Читать книгу Неупокоенные - RoMan Разуев - Страница 3

– Жуткая деревня, – вырвалось у меня само собой.

Слова повисли в воздухе, липкие и неуместные. За лобовым стеклом, призрачные скелеты изб тонули в буйстве крапивы и лопухов. Казалось, сама земля не приняла их, выталкивая на поверхность.

– Не то слово, – Костин голос прозвучал тихо, будто он боялся потревожить молчание, что окутало это место.

Я сглотнул комок в горле.

– Может, ну его? Поедем домой.

Солнце пекло крышу машины, но внутри меня будто подтаял лёд. Холодок заструился по позвоночнику. Я чувствовал на себе тяжёлый, неподвижный взгляд сотни невидимых глаз. Здесь что-то было. Что-то, что наблюдало.

– Какой домой?! – Костя фыркнул, но в его глазах мелькнуло то же напряжение. – Контент нам нужен. Сам видел, как нас закидали упоминаниями об этом месте. Умоляли снять! Нельзя зрителей подводить.

Он был прав. Комментарии плодились, как грибы после дождя. Легенда о призраке с топором, бродящем по деревне, будоражила умы. Я покопался в архивах. И нашёл.

Дело было в 1989-м. Не просто убийство – бойня. Резня.

Выжившие, а их были единицы, всё и рассказали. Генка-лесоруб. Ушёл в чащу одним, вернулся… другим. Будто изнутри его кто-то выел, оставив одну чёрную сердцевину. Зверем стал. Рычал на всех, кто попадался на пути.

А потом наступила ночь. Первой он зарубил жену. Потом пошёл по избам. Не стучал. Двери не держали – он выламывал засовы одним ударом плеча. Входил. Наступала тишина, взрыв крика, и он выходил, весь в том, что когда-то было жизнью. Обходил всю деревню, каждый дом. Пока горстка ребятишек не смогла добежать до ближайшего городка, до милиции.

Те примчались на рассвете. Застали его посреди села, у почерневшего столба. Он стоял, не двигаясь, и облизывал лезвие топора. Медленно, с наслаждением, будто сладкий мёд. Увидел милиционеров – кинулся. Но против пистолета не попрёшь. Застрелили его. Вот только тела не нашли. Будто сквозь землю провалился. Или его забрало то, что вселилось в него.

История на этом кончилась. А мы с Костей решили приехать. Но сейчас, в этой стальной капсуле, легенда пахла не экшеном для хайпа, а холодным потом и смертью. А что, если Генка не умер? Что если он всё ещё здесь? Холодная игла прошла по моим рёбрам.

Я взял камеру и вышел. Воздух был густым и сладковато-прелым. Костя, покряхтывая, повозился с запасной батареей и последовал за мной.

– Ладно, – он окинул взглядом улицу-призрак. – Сначала крупным планом заснимем самые убитые дома, потом внутри. Может, пятна крови остались. Я направо, ты налево.

Он ушёл, его шаги быстро растворились в гнетущей тишине. Я послушно отснял фасады, облупленные, слепые. Подошёл к первому дому. Калитки не было – лишь груда трухлявой щепы.

Дверь висела на одной петле. И на её выцветшей древесине, как шрамы, зияли удары топора.

Я щёлкнул фонариком и переступил порог. Пыль заклубилась, заставив меня закашляться. Внутри был хаос – мебель перевёрнута, вещи разбросаны. В спальне… я застыл. Повсюду, на стенах, на полу, на кровати – чёрные, бархатистые пятна. Пыль пыталась их скрыть, но они проступали сквозь неё, жирные и вечные. Это была не просто грязь. Это была сама смерть, въевшаяся в дерево.

Я отступил. Давила не пыль – давила сама атмосфера этого места. В следующие избы я не пошёл. Не было нужды. Я знал, что найду там то же самое.

У машины я прождал друга минут десять. Костя вернулся. Лицо его было серым.

– Тоже видел? – спросил он, не глядя на меня. – Эти пятна?

– Видел, – я сглотнул. – Даже представлять не хочу, что тут творилось.

– Почему он это сделал? – Костя уставился в сторону деревни.

– Кто его знает. Может, с головой проблемы были. А может, нечисть какая в него вселилась.

– Нечисть – для сказок, – Костя мотнул головой, но в его глазах читалась неуверенность. – А вот сдвиг по фазе – дело житейское. С виду тихий, а внутри… чёрное что-то зреет. Проснулось оно в нём. Понюхал крови, зверь внутри ожил… и понеслось. Ладно, – он резко выдохнул. – Пошли на погост. Говорят, всех тут и похоронили.

Тракторами вырыли братскую могилу – длинную, бесформенную яму – и закопали. Сколотили кресты, пригвоздили фотографии и на этом всё.

Мы подошли к кладбищу, и меня охватило чувство, будто мы нарушаем тишину могил. Оно было не заброшенным, оно было… проглоченным. Земля затягивала его, как болото. Больше половины крестов вросли в почву по самую перекладину, остальные стояли, покосившись, готовые рассыпаться в труху от порыва ветра. От фотографий не осталось и следа – солнце и ливни десятилетиями стирали лица в небытие.

Я включил камеру. Тяжелая, холодная, она стала моим щитом. Двадцать минут я водил объективом по этому месту забвения, а Костя за моей спиной бубнил для будущего закадрового текста – о спешке, о равнодушии, о том, как быстро хоронят чужие трагедии.

– Пойдем, – сказал я. – Надо по светлоте до города добраться.

– А может, останемся? Переночуем. Снимем ночью. Чтобы зрители потом обделались от восторга.

– Нет уж, – я резко обернулся к нему. – Я тут не останусь. У меня уже от этого места поджилки трясутся. Да и вдруг этот урод жив? Сидит в какой-нибудь конуре и точит свой топор, ждет, когда стемнеет.

– Бредишь. Ему тогда сорок было. Даже если выжил чудом – дряхлый старик. Топор не поднимет, – фыркнул Костя, но усмешка вышла кривой.

Мы вернулись к машине. Я бросил последний взгляд на дом, что стоял чуть в стороне, крепкий, будто время его не тронуло. И застыл.

В окне, на фоне пустоты, стоял он. На его плече лежало длинное, тяжелое лезвие топора.

– Ты… ты его видишь? – прошептал я, тыча пальцем в стекло.

Я боялся моргнуть. Моргнул – и его не стало.

– Кого увидел? – Костя подошел ближе, всматриваясь в пустую раму.

– Я его видел! В том окне! – мой палец все еще дрожал, указывая на точку в темноте.

– Не гони волну! Слишком глубоко влез в историю, вот мозги и пляшут, – он хлопнул меня по плечу.

– Я не шучу, – прошептал я, не отрывая взгляда. – Ты в тот дом не заходил?

– Нет. Он слишком целый. Зрителям нужна разруха. Но если хочешь… Может, это его дом? Генкин. Мы же так и не выяснили. Схожу, проверю.

– Может, не надо? – голос мой дрогнул.

Но Костя уже не слушал. Он взял камеру и твердым шагом направился к избе.

– Я с тобой! – крикнул я и бросился вдогонку, предательски радуясь, что не останусь один.

Мы подошли вплотную. Трава у крыльца была сильно примятой, будто тут регулярно ходили.

– Костя, смотри… Тут кто-то живет.

– Какое-нибудь животное… Лежбище устроило, – его голос потерял прежнюю уверенность.

В этот миг позади нас раздался оглушительный, яростный лай. Я подпрыгнул на месте, впиваясь пальцами в Костино плечо. Трус. Я всегда был трусом.

Костя вздрогнул, увидел бродячую собаку, выскочившую из-за угла, и перешел в наступление.

– А ну пошла вон!

Он нагнулся, сделал вид, что поднимает камень, и пес, поджав хвост, умчался обратно в заросли.

– И откуда она тут? – мое сердце все еще колотилось где-то в горле.

– Из другой деревни, наверное. Или выбросили… Люди ведь сволочи, – он бросил взгляд на примятую траву. – Ладно, теперь понятно. Идем внутрь.

– Я не пойду. С меня хватит, – сказал я.

Костя бесстрашно толкнул дверь, и она со скрипом отворилась, выпустив из себя запах тлена и пыли. Прошло десять невыносимо долгих секунд. И вдруг – его голос, возбужденный, торжествующий:

– Ого! Да нам везет! Это его дом! Фотографии нашел! Сейчас покажу.

Он вышел на крыльцо.

– Смотри! – он протянул руку с пожелтевшим снимком.

Я сделал шаг. И замер.

Прямо за ним, из густой тени, выплыла фигура. Высокая, темная, беззвучная.

– Сзади… – прокричал я, и вся кожа мгновенно покрылась ледяными мурашками.

– Хватит уже стебаться…

Раздался тот звук. Тот самый, от которого сжимается все внутри. Тупой, влажный хруст, как когда раскалывают полено. Но это было не полено.

Топор вошел в затылок Кости, и его череп разлетелся на части.

Фотография и камера выпали: руки безвольно повисли. Я не мог пошевельнуться. Я мог только смотреть.

Фигура рывком выдернула топор, и тело моего друга, грузно свалилось с крыльца в траву.

Теперь я видел его ясно. Лесоруб. Ростом под два метра. Лицо – месиво из шрамов. Глаза – два тлеющих угля в красных прожилках. На грязной, посеревшей рубахе зияли дыры. От пуль. Да, от тех самых.

Но он не постарел. Совсем.

Он делает шаг. Мое тело сковано параличом. Мозг кричит: «БЕГИ!», но ноги – это куски свинца, вмурованные в землю.

Вот он уже в метре. Пахнет сырой землей, прелыми досками и чем-то еще – медью, выветрившейся из старой крови. Он заносит топор. Длинное лезвие поймало последний луч солнца. И в этот миг ноги сами подкашиваются – я падаю, и над моей головой, с шелестящим свистом, пролетает сталь.

Я отползаю, путаясь в траве, вскакиваю и бегу к машине. Спиной чувствую его взгляд. Оборачиваюсь уже у авто – он не бежит. Он идет. Медленно, неспешно, как жнец, знающий, что я никуда не денусь.

Заскакиваю в салон, захлопываю дверь. Рука с ключом дрожит, никак не попасть в скважину. Втыкаю. Поворачиваю.

Тишина.

Мертвая, беспросветная тишина. Ни щелчка, ни ворчания стартера.

Пока он далеко, я выскакиваю, открываю капот.

Аккумулятора нет.

На его месте – лишь срезанные клеммы. Пока мы ходили, он это сделал.

Солнце уже купается в макушках деревьев. Скоро ночь. Его ночь.

Решение приходит одно – бежать. К дороге. Она там, за лесом. Может, успею, может, встретится машина.

Пулей пускаюсь мимо дома, в чащу. Воздух становится холодным и густым.

Внезапно – свист. Оглушительный, рассекающий воздух. Я инстинктивно падаю на колени. Поднимаю голову – топор торчит в стволе сосны в сантиметре от моего лица, и рукоять еще вибрирует. Оборачиваюсь. Он идет. Всё так же медленно. Потом его фигура мерцает, как плохая телепередача, и он появляется на десять метров ближе. Не бежит – телепортируется. Прямо как в худших кошмарах.

Я отползаю, упираюсь ладонью в землю, чтобы подняться, и чувствую под пальцами что-то гладкое, твердое, неестественно круглое.

Смотрю вниз.

Из-под слоя листвы на меня смотрит пустыми глазницами человеческий череп. Сметаю листву – передо мной полный скелет. И в костяной руке – топор. Близнец тому, что воткнут в дерево.

Значит, он и правда мертв. Это его кости. А то, что преследует меня – призрак. И если я ничего не сделаю, я навечно останусь здесь, следующей легендой для искателей острых ощущений.

Но что я могу? Я не Винчестер. Они бы знали, что делать. Облили бы кости бензином, спалили дотла. А у меня… ничего. Даже зажигалки нет.

«Прости, Костян… – мысленно говорю я. – Но я отомщу. Сожгу эту нечисть, отправлю ее обратно в ад».

Я вскакиваю и бегу, не оглядываясь. Лес, на удивление, быстро редеет. Через несколько минут я вываливаюсь на асфальт, задыхаясь, падаю на колени.

Позади – хруст ветки.

Он стоит возле дерева. Его красные глаза горят в сгущающихся сумерках. Он замахивается и снова бросает топор.

Тот летит прямо в меня, смертоносная стальная птица, и вдруг – БАМ! – с сухим стуком отскакивает в сторону, будто ударился о невидимое стекло. Падает на землю.

Генка подходит, поднимает свое оружие. Пытается сделать шаг на дорогу – и натыкается на ту же невидимую преграду. Он не может покинуть пределы деревни. Я спасен.

До города я шел, кажется, вечность. Когда совсем стемнело, меня подобрала фура. В полицию я пошел сразу.

Утром мы приехали в деревню. Нашли тело Кости. Нашли мою камеру. Его – нет. Наверное боится оружия.

И только запись на камере спасла меня от обвинений. Хорошо, что она была включена. Я показал им и скелет в лесу. Я умолял их не хоронить, а сжечь. Предать огню. Надеюсь, это сработает.

Полиция, конечно, не поверила в призрака. Они до сих пор ищут маньяка. Но кости… кости все-таки кремировали.

Прошел месяц. Я выложил видео – в память о Косте. И в комментариях пошли истории. Сначала одна, потом другая:

«Был в той деревне ночью. Вы не поверите… Видел Костю. Он ходит между домами и что-то ищет…»

«Я тоже его видел! Даже сфоткал, вот…»

«Не верил, пока сам не поехал. Призрак Кости и правда там…»

***

– Мне тебя жутко не хватает, – говорю я.

– Понимаю. Но ты должен жить дальше, – отвечает Костя.

– Прости, что не отговорил тебя. Если бы мы не пошли в тот дом…

– Не вини себя, – перебивает он. – Это был мой выбор. Мне надо было тебя послушать.

– Тебе нельзя остаться?

Он качает головой, печальная улыбка тенью пробегает по его лицу.

– Нет. Так нельзя. Прощай.

Он отступает назад, вглубь тумана. Его очертания тают, растворяются, пока от него не остается лишь воспоминание.

Я стою еще несколько минут, слушая, как бьется мое сердце. Потом поворачиваюсь, сажусь в машину и уезжаю из деревни, в которой погиб мой друг.