Читать книгу Беларусь – моя судьба - Роза Станкевич - Страница 4

(1937–1987)

В этом году Михасю Стрельцову, автору «Смаление вепра», «Загадка Богдановича», поэтического сборника «Мой свете ясный» (за которые награжден посмертно Государственной премии Беларуси в 1987 г.) исполнилось бы 75 лет. Рожденный в день влюбленных (14 февраля 1937 года в деревне Сычин Могильовской области), он был влюблен в красоту и гармонию мира – внешнего и внутреннего.

Уже 55 лет как срельцовское слово ходит от сердца к сердцу: волнует, радует, учить Добру, и вселяет Надежду.

Двадцать лет (23 третьего августа 1987 года) с тех пор как Михась Стрельцов, покидая свою земную орбиту, стал частицей Вечности.

Триптих

1. На внятном сердцу языке

Утвердившаяся литературная репутация Михася Стрельцова прозаика, критика, эссеиста я давно открыла и полюбила в этих ипостасях, его исключительно редкий талант вдумчивого и эрудированного художника-исследователя с тонким вкусом и тактом, с глубоким проникновением в тайны психологии творчества.

Помнила лаконичный афоризм Ригора Бородулина: «и в прозе лирик, и в лирике – интеллигент…». Но именно новая книга «Мой свете ясны» помогла мне открыть лично для себя Стрельцова – поэта. Подавшись магии поэтических строк, не могла уже оторваться от них. Хотелось не только самой их читать, но и поделиться этой радостью с другими.

И вот, с подругой читаем его стихи – то я, то она и вдруг слышу: «Странное ощущение испытываю, как будто вхожу в туман».

Туман?! Обычно ограниченное пространство, да к тому же «туманное» вызывает неосознанный страх, угнетает неизвестностью, грозящей впереди. А здесь – наоборот: приходит чувство успокоения, внутренней гармонии, чувство единения. И начинаешь жить, переживать состояние автора, мысль которого глубоко и так бесстрашно проникает в святую святых человеческой души… И приходит: «Как будто про меня написано».

…Чувство поэзии… Оно имеет много общего с чувством мистическим. С ощущением тайны. Настолько необъяснимо, неизведанное, личностное. Сокровенное. Чувство, которое помогает представлять непредставимое, видеть незримое.

Поэзия – это искусство слова. И в то же время поэзия, как бы не заключена в самих словах. Почти невозможно объяснить ее текстуально. Она как бы живет между текстом и подтекстом, словно вибрируя между двумя полюсами. Как силовое поле привлекает магнетизмом совпадений и гармонии души: где все становится прекрасным, где каждый предмет, каждое явление находит должное освещение, где все имеет подобающее ему сопровождение, одновременно сенсорное, зрительное, музыкальное и духовное.

В медиуме поэзии, как в тайне тумана, сливаются реальные контуры изображаемого с их нереальным, далеким отражением в пространстве и в сознание человека. И все – кажется столь естественным, и в то же время – столь чудесным.

Слова – первопроявление, а не проявление поэзии. «Слово – это величавая вещь, в нем заключены выразительные средства всех видов искусств, – краски, линии, формы, движения, звуки, все, – пишет непревзойденный мастер художественного слова, болгарский писатель Йордан Йовков, – Главное, чтобы ты мог владеть этими богатствами».

В словах сокрыта магическая сила воздействия поэзии. Главное, чтобы поэт умел владеть их богатой палитрой. Главное – как слова сложены в поэтическом пространстве.

Михася Стрельцова можно назвать кудесником, волшебником поэтического слова. Слова в его поэзии излучают особое сияние, они точно чудодейственный магнит, привлекают другие, самые удачные и самые нужные слова. В его поэзии слова не просто существуют, а живут. Живут, но закону биоценоза, в художественном согласии. Они излучают энергию, и создают поле контекста, «заряжают», дополняют друг друга.

Кажется, будто слова сами находят поэта, идут к нему: из сотен слов он выбирает те, самые нужные, те, которые потянут за собой и «вяжут элементы текста и контекста. Как будто невидимые магниты внутреннего камертона притягивают их, определяют их место в поэтическом пространстве. Возникает чувство лёгкости. Техника исполнения просто не замечается. Поэтическая субстанция, как бы просачивается изнутри. Она как бы и «в», и «вне», и «под», и «над» словесной формы. Именно это и является главным признаком творческой свободы, проявлением личности. Именно это говорить о том, что здесь творила душа и прикоснулась рука художника-ювелира.

Прозрачность и простота – одна из основных черт поэтического письма Михася Стрельцова, который понимает, что начало всех начал в поэзии – минимум средств достигать максимума образной информации, наполненности. Для него главная эстетическая задача – соразмерность слова и предмета, явления. Преодолевая разрыв между мыслью и ее выражением, он ищет соответствие слова и его сути. И возвращает словам утраченную им первозданность, глубину, «достоинство».

Мироощущение поэта адекватно его языку. Он предпочитает выразительности и точности слова, не применяя ни наружной многозначительности, ни неясных намеков. Метафорой М. Стрельцов пользуется, как пользуются целебными травами – в малых дозах, чтобы не отравить поэтический организм, употребив больше, чем нужно. Эмоциональный и словесный колорит его стиха, точного по смыслу, экономного, но средствам – вне риторики и громкого слова.

Стиль М. Стрельцова – мягкий, импрессионистичный, как облик самого поэта, эстетика которого рождается из чистоты видения, из непосредственности восприятия того, что изображает художник, из наивной веры в слова, из зачарованности миром. Скупая наглядность слова, сосредоточенность мысли, лаконичная полнота чувств характерны для его поэтической палитры.

Да, именно чувства ищут слова, а не наоборот. Вспоминается его: «тады адно цудоўнасць і жыццё!»

Довольно часто отдельное слово у М. Стрельцова несет нагрузку целой фразы. Слово, как точка, мазок у художников-пуантилистов. Поэт намечает, пунктирует детали, как бы делая мазки, вспомним хотя бы «Бацькаўшчына»:

Из отдельных пунктиров создается целостная картина. Это делает слово в стихе более объемным, вибрирующим. Сам порядок слов организованное пространство для выражения мысли и чувства. А в зазорах между словами, между пунктирами вспыхивает искра. Искра – поэзии.

Михасю Стрельцову свойственна строгая гармоничность, симфоничность построения. Эго стих предельно лапидарен, функционален, в нем нет лишнего. Его классически выдержанные, спокойные, лишенные тональных контрастов стихи, современны, в лучшем смысле слова: современные реакции поэта, сжатость формы и мысли, чистота чувств.

Написала «современные» и вспомнила недавно прочитанный фрагмент немецкого поэта и философа 18 века Новалиса: «Современная вещь говорить не только о себе, она говорить о целом мире, родственном ей, она есть сразу и небо, и подзорная труба, и неподвижная звезда…»

Все творчество М. Стрельцова, не только его поэзия, представляет сокровенный разговор о себе и о сложных изменениях, происходящих с человеком. Настоящая поэзия – это всегда исповедь души.

Поэзия – индивидуальное восприятие действительности. Весь секрет в том, в какой степени личное откровение впитало в себя черты эпохи. Поэзия М. Стрельцова говорить не только о себе, но и о целом мире, родственном ей. Поэт одновременно тождество субъекта и объекта, души и внешнего мира. Он растворяет чужое бытие в собственном бытие, говорит о своем и о важном, значимом для всех. Для него жизнь и мир – неделимы. Для него поэзия, как и для каждого настоящего художника, присутствует повсюду.

Вечная коллизия «я и мир» в его поэзии, как и во всем его творчестве, выявляет единство человека и мира. В этом контексте книга «Мой свете ясный», даже своим название; представляет собой своеобразный поэтический автопортрет.

Все в мире подчинено закону диффузии, взаимопроникновения – все находится во всем: «Все во мне, и я во всем». Но единство человека и мира – не тождественно, оно находится в диалектическом движении:

Время, жизнь наша на земле, свое дело «делает» «не зная жалю». И никому не избежать горечи и груз разочарования. Но и в периоды житейского бездорожья, когда выбор колеблется между «плачем и горьким смехом», поэт не отделяет себя от мира:

Даже тогда, когда, казалось бы, все беды дамокловым мечем, нависли над головой, он смотрит прямо. Вперед:

С годами, с опытом, все чаще, но не легче, человек приходит к согласию с самим собой, с миром. Все чаще человек спасется тем, что грузу разочарований противопоставляет, как каждому действию противодействие – светлая Надежда. В борьбе этих противодействующих сил, на смену разладу приходит согласие с самим собой и с миром. И тогда:

«Ну, их к Богу, наши проблемы и наши заботы, – пишет поэт в письме к Семёновой Алле Ивановны (редактор книг Стрельцова в издательстве «Мастацкая лiтаратура» и коллега по журналу «Неман») – наше сознательное или невольное лукавство с самими собой! Как подумаешь, что человеку в этой жизни, в сущности, так мало нужно и что это «малое» за такими крепкими печатями (Достоевский однажды проговорился, что это «малое», «простое», может, на самом деле, настолько мало и просто, что человеку в это невозможно поверить), подумаешь так, и впрямь становится не по себе и от всех наших слов, и от нашей зависимости от своих и чужих обстоятельств, и от оправдания этой зависимости – и тогда какой-нибудь цветок засохший, безуханный говорит нашему уму и чувствам больше, чем все наши обстоятельства». (27.09.82 г.).

Нельзя не заметить, что при наличии спокойною раздумья и самооценки, еще глубже становятся переживания, сознание обогащается новыми впечатлениями, чувства обостряется. Особенно чувство ответственности перед собой. Перед судьбой:

Переосмысление пережитого, взгляд на него сквозь призму сегодняшнего – характерная черта стрельцовского героя. Две реальности – реальность настоящего и реальность прошлого, пережитого уже, ложатся пластам одна на другую, образуя при этом сложное единство, с чем-то предельно близким, знакомым до боли, обозначено «маей рыскай», или, отдаленным во времени – «тым часам, разгайдаліся калыскай».

Оставаясь верным деликатной проницательности, М. Стрельцов сумел превратить свою поэзию в активное общение с жизнью. Интересный момент его идейно-эстетических постижений представляет подчеркнутое стремление к философскому самоанализу. Я бы назвала это стремление, поиском внутреннего равновесия, той духовной силы, того самого «противодействия».

Поэтому и прозрения зрелости у поэта не поза, не декларация. Поэтический дар М. Стрельцова вообще чужд всякой плакатности, всякой назидательности. Человек с жизненным опытом не напрашивается в наставники, не лезет с поучениями. Он не стремится абсолютизировать свой личный опыт, а значит, широко, доверительно смотрит на окружающий мир.

Его мудрость «не богатство человека, обедневшего на целую молодость», а итог, к которому приходит поэт. Время учит и мудрости, и оптимизму. С высоты своего собственного опыта, жизненного и духовного, видны пройденные дороги. Поэт вдумчиво, сосредоточено всматривается в себя, в свою судьбу и в судьбу людей. Он ищет нравственную опору и находит ее координаты в красоте человеческих взаимоотношений, в доверии:

Все наблюдения, раздумья выкристаллизовались у поэта в ясную и законченную форму – без иллюзии, без самообмана. Он всматривается в себя, в окружающий мир, всматривается пристально, заглядывая в самые потайные уголки.

М. Стрельцов поэт медитирующий. Каждое новое стихотворение отличается новой глубиной мысли и силой чувств. Он не прибегает к внешним эффектам, не ищет легких ответов. Схожее движения души находят у него совершенно разное воплощение:

Размышляя о времени, о смысле существования, о жизни и смерти, о страдания, одиночества отчуждения и обреченности, зрящий дух поэта вглядывается в окружающий мир и создает свой метафизический мир, неподвластный опыту человеческого бытия. В жизни его лирического героя много необъяснимого, до конца, не понятого – и в пережитом раньше, и в переживаемым теперь.

Из глубин полосатого чувства поэт смотрит на «шчодрасць быцця», на «Раней нязнанай мерай пачуцця», на то, «што гняло варожай варажбой» без скептицизма. И хотя ему тоже присуще ощущение умудренности, у которой много имен, и о которой человек думает с грустью, его грусть «подасцца смуткам – скрухай пераспелай, а ўвоголе – харошаю журбой».

Грусть поэта по-особому светла. Светла его печаль. Его печаль, как бы с других миров пришедшая. Неземная печаль – словно как бы плавающая по волнам космического океана, «па тым усім шхо гэтым Шляхам Млечным \спыве ракой – шумліваю слязой». Эфирная – как шорох ветра, еле потрагивающего до спокойной глади воды. Загадочная и манящая – как звездное небо…

И все же, и все же, печаль поэта – Земная. И надземная. С космических пространств воображения, мысль лирического героя снова возвращается на земную орбиту и, преодолевая пространство, ищет ритуальные знаки Сущего:

Течение жизни… Течение времени… постоянное движение с прошлого к будущему. В таком движении находится и внутренний мир лирического героя: где потаенная ностальгия о Прекрасном, грусть и светлые порывы взаимно переливаются, устремленные к будущему. К будущему, которое обязательно должно быть исполнено Красотой – «цветением садов».

Поэт постигает тончайшую эфирность движения. Последний образ «эфірны скавышок», не заканчивают его поэтическое пространство, а расширяют, оставляя читательское воображение далеко за его пределы. Начало движения, умозрительно – непостижимого. Объединяющее движение воздуха, легкий повей ветра, чуть прикасающегося к умиротворенную гладь воды и невидимые шорохи, «движения» человеческой души. А там – отражения «неба в дыяментах».

Астральная ностальгия – извечная духовная субстанция, заложенная в самой сути человеческой природы. Нет даже намека на альтернативу. Выбор, сделай из того калейдоскопа картин и видений, характерный для прошлого и настоящего каждого человека, определяющий его внутренней мир. Здесь – все тихо переливается: как тень и свет, как свет и тень. Здесь: минорная интонация – приглушена, боль – прощающая, печаль – светла.

И особая, мягкая, я бы сказала, по-доброму меланхоличная созерцательность переходит, к тебе, и становится твоей.

Производит впечатление стремление автора к простоте выражения человеческих чувств. Его стихи емки, весомы, они подобны краеугольному камню, на котором читатель силой своего воображения может возводить здание в меру своих эстетических и духовных потребностей.

Михася Стрельцова никогда не привлекала излишняя категоричность, неуместные акценты, преднамеренные выводы. Новые философские проблемы проходят через призму души человека, соединяются, порой утопая в его атмосфере лучезарных лирических состояний, порой – унося его в противоположную сторону.

Другая ночь в поэтическом мире поэта – беззвездная. Ночь, «як, сутарэне (как подвал, склеп). Экономность фразы, показатель ее эстетической ценности, в этом заключена степень содержательной информации, и музыкальная насыщенность, и эмоциональное воздействие,

В этой ночной картине отсутствует движение. Все неподвижно. Но присутствует свет: «за акном ліхтар». И хоть он неподвижен «хотя б маргнуў, дык не міргае», свет – направлен. Его луч – сфокусирован. Он освещает «запас душэўнай гаспадаркі». Вот здесь и начинается движение. Появляются глаголы-действия: перацірай, перабірай», «судзі», «карай».

Напряженный диалог с самим собой, со своей душой. Диалог, в котором отсутствуют вопросы. Как бы поэт наводит на мысль, что: «то не самосуд, само допрос», а раздумье. Его лирический герой любит раздумья наедине, которые дают возможность заново переживать события, Раздумья – прозрения.

В книге «Мой свете ясный» есть стихотворение «Да подступа да верша», которое начинается так:

Перед нами встает Поэт и его «цудоўная» Планета. И на этой поэтовой и нашей планете идет война! «И сэрца скрушыць». Поет, не указывает где точно идет война. Где-то в джунглях «стогнет» барабан. Не, барабан не случить, не бубнить, а «стонет», как стонет измученная душа, как бы напоминая о том, что война начинается в джунглях человеческой души, в джунглях несогласия и разлада с самим собой, и с миром.

Война в творчестве М., Стрельцова без батальных сцен, без грома орудий и криков, без ужасов смерти. Вспомним его рассказ о войне «На чацвертым годзе ваины», где тоже отсутствуют подобные сцены, где воина изображена посредством восприятий детской души. На ратном поле. Над ратным полем – души погибших, «неумерлые ад ран лунаюць».

И мертвых, и живых объединяет одно – душа. Душа, для которой страшнее всего «голод» и «падман»:

Но, как всегда у М. Стрельцова – есть Спасение, как забвение «марихуаны». «От всех возможных ран» поэт ищет и находит спасение в творчестве: «шматок паперы, карандаш, Яшчэ – цыгарка.».

Но достаточно ли это? Когда согласие с миром нарушено, когда «са светам – сварка», тогда уже недостает раздумье наедине. Как часто творчество заполняет внутреннее пространство человеческой души и становится главным источником сил, главной опорой. Активной формы жизни, противодействием будничности, обыденности.

Вторая часть стихотворения, второй подступ имеет иной характер, иную форму. Она написана в форме обращения:

Поэт обращается к другу, к близкому человеку и призывает к разговору-размышлению, но «без дакораў» (без упреков). Мысленный разговор между друзьями – это рассуждение о человеческой жизни, которая дается каждому из нас всего лишь раз.

Мысленный разговор между друзьями становится размышлением о смысле человеческой жизни, которая дается каждому из нас всего лишь раз:

Поэт напоминает нам простую и вечную истину. Напоминает о том, что знает каждый (даже школьник): жизнь дается лишь раз и прожить ее надо, не причиняя, друг другу зла. М. Стрельцов призывает нас видеть в другом человеке не врага, а «со-человека» и не забывать, что каждый живущий на земле нуждается в Празднике: