Читать книгу Социализм и капитализм в России - Рой Медведев - Страница 7

В. И. Ленин принимал и разделял марксизм во всех его составных частях. Но Ленин работал над своими концепциями в другое время, в другой стране и в иной – российской общественно-политической обстановке, которая существенно отличалась от обстановки в Западной Европе во второй половине XIX века. В социалистическом движении начала XX века Ленин и большевики занимали наиболее радикальные позиции на крайне левом политическом фланге этого движения. К тому же для Ленина концепции социализма и социалистической революции были не только теорией. С 1917 года они стали для него и практикой повседневной революционной борьбы и первых попыток по созданию элементов социалистической экономики и социалистического общества.

До начала 1917 года Ленин говорил о социализме как о цели политической борьбы российских социал-демократов, не вдаваясь в подробности того, что именно нужно понимать под социализмом. В любом случае, как и другие российские социал-демократы, Ленин был тогда убежден, что вводить социализм в России «было бы величайшей нелепостью», что его надо не вводить, а только «проповедовать», ибо социализм «непосредственно, сразу, без переходных мер в России неосуществим»[55] – социализм как общественный строй начнется в более развитых западных странах. Дело российских социалистов поддержать Запад, даже начать мировую революцию. Но создавать и укреплять социалистическое общество российские социалисты смогут только при поддержке и помощи более цивилизованных и развитых западных стран. Ленин вполне разделял мысли Маркса и Энгельса о несовместимости социализма и товарного производства. В 1908 году он писал: «Что касается социализма, то известно, что он состоит в уничтожении товарного хозяйства… Раз остается обмен, о социализме смешно и говорить»[56].

В годы войны Ленин много думал о возможности победы социалистической революции первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой стране. Ответ Ленина, как известно, был положительным: да, социализм может победить сначала в немногих или даже в одной, отдельно взятой стране. Пролетариат других капиталистических стран поддержит и присоединится позднее. При этом Ленин думал не только о России или Франции. Страной, которая начнет мировую социалистическую революцию, может стать даже Швейцария. Этот вывод существенно отличался от взглядов Маркса и Энгельса, однако Ленин был не первым, кто начал говорить и писать о возможности победы социализма в одной, отдельно взятой стране.

Еще в 1880 году молодой, немецкий социал-демократ и теоретик Георг Фольмар (1850–1922) опубликовал в Цюрихе статью, а затем и брошюру «Изолированное социалистическое государство». Социализм, по мнению Фольмара, необязательно должен прийти к власти сразу во всем цивилизованном мире или даже в группе экономически развитых стран. Вполне возможно и жизнеспособно и отдельное государство с социалистической организацией. Как писал Фольмар, «вероятной и весьма вероятной представляется победа социализма первоначально в одной стране, между тем как другая возможность кажется гораздо более сомнительной»[57].Фольмар попытался в своей брошюре обсудить, какие экономические и политические меры перехода к социализму следовало бы осуществить в этом изолированном социалистическом государстве. Интересно, что автор считал необходимым не торопиться ни с уничтожением частной собственности, ни с отменой товарного производства. Торговля должна регулироваться государством, которое будет конкурировать на рынке с частными торговцами. Журнал «Диалог», опубликовавший впервые в российской печати статью Г. Фольмара, предполагал, что она была известна Марксу и Энгельсу. Однако никакой полемики вокруг этой статьи не возникло, и Ленину она, вероятнее всего, не была известна.

После Февральской революции Ленин сделал вывод, что именно Россия может начать мировую социалистическую революцию. Главный вопрос всякой революции – вопрос о власти – Ленину был достаточно ясен: к власти должна прийти партия большевиков. Но что будет делать эта партия «на другой день» после победы революции? Или через сто дней?

Еще в годы войны, в своей швейцарской эмиграции, Ленин внимательно перечитал все доступные ему тогда высказывания Маркса и Энгельса о социализме и о государстве. Он обработал свои записи и заметки в июле-августе 1917 года в карельском подполье, подготовив рукопись книги «Государство и революция». Картина социалистического общества, набросок которой сделал Ленин в этой книге, была следующей: «Учет и контроль – вот главное, что требуется для “налаживания”, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного “синдиката”. Все дело в том, чтобы они работали поровну… и получали поровну. Контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики. Когда большинство народа начнет производить такой учет, такой контроль за капиталистами (превращенными теперь в служащих) и за господами интеллигентиками… тогда этот контроль станет действительно универсальным, всеобщим. Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы»[58].

Это был крайне упрощенный взгляд на социализм. Но было бы неразумно еще до победы революции углубляться в какие-то детали устройства будущего общества.

Победа Октябрьской революции и быстрое установление советской власти на большей части России выдвинули перед большевиками и Лениным множество сложнейших проблем, и к решению многих этих проблем они не были готовы. Разрушать остатки прежнего Российского государства, демобилизовать разлагавшуюся армию, брать под контроль банки, телефон и телеграф, обеспечивать замерзающие города топливом и продовольствием, остановить наступление казачьих частей на Петроград, а вскоре и наступление регулярных германских дивизий на Советскую Россию – все это было трудно, но понятно. Для решения этих задач и создавалась в стране диктатура пролетариата. Для борьбы с саботажем, контрреволюцией уже в декабре 1917 года была создана Всероссийская Чрезвычайная комиссия – ВЧК. Еще через месяц началась национализация первых крупных предприятий. Но надо было и что-то строить. Пришло время не только говорить о социализме, но и делать какие-то первые шаги по направлению социализма. Никто не имел на этот счет ясных представлений, и даже дискуссии по этому поводу трудно было проводить, так как сам предмет дискуссий не был точно определен. Выступая в феврале 1918 года на VII Чрезвычайном съезде партии, В. И. Ленин говорил: «Дать характеристику социализма мы не можем; каков социализм будет, когда достигнет готовых форм, – мы этого не знаем, мы этого сказать не можем, потому что нет еще для характеристики социализма материалов. Кирпичи еще не созданы, из которых социализм сложится»[59].

Поясняя эту же мысль через несколько дней, Ленин отмечал: «Ни один разумный социалист… никогда и в мыслях не имел того, чтобы мы могли по какой-то заранее данной указке сложить сразу и составить одним ударом формы организации нового общества. Все мы знали, что нам точно указывали лучшие знатоки капиталистического общества, наиболее крупные умы, предвидевшие развитие его, это то, что преобразование должно исторически неизбежно произойти по какой-то крупной линии, что частная собственность на средства производства осуждена историей, что эксплуататоры неизбежно будут экспроприированы. Это было установлено с научной точностью… Это мы знали, когда брали власть для того, чтобы приступить к социалистической реорганизации, но ни форм преобразования, ни темпа быстроты развития конкретной реорганизации мы знать не могли. Только коллективный опыт, только опыт миллионов может дать в этом отношении решающие указания»[60].

Из каких кирпичей надо складывать социалистическое общество и новую экономику, Ленин тогда не знал. Но у всех большевиков была тогда уверенность, что их первая и главная задача состоит в том, чтобы «экспроприировать экспроприаторов» и ликвидировать частную собственность на средства производства. Отсюда легко делался вывод о желательности полной ликвидации частной собственности как общественного института, а следовательно, и об упразднении торговли и товарного производства. Для более умеренных германских социал-демократов вопрос о товарном производстве при социализме еще являлся предметом дискуссий. Но для более радикальных российских социалистов серьезных споров на этот счет не было. Даже такой авторитетный социалист-народник, как Петр Лавров, писал еще в 1876 году в книге «Государственный элемент в будущем обществе»: «Социальная революция должна начаться немедленным и неуклонным обращением всякого имущества в имущество общее, уступки здесь невозможны. Существование рядом, даже временно, социалистического строя и частной собственности представляет грозную опасность для нового социалистического строя, так как на другой день после революции проснутся старые привычки и влечения»[61]. О необходимости ликвидировать товарное производство в России в переходный период не раз писал и говорил Николай Бухарин. Еще более радикален был на этот счет Лев Троцкий, мысливший категориями не столько русской, сколько мировой революции. Он заявлял: «Задача, которая поставлена сейчас перед человечеством, как задача его жизни и смерти, именно: превращение всей земной поверхности, недр земных и всего, что на земле возведено трудом человека, в одно все более и более планомерное, руководимое по общему замыслу, мировое хозяйство, где распределение продуктов происходит так, как в одном большом артельном поместье»[62].

Вся эта крайне поверхностная и невнятная концепция «первых шагов социалистического строительства» мало подходила к российским условиям начала 1918 года, и Ленин вынужден был лихорадочно искать каких-то новых решений. В отличие от Маркса и Энгельса, Ленин должен был не только высказывать и обсуждать те или иные теоретические положения, но и действовать. Он должен был руководить реальной экономической политикой только что созданного пролетарского государства. У Ленина имелся в данном случае вполне конкретный предмет исследования. Ленин пытался анализировать те социальные и экономические процессы, которые происходили в России под влиянием деятельности самих большевиков, а также идущие в стране стихийные процессы. Стихийный и вольный рынок, спекуляция хлебом, обмен между городом и деревней, коммунистические субботники, раздел помещичьей земли, работа национализированных заводов и фабрик, железных дорог – все это было предметом внимания и анализа.

Однако у Ленина не было никакой возможности для основательного изучения тех процессов, которые происходили в политике и в экономике России в 1918–1922 гг., и его концепции «реального» социализма не могли обрести какой-то цельности, они были обрывочны и противоречивы. Не слишком преуспели в этом же деле и другие большевистские теоретики. Особенно большие просчеты были допущены большевиками по отношению к мелкому частному производству, включая, разумеется, и крестьянское хозяйство. Ленин повторил здесь ошибки Маркса, Энгельса, Каутского и других авторитетных теоретиков марксизма и социализма. Следуя догмам ортодоксального марксизма, Ленин сразу же после революции занял резко отрицательную позицию по отношению к торговле и обмену, пытаясь заменить их прямым продуктообменом. Разработанная при участии Ленина и принятая в марте 1919 г. Программа РКП(б) провозглашала такие цели, как максимальную централизацию всей хозяйственной деятельности страны, замену торговли планомерным распределением продуктов труда, принудительное объединение всего населения в единую сеть потребительских коммун, выравнивание всех заработных плат всем группам трудящихся, безденежные расчеты и подготовка к отмене денег. Эти цели и проекты исходили из эпической идеи скорейшего введения нетоварного социализма.

Ленин явно недооценивал опасности сверхцентрализации и монопольного ведения производства при социализме, он недооценивал сложности управления современным производством, а также важности разумной децентрализации этого производства. Он, напротив, специально подчеркивал необходимость как можно большей централизации по всей стране промышленного производства и особенно крупного производства.

Уже к марту 1918 года в Советской России были национализированы сотни крупных и средних предприятий. Однако централизованное управление этими предприятиями еще не было налажено. В этих условиях оказалось популярным предложение о введении на предприятиях рабочего самоуправления, даже о передаче национализированных предприятий в собственность коллективам рабочих. Подобного рода предложения возникали в социал-демократической среде и в XIX веке. В США было создано небольшое число коммун и самоуправляемых предприятий. Ф. Энгельс попытался обобщить этот опыт, и он относился к практике самоуправления на производстве весьма положительно. Он писал в одном из писем, что «свободное самоуправление должно быть нашим лучшим орудием при преобразовании способа производства»[63]. Оценивая способность самих рабочих руководить обобществленными заводами и фабриками, Энгельс отмечал: «Наши рабочие способны на это, о чем свидетельствуют их многочисленные производственные товарищества, которые там, где полиция не подавляла их намеренно, управлялись так же хорошо и гораздо более честно, чем буржуазные акционерные общества»[64]. Но Ленин не был знаком с этими высказываниями Энгельса, которые содержались в его переписке с европейскими социал-демократами. Следуя логике своих рассуждений о предельно возможной централизации промышленности. Ленин занял резко отрицательную позиции по отношению к различным формам групповой собственности и самоуправления. С обычной для него резкостью он писал: «величайшим искажением основных начал советской власти и полным отказом от социализма является всякое, прямое или косвенное узаконение собственности рабочих отдельной фабрики или отдельных профессий на их особое производство или их право ослаблять или тормозить распоряжения общегосударственной власти…»[65]

Время с весны 1918 года и до весны 1921 года было в Советской России с точки зрения ее экономики периодом военного коммунизма. Фактически все имущество страны было национализировано, любая собственность могла быть реквизирована на нужды армии и государства. В деревне проводилась политика продовольственной разверстки, торговля была заменена в городах прямым распределением продуктов питания и других предметов первой необходимости. Параллельно существовал и черный рынок, с которым Советское государство и мирилось, и боролось, причем самыми жестокими методами. С окончанием Гражданской войны некоторые из лидеров большевистской партии предполагали, что политика военного коммунизма будет сохранена или даже ужесточена. С таких именно позиций Николай Бухарин писал свою книгу «Экономика переходного периода». Как можно судить по замечаниям В. И. Ленина на полях этой книги, в конце 1919 года он против главных тезисов Н. Бухарина не возражал. У Ленина и не было тогда, на этот счет никаких других решений и предложений. Однако сохранить военный коммунизм в России оказалось невозможным. Чтобы сохранить власть ВКП(б), чтобы выйти из кризиса, надо было искать новые решения, новые программы, новую концепцию и социализма, и путей перехода от капитализма и феодализма к социализму. Именно Ленин начал этот поиск. Уже в январе и феврале 1921 года он мучительно думал о путях выхода из возникшего тупика.

Отнюдь не Ленин был автором предложения о замене продовольственной разверстки продовольственным налогом, а следовательно, и об относительной свободе торговли. Основные идеи всего того, что получило позднее название новой экономической политики, или НЭПа, разрабатывались в 1919–1920 гг. теоретиками из меньшевиков и эсеров. Ленин хорошо знал эти предложения, но вначале решительно их отвергал. Надо сказать, что еще в годы Гражданской войны прежняя вражда между большевиками и другими социалистическими партиями России существенно смягчилась. Только немногие из известных деятелей меньшевистской и эсеровской партий приняли в Гражданской войне сторону белых армий и работали в 1919–1920 гг. на третьестепенных постах в политических структурах генеральских диктатур. Меньшевики возобновили в 1919 году работу в Советах, а их газета «Вперед» свободно издавалась в Москве. Были амнистированы почти все лидеры левых эсеров, и в июне 1919 года левые эсеры провели в Москве очередной съезд своей партии. Некоторые меньшевики и эсеры, освобожденные из тюрем, сразу же отправлялись на Южный и Восточный фронты, иногда в качестве военных комиссаров. За сотрудничество с большевиками «ради спасения революции от торжества белогвардейской реакции» высказались многие организации и часть лидеров правых эсеров, включая активных деятелей Комуча В. Вольского и И. Майского. Руководство эсеровской партии провело переговоры с большевиками в Москве, предлагая образовать России единую социалистическую партию «на основе последовательного демократизма и принципов научного социализма».

Эсеры предлагали большевикам сохранить централизованный аппарат снабжения, но отказаться от монополизации торговли и упразднить все заградительные отряды. Ленин, однако, решительно отклонил эти предложения. Эсеры, меньшевики и бундовцы приняли активное участие в работе VIII Всероссийского съезда Советов в декабре 1920 года. Их предложения о замене продразверстки продналогом, о разрешении крестьянам свободно продавать излишки зерна, «остающиеся у них за выполнением государственных повинностей», о развитии добровольного товарообмена между городом и деревней и т. п. звучали с трибуны этого съезда. «Индивидуальные крестьянские хозяйства можно перевести на коммунистические рельсы, – говорил Ф. Дан, – не путем физического насилия над крестьянством, а путем целого ряда экономических факторов, вытекающих из товарооборота и вообще экономического оборота». «Для крестьянства, – говорил В. Вольский, – должен быть реальный стимул в самой хозяйственной деятельности, и если он исчезнет, его нельзя заменить каким-то организованным принуждением. Поэтому мы говорим, что система, которая сейчас проводится, состоящая в отобрании излишков и в оставлении малых остатков, должна быть заменена системой налогов». Большевики отвергли тогда все эти предложения. Отвечая Дану и Вольскому, Ленин заявил, что их критика «носит неконструктивный характер», а сами они являются «вольными или невольными, сознательными или бессознательными пособниками международного империализма»[66].

Даже Троцкий еще в феврале 1920 года писал в одном из писем в ЦК в порядке обсуждения: «не заменить ли изъятие излишков известным процентным отчислением, своего рода подоходно-прогрессивным налогом, чтобы крестьянская запашка или лучшая обработка земли представляла выгоду?»[67] Предложение Троцкого было отвергнуто, и он стал в конце 1920 года одним из главных защитников милитаризации труда. Оказавшись в тупике, очень многие из большевиков были готовы снова вернуться к массовому террору и принуждению, тем более что находившийся в руках партии аппарат ВЧК имел широкую сеть концлагерей и вполне освоил технику расстрелов.

Ленин также говорил в декабре 1920-го и в январе 1921 года главным образом о мерах принуждения по отношению к крестьянству.

Было очевидно, что весной 1921 года крестьяне не станут стараться засевать как можно большую площадь пашни; зачем слишком напрягать силы, если все равно все излишки у них отберут? В этих условиях возникает идея, которую поддерживает и Ленин, – образовать специальные посевные комитеты, чтобы заставить крестьян засевать как можно больше пашни и ухаживать за ней. «В стране мелкого крестьянства, – говорил Ленин, – наша главная и основная задача – суметь перейти к государственному принуждению, чтобы крестьянское хозяйство поднять»[68]. Но как стало очевидным к весне 1921 года, для принуждения ни сил, ни возможностей у большевиков уже не хватало. Лишь в феврале 1921 года Ленин стал все больше и больше размышлять о необходимости перехода к какой-то новой экономической политике.

Поворот к НЭПу был нелегким для Ленина, он должен был открыто признать допущенные большевиками ошибки и принять программу действий, которую предлагали его политические противники. Немалым усилием политической воли и интеллекта Ленин сумел начать этот поворот и в очередной раз спасти большевиков от почти неминуемого поражения. Уже во время подготовки к X съезду РКП(б) в верхах партии началось обсуждение вопроса о замене продразверстки продналогом. Кронштадтский мятеж положил конец сомнениям. На основании решений X съезда партии декретом ВЦИК от 21 марта 1921 года продовольственная разверстка была отменена. Вместо нее вводился продовольственный налог, не слишком обременительный размер которого был объявлен заранее. В несколько этапов в стране была введена свобода торговли, «Торговля – вот то “звено”, – писал Ленин, – в исторической цепи событий… за которое надо всеми силами ухватиться нам, пролетарской государственной власти»[69]. Ленин призывал теперь большевиков «учиться торговать», что стало для некоторых из них поводом к самоубийству.

Летом и осенью 1921 года Ленин много раз выступал по проблемам НЭПа, углубляя и развивая при этом свое понимание новой экономической политики, он признавал допущенные большевиками ошибки. В докладе, сделанном 17 октября 1921 года, отдельно выделен раздел «Наши ошибки». «Мы рассчитывали, – говорил Ленин в другом своем выступлении, – или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета – непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку»[70]. Ленин не был, конечно, резок в такой самокритике. Даже в заметках, не предназначенных для печати, он искал какое-либо оправдание допущенным политическим и экономическим просчетам. Он писал: «Лобовая атака (на капитализм. – Р. М.) – ошибка, проба почвы и расчистка ее. И то и другое, исторически глядя, глядя сейчас, при переходе от нее к другому методу, важно подчеркнуть ее роль, ошибки»[71].

Благотворное воздействие НЭПа стало проявляться уже к концу 1921 года. НЭП смягчил и последствия тяжелого неурожая 1921 года, охватившего все Поволжье. Голод в Поволжье стал следствием не только неурожая, но и продразверстки и Гражданской войны – у крестьян не оставалось никаких страховых запасов зерна и других продуктов. Всё отбирали и Красная и Белая армии. В 1922 году позитивные результаты новой экономической политики были очевидны для всех. Увеличились производство и заготовки хлеба и других продуктов, возрождалось мелкое, а затем и крупное производство, в городах шла оживленная торговля, открывались магазины, разные лавки, столовые, рестораны, пекарни. Постепенно восстанавливалось нормальное денежное обращение.

Еще в 1921 году Ленин говорил о НЭПе как о временной уступке крестьянству, как о временном отступлении; в конце того же года он писал, что «отступление окончено». Ленина многое пугало, и в его заметках можно найти немало записей о НЭПе как тактическом маневре. Ленин соглашался вначале лишь на свободу в местном обороте, так как свобода торговли в широких масштабах будет «воссозданием капиталистического наемного рабства»[72]. «Мы помогаем крестьянам, – писал Ленин, – по той причине, что без союза с ними невозможна власть пролетариата, немыслимо сохранение ее. Именно этот мотив целесообразности был для нас решающим…»[73]

Настроение Ленина и его отношение к НЭПу стали меняться к осени 1922 года, когда крестьяне легко и почти без какого-либо принуждения выполнили свои обязательства по продовольственному налогу, что укрепило советскую власть экономически и политически. И теперь Ленин начал говорить о НЭПе уже иначе, чем осенью 1921 года. Речь шла теперь не о тактике, а о стратегии, не о временных уступках, а о политике «всерьез и надолго», о переходе от революционных методов к методам «типа реформистского». Появились проекты привлечения в страну иностранного капитала. Были отпущены на свободу сотни тысяч «мешочников» и «спекулянтов», амнистированы рядовые участники крестьянских восстаний. Концлагеря ликвидировались, как и уездные органы ВЧК. Декретом от 6 февраля 1922 года ВЧК было преобразовано в Государственное политическое управление при НКВД. При этом ГПУ было лишено функций трибунала. Численность Красной Армии была сокращена до 500 тысяч человек, что снимало громадные нагрузки с государства. Крестьянские восстания к концу 1922 года почти прекратились, и большевики перестали применять методы массового террора.

Это не означало, однако, отказа от их политической диктатуры. Ленин опасался, что либерализация экономической политики большевиков приведет к значительному усилению влияния тех «мелкобуржуазных» партий, программу которых большевики теперь взяли на вооружение. Поэтому либерализация в экономике не сопровождалась демократизацией. Даже внутри партии были решительно запрещены образовавшиеся здесь ранее группы и фракции. Ленин гневно отклонил предложение одного из участников рабочей оппозиции Гаврилы Мясникова о расширении в стране свободы печати – «от анархистов до монархистов». Под разными предлогами деятельность партий меньшевиков и эсеров была снова запрещена и эти партии были исключены из Советов. Федор Дан, а также другие лидеры меньшевиков были высланы из Советской России. Лидеры правых эсеров, которые находились в пределах досягаемости ГПУ, были арестованы и против них начался основанный на фальсификациях судебный процесс. Лидеры партии эсеров были приговорены к расстрелу, но смертную казнь заменили десятью годами заключения. Протесты против этой судебной инсценировки охватили тогда социалистов всего мира. Партия левых эсеров, напротив, оценила новую экономическую политику как предательство большевиками интересов мировой революции, как сдачу революционных позиций. Под давлением карательных органов левые эсеры фактически прекратили в 1921 году политическую деятельность. Никаких решений о роспуске партии, однако, не принималось.

От членов ЦК партии левых эсеров не имелось и разного рада отречений и покаяний, на которые часто шли видные деятели других партий от меньшевика Андрея Вышинского до правого эсера Ивана Майского. Легальная деятельность для всех политических партий, кроме РКП(б), оказалась в условиях НЭПа невозможной. Ленин санкционировал в 1922 году высылку из Советской России большого числа ученых-гуманитариев. Большая группа выдающихся философов была отправлена из Петрограда и Москвы на «философском пароходе». Поездом из Петрограда поехали на Запад экономисты и историки. Были высланы также юристы и литераторы, кооператоры и агрономы, врачи и финансисты. Эта крайне масштабная акция охватила не только Москву и Петроград, но Киев и Казань, Калугу и Новгород, Одессу и Тверь, Харьков и Ялту, Саратов и Гомель. В документах ГПУ акция получила кодовое наименование «Операция», и для ее оперативного руководства была создана специальная комиссия Политбюро ЦК РКП(б) во главе с Л. Каменевым. В нее вошли также заместитель Дзержинского Иосиф Уншлихт и начальник Секретного отдела ГПУ И. Решетов.

В одной из «установочных» записок Ф. Дзержинского членам комиссии и органам ГПУ на местах говорилось: «Директивы Владимира Ильича. Совершенно секретно. Продолжайте неуклонно высылку активной антисоветской интеллигенции (и меньшевиков в первую очередь) за границу. Тщательно составить списки, проверяя их и обязуя наших литераторов давать отзывы. Распределять между ними всю литературу. Составить списки враждебных нам кооператоров. Подвергнуть проверке всех участников сборников “Мысль” и “Задруга”. Верно. Ф. Дзержинский»[74]. По настоянию Ленина смертная казнь была предусмотрена и во многих статьях первого советского Уголовного кодекса, касающихся политических, а не уголовных деяний. Уголовно наказуемой становилась теперь всякая «антисоветская» деятельность. При этом Ленин писал наркому юстиции Д. Курскому: «т. Курский… Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого»[75]. Примеров того, куда могла завести суд и следствие «революционная совесть», можно приводить очень много. Не зарекался Ленин и от возможного применения насилия в отношении широких слоев мелкой буржуазии. Уже после X съезда РКП(б) он призывал большевиков «не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства»[76]. Конечно, он говорил также о внимании, осторожности и учете интересов масс.

Жестокие репрессивные акции 1921–1922 гг., которые были направлены в первую очередь против ученых и интеллигенции, не разделявших не просто марксистских, а радикальных большевистских взглядов, а также против партий эсеров и меньшевиков, которые искренне считали себя социалистическими партиями, – все это совсем не походило на те картины, которые рисовал К. Каутский в своем очерке «На другой день после социальной революции». Все социал-демократические партии Европы осуждали большевиков. И тем не менее надо признать, что НЭП был очень важным как практическим, так и теоретическим начинанием большевиков.

В рамках марксистской ортодоксии разработка и обоснование НЭПа были, несомненно, наиболее значительным теоретическим достижением Ленина. Он сам писал об этом: «…мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм»[77]. НЭП был, безусловно, отступлением, но отступлением с ложной дороги, которая могла привести Российскую коммунистическую партию и Советскую Россия к гибели. Переход к НЭПу был окончанием Русской революции 1917–1922 годов. Страна и партия еще очень осторожно и не очень уверенно переходили на новый путь реформ. Но в это же время приблизилась к концу и жизнь Ленина. Всего за 18 дней до провозглашения СССР Ленин окончательно покинул свой кабинет в Кремле. Он перешел под наблюдение врачей и переехал в Горки, подмосковное имение бывшего городничего Москвы.

Отойдя от текущих дел, Ленин получил возможность обозреть пройденный путь и обдумать ряд общих проблем и концепций. Работая сначала по два-три часа, но затем лишь по 10–15 минут в день, он диктовал свои последние статьи, письма, советы партии и ее руководству. Он уже не повторял прежних слов о социализме как единой конторе и единой фабрике с равной для всех оплатой труда. Он стал теперь говорить о социализме как обществе, сочетающем общественные и личные интересы, крупную индустрию и мелкое производство. Расширение и развитие всех видов и форм кооперации означает теперь для Ленина не развитие капитализма, а развитие социализма. В Горках Ленин начал обдумывать новый стратегический план развития социализма в таких экономически отсталых странах, как Россия. Полемизируя с Н. Сухановым, издавшим в 1922–1923 годах свои многотомные «Записки о революции», Ленин замечал: «Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный “уровень культуры”), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие страны. <…> Для создания социализма, – говорите вы, – требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?»[78]

Для ортодоксальных марксистов такой план был неприемлем. Новая общественно-экономическая формация, согласно Марксу, должна постепенно вызревать в недрах старого общества. Социальная революция происходит только тогда, когда прежние общественные отношения и государственные институты все сильнее и сильнее мешают формированию новой формации, превращаясь в оковы социально-экономического прогресса. Как замечал Маркс, новые задачи возникают перед обществом только тогда, когда внутри общества созрели все главные предпосылки для решения этих задач. Но понятие «оковы прогресса» может отражать разные реальности в России и в Китае, в США и в Германии, да и степень прочности этих «оков» может быть различной. Поэтому и революции, сбрасывающие эти оковы, могут происходить в разных странах на разных уровнях развития материальных и духовных предпосылок новой формации.

Новый стратегический план социалистического развития России Ленин не смог разработать более детально; это был только набросок, но не утопия. Намечаемый путь обещал оказаться гораздо более сложным, чем те пути, которые намечали для своих стран германские или французские социал-демократы. НЭП требовал величайшей осторожности и осмотрительности, ибо это был план одновременного развития капитализма и социализма в относительно слабо развитой стране и в условиях капиталистического окружения. Тем не менее это был реальный план. Несмотря на все споры среди большевиков, он в основном выполнялся и уточнялся до конца 1927 года. В реальных условиях 20-х годов именно НЭП открывал для Советской России нелегкий, но наилучший путь к процветанию.

Эти возможности, однако, не были реализованы после смерти Ленина. Его поиск и в области теории социализма, и в области практики социалистического строительства не получил разумного и полноценного продолжения. Как известно, Сталин уже в конце 20-х годов отказался от политики НЭПа, приняв на вооружение далеко не лучшую часть теоретического и практического наследия Ленина 1918–1919 годов. В российской деревне вновь стали проводить раскулачивание и политику продразверстки. Крестьяне прикреплялись к земле, В стране в иных формах возрождалась политика военного коммунизма и насильственного преобразования общества, временами включавшая массовый террор. Ее результатом стал малоэффективный и непривлекательный тоталитарно-государственный социализм, хорошо знакомый большинству из нас. Он мог простоять долго, но не мог длиться вечно.