Читать книгу «Ла»-охотник. В небе Донбасса - Роман Юров - Страница 2

– От винта!

– Есть от винта!

Кран самопуска провернулся легко. Зимой, когда новенький самолет только пригнали с завода, кран был туг, до синяков на пальцах. Сейчас же, в потных перчатках, сопротивления почти не ощущалось.

– Воздух!

Коротко пшикнуло. «Як» чуть вздрогнул, винт провернулся, и Виктор торопливо щелкнул тумблером магнето. Мотор застрелял, потом, словно прокашлявшись, зарычал, запел оборотами, прогреваясь. Истребитель задрожал, завибрировал. К пропитавшему кабину, несмотря на открытый фонарь, запаху бензина добавилась вонь выхлопных газов.

Палыч отцепил баллон и, пряча лицо от разметаемого винтом песка, быстренько метнулся к хвосту. Двигатель зарычал во всю свою мощь, напором воздуха из кабины вымело все запахи. Остался лишь горячий ветер.

– Двадцать девятый, как слышишь?

Колька приподнялся на сиденье, выставил вверх растопыренную пятерню, демонстрируя и слышимость, и готовность к вылету.

– Убрать колодки!

Мелькнул линялый комбинезон техника, потом Палыч отошел подальше и напутственно махнул рукой. Мотор взревел, и техник попятился, придерживая саблинскую, выданную на время полета фуражку и щуря слезящиеся глаза. Фуражка подмигнула золотистым крабом, и Виктор некстати вспомнил, что купил ее в Саратовском военторге, в день свадьбы. Вспомнил и зло ощерился, гоня ненужные мысли. В небо нужно было идти с пустой, светлой головой, чистой от наземных хлопот. В небе хватало своего.

Солнце поднялось недавно и еще не успело войти в силу. Внизу, по балкам, стелился утренний туман, слабая дымка покрывала землю, словно саван, маскируя и пряча. Мир под крылом затих, затаившись подобно зверю в кустах, ожидая, что гудящая в высоте беда пройдет стороной, не заметит. Туман и дымка могли этому помочь. Не помогли…

Аэродром появился частями. Сначала проявились вспомогательные строения, затем темные, еще не успевшие обрасти травой, капониры, самолеты. Потом словно кто-то сдернул гигантскую завесу, и аэродром предстал во всей красе, во всех деталях – с неподвижно висящей колбасой «колдуна» – ветроуказателя, с чем-то присыпанными рулежными полосами и размолотой в пыль травой у посадочных «Т». И только тогда Виктор облегченно выдохнул: с поля никто не взлетал, да и в небе было чисто. Появилась надежда избежать драки.

«Илы» заплясали, «занервничали», доворачивая, опустив бронированные носы, стали тяжело и неохотно разгоняться. Поднимая пыль, от стоянки рванул какой-то кургузый грузовичок, внизу забегали, засуетились люди, а четверка штурмовиков уже свалилась в пологое пикирование, заходя на северную оконечность аэродрома. Там, укрытые капонирами, стояли несколько «Юнкерсов», отчетливо белели кресты на крыльях подготавливаемого к вылету «Шторьха». Наземный персонал метался внизу испуганными тараканами, и лишь один, то ли храбрец, то ли безумец, пытался давать отпор. Пулеметные трассы единственной огневой точки потянулись вверх, но этого было ничтожно мало, чтобы помешать. От штурмовиков отделились капельки бомб, и огонь с земли умолк – Виктор увидел, как незадачливый пулеметчик удирает прочь. Черными грибами взбухли бомбовые разрывы, и он чуть наклонил машину, рассматривая попадания. Увы, удар прошел впустую – бомбы легли с недолетом метров в сто…

Группа уходила. «Илы» шли на бреющем, и их камуфлированные силуэты почти сливались с землей. Выше метров на пятьсот шла шестерка «Яков» родного сто двенадцатого полка: Иванов с Мамедовым, Гаджиев с Тарасовым и Виктор с верным Колькой. Невеликая охрана для невеликой силы. Он не знал и не мог знать, что в этот самый день сотни краснозвездных самолетов четырех воздушных армий атаковали вражеские аэродромы. Бомбили стоянки и взлетные полосы, несли жуткие потери, погибая от огня зениток и «Мессершмиттов». И их столь неудачная атака аэродрома Кутейниково была лишь частью большого, спешно задуманного и в спешке осуществленного плана. Увы, подобно большому плану уничтожения вражеской авиации на аэродромах, план их малой, локальной операции с самого начала начал трещать по швам. На бумаге все выглядело красиво – полк «Илов» под прикрытием усиленного истребительного гвардейского полка должен был нанести мощный удар по вражескому аэродрому Кутейниково. И когда накануне вечером шестерка летчиков из сто двенадцатого полка прибыла на аэродром Чуево на усиление, казалось, что ничто не может этому удару помешать. Все были в сборе: целых две эскадрильи штурмовиков уже рассредоточили по спешно вырытым капонирам, истребители растащили подальше друг от друга, укрыли маскировочными сетями. Летчики поужинали, перезнакомились, согласовали маршруты, связь, все необходимые, но оттого не менее важные мелочи. Не хватило сущей ерунды – бензина и боеприпасов. В итоге вылет задержался на час, а в воздух поднялась только четверка штурмовиков и шесть «Яков», да и то «Илы» скинули бомбы мимо цели. Красивый план обернулся фарсом.

«Мессера» в воздухе так и не появились. Напрасно летчики, до боли в глазах, всматривались в небо – кроме группы краснозвездных самолетов, в воздухе больше не было никого. Показался свой аэродром, и штурмовики с ходу пошли на посадку. Истребители же растянулись на круге, дожидаясь своей очереди. Виктор смотрел, как «Илы», поднимая винтами пыль, плюхаются на полосу, и радовался. Полет к осиному гнезду не давал ему покоя весь вечер и ночь. Лезть в пекло, под огонь зениток и в толпу «мессеров», не хотелось совершенно. А на поверку вылет оказался едва ли не прогулкой, и это было замечательно. На КП он шел довольный как слон и, отчаянно фальшивя, насвистывал веселый мотивчик.

Запах цветущий сирени, разлившийся по всему аэродрому, одурял. Нагоняемый ветерком от зеленых зарослей у стоянки, он проникал повсюду, напитывая собой воздух. Почему-то этот запах напоминал детство: школу, последний звонок, ожидание скорых каникул. Вместо всего этого глаза видели превращенный в аэродром колхозный луг, стоящие тут и там самолеты и копошащихся у них техников и оружейников.

Виктор обошел свою «двадцатьчетверку», ревниво поправил немного перекосившееся одеяние русалки, увидев потеки краски на крыле, нахмурился. Подошел ведомый, Колька, застыл соляным столбом и наконец, не выдержав, спросил:

– Что там, командир?

– Краска. Потеки краски. Видишь?

– Вижу, конечно, – Рябченко равнодушно посмотрел на застывшие зеленые капли, – у всех так.

– Видел, а не подумал. А это, Коля – скорость, которой в бою всегда не хватает. Чтоб ты знал, самолет должен быть отрегулирован по науке, а значит, быть легким и послушным. – Он сложил пальцы щепоткой и подвигал, поводил ими из стороны в сторону, показывая, каким легким в управлении должен быть истребитель. – Для этого нужен хороший механик. Но любого, даже самого лучшего из механиков нужно контролировать. Всегда! Ну, и периодически дрючить.

– Так они же маленькие, эти капли! – Ведомый наконец заинтересовался. – Разве они хоть как-то могут повлиять?

– Тут километр, – Виктор ткнул пальцем в потеки краски, – тут два, – он колупнул выступающую латку, – там воздуховод погнут и капот плохо подогнан. Вот тебе километров двадцать и наберется.

Ведомый погрустнел.

– А ты думал? – Саблин засмеялся. – За скорость сперва придется на земле повоевать. Как-то это я упустил, самолет с самого начала понравился, вот и не стал в мелочи влезать. Надо заняться. Да и вообще, надо бы подумать, как его облегчить.

– А это вообще можно?

– Можно. Сейчас-то особо не нужно – самолеты у нас неплохие, но можно. Вот прошлым летом были «Яки» – это жуть. Дубовые, день летаешь – два в ремонте. А новые, которые перегоняли, уже лучше, почти как наши девятки. Так что как обратно, в Миллерово, вернемся, у меня Палыч электровеником зашуршит.

Палыч сидел в стороне вместе с остальными техниками и пока еще не догадывался о своей печальной участи.

– А такое раньше было, – спросил Рябченко, – чтобы в одном полку разные типы самолетов?

– Было. Только разве они у нас разные? – успокоил ведомого Виктор. – Что «Як-1», что «Як-9» отличаются не сильно. Ни внешне, ни в пилотаже. По дальности, конечно, есть отличия, но нам это не особо критично.

Показался Иванов. Он шел неторопливо, куря на ходу. Планшетка, висящая на удлиненном для форсу ремне, хлопала по ноге, тоненькие «кошачьи» усики воинственно топорщились вверх.

– Все через жопу, – сказал он, подходя, – два года воюем, а один хрен…

Виктор вопросительно задрал бровь.

– Приказ дали, – ответил комэск-один, – сейчас снова на Кутейниково пойдем. Только бензина опять нет.

– Как на Кутейниково? – не поверил Виктор. – Серьезно?

– Серьезней некуда. – Иванов нахмурил белесые брови. – Только по времени пока неясно – неизвестно, когда это все подвезут. – Он помолчал немного, потом добавил: – Одно хорошо, с нами теперь уж точно должны полететь ребята из девятого гвардейского. А там волчары те еще, если немец полезет – кровью умоется.

Подошел Тимур Гаджиев с Тарасовым и новый ведомый Иванова – Ильяс Мамедов. Вся шестерка, направленная Шубиным на выполнение особого задания, оказалась в сборе. Летчики уже узнали новость и выглядели мрачными.

– Не нравится мне все это, – бурчал Гаджиев, – немцев пнули и теперь снова к ним в берлогу лезть. Как будто они спать завалятся…

– Слетаем, – ответил Иванов, – не впервой. Теперь с нами гвардия будет, – повторил он, – а там парни отчаянные. Это же шестаковский полк, я их еще по Сталинграду помню…

– Какая разница – гвардейцы или не гвардейцы? – не сдавался Гаджиев. – Чем они от нас отличаются? Значком? У тебя-то, Ваня, сбитых побольше, чем у любого из них.

– Ты это, – нахмурился комэск-один, – кончай давай. Разговорчики… У нас приказ!

Гаджиев промолчал. Зато решил высказаться Саблин. После известия о повторе вылета настроение у него упало ниже плинтуса, и скрывать это он особо не собирался.

– Один хрен ничего путного не выйдет, – сказал Виктор. – Как и в прошлом вылете. Ну пойдет с нами гвардия, а толку? Будет, к примеру, не шесть «Яков», а двенадцать. Для четырех «Илов»-то, шикарный эскорт. Где такое видано? Если эти летуны не хотят нормально штурмовать, то их прикрывай не прикрывай – разницы не будет! В прошлом вылете эти дурилки убили несколько полевых мышей и этого придурка-пулеметчика. Зато бензина спалили… Небо же чистое было, развернули бы группу и еще заход… Там все можно было сжечь!

– Я, Витя, твое мнение прекрасно знаю, – Иванов широко зевнул, – и мне оно малоинтересно! Вот дорастешь до того, чтобы водить смешанные группы из разных полков или, на худой конец, чтобы просто одну эскадрилью довести до цели и там нормально отработать, вот тогда и поговорим.

– Я водил группы, – набычился Виктор. – И не хочешь ли ты сказать, – недобро добавил он, – что, если бы группу вел не майор Ляховский, а ты, все прошло бы точно так же?

Иванов только усмехнулся и принялся неторопливо прикуривать папиросу.

– Не знаю, – наконец сказал он, – не все так просто. Я бы по-другому делал. Но вот получилось бы лучше – не знаю. У нас, как видишь, потерь нет, никто не потерялся, не отстал. Согласен с тем, что организовано все через жопу. Но организовать и сделать все правильно – это сложно. Легко шашкой махать, и обвинениями кидаться тоже легко. Ладно, хватит митинговать. Давайте к вылету готовиться.

Известие, что снова придется лететь на Кутейниково, выбило из колеи, и нового вылета Саблин ожидал в самом дурном расположении духа. Благополучный исход утреннего налета не обольщал. Урон немцам нанесен не был, зато они уже будут настороже, и наверняка группу ожидает плотный зенитный огонь и барражирующие в небе «Мессершмитты». А драться с толпой «мессеров» в глубине вражеского тыла да под огнем зениток – занятие для самоубийц. Если собьют, то в лучшем случае плен, как ни крути. Убежать по степи, как прошлой зимой, уже не выйдет – приземляться придется врагам прямо на головы. Вообще, после женитьбы фронтовая жизнь стала восприниматься Виктором куда как тяжелее. Очень сильно хотелось вернуться к жене живым и здоровым, да и желательно пораньше. Полет на штурмовку аэродрома Кутейниково резал эти хотелки напрочь.

Почему-то пришла в голову мысль, что его сейчас обязательно убьют. Попадет в самолет зенитный снаряд или пилот «мессера» загонит в прицел зеленый силуэт «Яка», и все… Все кончится, и главное, кончится он – Витя Саблин. Эта мысль нагнала еще больше тоски. И самое обидное, что он до сих пор не понял, почему и для чего попал в прошлое? Может, у него был уникальный шанс изменить судьбу страны, повлиять на ее курс, не допустив развала и лихолетья жутких девяностых?

Виктор задумался, затем вытащил из планшета чистый лист и написал на нем «Уважаемый товарищ Сталин!». Почему-то дальше написание пошло туго. В голове витал клубок мыслей и образов: про Курскую дугу, операцию «Багратион», взятие Берлина, атомную бомбу, войну в Корее, полет в космос, куча фактов, куча, несомненно, важных мелочей хранилась в голове, но совершенно не хотела ложиться на бумагу. Он тужился почти час, но листок так и остался с одной-единственной фразой «Уважаемый товарищ Сталин!». Между Сталиным сейчас и девяностыми потом было пятьдесят лет, за которые событий произошло очень много. И как проскочить этот промежуток, Виктор не знал.

– Может, к Хрущеву попасть, – забормотал он себе под нос. – Он, вроде, дядька добрый. Нам на истории рассказывали. Только вот мирную демонстрацию в Новочеркасске при нем расстреляли… а так вроде больше ничего… Или к Брежневу? К Брежневу проще, только возможностей у него сейчас маловато… Вот хрень. Вот дурак ты, Витя. Задумался, когда петух в самую задницу клюнул…

– Чего сидим? – Задумавшись, он не расслышал, как подошла Майя. Она бросила на землю патронный ящик и уселась на него. Волосы у нее липли к лицу, гимнастерка была мокрая.

– Лежит пузом кверху, – насмешливо сказала оружейница, – лучше бы слабой девушке помог.

– Кто на что учился. – Виктор лениво пожал плечами.

– Бензин привезли, – сказала Майя, – и бомбы. А РС все никак, там командир штурмовиков орал.

– Бывает, – сказал он.

Она встала со своего ящика и уселась рядом, скосила взгляд на письмо и удивленно округлила глаза.

– Сталину?

Виктор поспешил спрятать злополучную бумажку в планшет.

– А что ты хотел Сталину написать? – не унималась Майя.

– Да есть дело, – буркнул он, ругая себя последними словами.

– Ну, скажи.

– Пожаловаться хотел, – вздохнул Виктор, – и совета попросить. – Майя буквально лучилась любопытством, и он решил немного над ней поиздеваться. – Хотел узнать, можно ли мне, как комсомольцу и женатому человеку, прелюбодействовать с чужой оружейницей? Или, по закону, ее нужно сперва в свой экипаж перевести…

– Дурак. – Майя вспыхнула и, резко подскочив, ушла. Виктор весело оскалился, настроение улучшилось.

Вылет состоялся только в первом часу. Стараниями БАО удалось наскрести топлива на четырнадцать истребителей и семерку «Илов». Теперь вся эта махина снова летела к Кутейникову. Видимость была миллион на миллион, и чем ближе становился вражеский аэродром, тем сильнее потели у Виктора руки. Немецкие посты ВНОС уже давно засекли всю их группу и, несомненно, собирали комитет по встрече. Он до боли в глазах всматривался в небо, но никого пока не видел и от этого нервничал еще сильнее.

Аэродром появился внезапно, проступили темные, еще не успевшие озелениться валы капониров, серо-желтые фанерные домики вспомогательных помещений. На стоянках было около десятка самолетов, но небо вокруг по-прежнему было чистым от «мессеров». Виктор смотрел во все глаза и не верил. Так не должно, так не могло быть, но так было. «Илы» с горизонта сыпанули вниз содержимое бомболюков и серии взрывов расцвели у капониров и на летном поле. Проскочив аэродром, штурмовики начали валиться в плавный разворот и стали пикировать. С земли вверх тянулись нити трассирующих пуль, но, по мнению Виктора, огонь был слишком слаб. Сам он на действия «Илов» смотрел буквально одним глазом, все пытаясь высмотреть в небе «мессеры». На стоянке начали рваться РС, и Виктор увидел, как стоящий в капонире «Юнкерс» вспыхнул ярким костром. На стоянках тоже что-то горело, пылала парочка строений, и аэродром застилало густым черным дымом.

Больше атак не было. «Илы» отстрелялись и потянулись на восток, хотя, ничего не мешало бить еще и еще. Группа легла на обратный курс. На фоне молодой, еще не выгоревшей степной травы проплывал строй штурмовиков. Чуть повыше, словно купаясь в воздухе, три пары «Яков» сто двенадцатого полка. Еще выше, разделенные на две четверки, виднелись истребители из девятого гвардейского. Для охраны семерки штурмовиков была собрана слишком уж грозная сила. Рассматривая соседние самолеты, Виктор подумал, что еще раз на Кутейниково можно лететь смело. Все равно в небе они никого не встретят…

Жизнь на стоянках едва копошилась. Может, этому способствовала тишина в штабах по поводу новых полетов, может, необычно сильная для мая духота, однако аэродром чуть ли не засыпал. Виктор и сам, пообедав и наскоро разобрав с Рябченко минувший вылет, с удовольствием растянулся под крылом. Иванов ушел на импровизированный КП, да там и остался. Саблинский «Як» еще не заправляли, так что отдыхать Виктор мог с чистой совестью.

Настроение было великолепным. Он помнил, что с сорок третьего года дела у немцев будут идти плохо, и теперь это все начинало проявляться наглядно. То, что они при двух налетах на аэродром не встретили ни одного истребителя, означало, что сил у немцев осталось немного и, видимо, почти все они сейчас на Кубани. Зная, что наши ВВС в этих боях нанесли немцам поражение, можно было надеяться, что дальше воевать будет легче. А это вселяло оптимизм. Он снова достал из планшетки недописанное письмо Сталину и задумался.

Думал долго, но письмо никак не рождалось. Он пыхтел, сопел, грыз карандаш, но итогом стала лишь головная боль. Подумав, Виктор убрал лист в планшетку и достал оттуда простую ученическую тетрадь. Немного подумал и вывел на втором листе: «1945». Критически осмотрел написанное число, помусолил карандаш, и стал торопливо писать:

– Февраль. Ялтинская конференция. Встреча лидеров, переустройство мира;

– март или апрель – бомбежка Токио (город сгорел);

– 9 мая – День Победы;

– август. Война с Японией (вроде во второй половине). Атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки (сбросят американцы);

– 2 сентября. Конец второй мировой.

Больше по этому году в голову ничего не шло. Тогда на соседней странице Саблин написал: «1946», но как ни тужился, ничего памятного по сорок шестому на ум не приходило. Вернулся к году предыдущему и добавил: «Умер Рузвельт». Затем приписал: «Следующий президент Трумэн». Задумался. Насчет Трумэна у него были какие-то сомнения, поэтому Виктор приписал: «Или Эйзенхауэр».

Источник памяти иссяк. Он гипнотизировал взглядом разлинеенные листы, но ничего на ум не приходило. Тогда он стал расписывать тетрадь по годам, присваивая каждой странице свой год. И сразу стало легче. Вспоминались какие-то события, подробности. Карандаш скрипел по бумаге, рука уже устала, а он все писал и писал, вписывая новые строки.

Послышались шаги, и он вновь увидел Майю, торопливо спрятал тетрадь в планшет. Глаза у девушки были с хитринкой, и он решил, что она собирается поквитаться за утреннее.

Майя уселась рядом, но не в тени крыла, а в стороне, подставив лицо солнцу. Потом приподнялась, быстро посмотрев по сторонам, хитро посмотрела на Саблина.

– Эх, позагорать бы сейчас…

– Давай, – Виктор немного оживился, – раздевайся. Подставь тело ультрафиолету…

– Размечтался! – Она пренебрежительно фыркнула. – Об этом только и думаешь, да?

– А чего мне? – засмеялся Саблин. – А вообще, зачем загорать? Знаешь что? Видела за стоянкой сена стожок? Пойдем туда, устрою тебе лекцию о диалектическом материализме и борьбе противоположностей…

– Ты же женат! – захихикала Майя.

– А она далеко, не узнает. Ну как? Пойдешь?

– Размечтался, – заливалась девушка. – По лекциям тебе до нашего замполита далеко. А больше… ну какой с тебя толк? Был бы ты нормальным мужиком, а так, – ее змеиные глаза победно блеснули. – Я девка горячая, не тебе со мной справиться, старый.

– Как-нибудь справлюсь! – обиделся Виктор.

– Как-нибудь и у нас ебут, – развеселилась Майя и быстро ушла, не дав ему ответить.

Этот раунд остался за ней. Он поглядел ей вслед, на во всех отношениях выдающийся, туго обтянутый юбкой зад и, улыбаясь своим мыслям, стал раскладывать чехол. Обмен подколками с Майей давно стал любимым саблинским развлечением. У нее был злой, острый язык, взрывной характер, но между тем с ней можно было говорить буквально обо всем…

– А он спит! – Иванов пихнул в ногу, заставив подскочить от неожиданности.

– Чего тебе? – Виктор протяжно зевнул. Ему так замечательно спалось, и ни за что не хотелось прерывать это занятие.

– Давай, собирай наших. – Иванов безжалостно ухмыльнулся. – Бензин подвезли. Сейчас заправимся, и домой…

Дома, на родном аэродроме, все было, как обычно, тихо и спокойно. По стоянкам слонялись очумевшие от тепла механики, бригада бойцов из БАО, занятая постройкой нового капонира, едва ковыряла лопатами и больше перекуривала, чем работала. Лишь у КП суетливо сновал народ, там же, в новенькой, с иголочки, форме толпилось с полдюжины младших лейтенантов. Судя по их пришибленно-восторженному виду, это были новички, впервые оказавшиеся на фронте. На остальных они таращились со смесью уважения и некоторой опаски.

Из штабной землянки выскочил Лешка Соломин. Увидев Виктора, он, заранее улыбаясь, направился навстречу.

– Здорова, турист! Как откатались?

– Привет! Да никак. Ни одного немца в небе не увидели, – отмахнулся Саблин. – Зря бензин пожгли. Особенно штурмовики отличились. Олени! Куда бомбы кидали – хрен его знает. Зачем летали?

– Все живы, и ладно. – Лешка улыбнулся и понизил голос: – Болтали, что по аэродромам не только вы работали. Вчера пешки ходили на Сталино, их прикрывали «Яки» из семьдесят третьего гвардейского. Так их «мессера» прихватили.

– Ну так и что гвардейцы?

– Хреново гвардейцы… Комполка потеряли, Героя Советского Союза.

– Офигеть! – удивился Виктор. – А у нас чисто было, ни одного гада не встретили. Кстати, а что это за клоуны у КП окопались?

– А это, Витя, краса и гордость ВВС, – Соломин грустно засмеялся, – наше пополнение.

– Лешка, – Саблин вновь посмотрел на группу худых и тонкошеих младлеев, – это не сон, не? Вот же счастье… они как будто из голодного края сбежали.

– Лейтенанта Саблина к командиру! – посыльный прервал их беседу.

Шубин был не на КП, а в своей землянке. Землянка у него была на зависть хороша: просторная, светлая, обшитая фанерой, разделенная крепкой перегородкой на две части. Вторая часть – она же спальня, была за постоянно закрытой дверью, это было царство Галки.

Шубин кого-то нещадно громил. Еще издалека Саблин услышал гневный командирский рев, который с каждым метром все усиливался. Комполка орал, как резаный кабан. Он сыпал проклятиями, матерился и вообще вел себя очень необычно. И желания прерывать этот монолог у Саблина как-то не возникало.

– Смирна-а! – Шубин перешел на ультразвук. – Кру-ухом! Пшел вон!

Дверь распахнулась, и в проеме появился незнакомый горбоносый лейтенант с аккуратными усиками на загорелом лице и застывшей на губах издевательской улыбкой. Он весело подмигнул Саблину, четко козырнул и пошел четким строевым шагом, тяня носок и бухая каблуками о землю. Виктор подобрал отпавшую челюсть…

Шубин сидел за столом и имел вид самый недобрый. Перед ним лежали папки с личными делами, а в помещении витал заметный запах перегара.

– Еще один хер с горы, – заявил он и быстро поправился: – Это я не про тебя тута, а про этого… – Виктор увидел, что у командира задергалась щека. – Прислали на мою седую жопу… чую, мы с ним нахлебаемся. – И пояснил: – Племянник начальника отдела кадров нашей армии. Служил в ПВО, под Ярославлем. Натворил там дел, так его сюда перевели. Ну ничего, – он нехорошо прищурился, – и не таких обламывали. Землю жрать будет… Забудет, как по блядям бегать!

– Ночник? – спросил недоумевающий Виктор.

– Он не ночник, он мудак, – пригорюнился Шубин, – зато дури выше крыши и дядя этот… Эта падла должна была еще вчера прибыть, – невнятно пояснил он и принялся барабанить пальцами по столу. – Вот что, – добавил он, – завтра в девять утра проведешь учебный бой с этим уродом, – он показал глазами на дверь, – и чтобы его побил. Ясно?

– Неа, – сказал Виктор чистую правду.

– Туповата пошла молодежь тута, – вздохнул командир. – Сумеешь его побить, пойдет к тебе в звено! Так что постарайся! У тебя же мотор недавно меняли, так?

– Меняли. На той неделе. Только теперь после вылета весь фонарь в масле. Только… зачем мне такое счастье?

– Я тебе готового летчика даю тута, – возмутился комполка. – Кто мне еще в Саратове плешь проел? Вот! Бери! Да у него налет семьсот часов, бывший инструктор! С новым двигателем управишься. На вертикали с ним попробуй, вряд ли он умеет так на ней драться. И вообще, это приказ. Смотри мне, если проиграешь – парашют тута съешь. – Шубин слегка повеселел, пробарабанил по столешнице какую-то замысловатую дробь и прищурился, размышляя. – Так… прилетит в восемь, – забубнил он себе под нос, – пока то да се. Потом тута завтрак. В девять или в полдевятого? Лучше в девять. Чтоб над аэродромом. Двух зайцев стрельнуть? – Командир бормотал это, глядя в никуда, потом встрепенулся. – Все. Решено тута. Завтра у тебя тренировочный полет с твоим Рябченко тута. Полетаешь, разомнешься. А потом в девять учебный бой с Лариным.

Виктор слегка ошалел. Зачем командиру все это нужно, он так и не понял.

– Теперь второе! – Шубин важно поднял вверх указательный палец. – Дело нужное и в чем-то тута полезное. Новеньких, думаю, уже видел, да? Пополнение, мать его етить. Прямо из ЗАПа, – командир скривился, словно проглотил нечто невообразимо кислое, – сосунки, в общем. Ни хера не умеют, ни хера не могут, зато уже офицеры… Говно… Но раз Родина тута приказала, то будем лепить из говна летчиков.

– А при чем тут я? – осторожно спросил Саблин. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.

– А при том, Витя, – Шубин хмыкнул, – при том. Даю тебе три… нет, отставить тута. Даю тебе две недели и этих сопляков. Делай с ними что хочешь, но чтобы подтянул за это время до уровня своего ведомого. Хотя бы в части теории. Я с ним на днях слетал – нормально у парня получается. Так что он будет теперь со мной летать, а ты себе нового подберешь.

– Это же грабеж, Дмитрий Михайлович, – возмутился Виктор, – я вам Кольку не отдам.

– Грабеж, – ехидно ухмыльнулся Шубин, – он самый. Да ладно. Шучу я, шучу. Никто на твоего Рябченко не покушается. А вот за пополнение возьмись. Бензин вам выделю, помещение тоже. Будет этакое учебное звено, с тобой во главе.

– А чему их учить?

– А всему, Витя. Всему, что на войне нужно. – Командир поглядел на его скептически вытянувшееся лицо и добавил: – Завтра их будут по эскадрильям распределять. Один в твое звено достанется. Будет твоему Ларину ведомым. Так что можешь заранее присмотреться, утром шепнешь, кого выбрал. И не строй из себя юную комсомолку, впервые тута член увидавшую. Все равно не поверю. Делай что хочешь, но пацанов этих подтяни. Если будут, как Рябченко, лично тута расцелую.

– А почему я, Дмитрий Михайлович? – Приказ Шубина ему сильно не понравился, и Виктор предпринял последнюю попытку переубедить. – Это как бы комэсков работа. Да и ведущие все равно будут рассказывать и показывать.

– Это, Витя, так, – Шубин вздохнул, – но есть и другая сторона. Я на днях облетал наших рядовых летчиков, и у меня сложилось мнение, что твой Рябченко любому из них фору даст. Это меня радует. И я желаю, чтобы таких пилотов у нас стало побольше. Так что дерзай, – он засмеялся, – модельки тебе в руки и конспект на шею. Чтобы завтра утром план занятий принес тута.

– Вы таки шутите, товарищ майор? – попробовал поторговаться Виктор. – Этих орлов нужно откормить сперва, а вы мне две недели… Я с Рябченко два месяца не слазил, и это при том, что учил двоих. А вы мне целую ораву на шею посадить хотите и чуда требуете. Я таки вам не господь бог.

– Ты, Витя, не старый еврей, поэтому торговаться я с тобой не буду! – отрезал командир. – Я приказываю! А ты научи… Кстати, – Шубин оживился, что-то вспомнив, – с тобой замполит по поводу приема в партию не общался? Сказал ему, что подумаешь? Ну ты, Витя, дурак. Я и сам-то крепок бываю задним умом, но ты меня переплюнул. Подумает он тута! Ишь ты… Слушай старших, а я тебе советую вступить. Рекомендацию тута напишу.

Солнце уже клонилось к земле, подкрашивая горизонт алым. В синем небе там и сям висели облака. Крутобокие, тугие, ослепительно белые на востоке и розовые на западе. У столовой уже собирались летчики – прикидывая меню и строя планы на вечернюю киноленту. Виктор сегодня «пролетал мимо». Из землянки командира он вышел, кипя от злости. Походил кругом, порываясь вернуться и закатить скандал, но, немного успокоившись, решил, что ругаться и отстаивать свои интересы уже поздно. Тогда он направился к своим новоявленным подчиненным. Но младшие лейтенанты имели настолько испуганно-восторженный вид, что ему даже стало их немного жалко. Идея излить на новичков свое негодование сгинула на корню. И он, не говоря ни слова, ушел.

На стоянке царила идиллия. Мотористка с оружейницей расселись на пустых баллонах и что-то живо обсуждали, Палыч лениво курил в стороне. Судя по всему, к послеполетному обслуживанию самолета никто еще не приступал.

– Экипаж, становись.

Они неторопливо построились, недоуменно поглядывая на командира.

– Какого хрена? – начал Виктор. – Вы на войне или на курорте? Истребитель не обслужен, весь в масле, а вы тут херней маетесь? Думаете, что если я еще никого не отодрал, то на службу можно болт положить? А вот хрена!

Не ожидавшие столь внезапной и беспричинной вспышки гнева девушки испуганно вжали головы в плечи. Палыч удивленно задрал брови.

– Витя, ты чего? – спросил он.

– А ну смирна! – закричал Саблин. – Не Витя, а товарищ командир. Распустились, мать-перемать…

Он разорялся минуты две, выплескивая все, что накопилось. Наконец выдохся, успокоился. Смирнова с Ложкиной побледнели и выглядели потерянными, Палыч же недобро прищурился. Виктор даже подумал, что несколько перегнул палку, однако мысль включить заднюю его и не подумала посещать.

– Значит так, товарищ Малышев, задание первое… Я сегодня обратил внимание на отвратительное качество внешней отделки моего истребителя. Все эти выступающие латки, щели, вмятины и потеки краски, – он, наконец, дошел до цели своего визита на стоянку, – это все убрать. Вот тут дамы болтаются без дела, пусть займутся. Всяко полезней, чем чесать языком.

– Так ведь сколько раз латать приходилось? – попытался отбиться Палыч. То, что Виктор перешел на официальный тон и даже назвал техника по фамилии, подействовало на него странным образом. Злость из взгляда пропала, но он начал удивительным образом багроветь, – конечно, он не будет скорости набирать…

Виктор взмахнул рукой, заставив Палыча замолчать.

– Чтобы сиял, как у кота яйца, – тихо сказал он. – Там работы не так уж и много, всего лишь, как говорят немцы, «зашпаклирен унд полирайт». Чтобы к завтрашнему утру управились.

– Не успею до утра. И вообще, без приказа старшего техника эскадрильи я такое делать не стану.

– Палыч, – Виктор нехорошо ощерился, – вот не доводи до греха. Согласись, что накосячил и самолет запустил. Или мне к старшему технику идти, чтобы он тебе лично приказал?

Палыч зло вскинулся, и они с Виктором принялись буравить друг друга глазами, потом техник скис и отвернул взгляд.

– Второе, – Виктор понял, что Палыч сдался, – это сраное масло. Меня уже затрахала эта вечная грязная херня на фонаре.

– Так сальников нету. Я уже сколько у помпотеха спрашивал…

– А кого мне спрашивать, когда я пытаюсь немцев высмотреть, а у меня на стекле серая муть?

Плечи у Палыча поникли.

– Ну и третье. Смирнова, Ложкина – свободны. Палыч, – Виктор дождался, когда девушки отошли подальше, и заговорил тихо, – сними кислородные баллоны и, пожалуй, один баллон сжатого воздуха.

– Это еще зачем? – удивился техник.

– Завтра надо учебный бой выиграть. Очень надо…

…Младшие лейтенанты были там же, где он их и оставил. Смотрели по сторонам, переминаясь с ноги на ногу. Рядом, грудой, лежали их фанерные чемоданчики. Никому не было до них никакого дела, и, видимо, это новичков сильно угнетало.

– Становись!

Они быстро и четко построились – видимо, сказывались вколоченные в авиашколе и отшлифованные до совершенства в ЗАПе навыки строевой подготовки. На Виктора уставились пять пар глаз, и в этих глазах настороженность смешивалась с надеждой и даже радостью, а любопытство с показным равнодушием. Пять пар глаз, пять человек, каждый со своим характером, своей жизнью, своей судьбой. У всех дома ждут матери, все надеются вернуться, выжить, победить. Виктор отогнал так нежданно приваливший приступ сентиментальности и козырнул.

– Лейтенант Саблин, – представился он, – некоторое время буду вашим… инструктором. Имя, фамилия, – обратился он к правофланговому. – Какое училище заканчивали? Общий налет и налет на «Яках».

– Вячеслав Морозов. – Правофланговый, высокий, худой и носатый, вышел вперед. – Батайское авиационное училище. Налет семьдесят один час, из них на «Яках» семнадцать.

– Остряков Николай. – Второй был еще юнец, долговязый, в грубых солдатских ботинках с обмотками. Лицо его, совсем еще по-мальчишески свежее, с легким пушком на щеках, выражало столько благоговения перед Виктором, что тому стало неудобно. – Борисоглебская летная школа. Налет пятьдесят три часа. На «Яках» одинна-дцать.

– Ковалев Игорь. – Третий щеголял в видавшей виды, выгоревшей гимнастерке, чем резко выделялся на фоне своих имеющих новенькое обмундирование товарищей. Жидкие усы на его лице выглядели нелепо, лишь подчеркивая молодость их владельца. – Батайское авиационное училище. Шестьдесят шесть часов, из них на «Яках» девять.

– Ковалев, – удивился Виктор, – а чего это у вас усы?

– Это для солидности, – Ковалев отчаянно покраснел, а его товарищи захихикали. – Командир уже сделал замечание, я сбрею.

– Абрамов Василий. – Четвертый имел правильно-красивое лицо голливудской кинозвезды и белозубую застенчивую улыбку. – Сталинградское авиационное училище. Налет шестьдесят три часа, на «Яках» двенадцать.

– Лоскутов Илья. – Пятый был невысокий и щуплый и этим немного напоминал Рябченко. – Налет семьдесят часов, на «Яках» восемь. Закончил Батайское авиационное училище. – Голос у него оказался на удивление низким, басовитым, совсем не под стать такому тщедушному телу.

– Вот и познакомились. – Виктор вновь обвел взглядом замерший строй. – Скоро всех вас распределят по эскадрильям и прикрепят к ведущим. Будете заново сдавать зачеты, оттачивать технику пилотирования, взаимодействие. Но сперва с вами буду заниматься я. Будем летать, будем изучать все то, что вам не рассказали в запасном полку и в училище. Сразу предупреждаю, что график занятий будет очень плотный. Легко не будет. Во-просы?

– Товарищ лейтенант, а когда мы в бой? – спросил Абрамов. – Сколько же можно учиться?

– Учиться нужно постоянно, как нам завещал товарищ Ленин! – отрезал Саблин. – А в бой вам, надеюсь, не скоро. Что бы вы там про себя ни думали, но сейчас еще рано.

Ребята поскучнели. На их лицах легко читалось неверие.

– Ишь ты, – рассердился Виктор, – Аника-воины. Богатыри, блин! Вы пока еще никто, и звать вас никак. Налет в целых шестьдесят часов – это, конечно, здорово, но для немцев вы мясо, отметки на руле направления, не более. Поэтому чем вы больше впитаете знаний, чем лучше отработаете взаимодействие, тем больше у вас шансов выжить. Поэтому и придуманы все эти занятия. Ясно?

Он в очередной раз обвел глазами строй. Пять свежеиспеченных летчиков, в свою очередь, внимательно изучали его. Но как выбрать из этих пяти лучшего? Не имея возможности провести с ним учебный бой, не имея времени, чтобы погонять его по знанию теории, да и вообще узнать о человеке больше, чем фамилия и налет. Нужно было что-то придумать. Тут Виктора осенило, он вспомнил свой второй в новой жизни вылет, когда на его «МиГ» заходил истребитель Шубина. Выставив перед собой руки, как если бы они лежали на органах управления самолетом, Саблин скороговоркой выпалил:

– Вы в горизонтальном полете. Скорость триста пятьдесят. Сзади водит носом «мессер», до которого сто метров. Времени секунда. Ваши действия?

Строй молчал, новички непонимающе таращились на новоявленного и такого странного инструктора. Прошла секунда, вторая, третья, и лишь тогда в глазах Острякова мелькнуло озарение. Выйдя вперед, он взялся за кисти рук Саблина.

– Прибрать газ, – сказал вчерашний курсант и толкнул левую руку Виктора к его животу, – а потом ручку вбок и на себя. И ногу еще можно дать.

– В штопор решил самолет загнать, да? – решил уточнить Саблин.

Остряков залился румянцем и утвердительно кивнул. Остальная молодежь загудела, предлагая свои варианты, но было уже поздно, Николай опередил всех. «Значит, явно не дурак, – подумал Виктор, – умеет думать. Вот только налет мал. А с другой стороны, главное, чтобы голова хорошо варила, а свое он еще налетает. Решено! Скажу Шубину, чтобы этого дал».

– Хорошо, – сказал Саблин, – принимается. А теперь, пожалуй, займемся самым важным на войне делом. В столовую шагом марш!

…– Ну как, полетим? – Ларин подошел к саблинскому «Яку» и замер пораженный. – Вот это да-а!

«Русалка», «раскапотированная» Палычем, предстала во всеоружии. Калибр оружия повергал в легкий ступор любого неподготовленного.

– Ты еще здесь? – Виктор натянул шлемофон. – Давай к машине, через четыре минуты вылетаем!

– Командир, – заявил Ларин, не трогаясь с места и не отрывая взгляда от «русалки», – если тебя побью, то эту девку себе заберу!

– Размечтался, – фыркнул Виктор, – к машине бегом марш! И вазелин не забудь, пригодится…

Пара истребителей кружила в небе, гоняясь друг за другом. Ревели тысячесильные моторы, срывались с крыльев потоки воздуха, перегрузки вдавливали летчиков в сиденья. Однако с земли это воспринималось иначе. С земли казалось, что в небе кружатся две жужжащие мухи, и только опытный взгляд профессионала мог различить все нюансы учебного боя.

– Хорошо б-бьются, черти, – генерал-майор отвел взгляд от неба и посмотрел на стоящего рядом Шубина, – к-кто в небе?

– Лейтенанты Саблин и Ларин.

– Са-саблин, – комдив прищурился, – с-седой такой? Как же, п-помню. Тот, что за один д-день жениться успел? У которого голая д-девка нарисована?

– Так точно, он, – сразу ответил Шубин, – а второй Ларин, подарочек ваш.

Генерал молча кивнул и уставился в небо.

– Такое хамло, – кипятился комполка, – ему в приказе прибыть в полк шестого, а он опоздал на день. Нашел в селе молодку, медовый месяц тута устроил.

– Летчик с-сильный, – не отрывая взгляда от неба, добавил генерал. – Товарищ N за него п-просил…

– Он у меня из-под ареста не вылезет тута! – продолжал кипятиться Шубин. – Сто грамм не увидит, ему чай за праздник пойдет. Я его научу тута…

– П-правильно! Надо воспитать. П-поможем! – поддакнул генерал и тут же сменил тему: – П-про Баранова слышал? Командира семьдесят третьего?

– Сбили его позавчера, – Шубин пожал плечами, – подробностей нам тута не доводили.

– Летчику его, Соломатину, Г-г-героя дали. Отмечали всю ночь. А утром ему лететь, п-пешки на Сталино п-прикрывали. Вот его «мессера» и п-подрезали. Так что с-смотри мне.

Генерал вновь уставился в небо. Там к тому времени один из истребителей захватил преимущество по высоте и теперь яростно атаковал второго, вынуждая его спускаться все ниже и ниже.

– Ишь ты, – сказал комдив, – на вертикалях п-п-переиграл. М-м-молодец! Кто это?

– Саблин, – Шубин лишь мельком глянул в небо, – его двадцатьчетверка выше. Мой ученик, еще в сорок первом тута со мной ведомым летал.

Генерал одобрительно цокнул языком.

– Кстати, – Шубин решил воспользоваться моментом, – у меня из командного состава не хватает штурмана эскадрильи. Вот думаю, может, Саблина поставить на эту должность? Летчик он хороший, – комполка показал большой палец, – в полку его уважают…

– С-саблин х-х-хулиган, – генерал поморщился, – это он з-зимой твоего П-пруткова убить х-хотел?

– Прутков не мой, Прутков вообще мудак, – не очень дипломатично ответил Шубин. – На той неделе приносил тута на себя наградную. На подпись. В полку тута у заслуженных летчиков наград меньше, чем у начштаба. Как так? А с Саблиным у него личные мотивы. Живут тута как кошка с собакой.

– Х-хватит! У меня в-ваши с П-прутковым дрязги в-вот где, – комдив чиркнул большим пальцем себе по горлу. – С-скоро обоих сниму к чертям с-собачьим… Про Саблина твоего п-подумаю. Хотя… х-хорошая идея. В тридцать первом гвардейском должность замкомэска тоже вакантная. – Он усмехнулся, глядя, как вытянулось у Шубина лицо, и снова сказал: – П-подумаю.