Читать книгу Бабай всея Руси, или Операция «Осень Патриарха» - Ростислав Мурзагулов - Страница 7

Претендентом номер один на бабайский трон был, само собой, тот, кого хотел видеть своим преемником сам Бабай. Роман Желтокнязев уже был объявлен преемником стареющего лидера и назначен премьер-министром областного правительства.

Но крылья Роману едва не подрезали прямо на взлете. За пару дней до подписания указа об этом назначении к Бабаю записался на прием генерал Асмодеев…

Генерал был старорежимным силовиком. Исключительно интересной личностью исчезающего вида. Главной целью его жизни было – служить. Именно служить, а не работать в органах. Служить, как верный пес служит своему хозяину.

«Что за времена наступили? Служить некому», – опрокинув третий подряд стакан коньяка, со слезами на глазах сказал Асмодеев однажды, когда понял, что его и Бабая власть кончилась. Пусть не де-юре, но де-факто уж точно. Губернская элита обмельчала, стала лишь тенью столичной и не вершит больше судеб миллионов людей.

Своей работой он считал силовое обеспечение именно такой, вершащей миллионы судеб власти. Он был профессионалом высшей возможной пробы. Он знал все обо всех. О каждом чиновнике. О каждом коммерсанте. О каждом уголовном авторитете.

Но это не означало, что он с утра до вечера носился с дубиной за всеми по всем известным ему поводам.

Он понимал, что человек (в том числе и чиновник) – грешен, а законы – слишком строги. «Был бы человек – статья найдется», – любил говаривать он расхожую фразу, будучи на собственном жизненном опыте уверенным ровно на 100 % в ее буквальном семантическом наполнении. И считал, что если за буквально каждое нарушение закона посадить каждого, то сядут все 4 миллиона жителей Бабаестана. Предпоследним он должен будет отправить в тюрьму Бабая, а последним – недрогнувшей рукой – самого себя.

Это было бы неправильно, ведь если сидеть будут все, кто будет обеспечивать функционирование государства? Примерно так рассуждал генерал.

Этот ход мысли подсказывал ему, что сажать или не сажать тех или иных людей – нужно решать в зависимости от государственных интересов и политической целесообразности.

Гораздо важнее формального исполнения законов для него было следование людьми на всех уровнях кастового Бабаестана «понятиям», неким негласным представлениям слоев общества о совести.

«Принцип Джавахарлала Неру гласит, что брать надо в меру!» – улыбаясь и пристально глядя собеседникам в глаза, говорил он, выпивая с чиновниками. И каждый прекрасно знал, что в этой шутке нет ни малейшей доли шутки. Что, если чиновник, отвечающий, например, за строительство, в целом нормально выполняя свои обязанности, заведет на рынке свою фирмочку среднерыночного размера, которая будет строить и зарабатывать, пусть даже и на госконтрактах – генерал Асмодеев похлопает как-нибудь такого чиновника по плечу в ходе застолья и скажет: «Молодец, парень. Не грубишь». Чиновник в ответ взбледнёт и выдавит из себя что-то вроде:

– Ну я же С ПОНЯТИЕМ человек, не бандит какой-нибудь.

А вот если тот же чиновник со своей фирмой начинал наглеть, занимал год от года все приближающуюся к ста процентам долю рынка, остальные предприятия душил и обкладывал данью – на такого беспредельщика заводилась папка, куда аккуратно складывались особенно выпуклые факты. Потом папка относилась Бабаю, и он, как правило, абсолютно и слепо доверяясь верному легавому, незамедлительно выписывал нарушителю принципа Неру «волчий билет».

Иногда бывало и наоборот. Кто-то из конкурирующих силовых организаций приносил Бабаю компромат на какого-либо чиновника. Бабай в таких случаях никогда вслепую решение не принимал и просил Асмодеева проверить информацию.

Однажды, когда я заведовал в бабаевском аппарате пиаром, компромат принесли на меня. Асмодеев пригласил меня в свой красивый кабинет на Успенской улице, налил до краев два стакана «Хеннесси» и начал без предисловий:

– Бабай попросил тебя проверить. Кто-то сказал ему, что ты вместе с Веременко втихаря собираешь медиахолдинг. С прицелом на следующие выборы…

Стальной холод его глаз немецкой овчарки не оставлял никакого выбора. Несвязные признания в совершении ряда преступных деяний потекли из меня, тогда 25-летнего щегла, сами собой:

– Радмир Устинович, ну да, я купил… Ну то есть на родню записал, так что не я, так-то… несколько СМИ у оппозиционеров, и у Веременко тоже… Но не против же Бабая! Наоборот, пусть люди читают, доверяют информации, мы же там будем государственные интересы аккуратно проводить! Ну а если заработаю чего заодно – я ж не украл, а на свои купил?!..

В горле пересохло. Сделав большой глоток коньяка, я уже представлял себе стены камеры и все такое. «Злоупотребление служебным положением в личных интересах», – кажется, так закон говорит о таких, как я, деятелях. Я ведь еще не знал тогда, что Асмодеев живет, как он же говаривал, «не по закону, а по совести».

– Я знаю, сынок, – неожиданно для меня сообщил он. – Поэтому и рассказываю тебе про поручение Бабая. Информацию по тебе ему «конторские»[11] принесли. Я-то не стал его этим беспокоить, видел, что ты не грубишь. Так что тебе надо поаккуратнее вести себя пару месяцев. Открыто не встречайся с подельниками своими по холдингу. По телефону ничего не обсуждай. Когда тебя и они, и мы с прослушки снимем, я дам знать. Но лучше вообще на всякий случай всегда имей в виду, что любое твое слово могут услышать, записать и использовать против тебя. Хоть с женой говоришь, хоть с другом, хоть с подругой. Ты в политике теперь, сынок. Плесни-ка еще коньячку.

Лихорадочно схватив бутылку за круглое пузо трясущейся рукой, я почему-то начал наливать «через руку». Так говорят, когда кисть правой руки при разливе вращается по часовой, а не против, как обычно.

Тут глаза Асмодеева недобро сверкнули:

– Слава, ты умный мальчик и нравишься мне. Но если ты вот так будешь наливать – то далеко не пойдешь!

Порядок разлива коньяка, очевидно, тоже был установлен кодом из свода асмодеевских понятий, нарушать которые было нельзя ни в одном из параграфов.

А на тех, кто понятия нарушал, продолжали перманентно пухнуть папки. Папка Желтокнязева достигла предельных значений толщины, на его беду, аккурат перед возможным назначением. К тому же Асмодеев знал о возможности такого назначения и решил рассказать Бабаю, чего накопилось о возможном преемнике по линии нарушения неписаного кодекса поведения чиновника.

Бабай листал папку, чернея от листа к листу все больше.

– Думаешь, действительно Рома убил его?

Речь шла о нашумевшем убийстве одного из силовиков, расследовавших коррупцию в ведомстве, которым как раз руководил в те годы Желтокнязев.

– Есть данные в пользу такой версии, шеф. Не сам, конечно. Но может быть причастен. Полностью мы работу не закончили по этому эпизоду. Но там и хорошо исследованные есть, посмотрите.

Вечером Бабай решил сообщить сыну новость о том, что они чуть не доверили судьбу родины и семьи человеку, которого верный Асмодеев подозревает в причастности к убийству. Ответ удивил его не меньше самого генеральского доклада:

– Да знаю я, пап. Но это же хорошо. Мы не можем поставить кого-то, на кого ничего нет. Мы же не смогли бы такого контролировать!

Дед пожал плечами – «вам жить-то!» – и подписал наутро указ.