Читать книгу К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев - Страница 2

Западные биографы Сталина уделяют значительное внимание его детским и юношеским годам, справедливо полагая, что основные черты личности формируются в детстве и юности. Как отмечает в своей книге о Сталине А. Улам, именно бедность и суровое детство Сталина оставили неизгладимый след на всей его жизни, превратив его очень рано в недоверчивого и грубого человека, лишенного сентиментальности, плохо владевшего русским языком, страдавшего от комплекса неполноценности, амбициозного, пренебрегавшего столь важными для грузина традициями родства и личной дружбы[1].

Как известно, Сталин (Джугашвили) родился 9 (21) декабря 1879 г. в маленьком грузинском городе Гори в бедной семье. Его отец, Виссарион Иванович Джугашвили, родом из крестьян, работал в Гори сапожником. Необразованный и грубый человек, он не мог оказать на сына хорошего влияния. К тому же он вскоре покинул семью и переехал в Тифлис, где некоторое время работал на обувной фабрике. Затем вернулся в Гори уже больным и умер, когда его сын был подростком. Позднее Сталин никогда не вспоминал об отце, и дата его смерти не приводится в официальной хронологии жизни и деятельности Сталина[2].

Мать Сталина, Екатерина Георгиевна Геладзе, родилась тоже в крестьянской семье. На жизнь она зарабатывала шитьем и стиркой белья. Времени для воспитания детей у нее не было, и маленький Coco (как называли Сталина в детстве) большую часть времени проводил на улице. Он был не единственным ребенком в семье Джугашвили, но другие дети рано умерли. В раннем детстве Сталин переболел оспой, оставившей следы на его лице. Среди различных кличек, под которыми он позднее фигурировал в документах, была и кличка Рябой. В двенадцатилетнем возрасте Сталин повредил в дорожном происшествии левую руку, и со временем она стала короче и слабее правой. Он тщательно скрывал свою частичную сухорукость, старался не раздеваться при людях и редко показывался даже врачам.

Уже в детстве Сталину было присуще упрямство и стремление к превосходству над сверстниками. Он не отличался большими способностями, но был упорен и много читал. Небольшого роста и физически слабый, Coco не мог рассчитывать на успех в мальчишеских потасовках и боялся быть избитым. Он рано стал скрытным и мстительным и всю жизнь недолюбливал высоких и физически крепких людей. Стремление к славе рано овладело умом и чувствами Сталина. Но он был беден, считался инородцем и понимал, что бедный грузинский юноша из маленького провинциального городка немногого сможет добиться в царской России. Большое впечатление на молодого Сталина произвели книги и судьба грузинского писателя А. Казбеги – одного из богатейших помещиков Грузии, который освободил своих крестьян от податей, отказался от богатства и почти десять лет жил в горах как простой пастух. Лишь с 1880 по 1886 г. он занимался писательским трудом. Депрессия и тяжелая душевная болезнь скоро свели его в могилу[3]. Особенно нравился Сталину роман Казбеги «Отцеубийца» о борьбе крестьян-горцев за свою независимость и свободу. Один из героев романа – неустрашимый Коба – стал героем и для молодого Coco. Он даже начал называть себя Кобой, и это имя стало первой партийной кличкой Джугашвили. Старые большевики в 30-е гг. (а Молотов и Микоян еще позднее), обращаясь к Сталину, нередко называли его Кобой. Позднее у Сталина было немало партийных кличек, его называли Ивановичем, Василием, Васильевым. Но имя Коба и фамилия-псевдоним Сталин остались на всю жизнь.

Когда Coco исполнилось восемь лет, мать определила его в Горийское духовное училище. Четырехлетний курс в училище Сталин прошел за шесть лет. Ему было трудно, так как обучение велось в основном на русском языке. Сталин научился хорошо писать по-русски, однако свободно говорить так и не мог до конца жизни. Он говорил по-русски лишь тихим голосом, медленно и с сильным грузинским акцентом. В революционной среде, где ораторские способности ценились особенно высоко, Сталин постоянно испытывал чувство неполноценности. Тем не менее он с отличием кончил духовное училище и в 1894 г. поступил в Тифлисскую духовную семинарию. В духовном училище и особенно в семинарии царила обстановка обскурантизма, повседневного мелочного контроля и взаимных доносов. Здесь были строгий режим и почти военная дисциплина. Неудивительно, что семинарии в России воспитывали не только верных слуг режима и церкви, но и революционеров. Сам Сталин говорил в 1931 г. в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом:

«Я не могу утверждать, что у меня уже с 6 лет была тяга к социализму. И даже не с 10 или с 12 лет. В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье… Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма…»

Тифлисская семинария дала России не только Сталина, но и таких известных революционеров, как Миха Цхакая, Ной Жордания, Ладо Кецховели, С. В. Джибладзе, Н. С. Чхеидзе, Филипп Махарадзе и некоторых других. Не меньше революционеров окончили и армянскую духовную семинарию.

Семинария, несомненно, повлияла на Сталина и в другом отношении. Она развила и ранее присущие ему изворотливость, хитрость и грубость. Догматизм и нетерпимость, характерный для его статей и выступлений стиль катехизиса также сложились, бесспорно, не без влияния церковного образования. С ранней молодости Сталин был также начисто лишен чувства юмора. «Общие друзья и соученики Сталина по духовной семинарии всегда печалились: Коба шутить совсем не умеет. Удивительно, грузин не понимает шуток. На самую безобидную отвечает кулаками»[4]. В книге «Только один год», которая дает гораздо более точный психологический портрет Сталина, чем первая книга С. Аллилуевой «Двадцать писем к другу», дочь Сталина писала:

«Церковное образование было единственным систематическим образованием, полученным моим отцом. Я убеждена, что церковная школа, где он провел в общем более десяти лет, имела огромное значение для характера отца на всю его жизнь, усилив и укрепив врожденные качества. Религиозного чувства у него никогда не было. Бесконечные молитвы, насильственное духовное обучение могли вызвать у молодого человека, ни на минуту не верившего в дух, в бога, только обратный результат: крайний скептицизм ко всему “небесному”, “возвышенному”. Результатом стал, наоборот, крайний материализм, цинический реализм “земного”, “трезвого”, практического и сниженного взгляда на жизнь. Вместо духовного опыта он развил в себе совсем другой: близкое знакомство с лицемерием, ханжеством, двуличием, таким характерным для немалой части духовенства, которая верует лишь внешне, то есть на самом деле не верует вообще… Из своего семинарского опыта он заключил, что люди нетерпимы, грубы, обманывают свою “паству” и тем держат ее в руках, интригуют, лгут и, наконец, имеют многие слабости и очень мало добродетелей. Нетерпимость, негибкость, неспособность согласиться с противоположным мнением, если оно очевидно более здравое, я отношу в нем также на счет опыта, вынесенного из семинарии, где воспитанникам прививались фанатизм и нетерпимость»[5].

Сталин и сам относил начало своей революционной деятельности к 15-летнему возрасту, когда он установил связь с первыми кружками марксистов и пристрастился к чтению подпольной литературы. В это время он впервые прочитал работы К. Маркса и Ф. Энгельса. По официальной версии, именно за чтение запрещенной литературы и создание социал-демократического кружка Сталин был исключен из семинарии в мае 1899 г. и поступил на работу в Тифлисскую геофизическую обсерваторию. А. Улам писал в своей книге о большом влиянии на молодого Сталина грузинского революционера Сильвестра Джибладзе, одного из видных и известных всей грузинской социал-демократии основателей группы «Месамедаси». В официальной биографии Сталина даже не упоминается имя Джибладзе, который позднее примкнул к грузинским меньшевикам, участвовал в 1918 г. в создании независимой грузинской демократической республики, был арестован при образовании в 1921 г. Советской Грузии и освобожден незадолго до своей смерти в 1922 г.[6]. Немалое влияние на Сталина оказал в 1897 – 1900 гг. Ладо (Владимир) Кецховели, один из наиболее видных организаторов грузинской, а затем и бакинской социал-демократии. Под пером составителей «Краткой биографии» Сталина 26-летний Л. Кецховели превратился в «ближайшего соратника» 19-летнего Сталина. Как известно, Кецховели был убит в сентябре 1902 г. в Метехском тюремном замке выстрелом одного из тюремщиков. В 1900 г. Сталин познакомился с 32-летним профессиональным революционером Виктором Курнатовским, приехавшим в Тифлис и уже в 1901 г. арестованным здесь. Незадолго до появления в Грузии ссыльный Курнатовский встречался в Минусинске с Лениным. Знакомство с Курнатовским, чтение работ В. И. Ленина, а затем и газеты «Искра», которая появилась в Закавказье в 1901 г., сделали молодого Сталина сторонником Ленина. После раскола российской социал-демократии на большевиков и меньшевиков Сталин решительно становится на сторону большевиков. Надо отметить, однако, что именно в Грузии влияние фракции меньшевиков было преобладающим. Грузинские меньшевики оказались не только наиболее влиятельной, но и наиболее организованной революционной силой в Грузии в 1917 г., что и позволило им вскоре прийти к власти и в течение трех лет возглавлять правительство независимой Грузии.

Весной 1901 г. Сталин перешел на нелегальное положение. Он принимает участие в организации забастовок и демонстраций, в том числе известной Батумской демонстрации в марте 1902 г. Здесь, в Батуми, Сталин был арестован и сослан в Восточную Сибирь, где провел около двух лет.

В одной из своих статей Л. Троцкий писал о творческом бесплодии Сталина в 1900 – 1910 гг. Это утверждение несправедливо. Сталин был не только практиком революции, он претендовал и на роль теоретика, во всяком случае в масштабах Закавказья. В 1900 – 1910 гг. Сталин написал немало статей и брошюр, однако все они были написаны на грузинском языке и опубликованы в грузинской со циал-де мок ра ти чес кой печати. Работы этого периода составляют два первых тома его Сочинений, и большая часть из них переведена с грузинского языка лишь в 1945 – 1946 гг. Конечно, литературное творчество Сталина начала века ни по количеству, ни по качеству нельзя поставить в один ряд с творчеством других руководителей российской социал-демократии. Но и неправильно заявлять о творческом бесплодии Сталина.

В книге Ж.-Ж. Мари «Сталин» можно прочесть: «Когда революция (1905 г.) начиналась, Коба был всего лишь районным активистом. Революция для него ничего не меняет. Она не “раскрывает” его, как раскрывает Троцкого в другом конце империи. Она проходит сквозь него, как тень. Сталин всегда был человеком комитетов, ограниченных групп мелких, средних или крупных руководителей… Коба не обладал никакими качествами, позволяющими руководить массовым движением: ораторским талантом, живостью мысли, широтой взгляда, чувством завтрашнего дня, энтузиазмом. Наконец, в пылу, когда массы возвышают на мгновенье свое повседневное существование, чтобы сделать его историей, Сталин, холодная и скрытная натура, терялся. Способный для закулисных маневров, он в 1905 г. стушевался… Коба и революция не знали друг друга»[7].

Эти утверждения также несправедливы. Верно, что Сталин не являлся трибуном революции. Он не обладал живостью мысли. Но его неверно называть лишь районным активистом, ибо сферой его деятельности было все Закавказье и он участвовал в работе Всероссийской партийной конференции в Таммерфорсе в 1905 г., а также IV и V съездов РСДРП – в Стокгольме и Лондоне (в 1906 и 1907 гг.). Одним из главных ораторов на V съезде партии был Л. Троцкий, который писал позднее, что он узнал о присутствии Сталина на первых съездах партии только из биографии последнего, написанной французским автором (Б. Сувариным) и опубликованной в Париже в 1935 г. Это пренебрежительное замечание Троцкого дает скорее повод к нелестной оценке самого Троцкого. В те годы делегатов на партийных съездах было немного (около 150 на IV и около 350 нa V). Однако молодой Троцкий уже тогда обладал чрезмерным высокомерием и не желал замечать многих ничем еще не отличавшихся рядовых делегатов, да к тому же еще «с совещательным голосом»[8].

Неверно утверждать также, что революция 1905 г. не «раскрыла» Сталина, что он прошел через нее «как тень», что «Коба и революция не знали друг друга». Нет, революция раскрыла многие стороны сталинской натуры, и он принимал участие во многих важных ее событиях, хотя и предпочитал действовать обычно не на переднем плане. Именно Сталину принадлежит сомнительная честь быть не только участником, но и организатором некоторых крупных террористических актов или, как их называли тогда, «эксов», то есть экспроприаций. В основном это были вооруженные ограбления банков, почтовых карет, пароходов, которые допускали тогда большевики в качестве средства для пополнения партийной кассы и закупки оружия, а также для воздействия на царскую администрацию. Особенно большую известность получило вооруженное ограбление Тифлисского казначейства, которое дало в кассу большевиков более 300 тыс. руб. Этот «экс» был проведен группой боевиков с участием Камо (С. А. Тер-Петросяна), однако в его организации и планировании приняли участие Сталин и Л. Б. Красин, руководитель боевой технической группы при ЦК. Организация подобного рода «эксов» требовала от Сталина не только хладнокровия, хитрости и жестокости, но и связей с уголовным миром Грузии. Многие «эксы» сопровождались человеческими жертвами, но это были убийства «в интересах дела».

В 30 – 40-е гг. большое число статей и немало книг были посвящены начальным этапам революционной деятельности Сталина на Кавказе. В этих работах Сталину приписывалось множество заслуг, которых у него не было. Однако все авторы, включая и Л. Берия, обходят молчанием участие Сталина в террористической деятельности на Кавказе.

В 1907 г. Сталин переходит на работу в бакинскую организацию РСДРП. Участие в «эксах» делает его пребывание в Тифлисе небезопасным. К тому же в Грузии в социал-демократическом движении возобладали меньшевики, которые были решительными противниками террора. Сталин принимал участие в организации крупнейших по тем временам выступлений рабочего класса Баку, обративших на себя внимание В. И. Ленина. Несколько раз Сталина арестовывали и ссылали, но каждый раз ему удавалось бежать и возобновлять свою нелегальную работу на Кавказе. Активный участник революционного движения в Закавказье С. И. Кавтарадзе вспоминал позднее, что молодой Сталин часто был груб и несдержан по отношению к товарищам, нередко обрушивался на них с нецензурной бранью. Но это не было каким-то редким исключением, примеры подобной несдержанности и грубости были довольно распространены в революционной среде.

Из личной жизни Сталина в этот период нужно отметить смерть его первой жены Екатерины Сванидзе, с которой он прожил несколько лет. Сталин был очень привязан к жене, и ее смерть не смягчила его характер. Их сын Яков остался на попечении родственников. Сталин мало заботился и думал о нем.

В 1911 – 1912 гг. Сталин продолжает свою деятельность в столице Российской империи. Его статьи часто появляются в петербургской газете «Звезда», в газетах «Правда» и «Социал-демократ». Заслуги его были замечены. На VI (Пражской) Всероссийской конференции РСДРП, состоявшейся в январе 1912 г., он был заочно кооптирован в состав ЦК партии, а также включен в состав Русского бюро ЦК РСДРП вместе с Ф. И. Голощекиным, Я. М. Свердловым, Е. Д. Стасовой, Г. И. Петровским, А. В. Шотманом, А. Е. Бадаевым и А. С. Киселевым.

Об амбициозности и вместе с тем о самостоятельности Сталина говорит и тот факт, что он далеко не во всем соглашался с Лениным, хотя и входил во фракцию большевиков. Так, например, в 1905 – 1906 гг. Сталин высказывался против ленинской программы национализации земли и отмены частной собственности на землю. В 1909 г. в бакинской печати Сталин выступил против организационной политики Ленина[9]. В противоположность Ленину Сталин высказывался за бойкот III Государственной думы. Отказ большевиков от бойкота он считал «случайным отклонением от старого большевизма». «Но следует ли из этого, – писал Сталин в одном из писем, – что мы должны до конца доводить эти случайные отклонения, создавая из мухи слона?.. Ильич немного переоценивает значение таких (легальных) организаций»[10]. В некоторых письмах Сталина содержатся иронические замечания в адрес ленинской работы «Материализм и эмпириокритицизм». Сталин прочел ответную книгу Богданова и поддержал некоторые его доводы. «По-моему, – писал он также в частном письме, – некоторые отдельные промахи Ильича очень метко и правильно отмечены. Правильно также указание на то, что материализм Ильича во многом отличается от такового Плеханова, что вопреки требованиям логики (в угоду дипломатии?) Ильич старается затушевать…»[11] Ленин, таким образом, отнюдь не был уже тогда для Сталина непререкаемым авторитетом. Это отмечается и в шеститомной «Истории КПСС». Мы можем прочесть здесь следующий упрек:

«Нечеткую позицию в философских вопросах занимал одно время Сталин. Он недооценивал значение борьбы Ленина против махистов… В одном из писем к М. Г. Цхакая он заявлял, что эмпириокритицизм имеет и хорошие стороны. Задача большевиков, писал он, развивать философию Маркса и Энгельса “в духе И. Дицгена, усваивая попутно хорошие стороны махизма”. Между тем, хотя немецкий социал-демократ Иосиф Дицген, рабочий-самоучка, действительно написал ценные философские труды, в ряде существенных вопросов он отступал от материализма, и предложение развивать марксизм в духе Дицгена с учетом философии идеалиста Маха было, разумеется, неправильно»[12].

В 1910 – 1912 гг. Сталин не был склонен, подобно Ленину, заострять и усугублять борьбу между большевиками и меньшевиками. Перед Пражской конференцией в письме к М. Цхакая Сталин отозвался о борьбе Ленина за возрождение партийной организации как о «буре в стакане воды»[13]. После Пражской конференции Сталин в отличие от Ленина требовал уступчивости по отношению к так называемым ликвидаторам. В первой же статье Сталина для «Правды» говорилось о единстве социал-демократов «во что бы то ни стало», «без различия фракций»[14].

Правда, сам Ленин едва ли заметил эти расхождения. Сталин впервые встретил Ленина на Таммерфорской конференции большевиков в 1905 г., а затем на IV и V съездах РСДРП. Эти встречи оставили большой след в памяти Сталина[15]. Однако Ленин тогда не обратил внимания на молодого партийного работника с Кавказа. Личное знакомство Сталина с Лениным произошло лишь в конце 1912 г., когда Коба, принимавший активное участие в организации и редактировании первой легальной большевистской газеты «Правда», выезжал в Краков к Ленину на совещания ЦК с партийными работниками. Здесь, в Польше, Сталин написал свою работу «Марксизм и национальный вопрос», которая была положительно оценена Лениным. Сталин произвел тогда на Ленина самое хорошее впечатление. В одном из писем к Горькому Ленин писал: «У нас один чудесный грузин засел и пишет для “Просвещения” большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы»[16].

В связи с работой редакции «Правды» Ленин несколько раз писал в эти месяцы и самому Сталину. Однако эти связи были еще настолько непрочны, что Ленин скоро забыл фамилию Сталина. «Не помните ли фамилию Кобы?» – писал Ленин в июле 1915 г. Г. Зиновьеву[17]. Зиновьев не помнил, и в ноябре 1915 г. Ленин пишет В. А. Карпинскому: «Большая просьба: узнайте (от Степко или Михи и т. п.) фамилию “Кобы” (Иосиф Дж……?? мы забыли). Очень важно!!»[18]* Дело в том, что Ленин получил письмо от Сталина из Туруханской ссылки, но, не помня фамилии, не мог на него ответить.

В далекой ссылке в Туруханском крае Сталин пробыл четыре года. В небольшой колонии ссыльных он вел себя далеко не лучшим образом. Так, например, жена большевика Филиппа Захарова Р. Г. Захарова (Бронтман) приводит в своих воспоминаниях о муже рассказ последнего о приезде Сталина в Туруханскую ссылку в 1913 г.:

«Рассказывал мне Филипп и о встрече со Сталиным там, в Туруханске… По неписаному закону принято было, что каждый вновь прибывший в ссылку товарищ делал сообщение о положении в России. От кого же было ждать более интересного, глубокого освещения всего происходящего в далекой, так давно оставленной России, как не от члена большевистского ЦК? Группа ссыльных, среди которых были Я. М. Свердлов и Филипп, работала в это время в селе Монастырском… Туда как раз и должен был прибыть Сталин. Дубровинского уже не было в живых. Филипп, не склонный по натуре создавать себе кумиров, да к тому же слышавший от Дубровинского бесстрастную оценку всех видных тогдашних деятелей революции, без особого восторга ждал приезда Сталина в противоположность Свердлову, который старался сделать все возможное в тех условиях, чтобы поторжественней встретить Сталина. Приготовили для него отдельную комнату, из весьма скудных средств припасли кое-какую снедь. Прибыл!.. Пришел в приготовленную для него комнату и… больше из нее не показывался! Доклада о положении в России он так и не сделал. Свердлов был очень смущен. Сталина отправили в назначенную ему деревню Курейку, а вскоре стало известно, что он захватил и перевез в полное свое владение все книги Дубровинского. А между тем ссыльные еще до его приезда по общей договоренности решили, что библиотека Дубровинского в память о нем будет считаться общей как передвижка. По какому же праву завладел ею один человек? Горячий Филипп поехал объясняться. Сталин принял его так, как примерно царский генерал мог бы принять рядового солдата, осмелившегося предстать перед ним с какими-то требованиями. Возмущенный Филипп (возмущались все!) на всю жизнь сохранил осадок от этого разговора и никогда не менял создавшегося у него нелестного мнения о Сталине»[19].

Не лучше вел себя Сталин и в деревне Курейке. Он рассорился почти со всеми ссыльными большевиками, в том числе и с Я. М. Свердловым.

«Нас двое, – писал в 1913 г. жене Свердлов. – Со мной грузин Джугашвили, старый знакомый. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни»[20].

Пожив еще некоторое время рядом со Сталиным, Свердлов отзывается о нем более критически. Он пишет в мае 1914 г.: «Со мной (в Курейке) товарищ… мы хорошо знаем друг друга. При том же, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех мелочах… С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся»[21].

Конфликт Сталина со Свердловым и другими большевиками продолжался и после перевода Сталина в село Монастырское, и даже после призыва многих ссыльных, включая и Сталина, в армию. Старый большевик В. И. Иванов, находившийся в то время в Туруханской ссылке, писал в конце 50-х гг. в своих воспоминаниях:

«Отъезд двенадцати подвод был большим событием для Монастырского. Как будто бы отъезд в армию должен был образумить Иосифа Джугашвили и А. А. Масленникова о необходимости возобновить товарищеские отношения с большинством колонии политических ссыльных. Это было необходимо и с точки зрения партийно-организационной, но на это не шли ни Джугашвили, ни Масленников, а больше с ними никого не было… Приехав из Курейки в Монастырское, Джугашвили остановился у Масленникова и по-прежнему держался вдалеке от всего состава политической ссылки и никакой партийной связи не возобновлял с двумя членами Русского бюро ЦК – Свердловым и Голощекиным, а также видными работниками партийного подполья… Этого необходимого примирения не произошло. Джугашвили остался таким же гордым, замкнутым в самом себе, в своих думах и планах… Джугашвили не пошел на примирение, а Яков Михайлович готов был протянуть руку дружбы и не прочь был обсудить в компании трех членов Русского бюро ЦК партии очередные вопросы рабочего движения, а такие, несомненно, были»[22].

Ссылка, и особенно ссылка в Туруханский край, была тяжелым наказанием. Но все же это была не каторга, и многие политические использовали вынужденное безделье для пополнения своих знаний, для творческой работы, для обмена мнениями. Но Сталин не умел работать в неволе. Последняя его работа, помещенная во втором томе Сочинений, датирована январем-февралем 1913 г., а работа в третьем томе – мартом 1917 г. Нельзя сказать, что Сталин совсем не участвовал в жизни партии. Летом 1915 г. он присутствовал на совещании членов Русского бюро ЦК и большевистской фракции Государственной думы, которая была лишена своих полномочий и сослана в Сибирь. В 1916 г. Сталин вместе с группой большевиков подписал письмо-пожелание журналу «Вопросы страхования». Однако большую часть времени Сталин прозябал в бездействии. Л. Троцкий, не упускавший случая задеть своего противника, писал в 1930 г.:

«Четыре года ссылки должны были быть годами напряженной умственной работы. Ссыльные ведут в таких условиях дневники, пишут трактаты, вырабатывают тезисы, платформы, обмениваются полемическими письмами и пр. Не может быть, чтобы Сталин за четыре года ссылки не написал ничего по основным проблемам войны, Интернационала и революции. Между тем, тщетно стали бы мы искать каких-либо следов духовной работы Сталина за эти четыре поразительных года. Каким образом это могло произойти?»[23] Совершенно очевидно, что если бы нашлась одна-единственная строка, где Сталин формулировал бы идею пораженчества или провозглашал бы необходимость нового Интернационала, эта строка давно уже была бы напечатана, сфотографирована, переведена на все языки и обогащена учеными комментариями всех академий и институтов. Но такой строки не нашлось. Значит ли это, что Сталин вообще ничего не писал? Нет, не значит. Это было бы совершенно невероятно. Но среди всего написанного им за четыре года не оказалось ничего, решительно ничего, что можно было бы использовать сегодня для подкрепления его репутации.

Мы уже упоминали выше о нескольких письмах Сталина, которые он отправил из ссылки Ленину. Эти письма шли по нелегальным каналам и позднее были утеряны. Но сохранилось несколько писем Сталина, которые шли обычным путем и с которых Енисейское жандармское управление снимало копии. Одно из таких писем адресовано члену Государственной думы Роману Малиновскому. Это был, как вскоре выяснилось, главный провокатор охранки в руководстве большевиков, и именно по доносу Малиновского жандармерия выследила и арестовала Сталина.

«Здравствуй, друг, – писал Сталин в конце ноября 1913 г. Малиновскому. – Неловко как-то писать, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами (37 градусов мороза), общее состояние болезненное, нет запасов ни хлеба, ни сахара, ни мяса, ни керосина (все деньги ушли на очередные расходы и одеяние с обувью). А без запасов здесь все дорого: хлеб ржаной 4 копейки фунт, керосин – 15 копеек, мясо – 18 копеек, сахар – 25 копеек. Нужно молоко, нужны дрова, но… деньги, нет денег, друг. Я не знаю, как проведу зиму в таком состоянии. У меня нет богатых родственников и знакомых, мне положительно не к кому обратиться, и я обращаюсь к тебе, да не только к тебе – и к Петровскому, и к Бадаеву.

Моя просьба состоит в том, что если у соц.-дем. фракции до сих пор остается “фонд репрессивных”, пусть она, фракция, или лучше бюро фракции выдаст мне единственную помощь хотя бы в рублей 60. Передай мою просьбу Чхеидзе и скажи, что я и его прошу принять близко к сердцу мою просьбу, прошу его не только как земляка, но главным образом как председателя фракции… Понимаю, что всем вам, а тебе особенно – никогда нет времени, – но, черт меня дери, не к кому больше обращаться, а околеть здесь, не написав даже одного письма к тебе, не хочется. Дело это надо устроить сегодня же и деньги переслать по телеграфу, потому что ждать дальше – значит голодать, а я и так истощен и болен. Мой адрес знаешь: Туруханский край, Енисейская губерния, деревня Костино, Иосифу Джугашвили. Далее. Мне пишет Зиновьев, что статьи по “национальному вопросу” выйдут отдельной брошюрой. Ты ничего не знаешь об этом? Дело в том, что если это верно, то следовало бы добавить к статьям одну главу (это я мог бы сделать за несколько дней, если только дадите знать), а затем надеюсь (вправе надеяться), что будет гонорар (в этом злосчастном крае, где нет ничего, кроме рыбы, деньги нужны, как воздух). Я надеюсь, что ты в случае чего постоишь за меня и выхлопочешь гонорар… Ну-с, жду от тебя просимого и крепко жму руку, целую, черт меня дери… Привет Стефании, ребятам. Привет Бадаеву, Петровскому, Самойлову, Шагову, Миронову. Неужели мне суждено здесь прозябать четыре года…

Твой Иосиф».

Еще одно письмо адресовано хорошей знакомой Сталина Т. А. Словатинской, работавшей в книгоиздательстве «Просвещение»:

«10/XI. Письмо лежит у меня две недели вследствие испортившейся почтовой дороги. Татьяна Александровна! Как-то совестно писать, но что поделаешь – нужда заставляет. У меня нет ни гроша, и все припасы вышли. Были кое-какие деньги, но все ушли на теплую одежду, обувь и припасы, которые здесь страшно дороги. Пока доверяют в кредит, но что будет потом, ей-богу, не знаю… Нельзя ли будет растормошить знакомых (вроде Крестинского), раздобыть рублей 20 – 30? А то и больше? Это было бы прямо спасением, и чем скорее, тем лучше, так как зима у нас в разгаре… Я надеюсь, что, если захотите, достанете. Итак, за дело, дорогая, а то “кавказец с Калашниковой биржи” того и глядите пропадет… Адрес знаете, шлите прямо на меня. Можно в случае необходимости растормошить Соколова, и тогда могут найтись деньжонки более 30 рублей. А это было бы праздником для меня…

20/XI. Милая, нужда моя растет по часам, я в отчаянном положении, вдобавок еще заболел, какой-то подозрительный кашель начался. Необходимо молоко, но… деньги, денег нет. Милая, если добудете денежки, шлите немедленно телеграфом, нет мочи ждать больше…»

Конечно, положение Сталина было не из легких, но в данном случае он его намеренно драматизирует. Деньги и припасы у него были, но их не хватало для побега, который Сталин планировал. Он вовсе не собирался четыре года сидеть в ссылке. Местное начальство знало материальное положение ссыльных и разгадало планы Сталина. Вместе с копиями его писем в делах Енисейского жандармского управления имеется и казенная справка: «4 января 1914 года. г. Красноярск. Совершенно секретно.

Представляя при сем агентурные сведения за № 578, имею честь донести вашему превосходительству, что автором таковых является гласноподнадзорный Туруханского края Иосиф Виссарионович Джугашвили… Меры к недопущению побега Джугашвили мною приняты»[24].

Эти меры как раз и состояли в том, что Сталин и Свердлов были переведены на 180 верст севернее в Курейку. Деньги от друзей Сталин получил, но бежать ему не удалось.