Читать книгу Звездочка - Роман Савенков - Страница 3

Гл.3. Жульничество

Оглавление

«Уличное прозвище моего деда – «Грязная рыба». Он член банды «Старые перцы» и гоняет на турбированном трансформе, который больше похож на машину-убийцу, чем на инвалидное кресло. Дедушка весь покрыт татуировками, первую из которых он сделал на свое семидесятилетие. За последний год у него пять приводов в милицию, что на два привода меньше, чем в прошлом году. Я очень хочу быть похожим на деда, но папа говорит, что сначала нужно ума набраться, а глупостями можно заниматься на пенсии. Скорей бы! Я уже определил себе в стариковскую группу. Это «Ржавые одры». Просто балдею от их четырехколесных драндулетов в горчичных цветах».

Одно из сочинений школьного конкурса на тему: «За что мы уважаем старших».

Шпырь напутствовал:

– Недельки три они обычно дают нашему брату погулять. Ну, а потом начинают палить по-настоящему. Тут, как в прятках. Само собой, никто не сдается подобру-поздорову, но, надо отдать им должное – смышленые гады, вычисляют быстро. Пока никому не удавалось продержаться больше месяца. Мастер-прохиндей Жуча отлеживался на одном из хуторов, разведенку нашел себе сговорчивую, да все без толку – через двадцать восемь дней стражники на него вышли. «Урла» надеется на тебя, кореш. Ты должен превзойти рекорд Жучи и утереть всем нос. Не киксанешь? Хватит в тебе духана, чтобы обставить милицию Умников?

– Я приветствую такую возможность, ваше непотребство, – твердо ответил Ханур.

– И еще… Помни о своей миссии! Не подведи.

– Справлюсь.

Щука и стадо сухопутных карасей. Раз в год кордоны стражи, которые окружали Глиняные поля вокруг города Лгунов, расступались, чтобы пропустить одного изгоя цивилизации обратно в ее лоно. На время. Отсчет начинался через двадцать один день. Своеобразная тренировка для силовых структур превратилась в азартнейшую игру – кто кого. Само собой, ушлые лягаши все время брали верх, иначе бы правила сменили. Лгун, попавший в среду беззащитных от его обмана жителей Звездочки, являлся этакой дозированной прививкой скверны. Люди не должны были забывать, что в мире существуют вруны и нечестные дельцы, разводилы и кидалы. Для этого одна хитрая щука раз в год заплывала в заводь простодушных карасей. А потом щуку отлавливали и помещали в инкубатор к прочим зубастым сородичам.

Счастливчик, которому отдавали на трехнедельное разграбление целую страну, определялся в городе Лгунов лотереей. Само собой, количество махинаций с ней зашкаливало за все разумные пределы. Билеты подделывались, жюри подкупалось, один раз община «Шуры-Муры» ухитрилась даже «зарядить» барабан, в котором крутили розыгрыш. А сами лотерейки в течение года, до тиража, ходили в городе Лгунов наравне с деньгами, бакшишами. Их обменивали на продукты, давали в залог, ставили на кон в злых азартных играх. Потому что билеты Фартового расклада очень ценились. Каждый житель города Лгунов мечтал стать его победителем, вынырнуть в большой мир, как следует оттянуться, а может даже дать стрекача от стражи города Умников и раствориться на просторах Звездочки. Два года «Урла» шла к триумфу. Ее бойцы выцепляли билеты из любых положений, где можно было их выудить и волокли к Шпырю. В анналы истории города Лгунов наверняка войдет история, когда лотерейки предлагалось обменивать на пенсионные сертификаты сразу всех разбойных сообществ. Жульничество вскрылось и у лидера «Урлы» случились кратковременные разногласия с коллегами, которые Шпырь урегулировал в присущей ему элегантной и рассудительной манере. Он заявил, что во все времена правительства обманывали народ с пенсиями. Они выманивали у жителей накопительные части, под надуманными предлогами повышали срок выхода на пенсию, а то что оставалось, бессовестно истребляли инфляцией и при это умудрялись пребывать в роли радетелей нужд человеческих (по мнению обворованного народа, конечно). Так неужели разбойные сообщества, исторически противостоящие любой системе слабее в плане выдумки? Тем более что облапошивали они не беззащитных обывателей, а своих собратьев – мошенников? В общем, всем обманутым пришлось утереться пенсионными удостоверениями, а остальным – тем, чем обходились обычно.

Перед прошлогодним тиражом атаман общины пересчитал улов – оказалось мало. Пришлось раскинуть их по другим группировкам в обмен на купоны следующего розыгрыша. И продолжить накопление. Так что успех Ханура был плодом напряженного труда многих его собратьев. Почему Ханур? Личная фартовость тут была не причем, как рост и прочая антропометрия. Кандидатуру делегировали почти что по философскому принципу. Победила, как и должно статься – легкая походочка избранника.

– Что в нашем деле главное? – рассуждал Шпырь. – Понт. Понт, ребята, всему голова. Он дороже злата и слаще говядины. Свои дела обтяпывать нужно с хорошим настроением, играючи. И не с такими печальными буркалами, как у Проныра. После удачной работы тебя не поздравить, а пожалеть хочется. Ну, чисто, бык-трелевочник опосля случки. Все счастье у него уже в прошлом. Вот, глянь на Ханурика. У этого не поймешь – то ли на дело собрался, то ли на пустырь, цветочки нюхать. Помнишь, как он в приемной блатмейстера секретаршу за грудь прихватил, да еще два раза? Серчишко у него, дескать, остановилось и глазах образовалась тьма непроглядная. Попробовал бы ты, Проныр, отколоть такую штуку – получил бы в рыло так, что мое почтение. А у Ханура, ничего, обошлось, отделался легким подзатыльником. Да и то от ее пузатого начальника, когда тот неожиданно выскочил в приемную за дыроколом. Ну и что – рыжий и приметный! Козырная масть – делу не помеха, с мастью порешать можно.

Вот Ханур и решал.

– Верх оставьте. А с боков покороче, пожалуйста, – попросил он цирюльника, сухонького мужичка лет пятидесяти с идеальным пробором на вытянутой, как ружейная пуля голове.

Водянистые глаза определенной степени испитости выделялись на дочерна загорелом лице маэстро ножниц и помазка, что было весьма экзотично при его кабинетной профессии. Но, несмотря на явное пристрастие к зеленому змию, за инструмент он держался твердо и патлы Ханура кромсал со знанием дела.

– Насчет цвета не передумали? Право жаль красить портить такую необычную шевелюру.

– Жениной маме не нравится.

– А-а-а, тогда оно конечно, – уважительно отозвался парикмахер, а сам подумал: «Какое, однако, трогательное отношение к супружним родственникам. И чего на нынешнюю молодежь наговаривают? Дескать, никого, кроме себя они в грош не ставят. С таким славным малым и чарку-другую испить, наверное, приятственно».

Мастер сам испытывал немалое влияние со стороны тещи, которую вынужден был безмерно уважать. Еще он боготворил жену, а одеваться любил строго, но в костюме походил на благообразного вурдалака.

Ханур беспокойно повертел головой, на что предупредительный мастер ослабил на шее клиента накрахмаленное косынку. На самом деле жилистое горло мошенника не испытывало никаких неудобств, в его легкие кислород поступал мощной струей. Он искал, за что зацепиться взгляду, какой-нибудь предмет, который вызовет в голове прилив творческого энтузиазма. И нашел. На стене напротив входа гордо висела фотография. Сам цирюльник в черном макинтоше с улыбкой на довольном лице и зубастой рыбиной в руках. Ханур ткнул в направлении снимка пальцем и спросил тоном знатока (в рыбной ловле он, разумеется, не понимал ни бельмеса, просто нахватался словечек):

– На живца брали?

Физиономия парикмахера расплылась в улыбке точь-в-точь, как на фотопортрете:

– На блесну. Два раза била, но не засекалась. А на третью проводку ка-а-ак рванет…

– Такие экземпляры только на затонах водятся.

Наудачу ляпнул Ханур. Ни о каких затонах он и понятия не имел.

– Не поверишь – под самой плотиной поймал, – еще больше воодушевился цирюльник. Пока магистр стрижек и бритья снабжал Ханура массой полезной информации от времени года, когда произошло сие знаменательное событие до веса щуки и формы блесны, в голове бойца общины «Урла» вызрел ослепительно простой план финансового подъема. А началось все с того, что Ханур просто искал способ вывернуться, чтобы не платить за услуги мастера.

Если улыбка цирюльника осветила заведение веселым зайчиком, то от ответной улыбки клиента в парикмахерской распустились розы и беззаботно защебетали птички.

– Первый раз вижу такого везучего человека, – с глубоким чувством произнес Ханур. – Это надо же! Постричь и побрить устроителя рыболовных соревнований за день до их начала. Когда уже почти все места заняты. Как совпало! Тут поневоле уверуешь в судьбу.

– Соревнования? – пролепетал сбитый с толку маэстро.

– Конечно. Однодневные. Первый приз – сто векшей. И памятный мемориал в подарок. На стене, слева от фотографии, как раз место под него. Отправляемся завтра от речного вокзала в шесть. Попрошу не опаздывать. Корабль ждать не будет. Всем участникам быть за десять минут, чтобы пройти регистрацию на турнир.

– Да я бы с радостью, но у меня рабочий день, – вздохнул парикмахер. – Клиенты записаны.

– Знаете, эээ, как вас по батюшке? Просто Иннокентий? Так вот Иннокентий, с судьбой шутить нельзя, а с удачей тем более. Раз пропустишь – обидится и на всю жизнь отвернется. Я тебе ответственно это заявляю, – предрек Ханур с таким апломбом, словно состоял у госпожи Судьбы в личных распорядителях. – Негоже от собственного шанса отворачиваться. Ах, какая будет красота! Река, солнце, кружечка холодненького пивка. Да не одна! Погода, разговоры приятные, вокруг чешуя… Кр-расота!!!

На лице цирюльника сменился целый калейдоскоп чувств. Любимое занятие, пиво, соревнование, веселая компания с одной стороны, но с другой…

– Жена моя, Гликерия, не одобряет рыбалку, – уныло промолвил он. – А мама ее еще более того.

Еще бы они одобряли, когда мужчина возвращается каждый раз домой в таком виде, словно его самого использовали для наживки! Да и рыба уже надоела во всех видах. А идти продавать на базар никто не хочет.

– Не сомневайся, сделаем тебе официальный документ от управы. Для Гликерии лично. Дескать, такой-то Иннокентий был официально привлечен для общегородского мероприятия. Сам распишусь на нем, по-братски.

– Правда?!

– От души, старик.

– В какое время отходим? – выдохнул парикмахер через мучительную лишь для него самого паузу.

– Возле касс будет объявление о месте сбора. Внимательно его изучите, – переходя на официальный тон, важно заявил Ханур. – Сколько стоит стрижка и покраска? Девять векшей? Хорошо, в зачет пойдет. С вас еще шестнадцать векшей регистрационного сбора. Сделал бы скидку такому счастливчику, да не могу. Нет, не могу, – горько вздохнул жулик. – Будет несправедливо по отношению к остальным. Все в равных условиях. Спортивный принцип!

– Да что там, я все понимаю, конечно, оно того самое, – парикмахер засуетился, выискивая по карманам деньги.

– После, после, – Ханур барственно остановил его руку. – Сначала закончите работу. Во всем должен быть соблюден порядок.

К моменту, когда он стараниями азартного рыболова Иннокентия превратился из броского рыжего парня в заурядного шатена, в мозгу Ханура уже выкристаллизовался план акции. Для начала следовало срочно обзавестись картой Пушина. Это он с вокзалом и кассами очень удачно в масть попал, потому что на тот момент не имел даже отдаленного понятия, есть ли они вообще и где находятся. Ханур с блеском исполнил задуманное у ближайшего газетчика на углу и произвел рекогносцировку на местности. Теперь ему следовало выстроить гипотенузу своих шагов в речной порт, чтобы спешно зафрахтовать корабль. Тут, как это часто бывает у блестящих планов, выползли неразрешимые проблемы. Во-первых, практически все речные электроходы находились в рейсах, и на причале торчало лишь два судна, одно из которых, судя по стойкому запаху навоза, перевозило животину, причем конкретно свиней. Во-вторых, капитан единственного подходящего кораблика наотрез отказался становиться ареной рыболовных страстей, потому что назавтра уже был арендован компанией лудильщиков по случаю их профессионального праздника. Не помогли ни щедрые посулы, ни радужные перспектива экономии аккумуляторов, поскольку планировалось почти все время стоять на якоре. Аргументы Ханура горохом отскакивали от монолитной стены упрямства речника.

У шкипера щетина напоминала блестящую черную проволоку. А росла она по всему лицу, исключая лишь глаза и медно-красный хобот, который заменял капитану нос. То ли из-за крайней мохнатости, либо по причине никак с ней не связанной, судоводитель категорически не желал идти на компромиссы.

– Рыбьей слизью мне всю палубу изгваздают! – махал он руками. – А на батареи мне плевать, мне их свободно солнце заряжает, так что ходом или стоймя – это без разницы. Да и лудильщикам я что буду говорить? Обратку давать, когда по рукам ударили? Нет, мил человек, ты поищи кого другого.

Пришлось Хануру извлекать из рукава последний козырь. Потрясая непонятного происхождения листком (в кармане завалялся) он заявил, что соревнование санкционировано управой и оно есть официальное мероприятие, а посильное участие в делах управы является обязанностью и священным долгом каждого сознательного гражданина.

– Вот сам посуди – сегодня ты отказался, а завтра никто не захочет мусор убирать. И за порядком следить будет некому. Произрастет воровство и всеобщее падение нравов. Так получается? Как можно благое дело равнять с профессиональной пьянкой твоих окаянных жестянщиков?!

– Лудильщиков.

– Еще хуже! Понимать должен. Его привлекают, платят изрядно, а он нос воротит от власти. Несознательный ты элемент. Надо комиссию на тебя наслать.

Под гнетом начальственных аргументов строптивость капитана пошла зыбью и затрещала по швам. Власть никто не любит, но мало людей желают иметь с ней открытый конфликт. А незнакомый человек, с выгоревшими на солнце бровями, вел себя с наглостью незначительного чиновника… Вон, даже представиться не удосужился!

– Эту канитель, небось, городской голова затеял? – бурчал шкипер, подаваясь на попятный. – Вечно ему неймется. То подписи собирают, теперь рыбалкой всех испугать удумал. Выбрали себе на голову. Не человек, а изжога.

Торг по поводу фрахта походил на схватку двух благородных оленей в период гона. Только вместо самки фигурировали денежные знаки. Сошлись на сто сорока четырех векшах.

– Получи полтинник задатка, – с этими словами слиток от доминошных дедков обрел нового владельца. – Только привези на настоящие рыбные места. Чтобы рыба из воды выпрыгивала, как служивый из порток в первый день побывки.

– Да где ж такие найти? – изумился капитан.

– Думай, – Ханур выразительно постучал себя пальцем по лбу. – Ты же не хочешь подвести хороших людей из управы, а наоборот желаешь и дальше исполнять свою службу на благо общества.

Речник тяжело вздохнул:

– Связался я с вами…

Теперь у Ханура был корабль, один пассажир и сорок три векши чистого капитала. Само ристалище будущего рыбацкого поединка имело обшарпанные борта, когда-то крашенные ярко зеленой краской, а теперь растрескавшейся, словно их собрали из мелких осколков мозаики. Над рубкой кормчего неведомо зачем торчала толстая труба, которая смотрелась еще более вызывающим анахронизмом на фоне раскинутых фасетчатых экранов фотоэлементов, что начинались в виде навеса над палубой и шли до самой кормы. На вопрос о смысле наличия трубы, капитан сердито сплюнул за борт и сказал:

– Более полувека ходит. Еще с до звездочкиных времен осталась, а переделывать недосуг. Мне она не препятствует.

Судно носило гордое и непонятное имя «Слынчев бряг», которое сохранилось из прошлого вместе с трубой и теперь также являлось молчаливым протестом новым порядкам.

– Как звать-то тебя? – спросил Ханур, стреляя у обреченного шкипера папироску.

– Василий.

– Красивое имя, редкое. Ты вот что, Василий, будь на месте завтра ровно в пять утра. Инспекцию стану проводить перед рейсом. Спасательные жилеты имеются?

– А сколь рыбаков-то повезем?

Ханур быстро прошелся взглядом по бортам «Слынчева бряга».

– Через полтора метра что ли их поставить? Более теснить не к чему. Как думаешь, Василий?

– Да лучше через два. Посшибают друг дружку удочками, снасти запутают.

– Через полтора. Что главное в соревновании? Правильно – чувство локтя. А снасти и распутать можно. Записывай – тридцать человек.

Ни ручки, ни карандаша в руках у небритого Василия не наблюдалось, но Ханура сей факт совершенно не озаботил. Он сделал шкиперу ручкой и, суча ногами, как истый бюрократ, потрусил в направлении набережной.

– А неустойку? – между лопатками Ханура штырем воткнулся запоздалый вопль капитана.

Жулик немедленно развернулся в направлении реки.

– Кому неустойку? – спросил он.

Глаза его блистали холодом, а от фигуры веяло чиновней принципиальностью.

– Так лудильщикам…

Ханур важно кивнул головой:

– Выплатить в полном объеме. Счет пришлешь в управу. Но не раньше начала следующего месяца, потому что в этом у нас вневедомственные расходы выбраны до векши. Усвоил? То-то. Завтра не вздумай ко мне с этим соваться, не до того будет. Пока, друг Василий.

Речник тоскливо смотрел ему вслед.

«Дармоеды, – думал он с бессильной злостью. – Все, как один – дармоеды. И от кого они подобные родятся? Ну, не может же нормальный человек вдруг превратиться в дармоеда и пойти работать в управу. У насекомых же такого не случается?»

Мысленно, с прилежностью алчного скупца, Ханур вновь пересчитал наличность и прикинул будущие расходы. Не хватит, точно не хватит, придется что-то изобретать на ходу. Для начала следовало озаботиться печатной афишей действа и употребить остаток отпущенного солнцем светового дня на поиски других рыбаков, потому что на данный момент вся палуба «Слынчева бряга» безраздельно принадлежала парикмахеру Иннокентию. Потом необходимо обтяпать дельце с «памятным мемориалом в подарок». Приз сто векшей мог проканать только с ним вкупе. Оставались еще хлопоты с управой, а также проблема берлоги, откуда Ханур планировал осуществлять вылазки в город, но вопрос жилища не слишком волновал пройдоху – он привык к лишениям и при дефиците средств мог переждать ночь на парковой скамье.

К счастью, среди обозначений на карте Пушина нашлась типография, поэтому жулику не пришлось учинять расспросов многочисленным прохожим, что спешили по своим делам по каменной набережной. Он направился к цели, словно мышкующая лиса, быстро обнюхивая указатели улиц на перекрестках.

Проблема кассового разрыва решилась у печатников. В рыбалке рискнули принять участие владельцы типографии – два угрюмых брата близнеца, а стоимость объявлений пошла в зачет членским взносам. Они прагматично рассудили, что двенадцать векшей чистого убытка на краску и бумагу стоят шанса урвать главный приз.

– Выловленную рыбу себе можно оставить? – уточнил один из них по имени Охрим, человек – гора с пудовыми кулачищами. – Вот и ладно. Две удочки из тридцати, рыба – наша, так что в минусе по любому не останемся. Да и выигрыш… Чай побольше шансов, чем у благотворительной лотереи.

– Что за лотерея?!

– Так недавно печатали. Как раз для управы. Призы – книжки местных писателей на тему будущего. Их все равно никто не покупал, потому как не любит наш народ страшных фантазий, написанных без литературного образования. А на вырученные деньги спортивную площадку для детей отгрохали.

Глаза Ханура удовлетворенно блеснули. Он нашел идею следующего финансового прожекта. Это будет план почище авантюры, в которой одна из ролей отводилась рыбам, созданиям обтекаемым, верить которым ни в коем случае не стоило. Впрочем, Ханур и не верил. Рыбам, людям, прочим дву- и четвероногим созданиям. Только деревья в определенной степени заслуживали право на его доверие, да и то по причине своей физической неподвижности. Вряд ли кто-то станет дурачить ближнего, если потом не сможет по-тихому свалить от ответственности.

Ханур часто благодарил судьбу за то, что уродился таким беспринципным. Ему было чуждо раскаяние, жалость не сжимала его сердце при виде очередного облапошенного бедняги. Впрочем, Ханур обычно исчезал раньше момента, когда в глазах жертвы зажигался негодующий огонек понимания ситуации. К совести он относился легко, трактуя ее как напоминание, что твои действия могут заметить. Лишь однажды в нем пробудились зачатки честности, но этому внезапному озарению способствовало острие пятивершкового ножа, которое выписывало круги в непосредственной близости от его лица. Дело в том, что у бедолаги, коему надлежало быть обманутым, оказался заступник с тесаком и склонностью к морализму. Он повел с Хануром пространный разговор о сделке, в которой тот пообещал выгодно обменять бакшиши города Лгунов на валюту погоста Святош, а вместо этого вручил обывателю пачку резаной бумаги. Даже без порнографических картинок в качестве утешительного приза. Друг пострадавшего счел своим долгом довести до жулика всю гнусность его поступка и ему почти удалось вызвать у Ханура слезы раскаяния, но зашедший с тыла маэстро Проныр ударил проповедника кастетом в загривок и прервал столь поучительную беседу. Так Ханур остался не обращенным к свету нравственности и человеколюбия.

А меж тем вопросы морали вызывали его интерес с детства. Когда возраст Ханура достиг той отметки, где сказочные персонажи перестают будоражить воображение, а их место занимают серые физиономии реальных лиц, он описал для себя уравнение судьбы и нашел его удивительно жульническим. На короткий срок жизни человеку навинчивались бонусы в смысле наследного багажа, который он получал по праву рождения от предков, но ставились барьеры в виде законов и норм морали. Барьеры искусственные, потому что определяют их сильные мира сего и задача тех норм – охранят интересы власть имущих. Состязание за лучшее место под солнцем осложнялось острыми локтями других претендентов. В этой схеме Ханур не углядел справедливости, как и ни одного постоянного значения. Все боролись, хватали то, что приплывало им в руки, но при этом ухитрялись использовать слова «правда» и «совесть». Ну, скажите на милость, как поможет тебе сознание, что всю биографию поступал по совести, когда ты найдешь себя на завалинке жизни в шестьдесят с гаком лет, с проеденными зубами, женой, что молча тебя ненавидит и кучей неоплаченных долгов? Остается либо стать философом, либо алкоголиком, либо и тем, другим вместе или попеременно. Куда лучше употребить время юного барахтанья в реке жизни на то, чтобы продвинуться, как можно дальше по ее течению, уклоняясь от бревен в виде общепринятых норм, задача которых увлечь тебя с потоком в мутную гавань беспросветной будущности.

Ханур родился в городе Лгунов, что само по себе являлось достойным поступком. В приличной семье, между прочим. Его мамаша исправно блюла себя и профессию воровки-клофелинщицы, а батя трудился на стезе марвихерства и весьма преуспел на этом поприще. За какие «бакшиши» они купили Хануру дефицитное у Лгунов право рождения, в семье языком не трепали, но с детства мальчугану намекали, что за него пришлось засылать наверх «толстую котлету».

Каждое лето ребенка забирали из города в общественный воспитательный лагерь, где ему пытались привить отвращение к вранью, но привили лишь презрение к лицам, проповедующим столь бессмысленные идеи. В семь лет мальчугана поместили в обучающий интернат. Там, под присмотром инструкторов и учителей растилось новое поколение Звездочки. Количество преподавателей в интернат набрали такое, чтобы к каждому ученику из города Лгунов был приставлен персональный опекун, который все душевные силы клал на алтарь будущего своего воспитанника. Ханур (тогда еще Филипп) к шестнадцати годам столь последовательно и изобретательно демонстрировал антисоциальное нутро, что настоятели этого детского монастыря были вынуждены расписаться в полном бессилии и подросток был вновь водворен в «альма-матер». К несказанной радости его родителей, которые возомнили себе, что теперь-то их спокойная старость обеспечена. Они имели обоснованные надежды на признательность отпрыска и его энтузиазм в продолжении отцовского ремесла. Но нежный юноша Филипп проявил себя жестким дельцом, как только смог соединять слова в одном предложении посредством местных понятий. Он заявил, что принимает счет за собственное появление на свет в оплату и потребовал твердую сумму от предков, которая в конце концов была ему предъявлена. К восемнадцати годам молодой человек полностью рассчитался с родителями, чем заслужил признание уличной братии города Лгунов, где аккуратность в уплате долгов ставилась превыше всего, поскольку от этой пунктуальности напрямую зависело физическое здоровье. На юное дарования сделала ставку небезызвестная в массах группировка «Урла» и не прогадала. Ханур (теперь уже Ханур) быстро пошел в гору и к моменту его исхода на просторы Звездочки, за ним числился не один десяток блестяще проведенных афер.

В глазах жителя любого из вольных городов Звездочки обитель Лгунов представлялась зловонной помойной ямой, а его обыватели – сосредоточием наихудших человеческих качеств. Разврат, насилие и повсеместный обман. Вот, какая картина рисовалась в воображении добропорядочных граждан, едва речь заходила о городе Мошенников, как его тоже иногда называли. Из этой смеси скверны разве что разврат имел шансы вызвать к себе подобие симпатии, зато от остальных характеристик мороз пробегал по коже, а у наиболее впечатлительных людей случалась отдышка и кратковременные заикания. На самом деле там, как и в любом другом месте существовала широкая прослойка населения никак не связанная с темными проявлениями человеческой натуры. Это многочисленная обслуга, ремесленники и прочие работяги, без деятельности которых немыслимо существование человеческого общества. Если все станут красть и мошенничать, скажите на милость, кто будет готовить обед и подметать улицы? В городе Лгунов данную работу выполняли те несчастные, кого закон замел в эту клоаку по формальному принципу. Множество личностей, не будучи преступниками по своей натуре, тем не менее умудрились угодить в жернова пенитенциарной системы Звездочки и теперь как-то обустраивали свою жизнь в жестких условиях. Их в городе Лгунов называли «кузьмичами». Надувать «кузьмичей» не возбранялось, кроме случаев, когда они ходили под защитой одной из группировок. А поскольку большинство из «кузьмичей» в той или иной степени обзавелись подобной защитой, то часто за «развод» такого недотепы можно было угодить в крупные неприятности или вызвать настоящую межклановую войну. Иное дело – афера, направленная против своего собрата, жулика. Там ты играешь на равных, и тебе противостоит шустряк, получивший классическое образование по части самых различных уловок. Подобные деяния не стыдно было занести себе в послужной список, а еще его непотребство Шпырь, бывало, разберет операцию по косточкам и укажет, где следовало сыграть иначе. Все свои таланты, умения и опыт Ханур собирался привести в действие в городе Простофиль. «Три недели» – напоминал он себе. Двадцать один день есть у него на то, чтобы сгоношить начальный капитал, а потом нужно было спешно нырять в тину и задерживать дыхание. Потому что по следам Ханура пойдут лучшие ищейки города Уников, умелые и ловкие. Нельзя терять ни одного дня впустую.

По пути в центр города посудные лавки встречались регулярно. В одной из них Ханур приобрел устрашающего вида поднос, который хозяин, наверное уже отчаялся продать, а по сему сбагрил покупателю всего за восемь векшей. Жулик сразу влюбился в это квадратное медное блюдо с небрежно загнутыми краями. Несомненно, в любой гостиной такой трофей, вбитый посреди стены на крепкий гвоздь будет приковывать всеобщие взгляды и согревать лучами славы своего владельца. Одновременно, Ханур не забывал портить фасады домов своими объявлениями. Тюбик клея он захватил из типографии с молчаливого согласия ее владельцев, вернее с предположительно молчаливого, потому что клей перекочевал в карман кафтана пройдохи совершенно незаметно и как бы между делом.

Вежливый городовой, который застал Ханура за приклеиванием очередного плаката, обратил его внимание на то, что существуют специальные доски объявлений во дворах домов, а лепить листовки на двери – это не совсем правильно и может вызвать раздражение у жильцов. Кому из благонравных жен, к примеру, понравится, что их мужей, вот так, среди бела дня завлекают бросить родную семью и предаться азарту на открытом воздухе? Но уже через несколько минут страж порядка торопливо шагал в направлении ближайшего рыболовного магазина, а карман Ханура стал тяжелее на двадцать пять векшей.

На самом деле, он совершенно не обрадовался приобретению очередного клиента. Опытный «втирала», Ханур знал, что энергия, которой он воздействует на умы и сердца прямоходящих «карасей», конечна и убывает с каждым новым разговором. Безразлично результативным или нет. Его задора оставалось буквально на пару словесных атак, а их следовало направить на самые важные цели. Конкретно – на представителей власти, гнездящихся в управе. Без их поддержки вся лотерея превращалась в мыльный пузырь. Поэтому в управу он готовился ворваться на последнем мощном дыхании, словно живой вихрь энтузиазма.

Обитель чиновников города Простофиль являла собой превосходный образец бестолково-монументального стиля зодчества. Она словно символизировала принцип власти, вернее напоминала людям, в ней на время заякорившимся, что они в первую очередь нанятые народом управленцы, а не правящий класс. И посему трудиться им надлежит в сооружении хоть и величественном, но нелепом. Массивная крыша наползала на колонны, числом ровно пять, меж которых втиснулись узкие ступени. Со стороны казалось, что у здания слегка съехал чердак, к тому же на мир оно глядело, прищурившись маленькими оконцами. Лепные барельефы фасада отягощали внешний вид растительными мотивами. В просторном многоэховом холле было слишком прохладно, пусто и вахтер.

Первым делом Ханур обуял миловидную дамочку, что воинственно выстукивала шпильками по каменному полу гимн собственной не востребованности. Она несла свою грудь, словно боялась расплескать и вообще была, от черных чулок до белоснежной юбки, так натуго стиснута одеждой, что казалось – малейшее неосторожное движение и произойдет нечто непоправимо-вульгарное. Ханур действовал в своей излюбленной манере. Он всегда давал женщине понять, что видит в ней исключительно женщину. Не высокую личность, не прекрасную душу, не умного собеседника, а женщину. Со всем ее естественным предназначением для мужчины. Звучит цинично, впрочем, если бы Хануру кто-то сказал об этом, он, как максимум удивился бы, а скорее всего, просто пожал бы плечами. Потому что в городе Лгунов дураков не учили. Их учила жизнь. Маэстро Проныр, бывало, одобрял связчика:

– Лихо ты с ними, Ханурик управляешься. А слабо хоть раз начать раздевать ее сразу, без пяти минут на знакомство и прочую муру?

– Я так и поступаю, Шпырек. Когда имею дело с профессионалками.

Ханур гнал от себя романтические бредни. Ради воровского ремесла ему нередко приходилось глушить в себе чувства, а с женщинами он избирал прямой, как лезвие ножа путь к их прелестям, который ему подсказывал исключительно холодный рассудок. Без всякого захода мыслей в сердечную область.

Ханур, совершенно не стесняясь, обозрел фигурку дамочки и горестно вздохнул. Девица уже было нахмурилась на такое бесцеремонное разглядывание (странно – как будто не для этого она надела кокетливые черные чулочки в сеточку и затянула себя в юбку чуть выше круглых коленок), но его вздох заставил недоуменно подпрыгнуть ее подведенные брови. Тем не менее, она остановилась. Сама не понимая, зачем. И больше для того, чтобы внести объяснение в свою остановку, чем из практического интереса, задала вопрос:

– Вы кого-то ищете?

– Да. Но вот увидел вас, и одна только мысль в голове осталась, – Ханур улыбнулся и развел руками. – Кто же вас такую красивую из дома отпустил? Кто тот отчаянный человек?

Усатый вахтер, у которого пройдоха несколько секунд назад испросил пропуск внутрь управы с неудовольствием слушал их разговор. И даже хмыкнул презрительно. Но Ханур обладал фантастическим свойством – он умел ставить голосом такие заслоны, сквозь которые собеседник (читай – молодая и жаждущая признания собственной привлекательности барышня) уже не воспринимали никаких внешних раздражителей. Был только он и она. Как романтично! Девица зарделась, смутилась, улыбнулась.

– Вот, – она провела ладошкой вокруг, словно приглашая Ханура убедиться в черствости мира. – Не ценят.

– А я бы оценил, – прошелестел мошенник. – Я бы так оценил…

– Кгм! – оглушительно кашлянул вахтер.

Девица сбивчиво поправила прическу и, переходя на официальный тон, спросила вновь:

– Так вы к кому?

– Я по делу, – Ханур мгновенно влил в интонацию должное количество серьезных ноток.

В руках у пройдохи было блюдо, на котором лежала стопка еще не расклеенных листовок. С мастерством фокусника он перевернул несколько штук, демонстрируя надпись:

«Поединок с рыбами!

Чистый азарт + мастерство!

Завтра на борту электрохода «Слынчев бряг» состоятся соревнования по спортивному рыболовству. Приглашаются все участники. Победителя ждет памятный подарок и звание чемпиона Пушина по рыбной ловле. Регистрационный сбор – 25 векшей. Отбытие в 6.00 утра от речного вокзала. Не думайте, что вы заняты – всегда найдется время, чтобы стать лучшим.

Фортуна подарит улыбку решительным!»

Текст Ханур надиктовал в типографии, не особенно задумываясь. Поэтому ответ на вопрос, что значит предложение: «Приглашаются все участники», скорее всего повис бы в воздухе. Одна из афиш, казалось, сама по себе свернулась рулоном и нырнула в руки усатого вахтера.

– Дядя, тебе с этой листовкой выйдет скидка наполовину. Найдешь меня завтра на причале. Не потеряй, смотри.

Вахтер проворчал:

– Вовсе не интересуюсь. Я – грибник.

Но бумагу не выкинул, а бережно свернул вчетверо.

– Соседу отдам. Он у меня любитель различного лова, – важно пояснил сторож, как если бы сосед был существом несамостоятельным и находился у него в полном подчинении.

А про себя подумал: «Если Митрия с утра на рыбалку спровадить, то стало быть Лизавета одна целый день будет».

Он давно считал, что его усы произвели на супругу соседа неизгладимое впечатление и лишь постоянное присутствие мужа мешает несчастной женщине это впечатление трансформировать в более осязаемые рамки. А пока обладатель пышного дополнения к прочим достоинствам зрелого мужчины производил в голове нехитрый ловеласный расчет, жулик продолжал без умолка вещать о достоинствах рыбной ловли, прекрасном чувстве единения и спортивном духе. Через десяток минут вокруг него уже собралось несколько работников управы. В официальных учреждениях люди часто бродят по коридорам, а когда речь заходит о том, чтобы отвлечься от основной работы, их отзывчивость не знает границ. За то государственные конторы так возлюбили всяческие коробейники. Прибывшие в вестибюль чиновники были тут же снабжены наглядной агитацией из бесстыдных рук Ханура. Однако, впору было переходить к теме визита.

– Вот я, собственно, и явился, чтобы доложить в управе о наших состязаниях. Негоже ведь, когда все происходит без ведома власти?

Несколько энергичных кивков с разных сторон.

– Порядок должен быть во всем. Полагаю, что управа захочет послать на соревнования своего представителя. И это будет очень правильно.

На симпатичном лице девицы в чулках, к тому моменту уже «просто Элеоноры» отразилось некое понимание проблемы в целом.

– Так это вам к самому голове нужно. Он такие вопросы решает.

Какой-то неизвестный толстяк с внешностью потерявшего боевую форму носорога, протиснул свою тушу поближе к Хануру и с нажимом заявил:

– Феоклист Андреевич в служебной командировке. Будет послезавтра.

Элеонора задумчиво наморщила носик:

– Тогда к Семену Митрофановичу. Он у нас подголова по народным гуляниям и игрищам.

Ханур церемонно поклонился.

– Ведите, красавица! – пророкотал он, вновь включая обаяние на максимальный уровень. А для всех остальных работников, коих уже набралось изрядная кучка, провозгласил:

– Извините, товарищи управленцы, но более десяти человек взять не могу. Не могу, – прибавил он с сожалением. – Потому как – квота. Попрошу составить список. Работникам управы скидка пять векшей. Добычу можно забрать домой, порадовать близких.

И пошел за вызывающе дробным стуком каблучков, равнодушно созерцая сеточку на стройных ножках, которые двигались в эту минуту с особенно отточенной грацией от его присутствия позади. Пока они добрались до обитой черной кожей дубовой двери на третьем этаже, Ханур уяснил, что Элеонора весьма темпераментная особа, которой некуда в управе израсходовать свой темперамент, а Семен Митрофанович – «удивительной чистоты человек». Жулик ожидал увидеть некое подобие ангела во плоти и мысленно от того уже построжал, но когда он перешагнул порог кабинета подголовы, то понял, что определение носит вполне прямой и конкретный характер. Потому как они застали Семена Митрофановича с мохнатым полотенцем на плече. Прямо напротив роскошного кресла большого начальника из стены выступал железный клюв водопроводного крана с раковиной под ним. Подголова истово мыл руки.

Надо отметить, что сей достопочтенный управленец не являлся психом. Просто его маменька заведовала очистными сооружениями города Пушина и с детства внушила своему отпрыску крайне оппортунистические взгляды в отношении микробов и прочей антисанитарии. Ему постоянно живописали, что случается с теми бедолагами, которые легкомысленно относятся к гигиене. На коже несчастных буйно прорастают лишаи, экземы и вредоносные грибковые колонии. Поэтому ребенок не расставался с мылом, всегда ходил чистый, опрятный, с розовыми щечками, как молочный поросенок. Простое рукопожатие приводило его в трепет, а грибы он исключил из рациона с самого детства. Его опрятность, конечно, постоянно ставили в пример всем сорванцам округи, но в более зрелом возрасте это явилось непреодолимым препятствием к нормальной семейной жизни. Да, молодого чистюлю привлекали девушки – такие стройные, свеженькие и ухоженные, но как быть со всеми этими микробами? Их же нужно касаться, обнимать и даже более того! В общем, в конфликте взглядов и инстинктов победили внушенные мамой комплексы, вернее не нашлось претендентки, которая решилась бы эти комплексы выбить из его головы. В результате чего пятый десяток Семен Митрофанович встретил с лысиной, очевидными контурами брюшка под рубашкой и полотенцем на плече. Какой из этого вывод? Мамы, будьте умеренны в своих наставлениях детям и никогда не пугайте их микробами, врачами, а также разными болезнями. Пожалейте их будущность.

Зато, в противовес личной жизни, карьера юноши сложилась удивительно благоприятно. Разумеется, такой поборник чистоты в городской управе был незаменим. Старенькие родители им гордились.

Пока Ханур разливался соловьем о завтрашнем действе, чиновник управы тоскливо обшаривал взглядом углы, словно хотел куда-нибудь спрятаться, а потом, когда понял, что соревнования остро нуждаются в его присутствии, задал один единственный вопрос:

– А рукомойник на корабле есть? Как там в смысле чистоты? Я, знаете, грязь очень не переношу. У меня от нее сыпь между пальцами ног.

Разговор моментально перешел в медицинскую стезю. Ханур авторитетно пообещал начальнику из управы, что через пару дней представит ему бальзам, которым его бабушка излечивала любую сыпь, включая прыщи и застарелую коросту. Тем не менее, подголова воздержался от посещения «Слынчева бряга», а послал вместо себя предложил своего коллегу – давешнего здоровяка-носорога, который оказался в курсе насчет командировки градоначальника, Ждана Игнатьевича, мужчину изрядного веса и не меньшего гонору. С ним Ханур почувствовал себя полностью в своей стихии, потому как Ждан Игнатьевич оказался заядлым плутом и отъявленным проходимцем. Недаром он заведовал экономическими вопросами Пушина. Явившись с нижнего этажа вместе со списком участников рыбалки, чиновник увлек Ханура под локоток из кабинета «человека удивительной чистоты» и тут же поставил вопрос о доле управы в призовом фонде соревнований.

– Эгида? Эгида, молодой человек, она денег стоит, – поцокал языком второй подголова, как если бы только и делал, что продавал эгиды направо и налево.

– Вы получаете важное для города мероприятие абсолютно бесплатно, – Ханур попробовал проиллюстрировать затею с другого ракурса, но Ждан Игнатьевич предпочитал обозревать вещи исключительно на своем кругозоре. И глядел прямо в корень.

– Сколько там, говорите, членский взнос? Двадцать пять? А рыбаков сколь думаете с собой брать? Расчетик надо бы сделать…

– А реклама? А акция? Первый раз половину бесплатно везем, в качестве ознакомления.

В конце концов сошлись на десяти процентах от сбора и решении, что со следующего раза соревнования переходят под полный патронаж власти со всем финансовым балансом. Ханур с легким сердцем пошел на сделку, потому что все равно не планировал проворачивать подъем с рыбалкой дважды. Хотя затея оказалась не плоха… Спасибо тебе, парикмахер Иннокентий. Взамен разом подобревший Ждан Игнатьевич передал Хануру список на десять рыбаков и соответствующую сумму наличных денег за вычетом «эгидного процента» сразу на полную экспедицию. Одиннадцатым участником записали Элеонору, которая все это время крутилась рядом, обволакивая коридор управы приторным запахом парфюмерии. Не дожидаясь, пока знойная красотка заведет полный выжидательных пауз разговор о скоротечности жизни с переводом на то, что ее работа закончится буквально через час, Ханур назначил ей свидание завтра на причале, а потом изящно, но достаточно спешно откланялся, как чрезвычайно занятый человек. Не стоило пока вешать себе на шею девицу, хотя та была не дурна во всем, кроме повадок. Сначала следовало оглядеться, прикинуть все варианты. Опытный игрок никогда не делает ход очертя голову, а Элеонора по всей видимости имела безусловные задатки плюща, который мог повиснуть на человеке прочно, надежно. Нет, Хануру сейчас было не до такого украшения. Его интересовали деньги, а кроме денег занимала лишь скорость их приобретения. И совсем не привлекала дамочка, что вышла на охотничью тропу в поисках женского счастья солидных размеров.

А Элеонора еще долго смотрела ему вслед томным взором салонной красавицы.

– Нет, но какой мужчина, – нараспев протянула она. – Не то, что наши…увальни.

С безошибочным чутьем она вычислила, хоть и сама не осознала это, в Хануре чужака, человека иного мира. Но ослепленная пробудившейся чувственностью, Элеонора не сделала никаких выводов из собственных слов.

Звездочка

Подняться наверх