Читать книгу Что не стоит делать невидимке - Росс Уэлфорд - Страница 9

Ба говорит, что у мамы в моём возрасте тоже было акне, но она это переросла и сделалась «такой прелестной юной леди».

Это правда. На фотографии в моей комнате у неё коротковатые светло-рыжие волосы и огромные, слегка печальные глаза. Из-за них я иногда думаю, что она знала, что умрёт молодой, но потом смотрю на другие фото, где она смеётся, и думаю, что вовсе она не была печальной. Просто – не знаю – слегка… помешанной?

На тот случай, если вам интересно, грустно ли мне – я едва её помню. Она умерла, когда мне было три. Рак.

Мой папа к тому времени уже бросил нас. Ушёл, исчез. «И скатертью дорожка», – постановила ба. Ей почти невыносимо произносить его имя (Ричард, хотя, как по мне, выглядит он скорее как Рик), и единственное его фото, которое у меня есть, – это зернистый снимок, сделанный вскоре после моего рождения: мама держит меня на руках, а папа стоит с ней рядом, улыбаясь. Он худой и бородатый, волосы у него длиннее маминых, а глаза прячутся за тёмными очками, будто он какая-то рок-звезда.

«В больницу заявился поддатый, – сказала ба во время одного из наших (очень) редких разговоров об этом. – Это было его обычное состояние».

Мама с папой не были женаты, когда я родилась, но поженились позднее. Мне дали мамину фамилию, Ледерхед – у ба такая же. Вот что написано в моём свидетельстве о рождении:

Дата рождения: 29 июля

Место рождения: госпиталь Святой Марии, Лондон

Мать: Лиза Энн Ледерхед

Род занятий: учитель

Отец: Ричард Майкл Малкольм

Род занятий: студент

И так далее.

Расскажу вам краткую версию. В любом случае, это практически всё, что я знаю. Ба не склонна об этом распространяться, потому что, как мне кажется, это слишком уж её расстраивает.

Когда ба была маленькой, она переехала в Лондон и выросла там. Они с дедом разошлись где-то в 1980-х. Теперь он живёт в Шотландии со своей второй женой (Мораг? Не помню). Маме было двадцать три, когда у неё родилась я. Ба говорит, они с папой не планировали заводить семью – просто так вышло.

Папа исчез, когда я была маленькой. Это было не такое исчезновение, при котором вызывают полицию и так далее. Не было никакой загадки. Он просто «скрылся с места происшествия» и, если верить ба, обитает сейчас где-то в Австралии.

Последний раз мы разговаривали о нём несколько недель назад.

Мы всегда пьём чай, я и ба, когда я возвращаюсь из школы, с тех самых пор, как мне исполнилось семь. Знаю: большинство семилеток пьют молоко или сок, но только не я. Чай и тортик или печенье. И никаких там кружек: приличный чайник, с фарфоровыми чашками и блюдцами, плюс сахарница, хоть ни одна из нас не кладёт в чай сахар. Просто для красоты. Поначалу чай мне не особо нравился. Очень уж он был горячий. А теперь ничего, люблю.

В школе, на уроке воспитания личности у мистера Паркера, мы говорили о профессиях. Я, как обычно, тихонько сидела на задней парте, когда разговор зашёл о том, чьи родители чем занимаются и как люди иногда идут по родительским стопам. А всё, что я знала про своего папу, – это то, что он был «студентом», если верить моему свидетельству о рождении.

Я пару дней вынашивала план, как бы поднять эту тему. Ба наливала чай, и я спросила её, почему папа исчез – как вступление к вопросу, что он изучал.

Вместо того чтобы ответить прямо, она сказала:

– Твой отец вёл очень дикую жизнь, Этель.

Я кивнула, не особенно понимая.

– Он сильно пил. Слишком много рисковал. Полагаю, ему хотелось жить без ответственности.

– П… почему?

– Я правда не знаю, милая. Думаю, это всё от слабости духа. Он был слабый и безответственный человек. Некоторые мужчины не в состоянии выполнять отцовские обязанности, – сказала ба. Её очки сползли вниз по носу, и она посмотрела на меня поверх них. – Думаю, твой отец был одним из таких.

Это было самое доброе, что она когда-либо о нём говорила. Не бывало почти ни разу, чтобы она упомянула его, не произнеся слов «пьяный» и «по-детски». Она всегда напрягает плечи, поджимает губы, и по всему её виду становится ясно, что она предпочла бы говорить о чём угодно, кроме моего папы.

Мы так и не добрались до вопроса, что же он изучал, потому что ба сменила тему, рассказав мне, как отчитала этим утром какого-то юношу, сложившего ноги на сиденье в метро.

В общем, сейчас мы живём вдвоём, я и ба, там, где ба родилась, на ветреном северо-восточном побережье в городке под названием Уитли-Бэй. Правда, по мнению ба, живём мы не в Уитли-Бэй, а вовсе даже в Монкситоне – чуть более элитном районе, который, как сказало бы большинство людей, начинается по меньшей мере в трёх или четырёх улицах западнее. Я всё равно считаю, что живу в Уитли-Бэй. Так что мы счастливо проживаем в одном доме, но, видимо, в разных районах.

Я говорю – вдвоём, я и ба. На самом деле есть ещё прабабуля – мама ба. Но она не то чтобы здесь. Ей почти сто, и она «живёт в своём мире», как говорит ба – но не в плохом смысле. Год назад у неё был удар – это когда из мозга течёт кровь; потом были «осложнения», и она так толком и не поправилась.

Прабабуля живёт в пансионате в Тайнмуте, в паре миль от нас. Она не очень разговорчивая. В последний раз, когда я её навещала, мои прыщи цвели буйным цветом, и она вытащила из-под шали свою крохотную лапку и погладила меня по лицу. Потом она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не произнесла ни звука.

Иногда мне интересно, что было бы, если бы она всё-таки сказала что-то. Изменило ли бы это то, что случилось дальше?