Читать книгу Вино мертвецов - Ромен Гари - Страница 7

Тюлип сжал зубы, чтобы не слышать, как они стучат. Тогда у него начала трястись вся голова. Все же постепенно он успокоился и еще раз от души помочился. Тут ему совсем полегчало, и он уже вытянул руки, чтобы ощупью двинуться дальше в кромешной тьме, но вдруг – крысиный писк, кошачий мяв, взмах крыл летучей мыши, – и три мерзейших скелета, откуда ни возьмись, возникли посреди прохода и, хрустя костями, опустились на корточки около заросшего мхом могильного камня. Маленький жевал кусок голландского сыра, большой держал перед собой истекавшую воском свечку, а средний что-то рассказывал.

– Ну да, – веско сказал он скрипучим женским голосом, – последний раз мне разрешили выйти на поверхность… года два, что ли, тому назад. Или, может, чуть меньше… Под землей время летит так быстро! Во всяком случае, тогда еще у меня оставалось достаточно мяса на костях, чтоб можно было показаться на глаза живым. Хотя черви к тому времени уже завелись, а внутри так и вовсе все изъели: сердце, брюхо, печенку… Кишмя кишели, ползали, извивались, щекотались, в костяшки забирались… страшное дело, как эти твари костный мозг обожают! Самое для них лакомство. Но снаружи-то еще было не видать. Разве что в метро от меня пованивало. Так, самую малость! Первым делом я, понятно, к деткам своим побежала. Всех навестила: Кармен, Ноэми и Жюло… Думала, им приятно будет, они же так любили свою мамочку! Начала с младшенькой, с Кармен. Их с мужем тогда еще из старого дома не выкинули, но, похоже, к тому шло – я, как вошла, на хозяина наткнулась. Маленький такой, толстенький, с бакенбардами. Консьержку распекал за то, что уголь у него воровала. Латижели, говорите? Сейчас узнаю, дома они или как. “А зачем вам Латижели?” – консьержка спрашивает. “Вам-то, – говорю, – что за дело? Может, я мамаша ихняя”. – "Мамаша? – говорит хозяин. – Так может, вы, дамочка, заплатить за них желаете? А то они уж целый год как не платят!” А я ему: “Сами вы дамочка! Что ж вы их на улицу-то не выставите?” – “Чего-чего?” – он спрашивает. А консьержка ахает: “Ну и ну!” И вылупились на меня оба. “Чего, – говорю, – уставились?” – “Да так, – хозяин говорит, – ничего. Мы-то, – говорит, – думали, вы взаправду мамаша ихняя”. – “Мамаша, – говорю, – и есть. И что с того?” – “Да так, – говорит, – ничего. Мое дело сторона. Но коли уж вы к ним идете, передайте: еще раз кто-нибудь из их паршивцев на лестнице напрудит или кучу навалит, шею сверну!” – “Во-во!” – консьержка поддакивает, а сама меня оглядывает да принюхивается. “Чего, – спрашиваю, – опять уставилась, гусыня? Мое, что ли, дерьмо на лестнице?” – “Сама гусыня! – отвечает. – Дерьмо-то не твое, но ты его, похоже, жрешь!” Я ей: “Шалава!” Она мне: “Ханжа!” Я ей: “Мразь!” Она мне: “Стерва!”

– Господи помилуй! Агониза, милочка! – вскричал большой скелет, взмахнул свечой и стыдливо прикрыл лицо. – Какие ужасные слова! Вы вводите нас в краску! Правда, Падонкия, милочка?

Скелет с голландским сыром открыл было рот, но, не найдя что сказать, снова стал шумно жевать.

– Что хочу, то и говорю, Полипия, милочка! – огрызнулась рассказчица. – Так вот, я, значит, ей: “Мразь!” А она мне: “Стерва!” Мы бы собачились и дальше, да вмешался хозяин. “Хорош! – говорит. – Не заводитесь. А вы, мадам, скажите там, чтоб через две недели духу их тут не было. Не надо мне от них и денег, пусть только убираются! Терпеть не могу малявок!” Плюнул на пол и пошел прочь.

– Ну и скотина этот ваш хозяин! – рявкнул высокий скелет, так что у Тюлипа мурашки по спине побежали, а подземелье ответило гулким эхо. – Ну и скотина! Правда, Падонкия, милочка? Детишки – это же чудесно!

– Да! – с вожделением согласилась пожирательница сыра. – Особенно прожаренные в меру, да с хренком, да с каштановым пюре! Ммм…

Она сочно рыгнула, вздохнула и снова принялась за свой кусок.

– Так вот, – продолжила Агониза. – Он, значит, плюнул и ушел. А я консьержке говорю: “Паскуда!” – и харк ей в рожу. А она мне: “Падаль!” – и тоже харк! Тогда я снова харк! И, чтоб последнее слово за мной осталось, дунула вверх по лестнице и постучала к своим в дверь. Слышу: “Кто там?” – голосок моей Кармен. И тут же голос Люсьена: “Это хозяин, душечка! Я открываю газ!” – “Да погоди, – говорит ему Кармен, – вдруг он нам даст последнюю отсрочку!” – “Не даст, не даст! Нет, душечка, я открываю газ!” А Кармен отодвинула засов, видит – это я. “Ой, мама! Это мама!” – говорит, а сама побелела. Я ее потрепала по щечке, гляжу, а из другой, полуоткрытой двери высунул голову Люсьен. Как увидал меня, как заорет: “Батюшки-светы! Газ! Открываю газ!” Тут у него между ногами пролез малец, бегом к Кармен и ну тянуть ее за юбку. Она: “Чего тебе, малыш?” А он, сопляк, хихикает: “Да вот Жожо опять сожрал… ”

При этом слове скелет с голландским сыром отчаянно заскрежетал костями:

– Что, что сожрал?

Большой скелет рывком вскочил, крутанул пируэт и тоже крикнул:

– Да! Что же? Говорите скорей, Агониза!

– Так не перебивайте меня каждую минуту! – с досадой взвизгнул третий. – “Да вот, – сопляк хихикает, – Жожо опять сожрал… пуговицу от своих штанов!”

– Ммм… – со смаком протянула пожирательница сыра.

– Кармен всполошилась, побледнела еще больше: “Он же умрет! Несчастное дитя умрет! Люсьен! Люсьен! Не стой столбом! Сделай же что-нибудь!” А он стоит и хлопает глазами, весь тоже белый. “Я только одно могу, моя душечка, сделать – открыть газ!” А малец ему: “Задолбал ты нас своим газом!” – и ухмыляется. “Слышишь, душечка? – это уже Люсьен моей доченьке. – Нет, ты слышишь, что несет твой сыночек!” – “И правильно! – я говорю. – Ничего с молокососом не сделается. Не помрет. А и помрет – одним ртом будет меньше, не беда!” Кармен бледнеет еще пуще: “Мама!” А Люсьен говорит: “Слышишь, душечка? Нет, ты слышишь, что несет твоя мамаша? Я открываю газ!” Но не тронулся с места. А малец, руки в карманы, говорит им: “Не знаю, – говорит, – что вам обоим не понравилось! По мне, так она клевая!” И дерг мать за юбку: “Это что, моя бабка?” – “Ну да”. – “Вот здорово! Мне бы такую цыпочку! – малец-то говорит. – Матерая. Небось работает как зверь!” А я и говорю дочурке: “Кармен, доченька, малыш-то – вылитый покойный твой папаша. Держи, – говорю, – сорванец! Выпей за мое здоровье!” И даю ему монетку двадцать су. Он цап! – и поскорей ее разглядывать, ощупывать, обнюхивать, подкидывать… на зуб попробовал, одобрил, сплюнул и юрк назад между отцовских ног. А Люсьен говорит: “Слышишь, душечка? Нет, ты слышишь, что несет твой сыночек?” – “Да слышит она, слышит, – отвечаю. – Вы нас уже достали! Шли бы уж, что ли, открывать свой газ!” А он мне: “И открою! Слово чести! Но у меня тут кой-какой должок остался! Хи-хи-хи-хи!” И ржет, да так, что глаза закатились и зубы стучат. “Кармен, – говорю, – он, что ли, тронулся?” А она: “Ничего он не тронулся! Но ты же знаешь, он уже пять лет как ходит без работы”. А тут малец опять выныривает у папаши между ног: “Мама, мама! – кричит. – Вот потеха! Я дал Жожо спички, а он их сожрал!”

– Ммм! – облизнулась пожирательница сыра.

– Люсьен опять свое: “Я открываю газ!” – и ни с места. А Кармен побелела: “Боже мой! Зачем, Нене, ты дал малютке спички? Целых сорок сантимов коробка, а в доме денег нет, ты что, не знаешь?” А тот ей важно так: “Не в деньгах счастье! И потом, я ж не думал, что он их сожрет. Я думал, только так, пожар устроит, да и всё!” А Люсьен: “Слышишь, душечка? Нет, ты слышишь, что несет твой сыночек?” А Кармен в слезы: “Кто, как не ты, мне его заделал!” А я: “Что правда, – говорю, – то правда. Детишек делать, это вы умеете!” Люсьен опять: “Я открываю газ! – Аж зубами скрежещет. – Кто виноват, что ваша дочь, только тронь, сразу и забрюхатеет?” – “А кто вас просит трогать? – говорю. – Кто вас просил на ней жениться?” Он: “Ха-ха-ха! Слышишь, душечка? Опять твоя мамаша завела свою старую песню!” – “Никакая, – говорю, – это не песня, а чистая правда! Зачем вы увели Кармен, мою малютку! Она мне так была нужна!” А он: “Нужна, конечно! Чтоб на панель послать! Я открываю газ!” А я ему: “Повесьтесь лучше – дешевле обойдется!” А он: “Как ни крути, а похороны, дорогая теща, оплачивать-то вам!” – “Еще чего! – я говорю. – Безработных никто не хоронит. Выкидывают вон к чертям собачьим!” Он чуть не захлебнулся. “Слышишь, душечка?! Нет, ты слышишь, что несет твоя мамаша?” А тут опять малец пролез между отцовских ног: “Хватит вам уже лаяться! Жожо опять сожрал носок!”