Читать книгу Внук Чекиста - Роман Владимирович Коробов - Страница 2

Одноэтажный вокзал северного городка жил в своём рабочем ритме. Коптил тепловоз на втором пути, неторопливо ходили между составами железнодорожные рабочие в ярких жилетах. Проезжающие мимо вагоны медленно отстукивали ритм, пахло пропитанными шпалами и какой-то особенной воздушно-угольной смесью. Такой запах бывает только на железнодорожных станциях небольших городков.

Я посмотрел на круглые вокзальные часы. Наступила полночь, но вокруг было умопомрачительно светло. Вовсю бушевал полярный день. Чудесно! Мне нравится такая майская погода. Она всегда даёт надежду на будущее лето, на пробуждение северной природы от долгой полярной зимы.

Громкоговоритель на столбе кашлянул и заговорил женским голосом: «Уважаемые пассажиры! Поезд номер тысяча четыреста восемнадцать сообщением Мурманск – Новороссийск прибывает к первой платформе. Стоянка поезда десять минут. Повторяю…»

Особенная грусть пролезла под одеждой души и остановилась в районе сердца. Несколько лет назад я уезжал с этого вокзала в армию. Повезло, взяли в погранвойска. Господи, казалось, вернусь, вцеплюсь в родной город и навсегда. Но какие-то колесики в неведомом механизме жизни уже закрутились в другую сторону.

Два дня назад мне позвонили из Мурманска:

– Роман, приветствую тебя. Чешенко на проводе.

– Здравствуйте, Николай Христофорович. Как же я рад слышать ваш голос.

– Роман, буду краток. Твою просьбу выполнил, есть первые сведения про твоего деда! Записывай.

Застыл кадык. Волнение прошло от сердца по всему телу. Дед! Родной, Иван Акимович. Где же ты, родненький? Несколько лет поисков и запросов не дали результатов. Как же легко потерять прошлое и как тяжело позже узнавать правду! Человека, как хлебную крошку, смести со стола истории. А что потом? Годы пролетят – и не узнаешь.

И вот сейчас Чешенко говорил в трубку:

– Записываешь? Диктую, что у меня есть. Дед твой настоящим чекистом оказался. Основные сведения засекречены по настоящее время. Для получения определённых сведений родственникам нужно обращаться в специальный архив ФСБ России в Москве. Адрес записывай. Но это не главная новость. Смотри, что я раскопал. Есть сведения, что твой дед участвовал в обороне и освобождении города Ростов-на-Дону во время Великой Отечественной войны. Откуда такие сведения, не спрашивай. Я на пенсии и мои старые друзья тоже. Но всем давно известно, что бывших пограничников не бывает. Знаем, что добрая память о солдатах любой войны – это святое, что есть у военных. Так вот, в Ростове-на-Дону есть ветеранская организация. Председатель – Иванов Дмитрий Владимирович. Запиши телефон. Он подсказал мне, что в военных архивах тех лет кто-то совершенно случайно наткнулся на имя твоего деда. Искал одного, а нашёл другого. Сверили полученные от тебя данные, выходит – он. Так что звони ему, договаривайся о встрече. Он радуется, когда находят своих героев. Так и служит все годы. Знаю его ещё по Алма-Атинскому училищу.

– Вот это да! Я всё записал. Спасибо, Николай Христофорович. Буду думать.

– Здесь думать не надо, надо действовать. Жизнь пролетает как пуля-дура, а надо быть штыком-молодцом. Да простит меня наш славный Суворов Александр Васильевич за такие слова. Удачи, Роман. Хорошее дело делаешь.

Протяжный гудок медленно вползающего на первый путь тепловоза разогнал воспоминания. Потянулись по перрону пассажиры с вещами. Поезд остановился, и я оказался прямо напротив своего вагона. Открылась дверь тамбура. Вокзальные часы показывали начало нового дня. Полночь.

Забираясь по ступенькам, я на секунду обернулся и посмотрел в сторону родного городка. До встречи, теперь в путь. В путь за правдой, искать память, которую нужно вернуть тем, кто в ней очень нуждается.

Пройдя по вагону, быстро нашёл своё место. За столиком сидел одинокий дед и смотрел в окно. Обернувшись, обрадованно мне заулыбался.

– Здравствуйте, молодой человек.

– Здравствуйте.

– А я смотрю в окно, и вы на перроне с вещами. Ну, думаю, ко мне. У меня свободно. Так и получилось.

Дед оказался общительный. Пока я закидывал вещи на полку, он стал рассказывать про то, что поезд чистый, хороший. И проводник молодец, старается.

– Да вы, молодой человек, можете устраиваться на нижнюю полку, всё равно никого не будет. Я это уже точно знаю.

– Спасибо, пока присяду, конечно.

Поезд тронулся, и мы поехали.

– Теперь мы с вами попутчики. Давайте знакомится.

Я посмотрел на деда. Открытое и доброе лицо, седые, могучие брови. Такие живые глаза, невероятное жизнелюбие в них. Сколько ему лет, интересно?

– Меня зовут Георгий Константинович. А фамилия моя Жуков.

– О как! – я не сдержал восхищения. Как славного полководца Жукова. Мне очень приятно. Меня зовут Роман.

– Роман, замечательно. Да, я – Георгий Константинович. Все мы в своё время были и полководцами, и каждый из полководцев был простым солдатом. Путешествуете, Роман?

– Если так можно сказать, то путешествую. Долго рассказывать.

– Вот и хорошо. Дорога дальняя. Я, например, до Курска еду. А вы далеко направляетесь?

– Я в Ростов-на-Дону.

– Ростов! Столица Юга! Хороший город, русский город. Был я там, и не раз. Молодость моя там прошла. Как у писателя Семёнова, семнадцать мгновений! Только не весны, а жизни. Тяжёлых мгновений, но славных.

– Вы там учились?

– Да, учился, – Дед горестно улыбнулся, – Учился бить фашиста. Страшная учёба у нас была. Но мы, Роман, способные ученики оказались, прилежные.

– Простите, даже не подумал.

– Да ничего. Значит, бодрый я ещё. Так и учились на своих ошибках. Злые были, голодные вначале. Привыкли быстро. Долго к экзаменам готовились, но сдали на «отлично». Я в Чехословакии, в мае 1945 года Победу встретил. Очень много друзей жизнями своими заплатили. Но я их всех помню, и про всех могу рассказать. Ведь для нас, старых людей, память – это самое главное, что может быть.

В тот момент я понял, что должен выслушать его. Ведь, может, и мой дед также рассказывал про себя и своих друзей каким-нибудь случайным попутчикам. И его слушали, чтобы рассказать другим.

Ветеран! Настоящий, живой человек. Участник великих событий, очевидец истории! Я осознал важность момента. И сейчас для ветерана Великой Отечественной войны Георгия Константиновича Жукова я стал его семьёй. Тем человеком, с кем можно поделиться, поговорить по душам. Мы с ним попутчики в этой жизни. И я был благодарен за тот ночной разговор в поезде, мчащегося по нашей России.

Дед продолжал:

– В Ростов нас перебросили в ноябре сорок первого года. Очень тяжёлое время было и для нас, и для всей страны. Но никто не скулил. Все готовы были умереть, но мы понимали, что если все погибнут, то кто будет защищать Родину? Враг сильный был, беспощадный. Ненависть к фашистам кипела у нас в крови. Служил я в то время в 61-м батальоне особого назначения НКВД СССР. Готовили нас долго. Все рвались в бой. Но задачи были у нашего батальона необычные. Ростов тогда был на грани захвата. Мы делали тайники с оружием, минировали важные объекты и изучали город. Все понимали, что сил пока мало и, возможно, город придётся оставить. В том, что мы вернёмся, сомнения ни у кого не было. Но сколько времени уйдёт у Красной Армии собрать силы? Никто не знал точно. Горожане тоже не верили, что немцы войдут в город. И полгода не прошло, как началась война, а фашист уже рядом. Все дрались отчаянно.

Конечно, у командования был план отступления на левый берег Дона. И мы готовились скоро вернуться. Кто-то должен был остаться и бить врага в городе. И вот тогда я вступил в первый бой на ростовской земле.

Неожиданно, даже в тех условиях, в город прорвались диверсанты. Отборные немецкие бандиты. Я находился в группе, которая минировала вокзал и железнодорожные пути. И вдруг, прямо на перроне взрыв гранаты, потом стрельба, крики раненых. Это было очень страшно. Первая мысль – немцы прорвались. А тут ничего не понятно. Диверсанты, переодетые в советскую военную форму, стали стрелять в людей, убивать машинистов и военных. А тогда на вокзале перед отправкой скопилось несколько составов. Задачей бандитов было посеять панику и страх, и под видом свежего резерва захватить железнодорожный мост через Дон, чтобы тем самым отрезать все пути и сорвать эвакуацию города. Я увидел, как человек в форме капитана Красной Армии обливал вагоны горючкой и поджигал их. Первым же выстрелом я попал ему в руку, он закружился волчком и успел залезть под вагон.

И вот, Роман, представляете, что творилось в тот день там, на вокзале. Страх холодный по спине течёт. Где свои, где гитлеровцы? Страшно было случайно своего застрелить. И тогда на вокзал чекисты местные примчались. Мы видели, как они наводили порядок. Отцепляли горящие вагоны, отправляли составы и в это же время отстреливались от бандитов. Они смогли собрать силы и первым отправить состав с ранеными. Затем ещё один и ещё. Чекистов было пятеро, и они все погибли в том бою. Диверсанты отступили и бросили все свои силы на захват моста. Порядок был наведён на то короткое время, чтобы понять, что произошло, и перегруппироваться. Мы закончили минирование, и нам пришёл срочный приказ двигаться дальше, к следующим объектам. Наша группа уходила с вокзала, и я видел погибших чекистов. Рядом с одним валялась на земле его сине-красная фуражка, пропитанная кровью, и в вытянутой на земле руке он сжимал пистолет, словно собирал силы для последнего выстрела. Сколько я потом видел погибших товарищей, но этот чекист запомнился мне на всю жизнь. Это был один из тех, пяти ростовских героев. На вокзале города Ростов-на-Дону висит мемориальная доска с именами героев. Обратите внимание, когда там будете.

– Вы не устали, Роман? А то, я так разговорился, – внезапно прервал сам себя Жуков.

По нему было видно, что он вновь оказался в ноябре сорок первого, там, на железнодорожном вокзале Ростова.

– Нет, нет, вы что, Георгий Константинович! Я только сейчас понимаю, что я ничего не знаю о той войне. А у вас каждый шаг, как отпечаток в памяти. У меня только книги и фильмы, а у вас такая боль в каждом слове. Вы – участник, вы – герой.

– Ой, Роман. Я не герой. Я вот сейчас еду к другу своему. К Мише еду, к Гончакову. Он под Курском живёт. Вот он герой! Да! Он свои обе ноги, там же, под Курском, и потерял. Связистом был тогда Миша. Немецкий снаряд прямо в окоп к нему прилетел. Взрывом ноги ему оторвало. Так он без ног, посечённый, связь со штабом держал ещё несколько часов, пока наши в атаку не пошли. Как услышал раскатистое «Ура-а-а», тогда отключился. Он знал, что умирать нельзя, что связь нужна для наступления и терпел.

Так вот он, безногий, двух детей после войны на ноги поставил! Двух сирот из детского дома взял и воспитал. Друг наш был, вместе в училище учились, Гриша Василенко. Он в Ростове, в уличных боях погиб, а семью под Киевом убило при налёте – жену и родителей старых. Дети только случайно спаслись, в пионерском лагере были. Так они из лагеря этого два месяца по лесам выбирались, чтобы немцу не попасться. Вывела их тогда женщина одна. Тысячу ребятишек спасла. Детей до дома довезли, а дома больше и нет у них. Их в детский дом и определили. А потом в эвакуацию отправили. Так Миша за ними на колесиках деревянных приехал после госпиталя. К себе и забрал и отцом стал им на всю жизнь.

Вот он – герой! Миша – герой! Я то что, у меня руки и ноги на месте. Я когда к нему приезжаю, то перед ним на колени встаю, потому, что он заслужил. Так мы на одних коленях и стоим на двоих, обнимаемся. Мы радуемся так друг другу. И что живые до сих пор, радуемся.

Тогда, под Ростовом, почти весь наш батальон остался лежать. Потом живые пожалели, что не погибли вместе с другими бойцами. Мы узнали, что в боях было утеряно Красное Знамя нашего батальона, и списки части. Как это произошло, до сих пор никто не знает. Это моё самое страшное воспоминание о той войне. Моя незаживающая рана. Осколок в ноге не мешает мне так жить, как эта боль. Почему так случилось? Знамя пропало во время боёв, Гришка был последний, кто держал знамя в руках. А дальше бой, мы прикрывали его, когда он уходил по склону. Я был после войны там, на том месте сейчас в Ростове – Гвардейская площадь. Когда через неделю мы освободили первый раз Ростов, то нашли Гришу мёртвым. Он взорвал себя и окруживших его немцев последней гранатой. Но при нём ничего не было. Сначала думали, что знамя захватили немцы. Оказалось, нет. Мы утеряли наше Красное Знамя.

Много раз после войны я посещал могилу Гриши. Стою и смотрю на его фотографию, и спрашиваю: Гриша, друже, что случилось тогда, в тот день?

А он смотрит на меня, и словно отвечает: Жора, мне бы тогда ещё десяток патронов, по-другому всё было бы. Во сне приходил ко мне несколько раз. Постоит, издалека посмотрит и не подходит. Как будто что-то сказать хочет.

Много сил ушло, чтобы узнать правду. Напрасно. Вот тебе, Роман, рассказал и чуть легче снова стало. Я верю, что когда-нибудь, правда откроется другим людям. Может тебе и откроется там, в Ростове. Только знай, что мы дрались и никогда не сдавались. Мы – чекисты, стальные люди.

Дед посмотрел на меня, и мне стало не по себе. Он смотрел страшно, в упор. Прямо в глаза. Словно искал оправдания, возможного участия. Я хотел помочь, но, растерянный, не знал, что сказать. Ведь благодаря им, участникам Великой Отечественной войны, мы и наши дети никогда не будем знать, что значит для солдата потеря Красного Знамени.

– Георгий Константинович, так ведь война была. Вы победили.

– Да. Страшная война. Но моя война продолжается. Я ищу, рассказываю, я всё помню. И ты запомни, Роман. Главное – это память. Память народа, связь поколений. Мы победили, да, победа одна на всех. Но главное, это то, что мы, ветераны хотим только того, чтобы вы и следующие поколения знали, что если мы смогли выстоять, то и вы сможете. Если мы нашли силы сохранить Родину, то и вы сможете.

Батальон наш тогда расформировали. Почти никого в живых не осталось. Так как знамя не было захвачено врагом, а было утеряно в боях, то нас просто раскидали по другим частям. И сегодня я точно знаю, что я – Жуков Георгий Константинович – последний живой солдат 61-го батальона особого назначения НКВД СССР. Последний.

Ветеран посмотрел на часы. Четыре утра.

– Вы извините, Роман. Я прилягу. Бодрюсь, конечно, напускаю важность, но я не могу победить возраст. Но это мне и ни к чему. Это мои годы, моя жизнь. И я их никому не отдам. Спокойной ночи. Завтра у нас с вами целый день. Я вам обещаю, что завтра расскажу ещё много. Я должен успеть рассказать. Чтобы другие помнили. Это всеобщая народная память.

– Спокойной ночи, Георгий Константинович, – ответил я.

Я лёг на своё место и под мерный стук колёс поезда пытался понять, что на самом деле произошло. Мне как будто разрешили коснуться святого. Через десятки лет человек рассказывает о том, что было, и что он видел и чувствовал. Я хотел запомнить каждое слово, каждую буковку.

На следующий день всю дорогу я слушал Ветерана. Как же это было интересно. Его взгляды, устремления, рассказы про героические дни и ночи, которые прожил этот достойный человек. Про верность чекистской присяге и боевых товарищах.

На одной из коротких остановок на боковые места, рядом с нашими, подсела пара, молодая девушка и парень. Ехать им было, видимо недалеко, что они даже не стали брать постельное белье. Как только поезд двинулся дальше, они сразу же раскрыли сумки, и, не здороваясь ни со мной, ни с дедом, достали несколько пластиковых бутылок, разложили на столе рыбу и стали жадно наливать и пить пиво. Дед неодобрительно посмотрел на новых попутчиков, и, видимо, хотел что-то сказать, но незаметно махнул рукой. Он тоже был настолько увлечён нашим разговором, что не стал тратить драгоценные минуты.

В это время по поезду прошёл рыжий горбун неприятной наружности. Он раскладывал почти на каждом столике пачку автомобильных наклеек. Большинство из них были с глупыми или непристойными выражениями, и на многих из них были цифры 1941—1945.

Ветеран ненавистно посмотрел на горбуна и пальцем указал ему забрать со стола эту подлость. Горбун, нисколько не смущаясь, перекинул пачку на столик молодой паре и пошёл дальше по вагону. Парень с улыбкой стал рассматривать наклейки и сказал своей попутчице: – О, Катюха, смотри, как у Коляна, я давно такую хотел. Помнишь? Давай купим вот эту. Скоро день победы, на «ласточку» свою наклею.

Вскоре горбун вернулся, и прикидываясь глухонемым, на пальцах стал показывать цену. Грязная сделка состоялась, и рыжий продавец ушёл.

По выражению лица деда я видел, что он хотел бы смачно плюнуть уходящему в спину. Возможно, дважды.

– Так вот, Роман, я продолжаю, если вы не против. Май сорок пятого я встретил в партизанском отряде в Чехословакии под командованием майора Мурзина. Это были незабываемые дни! Запах Победы сводил нас с ума. Мы понимали, что выстояли и смогли победить жестокого врага. Хотелось домой, взять наточенную косу и босыми ногами пройтись по утреннему лугу. А как нас встречали дома! Мы всей страной верили, что самое страшное осталось в прошлом, и что впереди только бескрайняя мирная жизнь. Так и получилось, как мечтали, – и хаты строили, и любили, и детей рожали, и песни пели. Жаль только моей Тони не стало уже лет как пятнадцать, а я всё живу, и живу.

– А как же дети?

– А что дети? Они уже давно выросли. Двоих внуков мне подарили. И здесь я счастливый человек. Все рядом со мной, и дети, и внуки.

Внезапно дед приблизился к моему лицу, и глядя прямо в глаза произнёс:

– Гриша сегодня приснился под утро. Только сейчас вспомнил. Гриша и ты, Роман. Он тебе Красное Знамя передал. В руки тебе отдал, развернулся и пошёл. Я ему кричу: – Гриня, Гриня, а он уходит и не оборачивается, не слышит, как будто. Так и ушёл. Сынок, что это значит?

Девица за столиком смешливо прыснула. А парень, обгладывая рыбий хвост произнёс:

– Спишь, ты дед хорошо. Вот что это значит. Слушали мы тут тебя, интересно про войну рассказываешь. Как говорится, спасибо деду за победу. Так что ли?

Глаза ветерана вспыхнули яростью.

– Что, уже всё допили и доели, что рты пооткрывали?

– Ты дед, давай это, не учи нас. Мы сами знаем, как жить. А то, что воевал, так за нас тоже не волнуйся. Если что, то можем повторить. Правда, Катюха?

– Ага, я бы радисткой Кэт была бы. Только рожать не буду.

Ветеран побледнел и вскочил на ноги. Он подошёл к столику и, вглядываясь в опухшие от пива лица, произнёс страшным голосом:

– Что? Повторить хотите? Повторить?!

Он посмотрел на девицу:

– Ты хочешь повторить? Попробуй! У нас в партизанском отряде Катя была Самойлова. Ноги сильно отморозила. Потому, что нельзя было и головы всем поднять несколько часов, в снегу лежали. Так мы, шестеро мужиков, на санях её держали. Ноги ей пилой отпиливали. Чтобы живая осталась. Она воет, верёвки рвёт, а мы держим её и плачем. А Коля ей кости пилой пилит. Ты слышала когда-нибудь, как живому человеку кости пилят? Ты хочешь повторить? Повтори. Я забыть это сколько лет не могу, а ты, Катюша, повтори, если сможешь!

Ветеран яростно перекинулся на парня. Тот в страхе смотрел на деда. Изо рта парня свешивался кусок рыбы.

– А ты? Тоже хочешь повторить? Молодец, герой! Повтори подвиг Сашки Морозова. Когда мы держали оборону под Курском, и ему немецкой миной оторвало руку, а вторая на двух кусках кожи болталась, то последнее, что он сделал, так это посмотрел на меня, сгрёб кровавым обрубком гранаты и вылез из окопа. Прямо на нас двигался танк и Сашка, прижимая гранаты к груди, зубами, ты слышишь, герой, зубами выдернул чеку и бросился под танк, остановив его. Ты сможешь это повторить, я тебя спрашиваю, ты сможешь?

Ветеран развернулся, и тяжело дыша присел на свою полку.

Девица ойкнула и, заметавшись, побежала в конец вагона.

Парень медленно прожевал и тихо произнёс:

– Дед, ты это… прости дурака, я даже не подумал. Извини дед, честно, извини.

По его щеке пробежала испуганная слеза. Ветеран взглянул на него:

– Если плачешь, то ещё не всё с тобой потеряно. Прощаю. Я и не такое в жизни прощал. И не смей никогда больше.

Девица вернулась с зарёванным лицом, пара засобиралась и вскоре вышла на одной из крупных станций.

Я понял, что мне было очень мерзко ехать с такими попутчиками.

Ветеран устало посмотрел на меня и сказал:

– Понимаешь, сынок, мы всё едем в одном поезде под названием Жизнь. У кого-то места получше, у кого-то похуже. Кто-то кушает в вагоне-ресторане, кто-то своё, домашнее. И выходим мы на разных остановках, кто-то раньше, кто-то позже. Но прожить эту жизнь нужно достойно, не оскорбляя и не мешая другим пассажирам. Ведь в-сущности, все мы пассажиры до одной конечной станции. Спасибо тебе, что ты стал моим попутчиком и единомышленником в этой поездке. Я выхожу сегодня ночью под Курском, там станция небольшая, до Миши рукой подать. Ждёт меня уже мой фронтовой дружок, ждёт.

– Георгий Константинович, передайте, пожалуйста, вашему другу от меня душевный поклон, и скажите, что я знаю про него, про его жизненный подвиг. И другим расскажу, обязательно.

Старческое лицо деда заметно повеселело, и я пошёл за кипятком. Мы пили ароматный чай в железных подстаканниках и разговаривали. Я смотрел на ветерана и пытался запомнить его лицо, его руки, морщины, его манеру говорить, чтобы он так и остался в моей памяти – живым и волевым человеком.

Ночью ветеран сошёл с поезда в соловьиную ночь. Он так и не стал будить меня. Сквозь сон я только услышал, как он прошептал надо мной: – Тебе вручили Знамя – не урони. До встречи, сынок!

В то момент мне почудилось, будто атласный шёлк прошелестел прямо перед лицом, и почему-то, запахло порохом. Приснилось, наверное.

Не уроню! Буду достойным и расскажу другим. Спасибо и низкий поклон за ваш жизненный подвиг, уважаемый ветеран Великой Отечественной войны!