелестели опавшие листья, подгоняемые отголосками смеха, оставленного здесь и дожидающегося своих маленьких хозяев, плещущихся в морских водах.

И сколько причудливых, сказочных образов заполнили голову мальчика! Главное успеть записать. Не забыть. Не махнуть рукой. Не отставить в сторону. Ни сейчас, ни потом. Ни завтра, ни через сотню лет.

Не было двери в другое измерение, не было скрипящих молекул, но была удивительная дорога – широкая, прямая! – проложенная внутри мальчишки, внутри человека. Там, куда она вела, не было место пробкам, состоящим из вереницы новых автомобилей с тяжёлыми цифрами процентов по кредитам в багажнике. Зато можно было сесть в продуктовую тележку и помчаться на ней… куда? Для начала, до горизонта нашей Вселенной.

***

Подходило к концу время отпусков. Город всё ещё был пуст людьми; всё так же сонный официант ждал окончание рабочего дня, а едва ли одна машина в день проезжала по его центру; однако оставалось уже совсем немного времени до того, как поселившаяся в нём фантазия будет сметена вернувшимися отпускниками. И тогда Хабаровск уснёт. Ещё на целый год.

8 – 15 сентября – 13 октября, 3 ноября 2019 года.