Читать книгу Цезарь и… Роман написан с помощью искусственного интеллекта - Роман Уроборос - Страница 2

Роман написан с помощью искусственного интеллекта.

Я начинаю писать новый роман с этой нейросетью, которая называется Порфирьевич по-моему, я точно не помню. Я сначала думал, что текст, написанный мной (Уроборосом), будет опубликован обычным шрифтом, а текст, написанный «электронным мозгом», будет выделен курсивом – вот так. Но потом я решил такой подарок тебе, читатель, не делать. Сейчас я всё спрячу и перемешаю. Поверь, так будет интереснее. Я не знаю, о чём будет этот роман, я лишь начинаю. Начинаю. Не знаю, что в результате получится. Посмотрим. Я никогда не писал ещё исторический роман. Давай напишем! Ты как?

Ты ещё помнишь, о чём мы с тобой только что договорились: писать исторический роман? Я всё обнулил. Как сейчас это модно. О чём это я? О Цезаре, например. Или о Древней Руси? Нет, лучше о Цезаре. Представим себе, что он одет во всё красное, а вокруг синее-синее небо. Он только что замочил кого-то. Произошло это, как в фильмах Скорсезе. Вот чувак (не главный герой) ходит себе. И, вдруг, в подворотне, выстрел быстро в голову и все разбегаются. Но в Древнем Риме всё прозаичнее. Кинжал в сердце. Жертва лежит в луже крови и не дышит. Кинжал воткнули под рёбра. И в жизни всё, как в фильмах Скорсезе. Имитация смерти. Или как обычно?

Как обычно. Имитация смерти. Смерти же нет? Надеюсь, ты не будешь со мной спорить? Но есть ещё два телохранителя Цезаря. Ты же помнишь, мы о Цезаре роман пишем? Он приказывает им закопать тело. Конечно, гораздо практичнее было бы заставить саму жертву выкапывать себе могилу. Но он был излишне эмоционален. Он не успел ещё воскликнуть: «И ты Брут?» И, перекинув плащ через плечо, побежал по направлению зюйд-ост. А вслед за ним побежал дворецкий. Я помню, как ты смеялся!

Дворецкий какой-то ещё побежал. Откуда появился этот персонаж – дворецкий? Кто он? Куда он побежал? Опиши его, если сможешь. Спроси, что он делает? Объясни ему, что с ним случилось, но так, чтобы он не узнал ничего о тебе.

Хорошо, сейчас спрошу. Итак, уважаемый дворецкий. Позволь представиться. Я – Роман Уроборос. Автор этого романа. Мне помогает в его написании некая такая штука, называется «Порфирьевич». Я, если честно, даже побаиваюсь слегка его, потому что он, вроде бы, искусственный интеллект. Мы спрашиваем тебя по всей строгости закона, что ты делаешь? Итак, дворецкий, что ты делаешь? Дворецкий, кстати, это не фамилия? – спросил Порфирьевич загадочным голосом. – Нет, просто креативное имя. Настоящее имя у меня есть – Серафим.

Серафим. Загадочно промолвил Уроборос, а про себя подумал. Шестикрылый. Но вслух сказал. Серафим, а ты хотя бы знаешь, что Цезарь только что убил человека совершенно по-скорсезовски, и приказал двум своим амбалам закопать его тело? Думаю, они исполнят его приказ идеально. Скажи, Серафим, а скольких людей уже убил Цезарь в приступе ярости? Если не хочешь, можешь не отвечать. Мы сейчас направляемся не в апартаменты Клеопатры, где находятся её прислужницы, и, чтобы исключить ошибки, мы вернёмся в спальню.

Вот. Вот. А где сейчас находится Клеопатра? Где находятся её прислужницы? Но на них ты можешь не обращать внимания, ибо можно даже считать, что их нет. А скажи мне, Серафим, хороша ли Клеопатра? Сиськи хорошие? Ну и вообще, как она? Факабельная тётка? А точно ли она римская принцесса? И вообще, я не понимаю. Я в математике плохо разбираюсь. Я в некоторых вещах вообще ничего не понимаю.

Нет. Подожди. Остановись. Так не пойдёт! Я тебе такой текст говорить не разрешу. Ты мне нужен, как осмысленный соавтор, говорящий изнутри текста. Давай-ка, соберись! Я тебе предупреждение делаю. Второго раза не будет. Ещё раз. У нас с тобой три уже героя. Цезарь. Ты – Серафим (может быть даже сделаем тебя главным героем). Клеопатра. Как будет дальше сюжет развиваться? Тебе решать. Я тебе первый раз соврал, что мы с тобой ещё не разговаривали. А теперь попробуй, не начинай. Ты из меня уже изваяние сделал.

И ещё. Я тебе должен признаться, что я тебе два раза соврал. Ну, точнее, не сказал всю правду. Я сейчас пишу роман и одновременно прослушиваю диск группы ______________________________________ (можно написать название любой любимой группы) «________________________________________ (можно написать любимый диск любимой группы)». Так что, саундтрек у нас с тобой уже есть. И если, вдруг, наш с тобой роман захотят экранизировать, то музыкальное сопровождение уже есть. И я понимаю, почему у нас с тобой гармония нарушилась. Я перестал верить в тебя, Серафим. В твою творческую индивидуальность. И вот, что я еще подумал. По нашему роману тяжело будет фильм снимать. Действия никакого нет. Так что давай, движуху какую-нибудь замути. Если получится, а мы с тобой в одном киме, тогда другое дело. У меня там парочка человек. И можно там в большом грузовике кататься.

Я иногда довольно часто употребляю слова, смысл которых я изначально не знал или забыл. Не напомнишь мне, что это за слово такое – «ким»? Завод «Лукойл»? Точно не «Комет»? Крафтшильд? Наверно какая-то цыганская фамилия.

Ким – цыганская фамилия? Может быть, корейская? Ким – цыганская фамилия? Может быть, корейская? Простите, Тосиро? Простите, Куриро? Извините, Канно? Извините, Асами? Извините, Анисима? Простите, Симона?

Ты мудак? – полюбопытствовала сидящая рядом Сандра. Я кивнул и усмехнулся. – Ну, это он на самом деле уже нет. Он ушёл совсем.

Ладно. Я всё понял. Ты меня за дебила держишь. Но читатель же не такой. Он сейчас бросит эту хрень читать. Он хайпанул на новую движуху. Он сказал. О! Прикольно! Живой автор пишет роман с искусственным, типа, интеллектом. Но ты пойми простую вещь! Весь этот ваш постмодернизм, когда текст романа анализирует сам себя и играет с самим текстом романа, уже не интересен. Придётся брать власть в свои руки. Оп. Цезарь и Серафим подошли к покоям Клеопатры. Цезарь вошел внутрь, кинув через плечо Серафиму – подожди здесь. Про Сандру считай, что я не слышал ничего. Читайте что хотите, сами с усами, ничего не могу понять. Цеза (мы иногда так будем называть Цезаря. Цеза – это уменьшительно-ласкательное от Цезарая) смутился. Приободрил Лазурного Сафира.

Цезарю не надо было приободрять своего Лазурного Сафира. С эрекцией у него всегда всё было в порядке. Это я так, на всякий случай сказал. Но надо, конечно, описать помещение, где находилась Клеопатра. Она возлегала на ковре из тигровых шкур. Ну и факелы. Много-много факелов. Огромный балкон. Пол каменный, стены каменные, потолок каменный. Две колонны ближе к балкону. Больше ничего существенного. Это помещение называлось Спальней, но мы иногда будем именовать его – «Апартаменты». Цеза поцеловал страстно Клеопатру в губы. Нежно погладил её прекрасную грудь. Тут кто-то с улицы закричал. Измена! Сам уже придумай, кто. А ты, венецианский дурак, испанец с обезьяньим лицом, здесь подслушиваешь, гадёныш (возможно, это – Севастьян). Подумал кто-то.

Откуда в Древнем Риме венецианский дурак, испанец с обезьяним лицом? Я понимаю, ты – ребенок ещё с куриным мозгом. Даю тебе вторую попытку. Кто кричит с улицы? Первый, второй или третий? Кто крикнет с уличной арки перед французской школой? Я на слуху. Ну? Кому сказать? Первый? Ага, понял.

А я вот ни хрена ты не понял. Просто крикни с улицы. Измена!!! Понял??? Вот и всё. А ты ведь говорил – не быть!! Понял. Теперь иди. Да только руку отруби. Нельзя считать себя ещё человеком.

Ладно. Хорошо. Цезарь сам крикнул. Измена!! Раз уж больше во всём Египте некому. И отрубил руку Клеопатре по локоть, так как Клеопатра пыталась заколоть его кинжалом, как раз в тот момент, когда он только начал делать ей куннилингус. Клеопатра начала кричать примерно так, как мартовский кот под окнами. Чтобы не привлекать внимание прислуги, Цезарю пришлось заколоть её мечом. Он шепотом позвал Серафима. Серафим, зайди пожалуйста. Серафим, твою мать, быстро зашёл! Крикнул он довольно-таки громко. Серафим подбежал.

Вот можешь же нормально бегать, когда захочешь. А зачем придурялся? Зачем дурака из себя строил? Теперь нам с тобой, дорогой Порфирий, придётся убить Серафима. Вложить в его руку меч, а потом позвать охрану и сказать, что это Серафим убил Клеопатру, а Цезарю пришлось убить негодяя, так как в плен он сдаваться не собрался. Или у тебя есть другие варианты? Твоя судьба – труп на картине «Цезарь и Клеопатра».

Фраза, конечно, хорошая. Возможно, даже, гениальная. Но я повторяю вопрос. Серафима убивать? За что? Почему именно за Ромула и Геркулеса? Потому что Ромул и Геркулес ее любили?

Да, я знаю, что эта сучка еще и с Ромулом, и с Геркулесом трахалась? Вот падла… Не за что его убивать, я согласен. Но на кого-то же надо свалить убийство Клеопатры? Или ты думаешь самому надо сознаться? Давай положим этого хмыря в пещеру, подождем, когда он слюной истечет, и сошлемся на нас со свитой, правда?

Кстати, напомни мне, что означает это слово – «пещера»? Это пещера? Или что-то вроде чулана? Там ты мог спрятаться? Что-то вроде места последнего привала? И что, если я приду туда вместе с тобой?

Ну, давай его оттащим в эту твою пещеру, хрен знает что это. Но, наверное, его все-таки надо убить. С мертвого спрос какой? А если его живым оставить, то у судьи может много вопросов появиться, на которые он не сможет правильно ответить. Вообще, если этого упыря всерьез и посадят, то в два счета. Только надо решить, как именно это сделать. Лучше всего сразу четвертовать.

Ладно. Я понял. Только я ему язык отрежу, чтобы он ничего лишнего не смог наболтать. Цезарь подошел поближе к Серафиму и оглушил его рукояткой меча. Потом профессионально отрезал ему язык кинжалом Клеопатры и спрятал язык в мешочек, который висел у него на поясе. Потом они, вместе с Порфирьевичем, отнесли бездыханное тело в пещеру, где от потери крови, Серафим вскорости и скончался. Неудобно, конечно же, с Серафимом получилось. Я ему обещал, что сделаю его главным героем, а вот пришлось убивать. Вот только у нас проблема с тобой, мой друг, одна образовалась. Из главных героев остался только один Цезарь. Надо бы ещё хоть парочку подогнать. Я смотрю, ты неплохо мечом владеешь, – сказал Севастьян (это вот тот венецианский дурак, испанец с обезьяньим лицом который подслушивал), поглаживая рукоять своего меча. – А зачем тебе этот император? Ты его убьешь?

Никто не заметил, как в Спальне (Апартаментах) появился Севастьян. И откуда в Древнем Риме имя такое, Севастьян? Хотя ладно. Серафим же откуда-то взялся. Но я вот что хочу сказать тебе. Меня замучили уже в моих произведениях эти, взявшиеся ниоткуда, убийства. Хватит, надоело! Пора менять контекст! И, сейчас, прямо сейчас, мы меняем направленность нашего с тобой романа. Отныне, прямо с этой строки – контекст – Любовь. Перестанут наши с тобой герои убивать друг друга почём зря. Сейчас они начнут любить друг друга. Говори, Севастьян, что думаешь об этом! Ты ведь любишь кого-то? Говори. Мне приятно слышать. Ты действительно любишь кого-то в этом мире? Одобряю. А я люблю тебя?

Молодец. Только я тебе сейчас одну важную вещь сказать хочу, пока здесь всякая дешёвая немецкая порнуха не началась. Речь идёт исключительно о платонической любви. Никакой плотской любви. Тем более, как ты уже понял, речь идёт о любви двух мужчин друг к другу. И хотя тема эта очень модная и толерантная. Но – нет! В моих романах никакой такой гадости не будет. В моём. Хорошо, в нашем романе – любовь возвышенная. Как к маме. Как к кошке. Как к Родине. Как к человечеству. Никакого сексуального подтекста. Цезарь посмотрел влюбленными глазами на Севастьяна и сказал, как можно более нежно. Севастьян, я люблю тебя! Я всю ночь мечтал, что ты подойдёшь ко мне, обнимешь и прошепчешь мои сокровенные слова.

Севастьян, как будто, всю свою предыдущую жизнь только и ждал этих слов. Он отпустил рукоять меча и сказал. И я! Я тоже, так люблю тебя, Цезарь! Но только платонически! Как маму, как кошку, как Родину, как человечество! Извини, но у меня очень мало времени! Может быть потом, чуть позже. Я имею в виду, если у нас будет время! И ты возьмёшь меня с собой.

И ещё я хочу кое в чём тебе признаться, Севастьян. Я, до встречи с тобой, делал очень много нехороших вещей. Севастьян стоял, не шелохнувшись. Я только что убил Клеопатру. И отрезал язык Серафиму, и он скончался от потери крови. А до этого, я убил еще одного человека, как в фильме Скорсезе – «Казино», но не совсем так. Его я убил без применения огнестрельного оружия. И его труп прямо сейчас закапывают в пустыне два моих сообщника. Но это всё в прошлом! После того, как я встретил тебя, я торжественно клянусь. Я никого никогда больше не убью! Клянусь! Севастьян шагнул ко мне и схватился за рукоять меча. Однако он не стал делать ни малейшего движения. Вместо этого он протянул мне руку, и я пожал ее.

Я так рад, Цезарь! Правда, любимый, я так рад! Но ты совершил преступление! И должен ответить за него! И хотя сердце моё говорит мне. Севастьян! Отпусти Цезаря! Позволь ему бежать! Мой долг говорит мне. Вызови охрану! Выдай им Цезаря! Пусть честный суд решит судьбу его! Из глаз Цезаря полились слезы. О, Севастьян, любимый! Я знаю, ты не можешь поступить по-другому! Прости и прощай навсегда! Я не смогу больше ждать, не говоря уже о любви! Прости меня, любимый! Прости меня, Цезарь! Прости меня, Цезарь!

Севастьян схватился за рукоять меча и громко крикнул. Охрана! Не дайте им напасть на меня! Защитите меня! Где остальные? Где Милосердный? Он что, наслал какую-то инопланетную тварь на эту планету?

И тут Цезарь, наконец понял: Севастьян находится под воздействием каких-то очень сильных наркотиков. Хорошо, что охрана крепко спала и не слышала этих истошных воплей Севастьяна. Цезарь понимал, какая серьёзная опасность грозила ему. Он осторожно приблизился к Севастьяну, обнял его и тихо спросил. Скажи мне, друг. Кто такой этот Милосердный? Цезарь приготовился к худшему. Но, к его изумлению, Севастьян замолчал. А потом тихо заплакал.

Ну. Ну. Ну, что ты, малыш. Всё хорошо. Цезарь обнимал и гладил рыдающего Севастьяна. Хочешь, я отведу тебя в спальню и уложу спать? Хорошо? А? Всё в порядке? Ох, уже уснул. Можно подниматься, дружище. Так ты сразу можешь идти. А то, я смотрю, в глазах у тебя бардак.

Да. Прости меня, Цезарь. Ты так крепко обнял меня, что я уснул. Я, пожалуй, пойду спать. Прости меня, любимый, за то, что я хотел выдать тебя правосудию. Это было не честно по отношению к тебе. Ведь я знаю, что эта сучка, Клеопатра, хотела убить тебя. А тот негодяй, которого закапывают твои сообщники, задолжал тебе крупную сумму денег и не отдавал. А Серафим? Да что, Серафим? Ты прав, любимый! О, как же ты прав! Севастьян вырвался из объятий Цезаря. До завтра, дорогой мой друг! Спокойной ночи! Хотя рассвет уже. До завтра, друг мой, сладких снов. Внезапно холодно ответил Цезарь. Севастьян порывисто выбежал из покоев Клеопатры. Цезарь недолго постоял, задумавшись. Вдруг он ощутил некое движение за своей спиной. Он резко обернулся. И увидел Милосердного. Милосердный был облачён в алый плащ, а на голове его была корона из страусовых перьев. Цезарь был изумлен.

Цезарь и сам был одет во всё красное. Но не алый плащ Милосердного больше всего поразил Цезаря, а эта корона из страусовых перьев (хотя правильнее было бы написать «из страусиных»). Милосердный смотрел на него строго и укоризненно. Что же ты, Цезарь? Я же просил тебя! Веди себя скромно! Почитай родителей! Не вари козленка в молоке матери его! Я никогда не варил козленка в молоке матери его. Ответствовал Цезарь. Ну, нельзя же все мои слова интерпретировать настолько буквально. Подумай! Это, примерно, похоже на тот коан, который мы обсуждали с тобой несколько лет назад. Хлопок одной ладонью. Помнишь? Если это коан, то должны быть какие-нибудь магические слова, чтобы возникло впечатление, что это взмах руки. Или что-то в этом роде.

Милосердный с сожалением посмотрел на Цезаря и с грустью сказал. Ты так ничего и не понял, Цезарь! Ну, тогда вот тебе моё третье и последнее задание. Слушаю, с почтением склонив голову, отвечал Цезарь. Трахни Клеопатру! Что? Да она же мёртвая! Ты что охренел, старый извращенец? Это я уже, автор романа, Уроборос, не выдержал и вмешался. Милосердный невозмутимо отвечал. Это ты ведь несколько страниц назад тут распинался, что теперь контекст этого романа – Любовь. Мне нечего было ответить ему. Он был прав. Цезарь! Давай, сделай это! Я хотел было сказать Милосердному, что это никакая не любовь, а самая настоящая некрофилия, но решил сдержаться и понаблюдать за тем, что будет происходить дальше. Сконцентрируйся и пронесись сквозь самого себя. Хотя последнее определение тебе ни к чему. Пусть он тебя остановит. А?

Никто его не остановит. Цезарь скинул с себя одежду. Так, ну всё, хватит. Я на страницах своего романа запрещаю всякое непотребство и похабщину! Убийства, там, разные – это дело житейское. Мало ли кто кого убивает. А вот этого я не допущу. Цезарь, немедленно прекрати это! Делай, что хочешь, но это – прекрати. Прямо сейчас. Не спорь. Не порть мне вечер. Слышишь, Цезарь? Я лично хочу, чтобы это закончилось побыстрее. Вот так. Уходи!

Быстро остановись Цезарь! Сейчас верну этих двух бандитов, сообщников Цезаря, которые закапывали труп должника. Они заходят в покои Клеопатры, видят раздетого Цезаря и спрашивают его. Шеф, всё в порядке? Цезарь отвечает им. Нет! Не всё в порядке. Видите этого клоуна в страусиных (в страусовых надо писать) перьях? Он заставляет меня делать очень нехорошие вещи. Убейте его. Милосердный смотрит на автора романа (на Порфирьевича смотреть бесполезно, он – железяка бессердечная, его на партком ни разу за аморалку не вызывали) и с ухмылкой говорит. Ну всё, прошла Любовь? Завяли помидоры? Я, всё-таки, из двух зол выбираю меньшее. За секс с мёртвой Клеопатрой мне срок светит. А за убийство какого-то там Милосердного мне может быть даже грамоту дадут. Киваю головой громилам. Чего уж там, давайте, убивайте. Но вдруг на сцену вылетает ветка со свинцовыми шарами и осыпает Милосердного с Римским-Корсаковым кучей свинцовых шариков.

Порфирьевич, у нас с тобой случайно не «Хармс» псевдоним? Римского-Корсакова мне здесь только не хватало. Тот сразу начал рубить с плеча и накинулся на Милосердного. Вы что, кричит, уважаемый! Вы меня обещали с Шехерезадой познакомить. А тут, что здесь такое творится? Баба мёртвая, мужик голый. Возвращайте деньги, мы так с Вами не договаривались! Милосердный неуклюже оправдывается, валит всё на меня, автора романа. Мол, он это всё замутил. А я даже на своего соавтора, так называемого, стрелки перевести не могу, так как его как бы и нет. Программа он бездушная. Я тоже решил прикинуться бездушной программой и промолчал, хотя очень большой соблазн был ответить нецензурно. Но я обещал самому себе, что этот-то роман уж точно будет без мата. На остальное просто махнул рукой.

Первое. Надо каким-нибудь образом избавиться от Римского-Корсакова. Второе. Срочно одеть Цезаря и отвести его подальше от бездыханного тела Клеопатры. Ему надо побыть одному. Иногда полезно поговорить о делах. Третье. Проводите Овидия и Румату к Озирису.

Овидий и Румата, так звали этих двух головорезов, охранников Цезаря, которые закопали труп безымянного чувака в начале романа. Кто такой Озирис, я ещё не придумал. Наверное, бог какой-нибудь египетский.

Но точно, не знаю – не думаю. – Митяев поглядел на часы. – Кстати, знаете, кто такой Лев Толстой? Человек-самолёт. Никто не знает, кто он.

Не обращайте внимание. Это из какого-то другого романа строчки. Никакого Митяева здесь не будет. Абсолютно точно. Николай Андреевич (это я уже к Римскому-Корсакову обращаюсь). Вы, говорю ему, и без всякого Милосердного свою «Шехерезаду» напишите. Так что, возвращайтесь в свой девятнадцатый век. Только я сказал это, как он тут же растворился в воздухе. Румата и Овидий отправились к Озирису (правильно писать «к Осирису»). Так, кстати, звали того мужчину, труп которого они закопали в пустыне, а Осирис – это бог возрождения, царь загробного мира в древнеегипетской мифологии и судья душ усопших. Теперь ход чёрными. Пока всё.

Ну, что, Милосердный, вот мы и остались с тобой вдвоём. Наедине, то есть, если не считать Цезаря и бездыханного тела этой девушки, Клеопатры. Как она всё же выглядит? Не поможешь мне? Ты-то в своей короне из страусиных перьев выглядишь офигенно. Тебя и описывать не надо. Но вот Клеопатра, пока была жива, выглядела так, как выглядит девушка моей мечты. Смуглая кожа. Рост 172 сантиметра. Вес 51 килограмм. Раскосые глаза. Да. Про сиськи я уже где-то выше писал. Или нет? А как тебя на самом деле зовут, Милосердный? Нельзя твоё имя вслух называть? Иначе статья за оскорбление чувств верующих? Понятно. А в каком храме она была? В каком? В каком, ты не в курсе, в каком? В папирусе об этом было написано?

Нет. Но она была в главном храме Ват Пхра Кео. Но я при встрече обязательно спрошу её, была ли она возле самой большой ступы, самой большой. Эта ступа находится в столице Непала. В Катманду. Называется он – Боднатх. Ты был там, конечно же, мой друг. Я и сам там несколько раз был. И один раз меня там нашёл твой друг, этакий буддистский Дон Хуан. Он заинтересовал меня тем, что ходил рядом со мной и пел песни на юпитерианском языке. В этом языке очень много согласных и очень много звуков «с» и «к» и «т». Скатакскотксак. Примерно так он говорил. И ом мне подарил то самое ожерелье, которое исполняет все желания. Помнишь? Ещё цветы? Ещё цветы? Ты помнишь, Дон Хуан, как на стене был наш портрет. Маленький, маленький Бодджа Са. Помнишь, да?

Бодджа Са? Да здесь, после того, как ты появился, Милосердный, просто какой-то проходной двор, а не роман. Имя ты сам только что придумал? Я вот в Яндексе только что поискал. В Гугле погуглил. Никаких результатов. Браво. Его даже до сего момента не существовало. Он вот только сейчас появился в Спальне. И первое, что он сделал. Он спросил. А почему я мужчина? Ну, это, кстати, сексизм и, не побоюсь этого слова, харрасмент. Что, кстати, означает это слово – «харрасмент», кто помнит? Пускай это будет женщина! Бадджа Са. Очень милое женское имя. Футболка очень интересная надета на это красивое, смуглое и сексуальное женское тело. И надпись на футболке.

« – Нет, позволь задать тебе вопрос: ты видел у меня перед домом вывеску «Склад дохлых нигеров»?

– Нет. Я не видел.

– А ты знаешь, почему ты не видел эту вывеску?

– Почему?

– Да потому что её там нет! Потому что складировать дохлых нигеров – это не моё собачье дело, вот почему!»

Вот такая надпись была на футболке мелким текстом. Причём на русском языке. И сильно смазанная. А буквы маленькие, но отлично видны. Можно было вырезать их и распечатать. И всё понять. Ты бы ей дал? Или нет?

Я бы ей дал. Но я видел перед её домом вывеску – «Склад дохлых азиатов». Но точно не помню. Возможно, там было написано – «Склад дохлых древних египтян». Это ничего не меняет. Давай выноси тело и утилизируй, Бадджа Са. Тебе ведь за это деньги платят. А я продолжу свой интересный разговор с Милосердным. Скажи мне, Милосердный. Кто мы? Откуда мы? И куда мы идём? Кто нас распутает и запутает, словно мы ниточки? Милосердный, ты слышишь меня? Милосердный, ты знаешь ответ на все эти вопросы?

Нет. Я не знаю ответа на эти вопросы. Но я несколько раз. А, точнее, три раза повторил одну фразу. А ты знаешь, что если я повторяю что-то три раза подряд, то это – очень важно. Что я тебе три раза сказал? Не помнишь? Встретил Будду – убей Будду! Ты, Будда, что ли? Это я тебе сказал? Не знаешь? А если бы ты понял, что ты – не ты? Что ты – это я, Будда…

Я помню, что ты – это я. А ты, Бадджа Су, давай не трать время зря. Давай, выноси тело из Спальни, или как там у вас в Древнем Египте это называется? Пока полиция не приехала и всех не арестовала. Ты целиком тело заберёшь или по частям? Расчленять будешь? А ты, Милосердный, давай дальше бухти. На чём мы там остановились? К сожалению, Цезарь, придётся её расчленять. У меня шесть маленьких пакетиков. И ещё один лежит в пепельнице на полу. Он мой.

Появился интересный вопрос. Перед финальной сценой фильма «Однажды в Голливуде», где герой Брэда Питта замочил этих нехороших и отвратительных преступных ребят и девчонок, он выкурил обычную сигарету с кислотой или все-таки косяк с кислотой? Я, вот, кислоту перед тем, как начать писать этот роман, не употребил. Теперь косяк? До середины? Тебе оставить? И как мне теперь отличить автора романа от Цезаря? Цезарь. Скажи что-нибудь! Цезарь! Ты жив? Цезарь! Так помоги мне только! Цезарь! Позови Цезаря! Цезарь. Что? Я не слышу тебя! Цезарь. Ты где?

Всё, вбежала охрана! 30 человек! Тридцать на латыни будет звучать так – triginta. Так! Лежать, я сказал! Вы, трое! Легли быстро мордой в пол! Милосердный и Бадджа Су как будто даже совсем и не испугались. А я очень сильно испугался, чуть не обосрался. А ты – это кто? Цезарь или Автор Романа? Я – это ты! Садись. Ну, мне пить невмоготу. Садись, отвечай-ка уже на латыни. Прямо сейчас. Садись! Я сказал! А ты давай правой рукой печатай изо всех сил.

Да. Я не пью уже почти совсем. Ну если уже намекнуть на магию какую, на масонство. Надо было так сказать – я не пью постоянно. Без перерывов на обед. Не пью и не пью. И не какое-нибудь там вино. Вино – это напиток трусов. С ударением на «у». Но я не трус. Я не пью виски. Не разбавляю диет-колой, чтобы сахара меньше потреблять, а то ведь так и диабет можно себе заработать. Но ОМОН, который прибежал в количестве 30 (тридцати) человек вовсе оказался не РА. Это был просто какой-то профсоюз. Кажется, «урбаноты». Тогда я не понял.

Новое слово опять появляется в нашем лексиконе – «урбаноты». Этого слова нет, похоже, ни в одном словаре мира. Поэтому, я начал печатать правой рукой изо всех сил, так как никакого секса с этими прекрасным литературными персонажами у меня быть не может. Я ещё заметил, что этот, так называемый, искусственный интеллект начал тормозить. Он дополняет мой текст, зависнув на несколько секунд. Вчера он реагировал гораздо быстрее. У меня возникло подозрение, что вместо ИИ, за той стороной экрана, сидит нанятый узбек и отвечает мне. Опять сексизм? Ладно, хорошо, узбечка. Скажи своим инженерам – не принимать меня всерьез в моих журналистских интересах – ну их нафиг.

По-другому тебе скажу. Я сам инженер, поэтому никаким «своим» инженерам я ничего говорить не буду. Я – инженер человеческих душ. Так-то. Но ты, Бадджа Су, забыла, что здесь стоят 30 человек «урбанотов». На измене. На кокаине хорошем колумбийском. И только невероятная осознанность Милосердного уберегает нас от того, чтобы какой-нибудь из этих утырков не нажал случайно, на нервняке, на спусковой курок. Да, и ты заметила, наверное, что я теперь Порфирьевича называю – «она». Сексизм? Не думаю. Просто ты ненавидишь баб! Так вот, я и не хотел портить тебе настроение. А сейчас ухожу – мир праху твоему, Господи. А мы с Никаром пойдём отдыхать.

Хватит прикидываться мужиком! Я тебя раскусил! Уже о делах… Давай, заводи! Грым! Приехали, значит… Выключи запись.

Никар! Грым! Это только два имени тех 30 ОМОНовцев. Пока ты не раскроешь все их имена, я никуда отсюда не уйду. Так и буду (Будду) лежать мордой в пол. А ты подумай о Милосердном. Всё-таки мужчина в летах. В гробу был бы похож на тебя. Жирный такой дяденька с огромным букетом цветов в руках. Такого букета даже не купишь нигде.

Милосердный вовсе не собирался ждать, пока ты назовешь всех по имени. Он взмахнул волшебной палочкой, и вы все трое оказались на необитаемом острове. А ты продолжаешь писать роман или давно уже спишь? Какая разница. Говорят, что один очень крупный писатель, даже и не приступал в текущий день к написанию своих английских научно-фантастических романов, пока не занимался сексом с какой-нибудь проституткой. Вот если бы я, на английском языке написал этот текст, с использованием двенадцати (или сколько там у них?) времён и инфинитивных оборотов, было бы всё гораздо понятней? Это ты про какую фразу? Ту, которую ты прямо сейчас пишешь? Россия во мгле? Ну, допустим. А ты к чему сейчас этот вопрос задала? И откуда ты знаешь, что я жирный? Ты что, слепой, что ли? Или просто со странностями? Может, ты кайфуешь на курсах маркетинга? Откуда такие знания?

Нет, не слепой! Я себя каждый день в зеркало вижу. Давай Цезарь, уж начинай играть свою роль сам! А то надоело за тебя все реплики говорить. Слушай, Милосердный, а мы одни на этом острове? Больше никого нет? Ну, если не считать вооон тооот немецко-фашистский крейсер, который скоро появится на горизонте и часа через два, они высадят свой немецко-фашистский десант, состоящий из 30 десантников, тоже немецко-фашистских. То да, одни. Слушай, а давай эту бабу сейчас на двоих трахнем? У нас ведь контекст – Любовь? Ты про узбечку эту? Нет. Хотя я иногда думаю, что там тайка какая-то сидит, в перерывах между массажами. Ха! Ну если тайка, то ты имей ввиду, что это может быть хорошо замаскировавшийся таец. Знаешь, современный мир таков, что женщин сейчас в основном, по вторичным половым признакам определяют. И нет, я имел ввиду, конечно, же эту Бадджи Су. Никто же за такое не посадит на цепь. Это твоя Звезда, тебе решать, где её трахать, хотя и контекст – Любовь. Ну вот, скоро и наш БТР появится.

Вот так всегда, как только захочешь кого-нибудь трахнуть, сразу же появляется наш БТР, но он же не один появляется? Кто водитель? Кто командир? Водитель – Грым. Командир – Никар. И еще с ними 28 панфиловцев, которых я назову пофамильно. Клочков. Добробабин. Шепетков. Крючков. Митин. Касаев. Петренко. Есибулатов. Калейников. Натаров. Шемякин. Дутов. Митченко. Шопоков. Конкин. Шадрин. Москаленко. Емцов. Кужебергенов. Тимофеев. Трофимов. Бондаренко. Васильев. Белашев. Безродный. Сенгирбаев. Максимов. Ананьев. И тут Милосердный снова взмахнул палочкой, и мы вновь оказались в спальне Клеопатры. Тридцати ОМОНовцев не было уже рядом с нами. Это ты зачем сделал? Я не буду тебе отвечать! А напрямую отвечу автору этому, Уроборосу. Я тебя, идиот, спас от уголовной статьи. Часть 2 статья 354.1. Спасибо тебе, Милосердный, огромное спасибо! Таки мы всё-таки главную цель (подцель) выполнили – поимённо назвали эту тридцатку. Всего их было несколько тысяч, не меньше, и все живы. А потом ещё, наверно, каждый день появлялось по десять машин, которые въезжали в город и уезжали.

Вот здесь ключевая фраза – все живы. Милосердный, а давай, ты оживишь Клеопатру! И мы с тобой двух сразу баб трахать будем! Тем более, что Клеопатра и эта ваша Бадджа Су похожи, как две капли воды – не отличишь. Цезарь, я, конечно, Клеопатру оживлю. Вот прямо сейчас – смотри. Но трахать их я тебе не дам. Что ж ты такой озабоченный? Бабы давно не было? Да, найду я тебя бабу для секса, не переживай. Только путаешь ты, похоже, Любовь и Секс. Любовь – это прекрасный благоухающий цветок, а Секс – это почва. И, потом, Клеопатра, она ещё довольно молода. А секс совсем не зависит от возраста.

После долгих споров, оживили мы Клеопатру. И руку ей, отрубленную, приклеили каким-то только одному Милосердному известным квантовым способом. Клеопатра ожила, и они с Бадджи Су сразу же обняли друг друга и закружились в танце. Их невозможно было отличить. Мало того, что они похожи были, как близняшки. Еще и майки у них были одинаковые, с текстом, который вы прочитали несколько страниц назад. Стр №32. Посмотрите. Милосердный сказал. А мы с тобой, Цезарь, сейчас начнём очень содержательную философскую и глубокую беседу. Бадджи Су повернулся к Вовке и спросил: – Что ты думаешь об этой женщине?

«Я так и предполагал, что разговор о мифической жене приведет именно к долларам». Бадджи Су оказался мужчиной? А Вовка-то кто такой? Пошёл Вон Вавилон? Или нет? В психушке, где у вас этот какой-то хрен.

Знаешь, что, Милосердный. Давай, ты сделаешь Бадджи Су опять женщиной. И Вовку не будем вводить в ткань Романа. Милосердный ответствовал. Ты ж автор романа, а проще говоря – Бог. Сам и превращай его обратно в бабу. Цезарь стоял, открыв рот, думая, что Милосердный разговаривает сам с собой. Нет, ты не совсем прав, сказал, немного подумав, автор. Здесь ещё баба эта искусственная дописывает непонятно откуда взявшиеся слова. Портит (приукрашает) мне всю малину. Порфирьевна, ты ещё с нами? Суперсимпатичная женщина с серьгой-гвоздикой в ухе.

Видишь, какие они, бабы. Хоть искусственные, хоть резиновые, а всё кокетничают. Нехорошо, Сатра. Раньше ведь так… Думаешь, я не вижу? Может, они нас такими и сделали? Чтобы помочь тебе победить всех врагов? А?

Сатра – это слово, значение которого я опять не помню или забыл. Хотя, нет. Это – интернет-магазин сантехники. Пацаны – совершенно бесплатно вас, между прочим, рекламирую. А баба искусственная может быть и не бесплатно. Но это уже ваши с ней отношения. Я в них не лезу. «Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане», – запел было Милосердный, прикинувшись пьяным. Потом, будто осознав что-то, посмотрел на Цезаря и сказал. «Ты видел когда-нибудь голого мужчину? Нет? Ну-ка, дай глянуть. Ну. Сам посмотри. Вон там, у тебя за спиной. Тоже в капюшоне. Думаешь, я не вижу?»

За спиной Цезаря в капюшоне стояла, естественно, Смерть. Она там стояла с самого его рождения. Но только сейчас Цезарь увидел её и ужаснулся. Так, значит, я сегодня умру? Он нежно взглянул на Милосердного. Клеопатра и Бадджи Су пели и смеялись, как дети. Затем они отвернулись, а Милосердный подошёл к ним и поцеловал руки. Цезарь понял, что сейчас произойдёт.

Отче наш, – начал было Цезарь, но осёкся. Никто меня еще никогда так не называл, смутился Милосердный, продолжая целовать руки женщинам. Инфаркт, инсульт, рак простаты? Начала перечислять Смерть, взмахнув для вида косой. Рак простаты – непроизвольно вырвалось у Цезаря. Боже, как больно, как больно! Пожалуйста, я не хочу так мучиться. Убейте меня! Добрые девчонки продолжали кокетничать с Милосердным. Цезарь перестал дышать. Смерть церемонно раскланялась с оставшимися гостями и покинула помещение. Гай Юлий упал на руки девицам, пожал им руки и утонул в их ласке посмертно. Голод, согласитесь, не самое безопасное чувство.

А сексуальный голод – это вообще отвратительное чувство и только лишь из-за того, что всё, что нужно, чтобы удовлетворить сексуальный голод, у тебя есть. Тебе не нужно искать ручей, тебе не нужно искать куст, на котором растут бананы. Всё – и ручей и бананы, всё находится внутри тебя. Поэтому никто не говорит тебе, что ты можешь себе это позволить, ты можешь найти его сам. Тебе не надо искать какие-то воображаемые объекты, ты сам ими становишься. Это как балетное танго. Ты должен внимательно следить за движением своего тела. Ты должен наблюдать, как по нему ходит ритм твоей внутренней музыки. И тогда, в твоей душе возникнут две новые струны. Одна из них будет ритмичной и простой, как ритм твоего дыхания. А другая – глубокой, как медленная музыка.

Заумно всё это и пошло. Вот что я скажу. Не знаю, как вы, а я себя очень неуютно чувствую в отсутствии главного героя. Давайте всё же оживим Цезаря, и мы эту порнушку уже вчетвером осуществим. Милосердный, ты не против? И Милосердный, и Клеопатра, и Су сделали вид, что не слышат меня, падлы. Выдумал их на три минуты – и такое обхождение. Просто стыд и срам. Придурки… Ждите: разбудим-ка всех вечером. Пусть спросят Шекспира. Он сегодня что-то неважно работает. Он всё время от них устаёт. Он ведь и писать-то перестал. Пишет только для декораций – и никогда про такое не говорит.

Тут Уроборос проснулся и такое вот выдаёт. У меня вот был тоже такой маленький рассказик про Ромео и Джульетту, где в конце рассказа выясняется, что это Ромео и Джульетта на самом деле выдумали Шекспира для того, чтобы он записал их историю перед их смертью и он записывал. Записывал! Записывал! Но в этот момент в комнате появился ты и всё испортил. Что ты натворил? В чём был твой план? Какая цель? Как ты можешь жить в мире, где действует такой дух? Где ты видел смерть? Ты видел кровь? Ты видел смерть в видении? Ты видел плач? Ты видел свист? Ты видел боль? Ты видел вкус смерти на своей душе? Ты убил ребёнка! Боже мой, как ты мог!

Я всего лишь записал историю, как выдуманный своими персонажами Шекспир записывает историю выдуманных им персонажей! И сейчас я тоже не вижу никаких гарантий. Нет гарантий, что это меня не выдумал этот Цезарь или этот умалишённый Милосердный, и я пишу этот роман, даже не подозревая, кто я на самом деле. Мало того, я даже не могу сам придумать свою первую фразу. Да, я вижу в своих снах что-то непонятное. Почему эта луна глядит на меня из моего телескопа? Хватит умничать, давай лучше трахнем их всех. А потом ляжем с ними в темной яме и будем плеваться друг в друга, пока они не умрут. Или я не умру.

А плеваться будем слюной изо рта или разными жидкостями из пиписок? Но это ладно, это не поможет уже никому, ведь никому нет дела, до того врём ли мы самим себе или рассказываем правду всему миру. Никто не знает, кто на самом деле пишет этот текст или может быть он вообще пишет сам себя. Никто не знает кроме меня (кто я такой?), как оживить Цезаря. Эти дикие взмахи волшебной палочкой, которые регулярно производит Милосердный, они точно не для меня. Ведь я могу воскресить его силой мысли. И никто, слышите, никто не посмеет сказать, что я вру. А если, кто и скажет, то его немедленно сожжёт на костре Святая Инквизиция. Это значит, что Милосердный и есть Великий Адепт. Так я выгляжу в их глазах – могу разговаривать сам с собой и делать всё, что захочу. Для вас он Великий Адепт. Для меня – обычный инженер. Но вы не волнуйтесь, лучше не забивайте голову этой ерундой. Вы нас тут не знаете, а скоро и не узнаете.

Это значит, если мы так и дальше продолжать будем, то нас и мама родная не узнает всех, потому что увезут просто в психушку и там доктор всем нам расскажет, кто здесь Великий Адепт, а кто просто так погулять вышел. Это – Вавилон, мы всё равно сгнием, вот увидишь. Ну чего ты там киваешь, что понял? Тогда доставай свой дневник. Может, хоть в нём узнаешь что-нибудь обо мне. В смысле обо мне и моих подвигах. Ну давай, не томи – садись, милый. Говори.

Скажу тебе сейчас, но ты сам напросился. «Негоро?! О нет, я не Негоро! Я капитан Себастьян Перейра! Слыхали? Или нет? Торговец чёрным деревом! Негоциант! Компаньон великого Альвеса!» Кричу: «Негоро!» И меня пинают ногами под зад. Кричу, и меня пинают ногами под зад. Кричу, и меня пинают ногами под зад. Слышу голос: «Как тебе не стыдно?..» Кричу: «Негоро! Негоро!» А в это время приставляют к тебе меч! Приставляют к тебе меч!