Читать книгу Мой Армагеддон - Роман Воронов - Страница 3

Когда горячее, юное сердце не просто бьется в груди, а готово выскочить из нее от избытка чувств и желаний, и шаги даются ногам легко и свободно, да столь сильна и упруга поступь, то кажется, вот-вот взлетишь. Иное дело теперь: глухие удары утомленной мышцы соизмеряются с ритмом больных, подагрических коленей, меняющих положение ступней одна относительно другой с великим трудом и такими же великими паузами. Старик, согбенный невеселыми думами, неспешно шаркал по мостовой, часто останавливался, давая отдых дряхлому телу, а мыслям, разбегающимся друг от друга под влиянием отдышки, собраться в одном месте, желательно в той части усыхающего мозга, которая все еще позволяла обмениваться импульсами с органами, входящими в опорно-двигательную систему, и громко сморкался в грязный, ужасного вида, более походивший на ветошь из кузнечной мастерской носовой платок.

Солнце, казалось, вопреки законам движения небесных тел, не собиралось покидать зенита и беспощадно низвергало всю свою радиоактивную мощь на узкие улочки, размазывая по комнатам, подворотням, паркам и прочим тенистым местам жителей города тонким, ленивым слоем. Наш же герой, давно позабывший отсутствие скрипа в суставах, вынужденно стойко сносил, хотя уже и не помнил причину своего выхода на улицу, ультрафиолетовый шторм, орошавший морщинистый лоб крупными каплями пота.

Неподалеку от очередной «остановки», из облупившейся, серой стены дома на кованом крюке торчала вывеска – медная табличка в виде бараньего рога с подтверждающей его догадку (что подслеповатые глаза видят именно рог) надписью «Рог Изобилия». «Из всего изобилия Вселенной мне сейчас нужна только тень», – и двинулся, пусть и кряхтящий, но воодушевленный, к спасительной, как ему виделось, двери.

Помещение, куда он ввалился, взмокший и обессиленный, подобно несчастному, выброшенному на пустынный берег после кораблекрушения, представляло собой овальную комнату без окон (сразу за вожделенной входной дверью, под медяшкой, изображающей Рог изобилия, ступени вели вниз, в цокольную часть здания), со стеллажами, стоящими вдоль изгибающихся стен, что создавало явное неудобство для их строгих, прямых ореховых спин, и одиноким стулом по центру, на котором восседал ребенок, мальчик пяти-шести лет на вид.

Посетитель изумленно озирался по сторонам, старательно пытаясь совместить в своей голове название заведения и абсолютно пустые полки. Это умственное упражнение, спустя некоторое время, забрало все его душевные силы, ноги затряслись, и старик опустился на последнюю ступень, блаженно выдохнув и прикрыв слезящиеся глаза.

Юный хозяин странной комнаты, не проронив ни слова, смотрел на вошедшего без интереса, выжидая, видимо, когда тот сам объявит о причине своего визита. Наконец, отдышавшись, старик выудил из кармана пиджака знакомую нам «ветошь» и, протерев лоб и лицо, обратился к мальчику:

– Взрослые есть или ты один?

– Входя сюда, вы искали тень, причем единственную из всего изобилия Вселенной, и речи о наличии взрослых не было, – спокойно ответил мальчик.

Старик вздрогнул: на обочинах жизненных дорог то и дело валяются бесхозные чудеса, иной раз они заметны, а иногда и не очень. Чем дольше пылишь по своему Пути, тем больше привыкаешь ко всему, с годами горящий взор меркнет, сердце черствеет, улыбка искривляется в гримасу, душевность оборачивается цинизмом, но вот сейчас, и не на обочине, а прямо перед ним сидит ребенок, читающий его мысли, да еще и на приличном расстоянии. Это поражало и … раздражало.

«Наглец», – подумал старик, не сообразив, что это тут же стало достоянием маленького хозяина «Рога Изобилия».

– Обычная реакция человека на правду, – отметил мальчик, не моргнув глазом.

Жизненный опыт, в основе которого наличие старательно скрываемых от окружающих набитых шишек и выпячивание собственных, порой весьма сомнительных успехов до размеров подвига, посыпался ко всем чертям перед способностями этого ребенка.

Старик насупился, не понимая, как себя вести, да и вообще, что здесь делать.

Мальчик сам помог ему:

– Коли ты, путник, набрел на «Рог Изобилия» и получил, как того и хотел, тень, можешь пожелать от щедрот Вселенной что-нибудь еще, но только один раз.

– Да ведь тут пусто… – начал прокручивать в голове старик, но сразу же осекся.

– Не думай, почему так, – подбодрил его маленький хозяин, – думай, что нужно.

«А чего я не видел в жизни? – размышлял старик. – Чего не было у меня? Все видел, и все было. То, чего не узрели глаза мои, не существует для меня, а чего не держала рука моя, но желал разум, осязало сердце. Я лицезрел многих, но еще больше лицезрели меня, ибо, когда шел, смотрел под ноги или на свое отражение, а те, что были вокруг, смотрели на меня. Видимо, мир устроен так, что вещь в себе знает о себе меньше, чем все, что находится вовне, о ней. Вот бы увидеть себя со стороны», – вдруг пришла мысль, захватившая воображение: – «То, чего я никогда не видел в жизни, это я сам, со стороны».

Старик открыл рот, а мальчик, улыбаясь, показал рукой на стеллаж справа. Там, на средней полке, из ниоткуда возник сигарообразный, бронзового отлива предмет, напоминающий морскую подзорную трубу.

– Что это? – старик был явно поражен удивительной материализацией.

– Это Калейдоскоп, – подмигнул мальчик, – то, что вам нужно.

– Я увижу себя со стороны, взглянув в старую подзорную трубу? – усмехнулся посетитель «Рога Изобилия».

– В Калейдоскоп, – поправил мальчик.

Старик бросил недоверчивый взгляд на него.

– Вся человеческая жизнь, – не смущаясь, продолжил юный философ, – в смысле событий во времени для Создателя есть акт свершенный, состоявшийся одномоментно, и, соответственно, Он может наблюдать, Здесь и Сейчас, любую точку Вселенной в любое время события.

Челюсть, частенько подводившая старика мелким подергиванием и нежеланием открываться, на сей раз совершенно по-юношески грохнулась вниз. Распахнутый настежь рот обнажил редкие, полусгнившие зубы и высохший от регулярного жевания табака язык. Мальчик бросил взгляд опытного стоматолога и протянул:

– Да, беда.

Опомнившийся старик, помог рукой вернуть подбородок на место и просипел:

– А причем тут калейдоскоп?

– У Бога (а Он пользуется им для наблюдений) свой, а у тебя – свой, – скороговоркой произнес мальчик.

– У меня? —пролепетал старик.

– Ага, – кивнул ребенок со взглядом мудреца, – этот, на полке, именно твой.

Старик приподнялся со ступеней:

– Как же он…

– Действует, – подсказал хозяин диковинной вещицы. – Это хранилище всего, чего Вселенной известно про тебя.

Мальчик едва заметно мотнул головой, и Калейдоскоп, только лежавший на полке, самым непостижимым образом оказался в руках старика.

– Видишь сверху рычажок? – продолжил мальчик, с улыбкой взирая на оглушенного посетителя. – Это переключатель. Вправо – события этой жизни, влево – любого твоего воплощения.

У старика, неожиданно поверившего во все эти небылицы, задрожали от нетерпения руки, он уже было засобирался щелкнуть пружинкой вправо, «проверить» свое будущее, как раздался серьезный, предупреждающий голос хозяина заведения:

– Ты не спросил о цене.

Старик одернул руку:

– Взглянуть на себя чего-то стоит?

– Все на свете чего-то стоит, – вполне обыденно заметил мальчик: – И Господь Бог оплачивает свои просмотры.

Озадаченный посетитель вытаращил бесцветные глаза на легко жонглирующего философскими гиперболами ребенка.

– Дедушка, – лениво промолвил с явной издевкой маленький нахал, – вам не приходило в голову, что военачальник, отправляющий на смерть своих солдат, страдает всей совокупной болью отнятых (для подчиненных – в будущем, для него – уже сейчас) жизней?

– Хочешь сказать… – старик поморщился от резкого укола в пояснице…

– Хочу сказать, – нетерпеливо перебил мальчик, – что, насколько велик Он перед человеком, настолько же увеличивается каждое человеческое страдание для Него. Ты скривился от комариного укуса, а Всевышний (Его Мир) получает гигантскую волну (энергетическую), сметающую крупные объекты во вселенной. Познание себя (и для Бога, и для Человека) – процесс энергообмена, намеренное выведение изучаемой системы из равновесия. Хочешь познать движение вод, суть волн, брось камень, ничего не делаешь ты – все (вода) остается неподвижным.

Старик никогда не рассматривал Всевышнего с такого ракурса, в основном человеки глядят на Него снизу. Конечно же, он понимал, что мать, видя царапину у ребенка, страдает более малыша, но помыслить о том, как он, простой смертный, связан с Богом, и, получая в свою сторону только и исключительно Любовь, отдает наверх…

Здесь старик остановил поток мыслей. Все, содеянное, озвученное или сокрытое от других, принимает на себя Отец Небесный. Он поежился: тень, которую обрел изможденный солнцем путник в «Роге Изобилия», начинала его морозить, словно бы тело было обложено льдом. «Ни капли любви Ему», – подумал старик, и слеза сама смочила нижнее веко.

– Вот и определились с платой, – радостно сообщил мальчик, торгующий индивидуальными калейдоскопами.

Старик согласно кивнул головой и взял прибор в руки:

– Как он работает?

– Смотришь в него – видишь себя Сейчас, повернешь колесо по часовой стрелке – покажет будущее, назад – прошлое, все очень просто.

Некоторое время старик разглядывал «подзорную трубу», как бы примериваясь к диковинному инструменту, но все еще не решался воспользоваться им. Наконец, наигравшись, он спросил:

– И у Бога такой же?

– Побогаче, – серьезно ответил мальчик и, оценив произведенный эффект, рассмеялся: – Шутка. Ему не надо прикрывать один глаз, чтобы взглянуть другим.

– Почему? – искренне удивился старик.

– У Него их тысяча, он же Тысячеликий, – мальчик лукаво уставился на полностью обескураженного посетителя.

– У Бога тысяча глаз? – восхищенно прошептал старик, и его очи (в количестве двух штук) медленно поползли из орбит.

– Снова пошутил, – затрясся маленький проказник. – У Всевышнего много больше глаз, на каждое событие во Вселенной свой. Точнее сказать, всякий новый акт, сгенерированный живым существом, рождает ответный импульс любви, новое око Господа, поэтому Ему не нужно крутить свой Калейдоскоп, именно по этой причине Он – Всевидящ.

– Как тут не вспомнить Арнольда Амальриха с его «Убивайте всех, Господь узнает своих», – горько усмехнулся старик.

– Крутани Аббат Калейдоскоп в следующее воплощение, забрал бы свои слова обратно, – невозмутимо отреагировал мальчик.

Темное стекло Калейдоскопа, подобно входу в пещеру Алладина, манило блеском таинственных сокровищ и одновременно пугало опасностями, поджидающими на пути к ним.

– Значит, я имею возможность заглянуть во время через отдачу любви? – начал осторожно старик.

– Я бы сказал, каждый способен «отменить» Время за счет генерации энергии под названием Любовь, – нравоучительно произнес мальчик. – Но в самом общем смысле – да, ты прав. Именно так существует Бог, а значит, и Вселенная. Он подобен солнцу (вернее, наоборот), раздающему свои лучи и не иссякающему в своей благости при этом.

– Но рано или поздно звезды гаснут? – возразил старик, старательно пытаясь удержать свое внимание на логике рассуждений пятилетнего ребенка.

– Гаснут, – согласился мальчик, – но жизнью своей создают жизнь других.

«Крутить в прошлое, только расстраиваться, смотреть в будущее – страшно, – думал старик, – а поставить переключатель на воплощения, так вообще ничего непонятно – буду видеть чужих людей, которые есть Я, и так голова слабая».

– Я отказываюсь, – уверенно сообщил он и протянул прибор владельцу.

– Жалко любви? – откликнулся тот, разглядывая ногти на пальцах правой руки.

– Не нахожу я ее в себе, – вздохнул старик, – что же жалеть того, чего нет, нечем мне расплачиваться с Богом.

– Для этого-то и нужен Калейдоскоп, – мальчик оторвался от ногтей и пронзительно посмотрел на посетителя «Рога Изобилия», – забирай, он твой, заглядывай в него почаще, глядишь, и отыщешь любовь, а заодно и себя.

Старик выполз на улицу, кряхтя от напряжения, необычный подарок не был тяжел, но создавал некоторое неудобство (одна рука была занята им). Солнце, смилостивившись над горожанами, на пару градусов склонилось к горизонту, обогатив узенькие улочки бахромой теней, еще не длинной, но уже заметной глазу. Старик, немного помявшись у входа под медным «бараньим рогом», решительно вдохнул теплого воздуха и, направив калейдоскоп прямо на солнечный диск, прильнул к нему глазом. Синие, желтые, рубиновые и изумрудные стекляшки, улегшись на своем зеркальном ложе определенным манером, образовали причудливый узор, радужный цветок несуществующего сада. Рука дрогнула, заставив кристаллики перестроится, и цветок пересыпался в снежинку, сменив превалирующую окраску сердцевины с желтого на зеленый. «Где здесь я? – подумал старик. – Обычная детская игрушка, маленький насмешник обманул меня».

Он крутанул трубу влево, и разноцветные стеклышки выстроились в круг, разлетевшись к самому краю зеркальной камеры. В центре оказались глаза старика, смотрящие восторженным взором ребенка.

– Ух ты, – выдохнул пораженный наблюдатель, и цветные «лепестки» осыпались, «похоронив» ребенка. Оператор фантастического прибора засуетился, движения рук стали резкими, нетерпеливыми, но все попытки восстановить видение оказались тщетны – «ребенок» искусно прятался в узорах, цветах и снежинках. Бедный старик опустился на мостовую и расплакался, то, что на миг открыла ему медная труба, заполненная кусками обыкновенного, крашеного стекла, было давно искомое, утерянное, искреннее Я.

«Господи, – прошептал старик, – как же тебе удается удерживать себя в неисчислимом многообразии Мира, живущего порой не по твоим законам, а вопреки им?»

Дверь за спиной скрипнула, на пороге стоял мальчик, пяти- или шестилетний ребенок, с глазами того же самого чистого, голубого цвета, что мгновение назад смотрели на старика из Калейдоскопа.

– Что бы не произошло в твоем мире (окружении), посылай любовь (реагируй на все исключительно вибрациями этой энергии), то есть возлюби ближнего, как себя, ибо ты и есть ближний твой, и тогда возникает процесс самопознания, в противном случае ты (человек) встаешь на Путь саморазрушения, – мальчик улыбнулся открытой, детской улыбкой и обнял старика.