Читать книгу Портрет нимфоманки. 5 дней разврата - Роза Грей - Страница 1

Стрелки часов находились возле цифры одиннадцать, когда больница резко опустела. Я лежала животом на столе и тихонько постанывала от мощного члена внутри. Крепкий живот санитара Димы с силой врезался в мою задницу. Я не сопротивлялась ему, а молча ждала, когда он кончит и успокоится. Он трахал меня всякий раз, когда оставался на ночное дежурство.

У меня не было причин сопротивляться его порывам, потому что наши желания полностью совпадали… Мне 31 год, и мои потребности достигли своего пика. Я лежала в этом отделении уже пять лет и это единственный член, который встревожил мою изнывающую плоть.

Дима никогда не разговаривал со мной. Он просто наклонял и имел меня как животное! Иногда мне казалось, что он глухонемой. Но мое голодное тело с радостью принимало его. Это происходило каждую среду и пятницу. Мы никогда не договаривались о встрече… Он просто ловил меня возле туалета и тащил в процедурку.

Рядом с ним я невероятно крошечная: в моем маленьком теле нет и шестидесяти килограмм, при росте, не превышающем 165 сантиметров. Зато Дима– настоящий гигант.

Кажется, тогда он был немного выпивший, и не мог кончить. Внизу моего живота стали появляться острые спазмы, по телу прошла приятная волна. Я была готова кончить. Дима двигался медленными, короткими точками.

Его мощные пальцы впивались в мои ягодицы, а напряженный орган скользко гулял внутри. Он целиком выходил из меня, и с размаха возвращался. Я чувствовала, как упругая головка упорно раздвигает влагалище, с хлюпаньем покидает его и погружается вновь.

Огромные звериные яйца с силой врезались в мой напряженный клитор. Мужской лобок с такой мощью шлепался об мою задницу, что с меня дважды слетали очки. От переизбытка эмоций мое дыхание стало сбиваться. Я задыхалась от страсти и как могла, напрягала мышцы живота. Еще… еще движение… Кажется, сейчас кончу…

Дима двигался, как настоящая секс–машина. Бездушная и механическая машина. Но мне было не до романтики: мое тело требовало удовлетворения потребностей. Я не знаю, как это случилось, но мы кончили одновременно, как в каком–то любовном романе.

Когда в моем влагалище появились первые спазмы радости, Дима резко замер. Громко выдыхая, он начал дрожать, и еще сильнее сжал мою задницу руками. Это было невероятное ощущение– наши половые мышцы сокращались одновременно, а тела сотрясались в сладостных конвульсиях. Член Димы сильно пульсировал, заливая мое влагалище до краев.

Наконец он расслабился. Его руки отпустили мою задницу, а крупный член плавно выскользнул наружу. Дима нахально пошлепал головкой по моей жопе и довольно вышел из процедурного кабинета. Из моего распахнутого влагалища тяжелыми каплями вытекала густая сперма.

Опираясь на дрожащие руки, я поправила съехавшие очки, выпрямилась, и одевая штаны, направилась к выходу. Моя палата встретила меня хоровым сопением и храпом. Я тихонько достала влажные салфетки, и до колен спустив штаны, быстро привела в порядок промежность.

"Еще и штаны заляпал… ну Дима… ладно, похуй, завтра суббота. Значит будут выдавать свежую одежду… " – подумала я.

Вообще девчонки крайне недовольны нелепыми штанами и такой же рубашкой. А меня почему–то прикалывают эти бледно–серые тона с редкими красно–тусклыми полосками поперек. А что поделать? В отделении запрещают личные вещи. Все, вплоть до нижнего белья, зубных щеток и прочего, выдается администрацией.

Грязное белье забирают стирать, и выдают свежее. Так администрация может контролировать, чтобы в отделении не появились остро–колющие предметы или какие–нибудь опасные таблетки: суицидников там хватает…

Удалив следы спермы со штанов, я взяла сигареты и отправилась в туалет. Я глотала густой дым и расслабленно выпускала его обратно. В этот раз секс был особенно жестким… Я была выжата как лимон. Мои глаза закрывались сами собой.

Я не понимала, что со мной происходит: после секса, вместо чувства удовлетворения, во мне появилась какая–то странная агрессия… В душе поселилась глубокая мысль, которая в дальнейшем, едва не добила мою и без того разрушенную жизнь… Затушив сигарету, я вернулась в палату и легла спать.

Это было первое утро, когда я проснулась позже других… Я сладко потянулась и встала с кровати. Утро казалось недобрым… В моей памяти проносились события вчерашней ночи и вместо спокойствия во мне зародилось чувство животной агрессии.

– Савченко! Алиса! Алисонька! – доносилось из коридора, – бегом таблетки пить! Спишь, что ли там?!

Я нащупала на тумбочке очки и быстро надела их на сонное лицо. Мои ноги неуклюже искали тапочки.

– Иду– иду! – я лениво встала, и пошла по палате, сонно опираясь на кровати, что попадались на моем пути. Вышла в коридор. Ну и какого черта меня звали, если тут очередь, как до китая. Медленно прошла по коридору.

"Боже, как же мне надоели эти высокие потолки, белые стены и огромные окна с решетками… А этот длинный коридор по сто раз в день стоял перед глазами. И эти лица: кругом одни бабы, в одинаковой одежде…" – пронеслось в моей голове.

Весь воздух насквозь был пропитан мерзким женским духом. Я просто задыхалась в нем…

И только три мужика на все отделение: три тупорылых санитара Дима, Егор и Валера. Они и двух слов связать не могут.

Быстро протерев очки, я обреченно подошла к очереди и встала за Ириной, что лежит в соседней палате. Странная девочка, лет двадцати на вид. Она совсем не разговаривает, никогда не моется, со скандалом отказывается менять белье, и почти ничего не ест.

Черт ее разбери, с чем она лежит. Но мы с девчонками регулярно шутили, что ее психическое расстройство связано с чистой водой и мылом. Симпатичная, худенькая, но чокнутая на всю голову девочка.

Она популярна на все отделение своим телесным "ароматом". В нашей палате тоже есть девочка, которая не ходит в душ, но она лежачая. Инвалид. И ее, периодически, губкой моют медсестры. Она вполне адекватная, хоть иногда раздражает нас своей вонью. Но над ней мы никогда не смеемся. Что же мы, не люди что–ли…

Ирина же совершенно иной случай… особенный, так сказать, фрукт. Она может, но не моется… У нее вечно грязное лицо. Наверное она с таким родилась. В глазах маленькими трупиками покоятся куски сонной грязи, из носа висят какие–то кровоподтеки, а в волосах, кажется, давно завелась новая жизнь. Ирина постоянно рисует могилы и всячески намекает, что она покойник.

И стоять рядом с ней в очереди за утренними таблетками– жестокое наказание для нас. В этот раз, попалась я… Боже, как же от нее дурно воняло немытым телом. От плотного запаха этой ебанашки, у меня кружилась голова и темнело в глазах. Тошнота стремительно подкатила к горлу.

Я брезгливо поморщилась, и опасаясь за свою жизнь, сделала шаг назад. Но тут же уперлась в чье–то огромное, мясистое пузо. Это была Тамара из дальней палаты. Хмурая, но очень добрая женщина. Кажется она лежит с какой–то затяжной депрессией. Я обернулась.

– Здравствуйте, Томочка, как Ваши дела? – улыбнулась я, как обычно, пытаясь вызвать в ней хоть какую–нибудь эмоцию.

– Здравствуйте, Алиса… все отлично! – мрачно ответила она.

Повернувшись обратно, я обнаружила, что в очереди передо мной никого нет. Я подошла к дежурному столу, и взяв свою "дозу", быстро направилась в сторону палаты.

– Стоять! При мне! – грозно крикнула медсестра Татьяна.

Пожилая, добродушная дама, она работает в этом отделении со времен сотворения мира.

– Куда же ты Алисонька, собралась? Таблетки пить при мне, забыла?

– На те, теть Тань, смотрите… – я демонстративно положила таблетку на язык, и со вкусом запила ее водой. Поглаживая живот, я закатила глаза, изображая удовольствие, – ммм, какая вкуснятина…

Со скуки мы дурачились, как могли. Еще бы! Толпа молодых половозрелых девочек, годами без мужиков… Мы давно свернули с пути здравого смысла.

Утро казалось обыденным и ничего не предвещало беды.

– Вот дурочка, – улыбаясь, покачала головой тетя Таня, – иди уже, артистка! А то клизму сейчас получишь!

– Теть Тань, вы ей клизму потолще подберите, а то она удовольствия не получит… – сказала моя подруга Лариса, запивая таблетку водой.

Она косо смотрела на меня. В ее взгляде была издевка и подкол.

– Ах ты, сучка! – засмеялась я, хватая со стола медсестры линейку.

Подойдя к Ларисе, я с размаха долбанула ее по заднице. И кажется, малость перестаралась. Больничные штаны достаточно тонкие, и видимо, удар оказался весьма ощутимым. На несколько секунд Лариса потеряла дар речи.

– Блять… – сквозь боль и смех, выдавила она, – Алис, ты ебанутая? Теть Тань, сделайте ей укол от бешенства.

Лариса корчилась и сдавленно смеялась, потирая ушибленную ягодицу.

– Так, Савченко! Какого черта ты тут устроила? – все так же грозно выкрикнула тетя Таня, – таблетку выпила? Все! Вперед в палату! И линейку верни!

Я покорно положила линейку на стол и тоскливо побрела прочь. Мне казалось, что это самое обыкновенное утро. По крайней мере, оно так начиналось… все, шло, как обычно: мы пили утренние лекарства, прикалывались как, могли и просто сходили с ума со скуки…

Но именно этим утром, во мне стала зарождаться эта губительная мысль: я поняла, что хочу крови… И я знала, чья кровь должна пролиться по моей душе, чтобы она обрела покой… Эти мысли не покидали мой мозг… И я должна была прогнать их… Но, увы…

После завтрака, я, как обычно, отправилась курить в туалет. Там уже курили Ленка с Викой. Самые веселые девочки из моей палаты. Жизнерадостные, красивые и добрые блондинки. Я мало общалась с ними, но они вполне адекватные. По крайней мере, они не отказываются от душа, регулярно меняют белье, от них не воняет потом и грязными трусами, они не поклоняются мертвецам, и не читают молитвы Сатане.

– О, какие люди! – воскликнула Вика, – покурить решила?

– Да… – вяло улыбнулась я и села рядом.

– Алис, есть что из нового? – спросила Лена, чувственно выпуская густой дым, и с интересом глядя на меня.

– Да… есть. Сейчас! – я напрягла память, и эмоционально закрыв глаза, держа в руке не прикуренную сигарету, на одном дыхании выдала:

"Закончился мой день неравномерный

И грустно вечер нежный провожать…

Опять под одеяло к благоверной

Тоске своей, бессонницу встречать.

А ночь моя взорвала все закатом,

По стенам разливая тишину.

Безнравственно зовет меня куда–то,

Бесстыдно обнажая глубину…

Ей свойственно в полночные мгновенья,

Когда бессмыслен труд ее ответа,

Изгрызть в тоске невольного поэта,

Вгрызаясь в тело пламенным влеченьем.

А мне дары ее пусты и не уместны.

Мне б их продать без капли сожаленья.

Отдать свое желанье за прозренье,

Я б согласилась, если честно.

И Вы, друзья, мне песнь не изливайте.

Лишь боль с моих страданий пейте.

В моей ночи меня не убивайте,

Вы лучше в своем дне меня убейте!

Вам все равно не защитить меня от страха.

Вселенной слишком много для паденья,

А до утра бессонница пустая мнется.

Рукой Вам не коснуться сего праха.

Поэта, право гнусного влеченья,

Слеза без Вашей помощи прольется…"

Я открыла глаза и улыбнулась.

– Круто… – выдохнула Вика, – тебе бы на сцене выступать.

– Когда–то выступала… – улыбнулась я, – правда с гитарой, а не со стихами.

– А, помню, ты же рокерша, – с улыбкой подметила Вика.

Она озорно высунула язык и скривила дерзкую гримасу, изображая пальцами рокерскую "козу".

– Да, были времена, – мечтательно протянула я, наконец закуривая, – я не просто рокер, Викусь… я высококвалифицированный гитарист, один из лучших музыкальных преподавателей в городе.

– Так ты же вроде училка в школе… – удивилась Лена.

– Ну да… Все верно: на основной работе в школе работала. И параллельно давала частные уроки гитары.

– Вот оно как… – протянула она, – сколько лет вместе лежим, а не знала, что ты такая матерая гитарюга. Я люблю гитару.

Лена с каким–то неподдельным восхищением смотрела на меня.

– А почему преподаватель? Почему сама не играла? – поинтересовалась Вика.

– Травма у меня… – я показала девочкам левую кисть, – любой концерт длиться часа два, а у меня рука максимум полчаса игры выдерживает. Так вот удачно в юности на мотоцикле покаталась.

– Ясно, – грустно произнесла Вика.

Девочкам надоела эта тема и они быстро перевели ее.

Они о чем–то болтали, но я уже не слышала, о чем. Глотая дым, я задумчиво смотрела на них. Красивые, стройные, веселые… так жаль их… им бы жить полной жизнью, влюбляться, целоваться, трахаться и просто ловить от жизни кайф. Но у них никогда ничего не будет…

Их красота и молодость пройдут в этих белых стенах. Им не выйти замуж и не родить детей. Их диагнозы не совместимы с жизнью. С той, настоящей жизнью, за забором…

"И у меня тоже никогда не будет женского счастья… Но когда–то у меня было все…" – подумала я.

Пять лет назад я была замужем. Но мой муж трахал меня, что называется, "по праздникам"… Да, я изменила ему, но жизнь жестоко наказала меня за это: я познакомилась с молодым человеком, по имени Андрей, который лишил меня всего, что было мне дорого… Он убил мое будущее, и я хотела его крови…

Я не знала, как это сделать… ведь я не могла выйти оттуда… Но знала одно– он должен умереть. И возможно, моя душа была бы спокойна, если бы он сидел. Но его выпустили по амнистии, через два года после приговора. Это не давало мне покоя. Я жаждала справедливости!

Дело в том, что пять лет назад он одурманил меня каким–то наркотиком. Затем пригласил своих друзей. Они насиловали меня почти два дня подряд. От наркотического передоза у меня случился, так называемый, синдром внезапной смерти: когда человек бледнеет и у него почти не прощупывается пульс…

Парни подумали, что я умерла… испугались и бросили меня в подвал. И в каком–то смысле, я действительно умерла, но родилась заново. Другим человеком…

К счастью, подвал не стал мне могилой… все обошлось… Меня, едва живую, лежащую в вонючей ржавой воде, нашли в этот же день.

После реанимации, я вернулась домой, но через какое–то время попала в психушку. Правда ненадолго… тогда меня достаточно быстро выписали и я попыталась вернуться к нормальной жизни, но у меня начались нервные срывы, похожие на неоправданную агрессию.

На сексуальной почве у меня обострились какие–то психические отклонения и приступы.

Мои родители погибли в автокатастрофе, и я стала никому не нужна! Повторно я попала в психо–диспансер благодаря соседям. Это они упрятали меня, когда я голая гуляла по улице…

Во время таких приступов я могла нападать на людей и тереться промежностью о разные предметы. Наверное это все смешно, но только не мне:

Однажды я разбила голову одному из санитаров прикроватной тумбочкой, когда он стоял ко мне спиной. Черт пойми, как я смогла ее поднять своими маленькими ручонками. Мне чертовски стыдно за свои неоправданные поступки.

Я перестала контролировать себя… Я стала куском мяса, с раздвоением личности. И виновен в этом ОН… тот ублюдок, который отравил меня. Который заставил меня умереть, и родиться заново, ведь именно после синдрома смерти мое психическое здоровье дало серьезный сбой…

– О, вот и второй сапог… – засмеялась Вика, увидев, как Лариса заходит в туалет.

Мест на лавочке не было. Она села на корточки, напротив нас и закурила. Девчонки о чем–то разговаривали. Они смеялись и шутили. Я не слушала их, а молча смотрела на Ларису и задумчиво выпускала густой дым. За последние пять лет у меня не было человека ближе ее.

Лариса– милая, привлекательная женщина 32–х лет. Внешне мы с нею поразительно похожи: длинные черные волосы, немного раскосые крупные глаза, и чуть полные чувственные губки. Она достаточно худенькая и невысокая, прямо как я. Мы и правда, выглядели, как два сапога.

Две симпатичные молодые миниатюрки, в одинаковой одежде. Девочки часто шутят, что если на нее надеть очки, мы будем выглядеть как сестры–близнецы. Лариса лежит с какими–то маниакальными приступами страха и манией преследования.

Когда–то она служила медицинской сестрой в горячей точке. Она была там, где жарко и страшно… Однажды ее взвод попал под обстрел, и она чудом осталась в живых. Собственно, после этого, у нее и поехала крыша. Мне кажется, я понимаю ее без слов!

Меня ведь тоже однажды убили… я тоже многое пережила, хотя вряд–ли моя жизнь может сравниться с тем, что испытала она. Все таки война– дело страшное… Лариса долгое время не разговаривала… Первые два года я действительно понимала ее без слов. Не знаю почему, но она стала мне очень близкой подругой. И она тоже чувствует меня… Чувствует на расстоянии…

Глянув на нее, я не смогла сдержать ухмылку: сидящая на корточках, она была похожа на подъездного "пацанчика с района".

Я улыбнулась, поймав ее взгляд.

– Ножки то не болят еще, так сидеть? Ты прямо, как гопник в подъезде, только еще одну сигарету за ухо не хватает и пивасик, чтоб перед тобой стоял.

– И чтоб лужа слюней была под ногами… – захохотала Лена.

Мы звонко засмеялись. Лариса с ухмылкой глянула на нас.

– Да идите вы в жопу! Заняли всю лавку, еще издеваются, блин. Не переживайте, ножки у меня сильные, не болят еще!

– Ну это хорошо, что ножки не болят, а как твоя сладкая попка поживает? – с издевкой в голосе, спросила я.

Лена с Викой еще сильнее засмеялись, видимо, вспомнив звонкий удар линейкой.

– Да пошла ты на хуй, дура! – Лариса возмущенно улыбнулась и бросила в меня зажигалкой, – ты хоть иногда то думай, что делаешь! Знаешь, как больно линейкой? Тебе бы так по жопе дать!

– На хуй сама иди, сучка! – я тоже засмеялась и показала ей язык, поднимая с пола зажигалку.

Вика с Леной снова звонко засмеялись, затем, уступая Ларисе место, встали, и как два сапога вышли из туалета. Они ходят друг за другом точно так же, как мы с Ларисой.

– На, забери… – я вернула подруге зажигалку, – снова потом будешь искать, растяпа, – я улыбнулась, и толкнув ее плечом, внимательно посмотрела на нее, – слушай, почему тебя опять перестали лечить? Давай напишем жалобу.

– Алис, ну его нафиг, а? Снова изобьют, оно нам надо?

– Нет, но твои приступы повторяются все чаще и чаще… тебя тупо колят какой–то дрянью, чтобы ты спала и молчала.

– Ну такая у нас участь, – задумчиво произнесла она.

– Нет! Так не пойдет! Все равно я выйду отсюда… мне надо попасть в город. У меня есть личные счеты. Заодно и лекарство тебе достану. Кроме того, я знаю его название. Тетя Таня сказала. Говорят его заказывали, но оно очень редкое…

– Ты с ума сошла? Бежать решила? Хочешь вернуться в строгое отделение? – ее глаза широко раскрылись.

– Не боись! У меня есть план, – успокоила я подругу.

– Да ну, какой к черту план, ебанулась совсем, Алис? Это безумие!

– Терпение и все будет! – спокойно ответила я.

Лариса глубоко вздохнула и тревожно посмотрела на меня. Ее умение спорить было далеко за пределами успеха, и ей, как обычно, пришлось тупо смириться с моей упертостью.

– Алис, я хотела попросить… – она резко замолчала, ее тело неестественно затряслось.

На губах появилась густая пена.

Содрогаясь в сильных конвульсиях, Лариса резко кашлянула, непроизвольно выплюнув желтовато–белую пену и судорожно упала на пол. Ее лицо стало бесцветным. Глаза тоже потеряли цвет, стали очень светлыми и мутными, язык сильно распух.

Приступ эпилепсии у Ларисы случается почти каждую неделю, поэтому я не растерялась, и выбежав из туалета, позвала санитара.

Он быстро отнес мою девочку в процедурку, где ей оказали необходимую помощь. Я снова вернулась в туалет и закурила. Я не могла к этому привыкнуть. Это было непередаваемо страшно.